Жирмунский В.М. Сравнительное литературоведение. Восток и Запад

Подождите немного. Документ загружается.

язычных литературах XI—XIII вв. (Кретьен де Труа и Низами

и др.).

Черты историко-тинологического сходства между указанными

явлениями обнаруживаются в идейном и психологическом содер-

жании, в мотивах и сюжетах, в поэтических образах и ситуациях,

в особенностях жанровой композиции и художественного стиля,

разумеется — с весьма существенными расхождениями, обуслов-

ленными различиями социально-исторического развития.

Обращаясь к истории литературы в буржуазном обществе с са-

мых ранних этапов его формирования, мы констатируем у разных

европейских народов одинаковую закономерную последователь-

ность литературно-общественных направлений, смену и борьбу

связанных с ними больших литературно-художественных стилей,

сходство которых объясняется сходными условиями обществен-

ного развития этих народов: Ренессанс, барокко, классицизм, ро-

мантизм, критический реализм, натурализм, модернизм, а в наши

дни, с началом новой исторической эпохи развития общества, —

социалистический реализм, представляющий качественно новую,

наиболее высокую ступень развития реалистического искусства.

Противоречия и отставания общественного развития приводят

к разновременности этих явлений в разных литературах. В зави-

симости от конкретных социально-исторических условий и от на-

циональной литературной традиции эти направления и стили по-

лучают у разных народов различный национальный характер. Ме-

жду отдельными литературными направлениями и стилями могут

наличествовать явления переходного характера. Мы говорим в этом

смысле о предренессансе или предромантизме; ранние представи-

тели критического реализма XIX в. — Бальзак, Диккенс, Го-

голь — в отличие от Флобера, Теккерея, Толстого тесно связаны

с романтизмом, который представляет существенный, творчески

значимый элемент их художественного метода. Углубленное

сравнительное изучение таких переходных явлений обнаружит

их сходные, исторически закономерные черты. Отдельные этапы

общего литературного процесса могут выступать у разных наро-

дов в более ярко выраженной — так сказать, классической для

данного литературного направления — или в ослабленной форме

(французский и английский классический реализм XIX в. по

сравнению с немецким).

Литературы великих культурных народов Востока, которые

в средние века развивались не только параллельно с европей-

скими литературами, но шли впереди них, сохраняют на долгое

время феодальный характер и выпадают из этого процесса, по-

скольку сами страны Востока, начиная с эпохи первоначального

капиталистического накопления, оказываются выключенными из

процесса буржуазного развития, становясь в дальнейшем объек-

том колониальной эксплуатации капиталистических стран. Их на-

циональное возрождение в эпоху империализма и национальных

революций связано со скачком в общественном и литературном

развитии, при котором использование опыта передовых литератур

делает, разумеется, необязательным простое повторение всех прой-

денных европейскими литературами этапов. Просвещение, роман-

тизм, критический реализм, натурализм, модернизм как стили, со-

зданные развитым буржуазным обществом, а в нашу эпоху — и

раньше всего у народов Советского Союза — социалистический

реализм приходят и здесь на смену литературным традициям

эпохи феодальной, при этом по-разному используя национальное

литературное наследие.

Когда мы говорим о смене больших литературных направле-

ний и стилей, то подразумеваем изменение как общественной иде-

ологии, так и средств ее художественного воплощения. На этой

основе возможны более частные схождения идей, образов, сюже-

тов, литературных жанров, особенностей поэтического стиля, всей

системы средств худоя^ественного выражения. Распространение

в эпоху романтизма исторического жанра (исторического романа

и исторической драмы) связано с развитием историзма в резуль-

тате революционной ломки феодальных отношений в эпоху

Французской буржуазной революции, с обращением к националь-

ному прошлому и попыткой его художественного осмысления в ус-

ловиях подъема национального самосознания, отражающего про-

цесс формирования буржуазных наций в XIX в. Развитие новых

романтических жанров лирической поэмы, лирической драмы, ли-

рического («субъективного», или эгоцентрического) романа свя-

зано с характерным для этой переломной эпохи конфликтом ме-

жду личностью и буржуазным обществом, с развитием индивидуа-

лизма, с проникновением во внутренний мир личности. Критика

современного буржуазного общества в литературе классического

буржуазного реализма выдвинула как ведущий литературный

жанр современный общественный роман с его современными ря-

довыми героями, обыденными конфликтами и психологией, опо-

средствованной воздействием среды и общественных отношений.

Вряд ли возможно рассматривать такие эпохальные изменения

в литературе, как переход от классицизма к романтизму, от ро-

мантизма к реализму, от этого последнего к натурализму и мо-

дернизму как результат влияния международной литературной

моды, а смену жанров и стилей выводить из автоматизации

ставших привычными и потерявших свою действенность художе-

ственных приемов (как утверждал когда-то Виктор Шкловский).

А между тем все же бесспорно, что развитие конкретных форм

исторического романа или лирической поэмы в первой половине

XIX в. было связано в европейских литературах с международ-

ными литературными взаимодействиями, с влиянием современных

литературных образцов, в первом случае — исторического романа

Вальтера Скотта, во втором — лирической поэмы Байрона, а исто-

рическая драма эпохи романтизма использовала для своих совре-

менных задач литературное наследие прошлого — трагедии и

исторические хроники Шекспира.

Приведенные примеры показывают, что вопрос о сходных пу-

тях развития литературы разных народов, об историко-типологи-

ческих аналогиях литературного процесса все время перекрещи-

вается с вопросом о международных литературных взаимодейст-

виях и влияниях. Невозможность полностью выключить эти по-

следние вполне очевидна. История человеческого общества факти-

чески не знает примеров абсолютно изолированного социального

и культурного (а следовательно, и литературного) развития при

отсутствии взаимодействия между отдельными его участками.

Чем культурнее" народ, тем интенсивнее его связи и взаимодейст-

вия с другими народами. Напомним слова Маркса в предисловии

к «Капиталу»: «Всякая нация может и должна учиться у других».

Сказанное относится и к специальной области литературы. Ни

одна великая национальная литература не развивалась вне жи-

вого и творческого взаимодействия с литературами других наро-

дов, и те, кто думает возвысить свою родную литературу, утверж-

дая, будто она выросла исключительно на местной национальной

почве, тем самым обрекают ее даже не на «блестящую изоляцию»,

а на провинциальную узость и «самообслуживание».

Простейший случай такого взаимодействия представляет влия-

ние более передовой литературы народа, опередившего другие

в своем общественном развитии, на литературы народов, в обще-

ственном отношении более отсталых. Основной предпосылкой та-

ких взаимодействий являются неравномерности, противоречия и

отставания, характеризующие развитие классового общества. В ус-

ловиях неравномерностей единого социально-исторического про-

цесса, при наличии общих тенденций развития, страна, промыш-

ленно более развитая, по словам Маркса, «показывает менее раз-

витой стране лишь картину ее собственного будущего».

Отсюда

следует, что страны более отсталые не всегда проделывают само-

стоятельно тот этап пути, который уже пройден странами более

передовыми.

В процессе международных литературных взаимодействий

в Европе, когда вместе с зарождением капиталистических отноше-

ний начинают складываться национальные государства и нацио-

нальные культуры, можно наметить известную последователь-

ность литературных (вообще идеологических) влияний, очагами

которых по очереди становятся страны, представляющие на данном

этапе передовые участки общественного развития. Такое между-

народное влияние имели в XV—XVI вв. итальянское Возрожде-

ние, в XVII в. — французский классицизм, в XVIII в. — англий-

ское и французское буржуазное Просвещение, в XIX в. — фран-

цузский и английский критический реализм.

В наши дни, в эпоху социалистических революций, советская

литература, литература передовой страны социализма, становится

главным очагом идейно-художественных воздействий социалисти-

чёского реализма иа литературы стран народных демократий и

на прогрессивную и революционную литературу капиталистиче-

ских стран — не только в Европе, но и во всем мире.

Но факты международных литературных взаимодействий от-

нюдь не ограничиваются этими наиболее ясными случаями. Так,

международное влияние русского критического реализма XIX в. не

пропорционально уровню общественного развития дореволюцион-

ной России. Однако классическая русская литература от «Капи-

танской дочки» Пушкина до Толстого, Достоевского и Горького

была зеркалом русского освободительного движения и назреваю-

щей русской революции; поэтому своим общественным пафосом,

социальным гуманизмом и народолюбием она со второй поло-

вины XIX в. оказывала и оказывает все более обширное влияние

на передовую реалистическую литературу всего мира, многократно

возросшее после великих исторических событий Октябрьской со-

циалистической революции.

Не следует также прямолинейно и односторонне понимать ме-

ждународные литературные влияния только как влияние передо-

вых литературно-общественных идей и течений. Существуют исто-

рические ситуации, при которых становится возможным обратное,

реакционное воздействие. Примером может служить всеевро-

пейское, а в настоящее время, можно сказать, мировое влияние

французского модернизма как продукта литературного декаданса

эпохи империализма (или влияние Испании и Италии на европей-

ские литературы эпохи рефеодализации и католической реакции,

с которым связана проблема европейского барокко XVII в.).

И в этом вопросе было бы неправильно представлять себе после-

довательность литературных направлений и стилей как «единый

поток», игнорируя социальные противоречия и борьбу, наличест-

вующие на каждом этапе литературного процесса.

Литературные воздействия указанного типа, вызванные сход-

ными потребностями и тенденциями общественного и литератур-

ного развития, могут служить объяснением для влияния истори-

ческого романа Вальтера Скотта или лирической поэмы Байрона

на европейские литературы эпохи романтизма, но они не отно-

сятся, например, к таким приведенным выше случаям, как обра-

щение тех же романтиков к наследию Шекспира. В случаях по-

добного рода речь идет не о «взаимосвязях и взаимодействиях»,

а о связях односторонних, о проблеме творческого использования

«литературного наследия» прошлого, для которого стоящий на по-

вестке нашей конференции термин никак не пригоден. Учитывая

это обстоятельство, я предпочел бы говорить о «литературных

связях и взаимодействиях», не настаивая на «взаимном» харак-

тере всех подобного рода связей.

В советском литературоведении в методологических спорах

о проблеме литературных влияний прежде довольно часто цитиро-

вались высказывания Г. В. Плеханова, который положил начало

историко-материалистическому рассмотрению этой проблемы в ее

исторической закономерности и социальной обусловленности. Со-

гласно формуле Плеханова, «влияние литературы одной страны

на литературу другой прямо пропорционально сходству общест-

венных отношений этих стран».

В вульгарно-социологическом

истолковании «Литературной энциклопедии» положение это при-

няло следующий вид: «Если классовый генезис творчества разно-

роден, если несходны психические устремления, — исчезает вся-

кая возможность внутренних взаимодействий В лучшем

случае это будут мелкие, лишенные всякой показательности ре

минисценции и заимствования» (т. 2, с. 265).

Если бы влияние классического писателя прошлого было огра-

ничено пределами литературы, имеющей одинаковую с ним соци-

альную базу, влияние Шекспира на романтиков было бы вообще

невозможно. Еще меньше можно было бы говорить о жизни Шекс-

пира в веках, т. е. о влиянии его на литературу разных направ-

лений, времен и народов, включая и нашу советскую драматур-

гию, о судьбе наследия Гете в русской литературе на разных эта-

пах ее исторического развития, о «Цицероне в смене веков»

(«Cicero im Wandel der Jahrhunderte» — как озаглавлена книга

известного филолога-классика проф. Ф. Ф. Зелинского). Между

тем в богатом и сложном, а иногда исторически противоречивом

наследии великих классиков прошлого писатели, принадлежащие

к разным литературным направлениям и различным обществен-

ным группам, в разные исторические эпохи могут находить те

или иные аспекты и элементы, созвучные их современности и не-

обходимые им при решении тех или иных актуальных творческих

задач.

Конечно, мера творческого осмысления и переосмысления на-

следия прошлого не безгранична, ее пределы заложены в объек-

тивных, исторически обусловленых особенностях самого произ-

ведения или писателя. По ту сторону определенной границы воз-

можной идеологической или художественной близости начинается

равнодушие или даже полемическое отталкивание (Шекспир и

французский классицизм), или переосмысление превращается

в субъективное искажение, переходящее в фальсификацию (им-

прессионистическая разорванность и упадочная эротика «Электры»

Гофмансталя-Штрауса, типичная для буржуазного декаданса на-

чала XX в.). Тем не менее границы эти достаточно широки,чтобы

писатель мог жить в веках с различной степенью интенсивности,

вызывая теоретический интерес и творческую симпатию к тем или

иным аспектам своего поэтического наследия, самый отбор кото-

рых характерен для заимствующей литературы на каждом новом

этапе ее развития.

Для исторически правильной постановки проблемы междуна-

родных литературных взаимодействий необходимо учесть следу-

ющие методологические соображения.

1. Влияние не есть случайный, механический толчок извне, не

эмпирический факт индивидуальной биографии писателя или

группы писателей, не результат случайного знакомства с новой

книжкой, или увлечения литературной модой, или наличия под

рукой двуязычного «посредника» (transmetteur), путешествен-

ника или политического эмигранта, разыскание которого представ-

ляет типичную для подобного эмпирического подхода заботу Ван-

Тигема и французских «компаратистов». Всякое идеологическое

(в том числе литературное) влияние закономерно и социально

обусловлено. Эта обусловленность определяется внутренней зако-

номерностью предшествующего национального развития, общест-

венного и литературного. Чтобы влияние стало возможным, дол-

жна существовать потребность в таком идеологическом импорте,

необходимо существование аналогичных тенденций развития, бо-

лее или менее оформленных, в данном обществе и в данной

литературе. А. Н. Веселовский говорил в таких случаях о «встреч-

ных течениях» в заимствующей литературе. Существование по-

добных «встречных течений» в ряде случаев затрудняет решение

вопроса о наличии или отсутствии «влияний» со стороны.

Так, спорным остается вопрос о влиянии «Декамерона» Бок-

каччо на «Кентерберийские рассказы» Чосера.

В обоих случаях

мы имеем произведение, характерное в идейном и художественном

отношении для городской литературы на грани средневековья и

Возроя^дения, с широким использованием аналогичных, а иногда

и тождественных международных сюжетов средневековой быто-

вой новеллистики для новых задач реалистического изображения

современного общества; но более раннее зарождение этого нового

искусства в Италии и более развитой его характер у Боккаччо,

в соответствии с уровнем развития итальянского общества и италь-

янской литературы в эпоху раннего Возрождения, не говорят еще

сами по себе о наличии факта литературного воздействия.

С этой точки зрения можно усмотреть аналогичные тенденции

в зарождении жанров мещанской драмы и семейного романа в ли-

тературе буржуазного Просвещения в Англии и Франции XVIII в.,

и можно признать относительную законность точки зрения фран-

цузских исследователей, которые, как Лансон, ищут источники

этого жанра не в импорте из Англии, а в национальной литератур-

ной традиции — по крайней мере для раннего периода развития

этих жанров (Детуш, Нивель де ла Шоссе, «Марианна» Ма-

ри^Ъ), — тогда как в более поздней мещанской драме Дидро и

в его теориях уже отчетливо выступает влияние Англии, передо-

вой страны эпохи буржуазного Просвещения.

Еще один, более частный пример. Роман Альфонса Доде «Ма-

лыш» («Le petit chose», 1868), изображающий с симпатией и сен-

тиментальным юмором страдания «маленького человека», одино-

кого и покинутого в своей борьбе за существование в обстановке

жестокого эгоизма, царящего в буржуазном обществе, многими

чертами, идейными и художественными, напоминает более ранние

ho времени романы Диккенса. Тем не менее Доде неоднократно

заявлял, что он не читал Диккенса. Если в этом случае не исклю-

чается опосредствованное влияние популярного английского писа-

теля, то напомним, что в русской литературе тема социальной

жалости к «маленькому человеку» была выдвинута Пушкиным

(«Станционный смотритель», 1830) и Гоголем («Шинель», 1839—

1841) гораздо раньше, чем влияние Диккенса стало заметным

фактором в развитии русской «натуральной школы».

Таким образом, историко-типологические схождения и лите-

ратурные взаимодействия диалектически взаимосвязаны и в про-

цессе литературного развития должны рассматриваться как два

аспекта одного исторического явления.

2. Всякое литературное влияние связано с социальной транс-

формацией заимствуемого образа, под которой мы понимаем его

творческую переработку и приспособление к тем общественным

условиям, которые являются предпосылкой взаимодействия, к осо-

бенностям национальной жизни и национального характера на

данном этапе общественного развития, к национальной литератур-

ной традиции, а также к идейному и художественному своеобра-

зию творческой индивидуальности заимствующего писателя.

Французские драматурги XVII в., писал Маркс, «понимали

греков именно так, как это соответствовало потребности их собст-

венного искусства, и потому долго еще придерживались этой так

называемой „классической" драмы после того, как Дасье и другие

правильно разъяснили им Аристотеля».

Приведу другой, более частный пример. Немецкая бюргерская

литература середины XVIII в. видела в библейском эпосе англи-

чанина Мильтона высокий образец религиозно-морального искус-

ства, которое противопоставлялось героической и галантной,

«светской» тематике французской классической эпопеи. Но на не-

мецкой почве «Потерянный рай» Мильтона породил «Мессиаду»

Клопштока. Центральный драматический образ Сатаны Мильтона,

проникнутый героическим пафосом пуританской революции, заме-

няется лирическим образом Христа, «непротивленческого» героя,

все величие которого в кротком терпении под тяжестью неизбеж-

ных страданий. Эпическое развитие сюжета превращается в смену

лирических картин, рассчитанных на эмоциональное сочувствие

взволнованного слушателя. Эта социальная трансформация хри-

стианского эпоса Мильтона на почве немецкой литературы XVIII в.

наглядно показывает различие между пуританством как боевой

идеологией английской революционной буржуазии XVII в. и пие-

тизмом немецкого бюргерства, бессильного политически, испове-

дующего «религию сердца», сентиментально погруженного в ин-

троспективное созерцание своих интимных лирических пережи-

ваний.

Таким образом, для историка литературы, изучающего проб-

лему литературных взаимодействий и влияний, говоря шире — для

всякого сравнительно-исторического изучения литературы вопрос

ö Чертах различия и их исторической обусловленности не менее

важен, чем вопрос о сходстве. Проблема так называемого «байро-

низма» молодого Пушкина, как мне представлялось, когда я ею за-

нимался («Байрон и Пушкин», 1924), имеет смысл только как

проблема становления и созревания творческого гения Пушкина,

его пути к художественному реализму.

3. Тем самым намечается путь для постановки основной и наи-

более общей проблемы, связанной с изучением международных

литературных взаимодействий — о роли традиции и «влияний»

в развитии идеологии вообще. Касаясь вопроса об относительной

самостоятельности развития идеологий в связи с критикой вуль-

гарно-социологических извращений учения Маркса, Энгельс в из-

вестном письме к Конраду Шмидту (27 X 1890) говорит, между

прочим, по поводу философии: «.. .как особая область разделения

РУД

, философия каждой эпохи располагает в качестве предпо-

сылки определенным мыслительным материалом, который передан

ей ее предшественниками и из которого она исходит... Преобла-

дание экономического развития в конечном счете также и над

этими областями для меня неоспоримо, но оно имеет место в рам-

ках условий, которые предписываются самой данной областью:

в философии, например, воздействием экономических влияний (ко-

торые опять-таки оказывают действие по большей части только

в своем политическом и т. п. выражении) на имеющийся налицо

философский материал, доставленный предшественниками. Эконо-

мика здесь ничего не создает заново, но она определяет вид изме-

нения и дальнейшего развития имеющегося налицо мыслитель-

ного материала, но даже и это она производит по большей части

косвенным образом, между тем как важнейшее прямое действие

на философию оказывают политические, юридические, моральные

отражения».

Эти мысли Энгельса о философии относятся в равной мере и

к другим областям идеологического творчества, в частности — к ху-

дожественной литературе. Как всякая идеология, литература оп-

ределенной эпохи и определенного общественного направления

возникает не на пустом месте, а в сложном процессе взаимодейст-

вия с существующей идеологической (в частности, литературной)

традицией. Литературное произведение отражает общественную

действительность, но это отражение — не пассивная копия, оно

активно оформляется исторически обусловленным общественным

сознанием писателя. Характер этого оформления в значительной

мере определяется наличием литературных традиций, прежде всего

национальной, затем и международной, в условиях единства и за-

кономерности в развитии общественно-исторического и литератур-

ного процесса и постоянных связей и взаимодействий между его

отдельными участками. Поэтому всякая идеологическая борьба

в литературе проявляется одновременно как борьба с существую-

щей литературной традицией, как ее дальнейшее развитие, видо-

изменение, частичное или полное преодоление, или, говоря сло-

вами Энгельса, «как изменение и развитие имеющегося налицо

мыслительного материала». Отсюда ясно, какое огромное методи-

ческое значение имеет сравнение творчества писателя с литера-

турной традицией, национальной и международной, с влиявшими

на него предшественниками и современниками в целях установле-

ния исторически обусловленного сходства и различия между ними.

Именно с помощью подобных сопоставлений познается творческая

самостоятельность писателя и его место в общем развитии лите-

ратуры, национальной и мировой.

Литературные связи и взаимодействия представляют катего-

рию историческую и в различных конкретных исторических усло-

виях имеют разную степень интенсивности и принимают разные

формы. Мне уже приходилось говорить в другом контексте,

что

из фольклорных жанров, например, народный героический эпос

обнаруживает в целом наименьшую степень проницаемости по от-

ношению к международным влияниям, поскольку эпос представ-

ляет историческое прошлое народа в масштабах героической иде-

ализации, воплощает в поэтической форме, говоря словами

Д. С. Лихачева, понимание и оценку народом своего прошлого;

напротив, международный характер имеют сюжеты многих ска-

зок — волшебных, животных, новеллистических и анекдотических,

чему способствует чудесный и занимательный характер сказочной

литературы, отсутствие прямых национально-исторических и гео-

графических приурочений, характерных, например, для местных

народных преданий, и прозаическая форма, облегчающая пере-

сказ с одного языка на другой и творческие подстановки, связан-

ные с местным колоритом, с приспособлением к другой нацио-

нальной среде.

Для повествовательной литературы феодального общества ха-

рактерны традиционные сюжеты, которые варьируются в соот-

ветствии с меняющимися идеологическими потребностями и ху-

дожественными вкусами этого общества. Так возникают последо-

вательные редакции таких средневековых рыцарских романов, как

французский «Тристан», романы об Александре и о Трое и др.

Из Франции, как передовой, или «классической» (по выражению

Энгельса), страны развитого феодализма, эти романы проникают

в рыцарскую литературу других европейских стран. Взаимодейст-

вия имеют типический в данных условиях характер переводов, но

переводов творческих, приспособляющих заимствованный образец

к идейным запросам и потребностям заимствующей литературы

и к местным литературным традициям. Такой характер имеет

немецкий «Тристан» Готфрида Страсбургского, творческий пере-

вод куртуазной версии «Тристана» англо-нормандского трувера

Томаса, но также английский «Sir Tristram», приближающийся

к манере английской народной баллады, или «Сага о Тристане и

Изольде», прозаический перевод того же источника на исланд-

ский язык, выполненный в стиле исландских семейных саг. Не-

мецкие артуровские романы Гартмана фон Ауэ «Эрек» и «Ивейн»

представляют такие же переводы одноименных стихотворных ры-

царских романов основоположника этого жанра француза Креть-

ена де Труа.

Историко-типологическую закономерность этого явления на-

глядно показывают аналогичные творческие переводы или «пере-

клички» в литературах Ближнего и Среднего Востока (так назы-

ваемые «назира»). Ираноязычные литературы насчитывают

с XII в. большое число последовательных переработок таких тра-

диционных сюжетов «романического» (по европейской терминоло-

гии— «куртуазного») эпоса, как «Лейли и Меджнун», «Хосров и

Ширин», «Юсуф и Зюлейка» и др. Две первые из названных поэм,

создания Низами (вторая половина XII в.), известны в ираноязыч-

ных литературах вплоть до XIX в., каждая примерно в 20 обработ-

ках. С другой стороны, средневековая ираноязычная литература,

как на Западе французская, имела на Востоке широкое междуна-

родное влияние: отметим в литературах тюркских народов

«Лейли и Меджнун» и «Фархад и Ширин» узбекского классика

Алишера Навои (конец XV в.), «Лейли и Меджнун» азербайд-

жанского поэта Физули (XVI в.); отметим также в средневековой

грузинской литературе роман «Висрамиани» (XII в.), представ-

ляющий творческую обработку поэмы «Вис и Рамин» Гургани

(XI в.), и многие другие.

То же относится и к области средневековой бытовой новелли-

стики. Немецкие «шванки» нередко представляют переводы-пе-

ределки французских «фаблио», которые в ряде случаев имеют

весьма отдаленные, в конечном счете восточные источники. Такие

сборники занимательных и поучительных рассказов новеллисти-

ческого содержания, как «Панчатантра» («Калила и Димна») или

«Повесть о семи мудрецах», в своих странствиях с востока на за-

пад, из литературы в литературу, претерпевали более поверхност-

ные или более глубокие изменения, приспособляющие переводный

сюжет к особенностям местной обстановки, быта и мировоззрения.

В более позднее время источниками многих новелл Боккаччо

или Чосера, как и шванков и масленичных фарсов («фастнахт-

шпилей») Ганса Сакса, являются такие же бродячие анекдоты,

многократно пересказанные; пользуясь ими, эти писатели, уже

причастные к слагающемуся индивидуализированному искусству

эпохи Возрождения, вкладывают в них новый идейный и художе-

ственный смысл, подсказанный их собственной общественной

современностью, индивидуальным мастерством и национальной

литературной традицией. Сравнение новелл Боккаччо с их тради-

ционными источниками позволило акад. А. Н. Веселовскому

определить «художественные и этические задачи Декамерона».

Такое сравнение представляет необходимый элемент историко-