Жураковский Г.Е. Очерки по истории античной педагогики

Подождите немного. Документ загружается.

дили себе место и учителя грамоты и литературы, и учителя му-

зыки. Вазовые изображения только подтверждают этот общий

вывод.

Именно так трактуют данный вопрос выдающиеся пред-

ставители истории педагогики во Франции, Жирар и Бюис-

сон.

Первый пишет:

«Представляется вероятным, что подросток от двенадцати до

четырнадцати лет делил свое время между занятиями в области

языка и литературы и музыкою, работая сперва под руководством

грамматиста, а позже—после усвоения первых элементов— под

руководством кифариста J Ваза Дуриса показывает нам, впрочем,

оба эти вида обучения, проводимые в одном месте. На одной из ее

сторон за грамматистом, ведущим занятия по литературе, можно

видеть кифариста, обучающего сидящего перед ним ученика искус-

ству игры на лире. На другой стороне изображены учитель, на-

ставляющий ученика в области письма, а за ним учитель флей-

тист.

Можно, возразить, что живопись Дуриса не дает точного

изображение афинской школы и что порядок, -в котором там

сопоставлены различные учителя, является делом случая и капри-

ва художника. Последний, однако, кажется, имел ясное намере-

ние изобразить различные упражнения, которые проводились

в одной и той же школе. Если бы он пожелал изобразить две отдель-

ные школы— школу грамоты и школу музыки— он без сомне-

ния на одной из сторон объединил бы грамматиста и учителя, об-

учающего письму, сохранив другую сторону для кифариста и учи-

теля-флейтиста. В конце концов представляется совершенно

очевидным, что оба вида обучения существовали в тесной связи

(«Les deux enseignements aient vecu cote к cote»). Более древним

было,

без сомнения, обучение музыке, к которому, в процессе по-

степенного усложнения, было присоединено обучение письму,

затем изучение поэтов, поскольку литература находилась в не-

разрывной связи с музыкой. В этих условиях было вполне есте-

ственным, что эти две области почти не разграничивались, и что

одна и та же школа служила общим местом их изучения. («Dans

ces conditions il etait naturel, qu'elles ne fussent point separees

et que la__meme ecole offrit к toutes deux un commun

asyle»)

Выводы Жирара в полной мере совпадают с выводами Бюис-

сона, который по данному вопросу высказывается следующим об-

разом: «Музыка и грамматика были- так неразрывно связаны

(«etroitement H6es Tune et Tautre»), что чаще всего одному и тому

же учителю поручали обучение как той, так и другой, и при этом

их рассматривали как общую отрасль воспитания, обозначаемую

общим именем мусического и охватывающую все, имеющее отно-

шение к культу муэ, т. е. духовную культуру («culture de l'es-

P. Glrard, H. с, стр. (127—«28.

prit)» в противоположность гимнастике, целью которой являлось

развитие тела («developpement du corps»)

Подобным же образом (по крайней мерз, по отношению к изуча-

емой эпохе) разрешает данный вопрос А. Мессер

, а также автор

новой истории античной педагогики Лехнер.

Последний говорит:

«По каждому отдельному предмету был свой учитель. Таким

образом, господствовала система преподавания по специально-

стям («Fachlehrersystem»). Представляется, однако, вероятным

допущение объединения преподавания грамматики и музыки в

одних руках, в более отдаленное время»

Совершенно так же подходит к данной, проблеме автор новей-

шего исследования по истории античной педагогики Е. My

р.

На стр. 140 первого тома его «History of instruction» мы читаем:

«Первые учителя учили только музыке. Постепенно они стали

уделять больше внимания разг/ичным факторам, входящим в нее,

и курс обучения вырос, включив чтение, письмо и первые ступени

арифметики. Долгое время один и тот же учитель учил по всем

этим предметам, и общий термин «музыка» охватывал их все, но

как только число школ возросло и предметы усложнились, введена

была специализация в обучении. Один учитель учил музыке,

другой учил чтению, письму и арифметике, но они,-вероятно,

учили в одном и том же помещении».

По поводу заключительных соображений Лехнера и Мура

можно только отметить, что и в дальнейшей истории Афин

(как и других греческих городов) «Fachlehrersystem» могла иметь

место только в школах, предназначенных для ограниченного числа

особенно состоятельных. В большинстве школ и позже, конечно,

один учитель преподавал все предметы

• На основании изложенного мы не истолковываем также изве-

стного свидетельства Платона о начальном школьном обучении

Т. В u i s s о n, Education chez les Atheniens («Dictionnaire de peda-

gogie», I, 1887, стр. -136—137).

Характеристику Бюиссона как педагога и политического деятеля см.

БСЭ,

т. VIII.

A. Messer, H. с, 1925, стр. 14.

М.

Lechner, Erziehung und Bildung in der Griechisch-Rtimischen

Antike», 1933, стр. 22.

E. Moore, H. c, I, стр. 140.На этих же позициях пребывают Т. Ely

and Charles Flinn Arrowood «The Developement of modern Education» (New

York 1935, Глава «Schools in the Age of Pericles», стр. 31).

Попутно нелишне припомнить свидетельство Диогена Лаэрция (III в.

и. э.), согласно которому Платон изучал «науки» («Les lettres») под руководи

ством Дионисия, а гимнастику под управлением Аристона Аргосского. В дан-

ном свидетельстве особенное значение имеет для нас то обстоятельство, что

налицо одно противопоставление: науки — гимнастике, а не два: науки —

музыке w науки — гимнастике.

Создается, таким образом, впечатление, что Дионисий объединял в своих

руках и занятия музыкой и изучение тех или иных теоретических дисциплин

(см.

«Жизнь и учение древних философов» Диогена Лаэрция. Я в данном

случае, как и во всех последующих, пользуюсь французским изданием

1847 г. Diogene de Laerte «Vies et doctrinesdes philosophes de Tantiquite»).

в Афинах — в его «Протагоре» в смысле признания отдельного

существования школ грамматистов и кифаристов, как это делают

некоторые исследователи, например Г. Данту

Указания Платона имеют, однако, большую ценность, давая

яркую картину жизни именно мусической школы, в которой

проводится как обучение языку и литературе, так и музыке.

Эти же указания попутно отмечают и воспитательные задачи

школы.

Платон говорит:

«Когда [родители] посылают [детей] в школу, то приказывают

учителям гораздо больше заботиться о благочинии детей, нежели

об их азбуке и игре на кифаре: учителя же об этом именно и забо-

тятся и, когда дети научились грамоте и готовы понимать написан-

ное,

как прежде знали только звуки,— кладут они им на скамейки

читать стихотворения хороших поэтов и заставляют их выучи-

вать — а там много и вразумлений, много и рассказов назида-

тельных и похвал и прославлений древних доблестных мужей,,

чтобы ребенок, соревнуясь, подражал им и стремился стать таким

же.

Опять ц кифаристы, с своей стороны, заботятся о благора-

зумии, и чтобы юноши отнюдь не бесчинствовали. К тому же,

когда научились играть на кифаре, учат их опять стихотворениям

других хороших поэтов песнотворцев, прилаживая слова к му-

зыке, и заставляют души детей свыкаться с правильными чередо-

ваниями и ладами, чтобы, становясь более кроткими и чинными

и уравновешенными, были они годны и для речей и для деятельно-

сти:

ведь вся жизнь человека нуждается в чинности и добром

ладе»

Подводя

"общие

итоги сказанному о программе афинской мно-

голетней мусической школы, следует припомнить те замечания,

которые по этому поводу высказывает Лукиан и которые, хотя и

«моложе» изучаемой нами эпохи на шесть-семь столетий, все же

с достаточной точностью (за исключением частностей — например,

по вопросу об обучении счету) рисуют направление проводимой

там работы: «Душу мы прежде всего совершенствуем, обучая юно-

шей музыке, счету и грамоте; мы учим их писать и повторять все

отчетливо; затем они учат изречения мудрецов и рассказы о древ-

них подвигах и полезные мысли, изложенные в стихотворных раз-

мерах, чтобы юноши лучше запоминали их. Слушая о наградах

и достойных деяниях, юноши понемногу вырастают душой и чув-

ствуют стремление подражать им, для того чтобы впоследствии

их воспевали и восхищались ими потомки, как мы восхищаемся

предками благодаря творениям Гезиода и Гомера»

В целом программа мусической школы характеризуется общим

уклоном в область разрешения задач художественного воспита-

ния. Этим задачам художественного воспитания подчинено

G. Dantu, L'edufcation d'apres Platon, A907, стр. 21—22.

Платон, Протагор, 325—326.

Л у к и а н, Анахарсис, или об упражнении тела, т. 1, 21.

изучение языка в целом, не говоря уже о литературе и музыке,

что само собой в данном случае разумеется

Столетием позже в круг предметов, связанных с борьбою за ху-

дожественную культуру, было включено также и рисование. Это

новшество было связано с именем известного греческого худож-

ника Памфила, родом из Амфиполиса, жившего в IV в. (до н. э.)

и бывшего основателем Сикионской школы живописи, работу

в которой он строил на основе установления тесной связи между

живописью и математикой. Именно о нем знаменитый римский

ученый I в. н. э., Плиний Старший, заметил в своей «Естественной

истории»: «Авторитет Памфила произвел сначала в Сикионе, а по-

том во всей Греции то, что даровитых юношей прежде всего учили

черчению или рисованию на буке, и это искусство принято было

в качестве первой ступени свободных искусств»

Принципы художественного воспитания, проводимые в афин-

ской мусической школе V—IV вв., конечно, проходили черев

соответствующее классовое преломление. При этом основную осо-

бенность данного классового преломления, характерного вообще

для жизнеотношения господствующих групп античного рабовла-

дельческого общества данной эпохи, следует видеть в преобла-

дании в учебном плане и материале занятий мусической школы

элементов, мало содействующих воспитанию воли и активности

в учащихся. Вопросы борьбы за существование — в их наи-

более жизненном смысле— в смысле борьбы за кусок хлеба, за

место под солнцем казались состоятельным представителям рабо-

владельческого класса — а ведь их и обслуживала в первую оче-

редь мусическая школа — не имеющими существенного значения,

поскольку они чувствовали себя прочно обеспеченными не только

наличием крупной собственности, но и дарового рабского труда.

В таких условиях принцип пассивной созерцательности не мог

не являться предельною ценностью и основным критерием всего

изучаемого в школе, отражая этим характерную особенность

жизнеотношения рабовладельческих верхов эпохи расцвета и отно-

сительной стабилизации рабовладельческой формации.

На исключительном значении художественного воспитания афинской

молодежи особенно настаивает L a m p s a s, Die Kunstlerische Erziehung

der athenischen Jugend im 5 und 4 Jahrh., Pad. Universi tats-Seminar, Jena II

Heft, Langesatz, 1904.

Плиний Старший, Historia naturalis, 35, 10, 77, перев. А. Дру-

жинина, ср. О. Вилльман, Н. с, I, стр. 176. На факт преподавания

рисования в греческой мусической школе IV в. и позже обращает особое

внимание М. Braunschwig («L'art et Tenfant», 1907 стр. 261—262), под-

черкивая, что новое время только в лице Руссо поднялось до того уровня,

на котором находилось разрешение этого вопроса в классической древности,

и цитируя следующее суждение Руссо относительно преподавания ри-

сования детям («Emile», кн. II, стр. 253):

«Я хотел бы, чтобы мой воспитанник занимался рисованием не ради

самого именно искусства, а ради приобретения верного глаза и гибкости

в руке; да и вообще не важно, знаком ли он с тем или иным упражнением,

важно лишь, чтобы он получил проницательность чувств и тот хороший

склад тела, который приобретается этим упражнением».

64 ,

Необходимо, однако, иметь в виду, что поскольку мусические

школы были частными организациями, трудно дать устойчивую

характеристику их учебного плана и его проведения: многое цели-

ком зависело от индивидуального облика той или другой школы,

тем более, что надзор государства за учебным делом в Афинах да-

леко не имел вполне систематического законченного характера.

Данные по истории

мусической

школы. В нашем распоряжении

имеются некоторые данные, касающиеся вопросов школьного

законодательства в Афинах.

Древнейшие из этих данных датируются эпохой Солона (VI в.).

Эсхин, оратор второй половины IV в. до н. э., в своей извест-

ной речи «Против Тимарха» попутно приводит ряд положений из

этого законодательства. Так, между прочим, законодатель предла-

гает не оставлять детей на улице вне дома и сообразно этому пред-

писывает поЬылать детей в пшолу только после восхода солнца

и возвращать домой до заката.

В согласии с этим предлагается и двери пткол открывать и за-

крывать в соответствующее время. Какое реальное значение имело

подобное предписание в условиях афинской жизни — об этом

речь будет *ftaлее.

Помимо этого Эсхин сообщает, что законодательство Солона

фиксировало точно число учеников на каждого учителя, порядок

торжественных празднеств в честь богов в школах и т. д., но не^

останавливается на деталях соответствующих законодательных

пунктов. Что касается позднейшего времени (V—IV вв.), то от

него мы не имеем вовсе каких-либо законодательных актов, имею-

щих отношение к школьному делу в Афинах (указ об употреблении

ионического

письма, между прочим, и в школьной практике дати-

руется временем, последующим за Пелопоннесской войной).

Однако нам известно, что ареопаг — это высшее судилище

и орган надзора по управлению государством, до V в. сохраняет

в своих руках общее руководство школьным делом в Афинах, тогда

как позже эта власть переходит к совету пятисот.

Фактически, конечно, не эти высшие государственные органы

имели непосредственное отношение к школьному делу. Гораздо

ближе к нему стояли специальные государственные, своего рода

инспектора по народному образованию, так называемые софро-

нисты, избираемые ежегодно в числе десяти и имевшие особенное

значение в ранний период до V в.

Учитель

в мусической

школе. Поскольку мусическая школа была

частной организацией, вся педагогическая работа в ней протекала

на основании личного договора руководителя школы с родителями.

Что,

однако, представлял собой этот руководитель и другие

учителя школы?

В примечании на стр. 100 своего исследования Ih Жирар перечисляет

те имена, которые присваивались учителю афинской мусической школы.

Наиболее распространенными среди этих имен было имя «грамматиста («-крац-

Ииат*)<;), что оэиачало прежде всего учителя «грамоты» в нашем смысле

Г. В. ЖураковскпВ Q5

•

В данном случае необходимо обратить внимание на то, что

_а<^ш^ки^^2ч^£иш..ад£э^олди не из жреческой касты, но изсоело-

вия странствующих певцов, обычных гостей домов эллинской

аристократии

"ещё

в Гомеровскую эпоху

. Такое происхождение

учительства имело вполне реальные последствия. *

Подобно тому, как давние странствующие сказители считали

свою судьбу неразрывно связанной с судьбой аристократии, на

службе которой они состояли, так, вероятно, и общее настроение

их ближайшего потомства, греческого учительства, было, во вся-

ком случае, на стороне их работодателей— состоятельных групп

населения. В смысле «идеологических установок» эти группы имели

основание положиться на учителей) их молодого поколения.

За такую преданность состоятельные родители расплачивались

с учительством мелкою монетой.

Все источники, ва очень немногими исключениями, говорят нам

о незавидном положении учителя мусической школы^Рщщтела тех

скмъ^дет^Ш^которые

приходили учиться в мусическую школу, уже

по одному тому i что' для учителя его "работа являлась источником

существования, следовательно, — работой по найму — относились

к нему с тем же пренебрежением, с которым они привыкли отно-

ситься к любому платному ремесленному труду. Конечно, ника\-

ких педагогических учебных заведений не существовало. Каких 4

либо особых образовательных данных на открытие школы (кото-1

рая

в этом

отношении приравнивалась к мастерской) не требовалось!

вовсе, и только жизненные случайности, горе и злоключений-

приводили человека к дверям школы в качестве учителя, что

и нашло свое прекрасное выражение в изречении одного иониче-

ского поэта, которое со временем превратилось в йоговорку по

отношению к людям, долгое время пребывающим в безвестном

отсутствии: «Он или умер или обучает, детей грамоте». Это выра-

жение специально применялось по отношению к пропавшим без

вести афинянам после взятия Сиракуз.

Такому положению афинского учителя соответствовали и нормы

его оплаты.

этого слова; было в употреблении также имя «дидаскола» («8'.2асулХо<;») п

«грамматодидаскола» («ipawzioMdwiloi»). Под «дидасколом» разумели

учителя языка, литературы и муэыки. Последний термин «граммато-

дидаскол» должен был иметь еще более широкий смысл, обозначая учителя

мусической школы вообще.

Многочисленные ссылки в связи с этим на классических авторов см.

там же.

Эти певцы — рапсоды — сами исполняли в таких домах свои соб-

ственные эпические произведения, напоминая в этом отношении старых

драматических поэтов, бывших обычно также и актерами. Когда эпическая

поэзия уступила место другим видам творчества — элегии, ямбу и лирике,—

декламаторами эпических произведений, преимущественно Гомера, Гесиода,

а потом и ямбов Архилоха, мало-помалу стали рапсоды в позднейшем зна-

чении слова, т. е. декламаторы чужих произведений (см. примечание проф.

Мищенка к «Истории» Геродота, V, 27). Именно эти-то позднейшие рапсоды,

беря к себе на выучку мальчиков, положили начало школьным ванятиям

в Греции.

/^ 'В афинской школе не полагалось каникул, вато в каждом меся-

( це было много праздничных дней

. Если на тот или иной период

времени перепадало значительное число праздников, расчетливые

родители нередко предпочитали вообще не посылать детей в это

время в школу — в целях экономии.

Таким образом, злой иронией над тяжелым положением афин-

ского учителя ввучит рассказ о Дионисии Младшем, Сиракузском

тиране, который после своего низло?кения (344 г.) должен был

за неимением других заработков заняться практической педаго-

гикой в Коринфе

За семь столетий, протекших от V в. до н. в. по II в. н. э. мно-

гое изменилось в общественной жизни Афин, но положение учи-

теля начальной школы осталось прежним.

По этому поводу можно привести очень любопытное свидетель-

ство Лукиана, греческого писателя II в., находящееся в его

«Мениппе, или путешествии в подземное царство», диалоге, кото-

рый во многих отношениях является отдаленным предшествен-

ником «Божественной комедии» Данте.

Меципп, побывавший в подземном царстве и живым вер-

нувшийся оттуда, рассказывает Филониду

своих впечатлениях:

«Ф и л о н и д. Скажи мне, Менипп, те из мертвых, которые

имеют, здесь, на земле, роскошные и высокие гробницы, надгробия,

статуи, надписи, неужели они не пользуются там внизу ббльшим

почетом, чем простые смертные?

Менипп. Ты шутишь, мой

друг1

если

бы

ты видел Мавзола,—

я говорю о Мавзоле, карийце, прославленном своим погребаль-

ным памятником, я уверен, что тебе не удалось бы удержаться от

смеха — так жалок он в своем заброшенном углу, затерянный

в толпе покойников, и, мне кажется, вся радость у него от памят-

ника в том, что он давит его всей своей тяжестью. Да, дорогой

мой, после того как Эак отмерил каждому его участок — а дает

он,

в лучшем случае, не больше одного фута — приходится до-

вольствоваться им и лежать на нем, съежившись до установлен-

ного размера. И еще сильнее рассмеялся бы

ты

при виде царей и

сатрапов, нищенствующих среди мертвых и принужденных из бед-

ности или продавать селенье, или учить грамоте: и всякий встреч-

ный издевается над

ними,

ударяя по щекам, как последних рабов»

При таких условиях трудно было учителям рассчитывать на

приобретение авторитета среди своих учеников.

Большинство этих учителей отремилось достигнуть «успехов»

в школьных занятиях, пуская в ход «надежное» и «испытанное»

средство — палку. Нравы общества (сущность которых прекрасно

выразил Платон в «Законах», говоря, что «палка служила для

Псевдо-Ксекофонт прямо утверждает, что афинянам приходится справ-

лять «столько праздников, сколько еще ни одному из греческих государств»

(«Афинская полития», III, 1).

Преданию о Дионисии посвящено известное стихотворение Беранже

«Denys, maltre d'ecole».

Лукиан Менипп 17 изд. «Academia» т. I, 1935,

в7

порядка и увещания детей педагогом»)

были таковы, что при

всем пренебрежении к учителю, ему не только не препятствовали

производить подобные экзекуции, но, наоборот, рассматривали их

как одну из его обязанностей.

Так, например, в «Облаках» Аристофана дана необыкновенно

яркая картина «трудов и дней» типичной афинской мусической

школы, картина, в которой тот же способ воздействия не только

упоминается, по и рассматривается как весьма целесообразный:

Расскажу вам о том, что когда-то- у нас воспитаньем звалось молодежи,

В те года, когда я, справедливости страж, процветал, когда скромность

царила,

Вот вам первое: плача и визга детей было в городе вовсе не слышно.

Нет. Учтивою кучкой по улице шли ребятишки села к кифаристу

В самых легких одеждах, хотя бы мукой с неба падали снежные хлопья.

Приходили, садились, колен не скрестив

, а почтенный наставник учил их

Стародедовским песням: «Паллада в бою воевода» или «Меди бряцанье»,

Запевая размеренно, строго и в лад, как отцы и как деды певали.

Если б баловать кто-нибудь веду мал, дурить, выводить переливы и свисты,

Как теперь это любят, Фринида

лады, безобразные трели, коленца,

Запищал бы под палкою шут. Поделом. Не бесчести святого искусства»

Приведениоз описание мусической школы не единственное у

Аристофана

Платон, Законы, III, 70, ср. В а г t h, «Die Geschichte der Erziehung

in soziologischer und geistes-geschichtlicher Beleuchtung», изд. 5.

1920,

стр. 113.

Скрещивание ног было признаком «дурного тона» в Афинах. На не рае

упомянутой берлинской вазе Дуриса фигурирует персонаж, сидящий со

скрещенными ногами. Эго, конечно, раб-педагог, приведший своих пи-

томцев в школу и ожидающий окончания урока.

Ф р и н и д или Ф р и н и с,— греческий поэт и музыкант V в., но-

ватор в области музыки.

Аристофан, Облака, 61—70. Попутно интересно указать еще

на несколько афинских правил «хорошего тона» для детей, принадлежащих

к состоятельному обществу. Запрещалось говорить в присутствии взрослых

(допускались только ответы на вопросы), запрещалось вообще говорить

громко, при ходьбе на улице запрещалось смотреть в лицо прохожим и т. д.

Ср.

G i г а г d, H. с, стр. 257—258.

Представляется, весьма любопытным противопоставить этому свиде-

тельству описание пути в школу богатого подростка, относящееся, правда,

к иному времени (II в. н. э.) и принадлежащее Лукиану («Две любви», II, 44):

«Чуть свет покинув ложе, не разделенное ни с кем, и смыв чистою водой

с глаз остатки сна, закрепив пряжкой на плече прочный плащ, подросток

оставляет отчий очаг и, потупив взоры, идет по улице, не глядя в лицо ни-

кому из встречных. Пристойный хор служителей и дядек идет за ним, держа

в руках орудья добродетели: не блестящие надрезы гребня, могущего разгла-

дить прическу, не зеркала — неписанные образы, что с точностью вторят

чертам лица, — нет, многочисленные складки табличек письменных идут вслед

ему или книги, хранящие деяния старинной доблести, или, если путь лежит

к учителю музыки

— мелодическая лира (Л у к и а н, «Две любви»,II, 44).

Противопоставление Лукианом «пути» к учителю музыки — «пути»

к учителям по другим предметам не может внести изменения в наше разре-

шение вопроса о так называемой «школе кифариста» и «школе грамматиста»,

поскольку данное свидетельство относится не только к иной исторической

эпохе, но и к представителю исключительно богатых слоев населения. Из пред-

шествующей аристофановской цитаты видно, наоборот, что обязанности

«кифариста» по существу имели синтетический характер.

Вопросы

внешнего

устройства. К сожалению, как в описаниях

Аристофана, так и в указаниях других авторов, нет достаточных

данных, на основе которых можно было бы составить хотя бы при-

близительное понятие о внешнем и внутреннем виде афинской

школы.

"Главным источником при разрешении этого вопроса остаются

до настоящего времени изображения на вазах, которые прежде

всего свидетельствуют

том, что занятия, как правило, протекали

в закрытых помещениях.

Предположения Жирара, что школьные занятия могли про-

текать и на открытом воздухе, не подтверждаются вазовой живо-

писью и, поскольку это

так, нуждаются в даль-

нейших доказатель-

ствах }.

Вазовые рисунки

их

условным, часто почти

символическим языком,

в первую очередь кое-

что могут нам сказать

о меблировке школьных

помещений и о находя-

щихся в них школьных

пособиях.

Рассматривая все ту

же вазу Дуриса, мы

видим отчетливые изо-

бражения на ней сту-

льев со спинками, с вы-

гнутыми

ножками,

пред-

Рис. 23.

Мальчик,

идущий в

школу

сопро-

назначенных ДЛЯ учи- вождении старухи (аттическая ваза).

телей, а также изобра-

жения скромных табуреток с прямыми ножками

—

для учеников.

На стенах школы, изображенной Дурисом, развешаны лиры,

лютни, свертки папируса, линейки и т. д.

роки

обучения.

Подводя итоги всем вышеприведенным данным,

характеризующим мусическую школу, мы невольно ставим себе

вопрос: правда, приведенные данные рисуют довольно простран-

ную программу афинской мусической школы, но все же неужели

для овладения этою программою нужно было затратить время

от семи до шестнадцати, т. е. девять лет?

При ответе на этот вопрос следует прежде всего принять во

внимание те ограниченные обстоятельства, на которые выше был

ряд ссылок: низкую, а часто просто случайную квалификацию

учителей, отсутствие учебных пособий на руках учеников, полное

отсутствие домашние работ, примитивность методов препода-

i г а г d, H. с, стр. 101. На этом же, впрочем без доказательств,

настаивает также L

с h n

г.

Н. с, стр. 22.

вания,

ведущих к длительпым ватажкам в усвоении материала.

(Цлатон,

например, как указывалось выше, считает в «Законах»

нормальным сроком изучения грамоты — три года). Одним из

существенных обстоятельств в данном случае было то, что.ученик^

как уже отмечалось, одновременно с мусическою школой посещал

школу гимнастическую (йачйдая с двенадцати лет), а также и то,

что основные занятия мусической школы заканчивались к 14 годам

жизни ученика, и последние два года параллельных занятий

в мусической и гимнастической школах строились так, что центр

тяжести работы лежал на занятиях в последней, а не в первой

школе.

ГИМНАСТИЧЕСКАЯ ШКОЛА

Общая характеристика. Утке выяснено, что в понятие Ш\ОУЛ-

уаЭ(а входило «всестороннее» интеллектуальное развитие и раз-

витие__кудыуры -тела. Если таким образом музыка в широком

смысле шла навстречу первому требованию и если местом усвое-

ние ее была мусическая школа, то школа гимнастическая

стре-

милась прежде всего удовлетворить второму требованию

. -*

Как уже указывалось выше, гимнастическая школа, нахо-]

дившаяся под покровительством бога Гермеса, являлась частнымг

учреждением:

(этот вопрос следует признать разрешенным в основ-

ных работах по истории античной педагогики эа последние десяти-

летия

, Он был ясен уже для Шмидта

. Именно так разрешил

его Жирар

, после чего к нему примкнул Летурно

. Из новей-

ших исследователей встали на ту же точку врения Цибарт

Лохнер

, А. Лео и Глэ • и Е. Мур

Спец. о гимнастике у греков см. Н. I e a g в г, Die Gymnastik der

Hellenen, 1881.

По существу оба эти требования сливались в неразрывное единство:

нет никакого сомнепия, что мусическая и гимнастическая школы работали

в тесном контакте и имели множество точек соприкосновения, на чем при*

дется остановиться далее.

Вот почему следует избегать таких решительных утверждений, какие

мы находим хотя бы у Dobson (например: «Согласно традициям, афинское

воспитание распадалось на две области (into two branches): область культуры

разума (of the mind) и область культурьг'тела (of the body)» и т. д. D о b s о n,

Н. с, глава II, Athens, стр. 32—33.

На иных, впрочем, позициях пребывает В а г t h, H. с, III и А. Мез-

s е г, Н. с, I, 12: «Государство заботилось только об учреждениях для фи-

вического воспитания — палестрах для мальчиков, гимнасиях для юношей».

К сожалению, однако, эти авторы не обосновывают своей точки зрения.

« Schmidt, H. с, I, 188—189.

G ir ard, H. с, стр. 28.

•Летурно, Н. с, стр. 348.

Е.

Ziebarth, Aus dem Griechischen Schurwesen», 2. A. Leipzig-

Berlin 1914, стр. 33.

L e с h n e г, Н. с, стр. 26.

A. Leaud et Glay, H. c, I, стр. 22.

^Ь Moore, H. c, I, стр. 141 («Палестра значительно отличается

от гимнасия как общественного учреждения. Это была частная школа для

физической культуры»).