Зеньковский В. История русской философии

Подождите немного. Документ загружается.

ПЕРИОД СИСТЕМ

лей — решительно борется против отделения «мысли» от «дела»,

против превращения христианства в «миросозерцание», а не в «бо-

годейство» . Основное убеждение Федорова, что «человечество

призвано быть орудием Божиим в спасении мира»

, конечно, вовсе

не устраняет благодати Божией в этом спасении.

Федоров строил «Философию Общего Дела», систему «проэк-

тивной» философии, т. е. философии «действия», а не пассивного

созерцания мира. Именно эта черта и связывает Федорова со всей

русской философией, и в диалектике русских философских исканий

Федорову принадлежит свое законное место. Слабость всей систе-

мы Федорова не в его исходном вдохновении, не в его жажде «пол-

ного и всеобщего спасения», далее не в том, что он ставил ударение

на «трудовой задаче» человечества в этом спасении, а в том, что он

наивно (как вообще все Просвещение) верил, что разум и сознание

человека могут осуществить сами по себе эту задачу. Трагической

запутанности человека в истории, трагическому самообессиливанию

человечества он противопоставлял свою оптимистическую веру в

исцеляющее влияние «совокупного действия», свою веру в техни-

ческую регуляцию природы. Это было наивно, это было в духе Про-

свещенства, неизжитых его установок, но основное вдохновение

Федорова о борьбе со смертью так сияет светом христианского бла-

говестия о воскресении, что этого сияния не могут ослабить наи-

вные формы, в какие выливалась мысль об активном соучастии лю-

дей в спасении, открытом для нас подвигом Христа. И не то надо

ценить в Федорове, что в свете идеи спасения он с такой глубокой

правдой обличал грехи современной культуры, а то, что он поставил

в основу всей своей системы идею «всеобщего спасения». Это сияю-

щее видение Царства Божия в полноте и силе было центральным у

Федорова, и оттого в истории русской философии, всегда захвачен-

ной религиозными темами, Федорову принадлежит особое место.

Дух утопизма веет вообще над русской мыслью

, и это есть

свидетельство столько же радикальной обращенности ее к «после-

дним» целям истории, сколько и неумения связать с живой истори-

ческой реальностью (без насилия над нею) эти цели. Но пути исто-

риософии вообще определяются взаимной неустранимостью идеала

и реальности, конца истории и ее нынешней диалектики. Утопизм

Федорова есть свидетельство не слабости его философского даро-

вания, а непреодолимой пока трудности сочетать идеал и историю,

«всеобщее спасение» с лсивой реальностью нашего бытия.

Соч., т. II, стр. 184.

1Ыё., стр. 387.

См. мой этюд

«Се151

с1.

Шор1е

ш о

ш$$15сЬет

Бепкеп» («Осаскт

ипс!

Опет», Н. 16,

1934)*.

Глава

Позднейшие гегельянцы.

Чичерин. Дебольский. П. Бакунин

1. От русских религиозных философов мы переходим к изуче-

нию других русских мыслителей, хотя

религиозных

личной жиз-

ни

даже утверждающих правду

ценность христианства, но стро-

ящих свои философские взгляды независимо от их религиозных

убеждений. По существу это совпадает с установками секуляриз-

ма,

поскольку работа чистой мысли и науки признается внутренне

автономной и независимой; при этой установке могут наличество-

вать, но могут и отсутствовать религиозные переживания. Это, так

сказать, «корректный» секуляризм, который вовсе не ищет давле-

ния на религиозную сферу и даже склонен защищать принцип ве-

ротерпимости и свободы совести. Если мы так часто встречали до

сих пор в истории русской мысли сочетание секуляризма с тенден-

циями религиозного имманентизма, то возможно ведь сочетание

секуляризма с подлинными и искренними религиозными пережи-

ваниями. Суть ведь секуляризма — в принципиальном раздвижении

сферы познания и веры, культуры и Церкви.

С этим типом «корректного» секуляризма мы еще будем не-

сколько раз встречаться, а сейчас нам предстоит ознакомиться с

его любопытным отражением в позднейшем русском гегельянстве.

На почве русского гегельянства развилось и резко агрессивное ан-

тирелигиозное течение

так наз. «советской философии

(см. ниже,

ч.

IV, гл. I), но это уже собственно перерождение гегельянства —

аналогичное (и генетически от него зависящее) тому перерожде-

нию,

какое имело место в русском неомарксизме. Те же представи-

тели позднейшего русского гегельянства, с которыми мы будем

иметь дело в настоящей главе, сходятся между собой в том, что,

отодвигая область веры от области знания, они в то же время за-

щищают права веры.

Среди этих позднейших гегельянцев самым значительным

твор-

чески продуктивным надо признать Бориса Николаевича Чичерина,

создавшего своеобразную (на почве гегельянства) систему.

576

ПЕРИОД СИСТЕМ

Коснемся, прежде всего, биографии Чичерина

(1828—1903)

—

она

во

многих отношениях интересна

. Принадлежа

родовитой и

богатой семье, Чичерин получил тщательную подготовку дома

рано поступил

Московский университет.

Из

профессоров уни-

верситета исключительное влияние имел на него (как отмечает сам

Чичерин)

Т.Н. Грановский, привлекавший его как своей строгой

серьезной ученостью,

так и

глубоким благородством. Вообще

Чи-

черин

юные годы вращался среди самых выдающихся людей

его

времени, был близок, например, одно время

известным уже

нам

К.Д. Кавелиным (см. т.

гл.

IX),

но только Грановскому он действи-

тельно был многим обязан. Грановский, подобно всем нашим

за-

падникам 40-х годов, был романтиком,

тяготение Чичерина имен-

но

Грановскому подсказывает нам мысль, что

самого Чичерина

были черты романтизма. Насколько это парадоксальное,

первого

взгляда, утверждение верно, — увидим дальше.

Вступление

университет принесло

собой религиозный кри-

зис:

«Скоро

мое

религиозное здание,

—

пишет Чичерин

«Воспо-

минаниях»

—

разлетелось

прах,

от

моей младенческой веры

не

осталось ничего». Принадлежа,

по

своему психическому складу,

натурам, живущим прежде всего и больше всего интеллектуальной

жизнью, Чичерин, хотя был на юридическом факультете, очень го-

рячо интересовался философией,

также естественными науками,

даже математикой. Ум

Чичерина был сугубо склонен

«система-

тизму», как выразился

нем кн. Трубецкой

, поэтому интересы его

были поистине энциклопедичны, но именно это и привело его к ре-

лигиозному кризису,

из

которого он выбрался далеко не сразу.

Чичерин очень рано познакомился

сочинениями Гегеля, кото-

рый его пленил совершенно. Хотя впоследствии он очень значитель-

но отошел

от

Гегеля (кн. С. Трубецкой справедливо однажды заме-

тил

что

Чичерин «больше расходится

Гегелем,

чем сам это

Самым важным материалом

для

биографии

Б. Н.

Чичерина являются

его

Воспоминания

(до

сих

пор

целиком

не

напечатанные: вышло

три

тома,

из них

особенно важен

1-й том). См.

также

Воспоминания

кн. Е.

Трубецкого, София,

1921 г. К

характеристике личности Чичерина

см.

этюд

— Н.Н.

Алексеева. Религиозно-философские идеи

личность

Б.Н.

Чичерина. Путь,

№24

(1930 г.),

также Чижевского. Гегель

России,

ч. III, гл. V.

Что касается сочинений Чичерина,

то,

оставляя

стороне

его

работы юридического характера,

отметим: Наука

религия

1879 г., 2-е изд. 1901;

Мистицизм

науке,

1892;

Начала логики

метафи-

зики,

1894;

Философия права,

1900;

Вопросы философии,

1904. О

философии Чичерина

см. Чи-

же

в с к и й.

Гегель

России

(ч. III, гл. V); ] а к о

V е

п к о.

Бе}*ту гизке Шозойе,

стр. 277—285;

СигуПсЬ.

Э1е

ше\

@гц$$*еп ги$$1$спеп Кеспга$рЫ1о$орЬеп. (РЬПозорЫс

и.

КесЬг

]&Ът%.

2 НеЛ 1922/3). Три

статьи

кн. Е. Т р у б е ц к о г о,

Вопр.

фил. и

псих.

(№

80) 1905г.; 5рек*огзку. Рез^сЬпЛ

&г

Ьо$$ку,

Вопп.

1931.

Тихомиров, Богосл. вестник,

1894,

VIII.

Воспоминания. Москва

40-х

годов («Грановский имел

на

меня влияние большее,

чем кто бы

то

ни

было»),

стр. 9.

Ша., стр. 49.

Кн. С.

Трубецкой. Новая книга

Б.Н.

Чичерина

(С.Н.

Трубецкой. Сочинения,

т. И,

стр.

602).

Ша.,

стр. 605.

Зеньковский

В. В.

577

ЧАСТЬ III

предполагает»), но по существу он остался на всю жизнь гегельян-

цем,

внеся, правда, в гегельянство ряд очень существенных попра-

вок. Он однажды (уже в поздние годы) написал такие слова:

«Я убежден, что кто не усвоил вполне Логики Гегеля, тот никогда,

не будет философом»

. В первое время Чичерин склонялся к «край-

ним направлениям», как он пишет

, но довольно скоро он совер-

шенно отошел от социально-политического радикализма. «Я разо-

чаровался, — пишет он тут же, — в жизненной силе демократии

творческом значении социализма». Отойдя от радикализма, Чиче-

рин раз навсегда определил свой путь в своеобразном сочетании

либерализма и консерватизма. Прежде всего, Чичерин явил в рус-

ской историософии и политической доктрине чистейший и редкий

у нас тип защитника свободы личности

^иап<^

пжте. Как ни трудно

развить в пределах гегельянства основы персонализма, но Чиче-

рин здесь ближе к Канту и Фихте, чем к Гегелю. Вся антропология

Чичерина строится на признании того, что в человеке есть «абсо-

лютное начало

— и из метафизики человека вытекает для него аб-

солютное значение нравственного начала в человеке. Мы дальше

подробно это изложим, сейчас же упоминаем об этом только для

того,

чтобы подчеркнуть, что система либерализма была у Чичери-

на глубоко связана с учением об абсолютной ценности личности.

Но твердо и неуступчиво защищая права личности, Чичерин связы-

вал с этим идею «порядка

— он очень сознательно стоял за твер-

дую власть, решительно и резко осуждал все проявления револю-

ционного духа. Это отталкивало от Чичерина русское общество и,

наоборот, делало его ценным в глазах правительства. Письма Чи-

черина к брату, служившему в Петербурге, докладывались Алек-

сандру II, настолько их ценили консервативные круги, группиро-

вавшиеся тогда вокруг молодого царя. Не случайно поэтому было

приглашение Чичерина, только что получившего кафедру в Мос-

ковском университете, в преподаватели наследника Николая Алек-

сандровича (старшего сына Александра II, скончавшегося очень

рано,

вследствие чего наследником, а позже царем стал второй сын

Александра II — Александр III). Но репутация консерватора, очень

рано сложившаяся относительно Чичерина, была, конечно, лишь

отчасти верна: как не случайны были у Чичерина резкие осуждения

революционного движения, так же не случайно было и то, что он

явился в Московском университете лидером (тогда немногочислен-

ной) группы либеральных профессоров. Победа его противников

привела к тому, что Чичерин бросил профессуру... Когда позже он

был избран городским головой Москвы, ему пришлось приветство-

вать на коронации Александра III, и его речь, очень лояльная, но

Воспоминания. Москва 40-х годов, стр. 74.

1Ыс1., стр. 70.

578

ПЕРИОД СИСТЕМ

все

лее

намекавшая

на

ценность конституционных учреждений,

вызвала своей неожиданностью целую суматоху

— и

Чичерину

пришлось покинуть свой пост...

сущности Чичерин всегда

был

верен себе

— ив

своем консерватизме,

и в

своем либерализме,

но

именно

эта

стойкость основных убеждений плохо гармонировала

с беспокойной

напряженной общественной жизнью

его

времени.

В этом отношении очень интересны

типичны слова Кавелина

одном письме

его

к Чичерину. Когда-то близкие друг к другу люди,

даже друзья (Кавелин был

студенческие годы Чичерина

его

про-

фессором),

они

потом разошлись очень резко

—

любопытно, кста-

ти,

что Чичерин очень скорбел

об

этом расхождении, тогда

как Ка-

велин, наоборот, был склонен

тому, чтобы заострять конфликт...

Так вот,

одном письме

Чичерину Кавелин

пишет:

«Куда вам, олим-

пийцу, собеседнику вечного...»

Внутреннее равновесие, спокой-

ствие, уравновешенность Чичерина всегда оставляли

современ-

ников впечатление какого-то бесстрастия

бесчувственности,

но

на самом деле,

как это

особенно видно

по

«Воспоминаниям», нату-

ра

Чичерина была горячая, пламенная.

Он

умел глубоко

даже

страстно чувствовать,

но

внутренняя уравновешенность постоян-

но

как бы

закрывала

эти

движения души. Поэтому

его

постоянно

не понимали или понимали превратно. Любопытно сопоставить две

характеристики Чичерина

—

одна принадлежит

кн.

Евгению Тру-

бецкому, другая

—

проф. Московской Духовной академии П.В.

Ти-

хомирову.

Вот что

пишет кн.

Е.

Трубецкой: «Образ

Б.Н.

Чичерина

на

всю

жизнь врезался

меня,

как

олицетворение совершенного

исключительного душевного благородства...

Он не

терпел никаких

амальгам, не был способен

ни к

каким уступкам, соглашениям

ком-

промиссам». Любопытно, впрочем,

то

внутреннее противоре-

чие,

которое

кн. Е.

Трубецкой^ констатирует

Чичерине:

«Он ве-

рил,

что все

существующее разумно,

а, с

другой стороны,

силу

непримиримо отрицательного отношения

современности, все

ней

казалось

ему

сплошным безумием

бессмыслицей...

Он

произво-

дил впечатление, что

для

него мировой разум был весь

прошлом

Последние слова очень удачно выражают впечатление, которое

ныне остается

при

чтении произведений Чичерина.

А вот

проф.

П.В.

Тихомиров

статье, посвященной разбору книги Чичерина

«Основания логики

метафизики», постоянно ставит

ему в

упрек

«дурную манеру произносить огульные

совершенно немотиви-

рованные приговоры»

. Суровое осуждение Тихомировым мане-

ры изложения

Чичерина особенно подчеркивает

его

«несправед-

Воспоминания. Московский университет (Москва,

1929), стр. 61.

Кн. Е.Н.

Трубецкой. Воспоминания. София,

1921, гл. IX. стр. 118 слл.

1Ыа., стр. 121—122.

Н.В.

Тихомиров. Несколько критических замечаний

на

книгу Чичерина. Богосл. вест-

ник,

1894.

Август

м., стр. 310, 311.

37*

579

ЧАСТЬ III

ливое и претенциозное отношение к взглядам других мыслителей».

Такой чуткий и глубокий человек, как П.Б. Струве (см. о нем даль-

ше,

ч. IV, гл. IV), однажды, в пылу полемики, употребил выражение

о «литературной окаменелости» у Чичерина

... Прав был поэтому

кн.

Е. Трубецкой, когда он писал, что жизнь Чичерина — «необык-

новенно грустная страница из истории русской культуры... Чиче-

рин пришелся не ко двору

России

был выброшен жизнью за борт,

потому что был слишком кристальный, гранитный и цельный че-

ловек».

Да,

Чичерина у нас не поняли и не оценили, и это связано вовсе

не с его устарелым гегельянством (ведь «устарелое» гегельянство

прорвалось еще раз с чрезвычайной силой позже — в русском нео-

марксизме), а с каким-то глубоким психологическим расхождением

между Чичериным и русским обществом. Кн. Е. Трубецкой — об

этом он превосходно рассказал в своих «Воспоминаниях» — имел

очень много личного контакта с Чичериным, и это дало ему воз-

можность заглянуть глубже в его внутренний мир, но те, кто не

имел такого личного контакта, даже не подозревали, что за его ров-

ным, ясным, спокойным изложением стоит не только чистая мысль,

но глубокое и горячее чувство. Лишь в «Воспоминаниях» Чичерина

раскрывается этот внутренний мир — и с первого взгляда кажется

даже,

что, может быть, прав Н.Н. Алексеев, когда строит гипотезу

«о существовании как бы двух чичеринских философий — одной

книжной, надуманной, гегельянской, другой — жизненной, непо-

средственной, созданной на основе собственного внутреннего опы-

та»

Но Н.Н. Алексеев все же неправ— достаточно, например,

заглянуть для этого в религиозный мир Чичерина. Считая ценным

для дальнейшего изложения

вообще для понимания Чичерина зна-

комство с его религиозным миром, коротко остановимся на этом.

3. Мы уже говорили о том, что при вступлении в университет

Чичерин отошел совсем от религиозной жизни и вступил в период

атеизма. Занятие философией направило сознание Чичерина к ре-

лигиозному имманентизму, который лежит в основе всех построе-

ний трансцендентального идеализма. «Передо мной, — пишет в

своих «Воспоминаниях» Чичерин, — открылось новое миросозер-

цание, в котором верховное начало бытия представилось не в виде

личного божества, извне управляющего созданным им миром, а в

виде внутреннего бесконечного духа, присущего вселенной». В этом

состоянии расплывчатой, ни к чему не обязывающей, и ничего не

дающей религиозности Чичерин пребывал довольно долго. Но час

испытаний настал и для него. Когда, после года преподавания Чи-

чериным наследнику Цесаревичу, гр. Строганов (заведовавший всем

П.Б. Струве. На разные темы (сборник статей), Петербург, 1902, стр. 94 (примеч.).

Н. Алексеев. Идеи и личность Чичерина. Путь, № 24

(1930),

стр. 99.

580

ПЕРИОД СИСТЕМ

делом образования наследника) пригласил Чичерина поехать за

границу вместе с наследником, Чичерин, который успел искренно

привязаться к юноше, принял это предложение. Страницы в «Вос-

поминаниях», посвященные этому путешествию, исключительно

интересны для характеристики самого Чичерина — широта ума,

внутренняя серьезность, живая отзывчивость на все светлое и цен-

ное выступает здесь с полной силой. Но когда он очутился с на-

следником в Италии, Чичерин заболел тяжелой болезнью. «Я был

уверен, — пишет Чичерин, — что умираю, что жизнь утекает от меня

тихим журчащим ручьем... Смерти я не боялся... у меня не было того

инстинктивного чувства, которое заставляет человека хвататься за

жизнь. В загробную жизнь тогда я не верил... Но в долгие ночи,

когда я был как бы оторван от всего земного и погружен исключи-

тельно в самого себя, — все мое прошлое вставало передо мною.

Подробности исчезли, но все заветное, все затаенное, все, что со-

ставляет временно затмевающуюся, но в сущности — вечную и не-

зыблемую основу человеческого существования, всплыло наружу

с неудержимой силой. Одно непоколебимое отныне чувство овла-

дело мной: сознание невозможности для бренного человека отре-

шиться от живого источника всякой жизни, от того, что дает ему

смысл и бытие. Мне показалось непонятным (! — В. 3.), каким обра-

зом мог я в течение 15 лет оставаться без всякой религии, и я обра-

тился к ней с тем большим убеждением, что все предшествующее

развитие моей мысли готовило меня к этому повороту»

Мы привели этот отрывок не только для того, чтобы показать,

что «холодный, уравновешенный» ум Чичерина не помешал внут-

ренним движениям духа возобладать в сознании. Важно тут же

подчеркнуть, что религиозный перелом очень глубоко отразился

на всем мировоззрении Чичерина. Важнее всего здесь то, что под

влиянием религиозных переживаний Чичерин совершенно отбра-

сывает одну из коренных идей Гегеля о «становящемся Абсолюте».

«Я понял, — пишет он в «Воспоминаниях», уже после рассказа о

религиозном переломе, — что если дух есть конечная форма абсо-

лютного, то он есть и форма начальная — никогда не оскудеваю-

щая,

всемогущая сила, источник всего сущего»

. Мы увидим даль-

ше,

что к этой формуле надо свести все основное изменение,

которое внес Чичерин в систему Гегеля. Но и больше: подлинная,

глубокая связь мысли Чичерина с его религиозными переживания-

ми неожиданно вскрывает черты романтизма в нем. Это звучит

сразу парадоксально: как этот рационалист, самоуверенный и гор-

дый, все укладывающий в схему своего разума, может быть сбли-

жаем с романтизмом? Но в романтизме одной из основных черт

Воспоминания (Моск. университет), стр.

147—148.

Ша

., стр. 148.

581

ЧАСТЬ III

является то большое место, какое во внутренней работе принадле-

жит чувству, эмоциональным движениям. И вот должно признать,

что под холодной поверхностью души Чичерина скрыта всегда го-

рячая

даже страстная жизнь чувств: достаточно вчитаться во все

его воспоминания, чтобы согласиться с этим. Скажем больше: вне-

шняя холодная рациональность, присущая Чичерину и в сочинени-

ях, и в жизни, помешала всем разглядеть в нем большую и насы-

щенную жизнь чувства. Как любопытно, что, пережив религиозный

кризис, Чичерин не остановился на чисто интеллектуальном «при-

ятии» религии — он без колебания вступил на путь мистической

жизни, участия в таинствах. Он пишет в тех же «Воспоминаниях»:

«Я понял, что всякая религия служит живой связи между челове-

ком и Божеством... и во мне возгорелось страстное желание приоб-

щиться к христианству... и я, после многолетнего перерыва, испо-

ведался и причастился»

Переходим теперь к изучению системы Чичерина и оставим

пока в стороне вопрос о пределах влияния Гегеля на него: к этому

вопросу нам будет удобнее вернуться после изложения взглядов

Чичерина.

4. Мы приводили выше слова кн. С. Трубецкого о философии

Чичерина, как «философии абсолютного систематизма». В этой

формуле верно подмечено исключительное господство у Чичерина

момента «систематизма», — я склонен даже думать, что один из

главных корней того, почему Чичерин так поклонялся Гегелю

счи-

тал себя гегельянцем, заключается в необычайной и не сравнимой

силе «систематизма

у Гегеля. Для Чичерина внутреннее единство

и внутренняя последовательность стоят на первом месте, но к это-

му присоединяется диалектический принцип, который с таким мас-

терством раскрыт Гегелем. Правда, Чичерин заменяет троичную

схему диалектического процесса у Гегеля (тезис — антитезис —

синтез) четверичной схемой: а) первоначальное единство, содер-

жащее в непосредственной слитности общее и частное, в) и с) рас-

пад единства на отвлеченное общее и частное и д) высшее или ко-

нечное единство обеих

, но зато уже с чрезмерным усердием он

свою четверичную схему проводит решительно всюду

. Вообще, у

Гегеля Чичерин почти все переделывает по-своему — притом на-

столько, что совершенно основательно было бы поставить даже

вопрос — можно ли считать Чичерина гегельянцем? Решительно

следует Гегелю Чичерин только в одном — в учении о диалектике;

Чичерин так высоко ставит диалектику, что однажды даже называ-

ет диалектику «верховной философской наукой»

^; совершенно по

Воспоминания, стр. 149.

См., напр., Чичерин. Наука и религия, 2-е изд.

(1901),

стр. 62.

Тихомиров. Ор. ск., стр. 319, с иронией говорит о «тетрахотомической мании» у Чичерина.

Наука и религия, ст. V, стр. 49.

582

ПЕРИОД СИСТЕМ

Гегелю, Чичерин считает, что «движущей причиной развития явля-

ется внутреннее противоречие самих начал»

. Вместе с тем для

Чичерина — и здесь он до конца находится в плену трансцендента-

лизма — единство бытия и разума есть в сущности аксиома. «Ос-

новной закон разума есть

основной закон материального мира», —

категорически утверждает Чичерин

. Этот «абсолютный рациона-

лизм» психологически привязывает Чичерина к Гегелю, Логика ко-

торого, по его утверждению, «не может быть поколеблена»

. Но

что решительно повлияло на Чичерина

системе Гегеля, — это было

то действительно замечательное приложение диалектики к пони-

манию истории, которое составляет самое существенное выраже-

ние гегельянства. «Все историческое развитие, — пишет по этому

поводу Чичерин, — получило для меня смысл; история представи-

лась мне действительным изображением духа, излагающего свои

определения по присущим ему вечным законам разума».

Все это, конечно, оправдывает характеристику воззрений Чи-

черина, как гегельянства: Чичерин настойчиво и упрямо проводит

всюду свою «четверичную» схему, везде (особенно это сильно вы-

ражено в книге «Положительная философия и единство науки»)

стремится показать единство законов разума и законов бытия. Но

Чичерин, с другой стороны, в ряде самых ответственных и суще-

ственных пунктов настолько отходит от Гегеля, настолько следу-

ет в этих пунктах совсем иным интуициям, чем это было у Гегеля,

что,

на наш взгляд, надо изучать Чичерина не в том, в чем он следу-

ет Гегелю, а в том, в чем он отклоняется от него. Решающим здесь

является а) проблема Абсолюта и в) проблема человека — и именно

в этих пунктах, где нельзя говорить о «поправках к Гегелю» или о

«реформе диалектики Гегеля», так как в этих поправках и рефор-

мах выпадает самое существенное для Гегеля — именно здесь, на

наш взгляд, ключ к пониманию Чичерина. Попробуем ближе войти

в эти темы.

5. Чичерин — очень последовательный и настойчивый рацио-

налист, но его рационализм, конечно, не докантовский и даже не

кантовский, а всецело определяется послекантовским трансцен-

дентализмом. «Умозрение», которое есть, по выражению Чичери-

на,

«основание всей философии», есть не что иное, как «самодея-

тельность чистого разума»

. Никакого «сверхчувственного

Наука и религия, стр. 52. Ср. «Положительная философия и единство науки». «В органи-

ческом развитии, — говорит Чичерин, — открывается закон, давно открытый метафизикой — раз-

витие есть выделение противоположности из первоначального единства и затем обратно — сведение

к новому единству» (стр. 155).

Положит, философия и единство науки, стр. 97.

1Ыс!., стр. 329.

Чижевский, ор. ск., стр. 293.

2А

Наука и религия (изд. 2-е), стр. 13.

583

ЧАСТЬ III

опыта» не может быть

, — между тем «наш разум создан для по-

знания абсолютного». Эта направленность разума на абсолютное,

конечно, не есть ни «трансцендентальная иллюзия», как думал Кант,

ни выражение «примата практического разума»: «Человек обречен

стремиться к непостижимому»; «если все человеческое познание

ограничивается опытом, то нет в мире более жалкого существа,

нежели человек. Он обречен на безвыходное противоречие между

своими стремлениями и своими средствами, между неотразимо

осаждающими его задачами и невозможностью их разрешения»

Тяга к абсолютному лежит в самой природе нашего духа; даже

более: собственно «настоящий предмет познания составляет само

бесконечное», так как мы, прилагая законы разума к познанию яв-

лений, в конечном ищем бесконечного. Поэтому нам не только дано

стремление к Абсолютному (это признавал и Кант в своей «Транс-

цендентальной диалектике»), но в форме разумности, неизбежно

привходящей во всякое познание. Абсолютное владеет нами

. Это

абсолютное начало в человеке и есть разум, думает Чичерин

. Со-

всем точно следуя Гегелю, Чичерин полагает, что «историческое

развитие человечества как раз и определяется развивающимся в нем

сознанием абсолютного », т. е. философией

религией: «Здесь само

абсолютное становится явлением»

До сих пор Чичерин верен Гегелю в его своеобразном развитии

трансцендентального идеализма, но в дальнейшем он отступает от

Гегеля. Для Чичерина «полнота

бытия Абсолюта — есть не конеч-

ный,

а начальный момент. «Нельзя начинать с крайнего отвлече-

ния чистого бытия». Первоначальное единство становится основой

всего сущего

или

производящей причиной, оно есть «субстанция»

Чичерин, таким ооразом, возвращается к признанию трансценден-

тности Абсолюта и в этом решительно и глубоко расходится с Ге-

гелем. Не берусь окончательно судить, но все же склонен утверж-

дать, что в этом разрыве с Гегелем ключ к нему лежит не в том

изменении диалектического закона, которое развивает Чичерин

а наоборот — из признания трансцендентности Абсолюта неизбеж-

но следовала необходимость преодолеть диалектическую схему

Гегеля. Иначе говоря, исходный трансцендентализм Чичерина пе-

реходит у него затем в трансцендентизм, а затем уже из-за этого

Наука и религия, стр. 99.

1Ыс1., стр. 5.

Эти размышления Чичерина почти совпадают с тем, что позже развивал кн. Е. Трубецкой

в своей замечательной книге «О смысле жизни», а также в книге «Метафизические предположения

знания». См. ниже ч. IV, гл. III.

См., напр., «Наука и религия», стр. 80.

1Ы±,

стр. 83.

1Ыс1., стр. 62. См. также книгу Чичерина «История политических учений», где в IVтоме

дана более подробная критика Гегеля; см. также его «Основания логики и метафизики».

Так думает, напр., Чижевский, отчасти С. Трубецкой.

584