Зеньковский В. История русской философии

Подождите немного. Документ загружается.

ЧАСТЬ

Д. Велланского

(1774—1847)

Происходя

из

простого звания,

он

15-ти лет поступил

Киевскую Духовную Академию, но, не окончив

ее перешел в Медицинскую Академию

Петербурге.

По

окончании

ее Велланский

был

послан

Германию

для

завершения образова-

ния,

—

и здесь

он

чрезвычайно увлекся изучением философии

и, по

возвращении

Петербург, хотел получить кафедру философии.

За

отсутствием таковой

Медицинской Академии

он

занял кафедру

ботаники.

Его

диссертация была посвящена вопросу

«О

реформе

медицинских

физических теорий». Оппонентов не оказалось (хотя

трижды назначалась публичная защита диссертации), и Велланский

получил ученую степень

без

защиты диссертации. Лектором

он

был

очень хорошим;

по

выражению

его

ученика Розанова, «личность

Велланского

вся

была огонь и пламень»,

—

это

было связано

его

страстным увлечением идеями Шеллинга, которым

он

остался

ве-

рен

всю

жизнь. Один историк

отказывается считать Велланского

подлинным шеллингианцем вследствие того,

что он

остановился на

натурфилософии Шеллинга и не последовал

за

ним в

его

последних

произведениях. Соображение более

чем

странное,

— как

будто

принятие одних учений Шеллинга должно сопровождаться испо-

ведованием всех других

его

учений. Велланский был ученым-нату-

ралистом,

но

горячо стоял

за

философскую постановку проблем

науки,

— и

если ныне Коугё ставит

«упрек» Велланскому

то, что

он

не

следовал

за

Шеллингом

во

всем объеме

его

построений,

—

то,

например, Академия Наук

Петербурге дважды отказала Вел-

ланскому

звании академика

как раз

за

«философичность»

в на-

уке.

Проф. Павлову (тоже шеллингианцу) Велланский писал: «Про-

шло

лет, как

я в

Российском ученом мире вопию,

аки

глас

пустыне».

Он

действительно

был

одинок,

—

несмотря

на то, что

натурфилософия очень интересовала русских людей

это

время.

Отчасти

это

было связано

очень тяжелым языком, каким писал

Велланский, отчасти

тем, что он

стремился

не

столько популяри-

зировать Шеллинга

(что

великолепно делал Павлов, сыгравший

по-

этому более важную роль

развитии русского шеллингианства),

сколько

«реформе» науки

(в

духе философии Шеллинга). Надо,

впрочем, отметить,

что у

Велланского было немало горячих

его по-

клонников; Колюпанов

свидетельствует, что еще

40-х

годах книга

«Биологическое исследование природы

творимом

творящем

ее

качестве» (вышла в свет в

1812

году) «заставляла гимназистов стар-

Литература

Велланском: Бобров, «Философия

России

»;

К.

В е

е л

й,

«Русский

философ Д.М. Велланский»,

Рус.

Старина,

1901;

Филиппов, «Судьбы русской философии».

Журн. «Русское Богатство»,

1894 г.;

Колю панов, «Биография А.И. Кошелева»,

т.

Ш п

Ор.

ск.

Стр. 124—132,

Коугё

Ор. ск.

Р.

91—99. См.

также Розанов. «Воспоминания

Велланском». Журн. «Русский Вестник»,

1867

г.

К о у г ё.

Ор.

ск. Р. 98.

о л

о в.

Ор.

ск. Р. 98.

124

XIX ВЕК

ших классов ломать над нею голову». Из учеников Велланского осо-

бо достоин внимания д-р Ястребцов, который писал в своей «Ис-

поведи»: «Велланский меня совершенно покорил натурфилософи-

ей».

От натурфилософии Ястребцов перешел позже к общим

философским вопросам (он презрительно отзывался о «фактома-

нии» в науке) и кончил тем, что стал защищать веру

Велланский был нату рфилос о фом, но все же

философом

как таковым. В 1824 году писал кн. Одоевскому (см. о нем следую-

щую главу): «Я первый возвестил Российской пуолике двадцать лет

назад о новых познаниях естественного мира, основанных на теосо-

фическом понятии, которое хотя началось у Платона, но образова-

лось и созрело у Шеллинга»

. Действительно, Велланский брал у

Шеллинга не только натурфилософию, но в значительной степени и

его трансцендентализм. Однако не только у Велланского, но и в не-

мецком, и в русском шеллингианстве самым влиятельным оказался у

Шеллинга его поворот к реализму. Трансцендентализм у шеллингиан-

цев как бы смарщивается; эта любопытная деформация основной

философской позиции Шеллинга, — для которой сам Шеллинг да-

вал,

впрочем, очень много доводов, — имела место уже в Германии.

У Велланского, вслед за его реалистическим истолкованием Шел-

линга, на первом плане стоит реалистически же понятая философия

природы. Однако не следует преуменьшать значения общефилософ-

ского материала у Велланского, — он все же, по существу, транс-

ценденталист (в духе «системы тожества» Шеллинга). Одно время

он думал написать очерк общих идей философии

, но не сделал это-

го,

но не по отсутствию настоящего философского образования, как

полагает Шпет

, что очень трудно предположить в добросовест-

ном ученом (каким был Велланский), который собирался занимать

кафедру философии. Все же из его сочинений можно извлечь до-

вольно последовательный очерк гносеологии и метафизики. Вел-

ланский защищал синтез умозрения и опыта: «Умозрительное и эм-

пирическое знание, — писал он, — односторонни, и каждое в

отдельности неполно... умозрение, при всех своих преимуществах,

недостаточно без эмпирии». Однако «истинное знание состоит в

идеях, а не в чувственных данных; хотя опыт и показывает многие

скрытые явления Природы, но не объяснил ни одного в его суще-

ственном значении. Опыт и наблюдение относятся к преходящим и

ограниченным формам вещей, но не касаются беспредельной и веч-

ной их сущности». В другом месте Велланский пишет, что задача на-

уки не в эмпирическом «объятии отдельных предметов», а в искании

О Ястребцове см. Ш п е т. Ор. ск. Стр. 305—309; к сожалению, презрительный тон у Шпета

портит, как всегда, его изложение.

См. у Боброва. Ор. ск. Стр. 221 (Вып. II).

Об этом свидетельствует письмо Велланского к Павлову (у Б о бр о в а, вып. II, стр. 225).

Ш п е т. 1Ыа. Стр. 126.

125

ЧАСТЬ II

общего единства в природе. Эти гносеологические построения явно

определяются той метафизической концепцией, какую развил Шел-

линг

своей философии природы и которая стремилась познать при-

роду, как живое единство. «Природа есть произведение всеобщей

жиз-

ни,

— писал Велланский, — действующей

качестве творящего духа.

Все живые и бездушные вещества произведены одной и той же абсо-

лютной жизнью

. Время, пространство, вещество суть тоже «явле-

ния» вечного беспредельного начала; «всеобщая жизнь» не есть по-

этому ни вещество, ни сила, а идеальное начало обоих, постигаемое

нами умозрительно.

Эта общая метафизическая концепция, взятая у Шеллинга, не

просто зачаровала Велланского, а была для него прозрением в со-

кровенную творческую тайну мира. Этим прозрением он вдохнов-

ляется в своих научных трудах. Велланский был более чем «убеж-

ден» в ценности указанной концепции,— он был пленен и

восхищен ею. Велланский входит таким образом в состав школы

Шеллинга, разрабатывает

духе его учений проблемы науки

При-

роды. Он принимает учение о мировой душе, о принципе полярно-

сти в природе, о всеобщей одушевленности и органическом стро-

ении мира. То «всесущественное» начало, которое есть Абсолют,

есть источник неистощимой жизненности мира; в Абсолюте не-

посредственно укоренено все эмпирическое бытие. Из этого ос-

новного восприятия мира и его жизни вытекает и гносеологичес-

кая позиция Велланского, ибо для него наш разум «есть только

отражение Абсолютного Ума, составляющего сущность всеобщей

жизни».

У Шеллинга порядок идей был обратный, — он исходил из

трансцендентального идеализма, а не приходил к нему, — но не

один Велланский, но все шеллингианцы по существу вдохновлялись

его метафизикой и ради нее принимали и трансцендентализм. Но

принимал трансцендентализм Велланский всерьез и без колебаний,

и хорошо понимал его логический примат

. Если взять недавно

изданный сборник под названием «КотаШлзсЬе ИаШгрЫЬзорЫе

»,

в котором так сильно выступает влияние Шеллинга на разработку

натурфилософских идей в романтике, то надо признать, что по-

строения Велланского законно могли бы занять здесь очень видное

место.

Из рукописи «Животный магнетизм». См. у Боброва, вып. III. Стр. 39.

Ш п е т очень грубо говорит, что Велланский начал с «натурфилософского хвоста, а не с

философских принципов, не с головы» (1Ыс1. Стр. 125). Но Велланский здесь нисколько не ниже

других известных шеллингианцев — Окена, Каруса и др. Все они, исходя из принципов трансцен-

дентализма, были заняты применением принципов Шеллинга к натурфилософии, антропологии и

т. д. Шпет в другом месте (1Ыс1. Стр. 132) говорит о Велланском, что он был «нечутким, а потому и

беспечным к чисто философскому значению основных принципов». «Он не мог раскрыть философ-

ских основ науки и знания... ибо он не был философом». Суждение это явно несправедливо.

КотапйзсЬе МатгрЬПозорЫе. АиздешдЬк

УОП

СЬ. ВегпоиШ и. Н. Кегп. ]епа, 1926.

126

XIX ВЕК

Значение Велланского в развитии философских идей в России

очень велико. Если непосредственное влияние его не было значи-

тельно

, то когда — уже в 20-е годы — образовались кружки «лю-

бомудров» (см. об этом дальше) в Москве,

потом и в Петербурге,

то они все признавали Велланского главой русских шеллингианцев.

Павлов, глава московского шеллингианства, относился

Веллан-

скому

исключительным вниманием. Правда, еще через десятиле-

тие Велланский казался молодежи представителем «отсталого» уже

течения мысли

. Во всяком случае, в русском шеллингианстве, ко-

торое было чрезвычайно плодотворным для русской философской

мысли, Велланскому принадлежит по праву первое место — не толь-

ко в хронологическом смысле, но и в силу его серьезной и настой-

чивой работы в натурфилософии.

Другим русским шеллингианцем начала XIX века

России

часто считают проф. Педагогического института и университета

Петербурге А.И. Галича

(1783—1848).

Это неверно — Галич не был

шеллингианцем, как вообще не примыкал ни к какой системе, — по

ядовитому замечанию Коугё, он был просто «профессором фило-

софии». Тем не менее его значение в развитии философской куль-

туры в России таково, что о нем нельзя не упомянуть.

Галич окончил Духовную семинарию (в

г.

Севске), был потом

учеником проф. Петербургского университета П.Д. Лодия

, кото-

рым был отправлен в заграничную командировку. По возвращении

в Россию Галич стал профессором в Педагогическом институте,

потом и в университете. Его наиболее популярные работы — «Ис-

тория философских систем, составленная по иностранным руко-

водствам»

(1819),

«Опыт науки изящного»

(1825),

«Картина челове-

ка» (очерк философской антропологии)

(1834).

Судьба Галича была

печальна: когда началась борьба против философии (против пос-

ледователей немецкого идеализма), Галич был одним из первых по-

страдавших (ему вменили в вину то, что он «ограничивался изло-

жением философских систем без опровержения их»). Будучи уволен

из университета

и в

скорости лишенный содержания, Галич бед-

ствовал очень;

довершение его горькой судьбы,

него сгорела

рукопись приготовленного им к печати сочинения.

«История философских систем» Галича, хотя она и не являет-

ся самостоятельным трудом, сослужила хорошую службу русской

молодежи, когда (в 20-х годах) стал развиваться интерес к филосо-

фии. Еще большее значение имела его книга по вопросам эстетики.

Впрочем, надо отметить, что лекции Велланского воодушевляли некоторых слушателей до

«самозабвения», до «экстаза». (См.

Боброва. Ор. аг. Вып. II. Стр. 67), но влияние его было

очень ограничено тем, что преподавал он в Медицинской Академии.

См. этюд Тарасевича о развитии естествознания в России. (Ист. России. Изд. Граната,

т. VI).

ПД. Лодий был автором «Логических наставлений». См. о нем у Ш п е

а.

1Ы<1.

Стр.

137-8.

127

ЧАСТЬ

Мы

уже

отмечали

при

ознакомлении

XVIII

веком

то

значение,

какое

русских мыслящих людей имела эстетика.

Тот

«эстетичес-

кий гуманизм»,

котором

мы

дальше-говорим, пускал свои корни

все глубже

шире. Начиная

первых

же

годов

XIX

века начинают

умножаться

нас

переводы руководств

по

эстетике; вопросы

эс-

тетики

не

только стоят

на

первом месте,

но

окрашивают собой

иные философские интересы. Отчасти

это

было отражением того,

что происходило на Западе (преимущественно в Германии), но свое-

образный «примат» эстетических проблем имел собственные кор-

ни

русской душе. Сентиментализм, позже

—

романтизм несли

собой

не

только «усладу»,

но

клали свою печать

на все

мировоз-

зрение. Русское шеллингианство

первое время лишь

одном Вел-

ланском занималось проблемами натурфилософии,

— и

только

30-м годам эта сторона шеллингианства стала снова привлекать вни-

мание более широких кругов.

Но

романтическая эстетика,

част-

ности, «эстетический идеализм» Шеллинга,

его

возвышение искус-

ства,

его

учение

художественном творчестве зачаровывали

русские души

уже

начала

XIX

века.

Еще

недостаточно обследо-

вано развитие журнальной

книжной литературы, появившейся

первые десятилетия

XIX

века

посвященной вопросам эстетики.

Во всяком случае,

эти

вопросы привлекали

себе всеобщее внима-

ние

—

особенно

связи

литературными спорами между

так на-

зываемыми классическим

романтическим направлениями. Книга

по эстетике Галича, не блиставшая оригинальностью, иногда туман-

ная,

все же

подымала вопросы эстетики

до

философской высоты;

она, несомненно, оставила свой след

истории эстетических иска-

ний

20-х — 30-х

годов

. Упомянем, кстати,

что

книга Галича «Кар-

тина человека»

—

первый опыт философской антропологии — тоже

неоригинальна (хотя

в ней

было много ценного материала

—

осо-

бенно валено учение

«страстях», разработанное

по

Спинозе)

Из других русских шеллингианцев упомянем прежде всего

М.Г. Павлове

(1793—1840),

который прошел Духовную Семинарию

в Воронеже, потом учился

Харьковском Университете

(у

Шада),

откуда перешел

Московский Университет.

По

окончании

его

был

послан

научную командировку

Германию, откуда вернулся вос-

торженным поклонником Шеллинга

Окена. Заняв кафедру агри-

культуры

физики, Павлов стал читать лекции

по

своей кафедре,

но очень скоро приобрел чрезвычайную популярность

не

только

среди студентов разных факультетов,

но и

среди широких кругов

русского общества.

своих лекциях Павлов, обладавший даром

См.,

наприм., Замотина, «Романтизм двадцатых годов».

Т.

I—II

(1911) О

Галиче,

см.

а м о т и н а, т. I.

Стр.

105—117.

См.

беглые замечания

ней

Шпета.

1Ыо\ Стр. 133—5.

Также

у Б. Г. А н а и ь е в а,

(Очерки истории русской психологии

XVIII и XIX в.),

Москва.

1947.

Стр.

74-79.

128

XIX

ВЕК

ясного

вместе

тем увлекательного изложения, неизменно ка-

сался как теории познания, так и общих принципов натурфилосо-

фии. Эти лекции Павлова сослужили большую службу для развития

философских интересов среди талантливой молодежи (о фи-

лософских кружках 30-х годов см. следующую главу).

В 1828

году

Павлов начал издавать научно-литературный журнал «Атеней», где

поместил несколько статей.по философии («О взаимном отношении

сведений умозрительных и опытных», «О различии между изящны-

ми искусствами и науками»)

. Он выпустил несколько книг по своей

специальности, из которых следует особенно выделить «Основания

физики».

Павлов и

гносеологии

особенно

натурфилософии был вер-

ным последователем Шеллинга

, но он не шел дальше общих прин-

ципов трансцендентализма в гносеологии и лишь в натурфилосо-

фии был более смелым.

диалектике философских течений того

времени имела большое значение его статья «О различии между

изящными искусствами и науками»,

которой Павлов трактовал

эстетическую проблему

духе Шеллинга. Но все эти статьи Пав-

лова, свидетельствующие о том, насколько глубоко он был проник-

нут философией Шеллинга, не имели того значения, какое, бесспор-

но,

принадлежало его лекциям.

К шеллингианцам причисляют (впрочем, всегда

оговорками)

проф. Давыдова

(1794—1863),

который был учеником упомянутого

выше проф. Буле. Его докторская диссертация была посвящена Бе-

кону,

из

чего — без дальнейших оснований — заключают

его

склонности

эмпиризму

. Когда среди молодежи, увлекавшейся

философией (см.

следующей главе

«философских кружках»),

стало ярко проявляться поклонение Шеллингу, Давыдов стал отда-

вать «предпочтение

Шеллингу, давал читать воспитанникам уни-

верситетского пансиона произведения Шеллинга. Работая рядом

упомянутым выше Павловым, горячим

искренним шеллингианцем,

Давыдов, эклектик по существу, уделял много внимания Шеллингу,

и в этом смысле ему принадлежит немалая заслуга в развитии шел-

лингианства

Москве — достаточно, например, вспомнить,

ка-

ким увлечением отдавался шеллингианству будущий историк М. По-

Еще раньше Павлов поместил

журнале кн. Одоевского «Мнемозина» статью

«О

способах

исследования природы».

Павлове см.

Боброва «Философия в России». Вып.

I и II, Ш п

а 1Ы<1

Стр.

286—299,

Коугё.

Ор. ск. Р.

126—136,

Герцен, «Былое

думы».

Т. I., С а к у л и н,

Кн.

Одоевский.

Т. I.

Стр.

115—127.

Ш п е т

считает Павлова шеллингианцем лишь «приблизительным», 1Ыс1. Стр.

127. С а к у-

и н

(Ор.

ск.

Стр.

127),

пишет: «мы можем считать Павлова шеллингианцем или точнее

—

окени-

анцем лишь

весьма существенными оговорками».

Впервые это мнение высказал М.М. Филиппов («Судьбы рус. философии»

журнале

«Русское Богатство»,

1894 г. № 8). За

Филипповым

то же

мнение высказал

П.Н.

Милюков

(«Главные течения». Стр; 296). Впрочем, Милюков причисляет его больше

«оппортунистам».

Филиппову, следует иСакулин. Шпет справедливо подчеркивает недостаточность оснований

для такого суждения

Давыдове.

Зеньковский

В. В.

129

ЧАСТЬ

годин,

которым нам еще придется встретиться позже. Но Милю-

ков прав в своем резком суждении о Давыдове, когда пишет: «В фи-

лософии Давыдов оказался таким же оппортунистом, каким был он

в житейских отношениях, —

уже из одного того, что Давыдов счел

нужным приспособлять свои взгляды

философии Шеллинга, мы

можем заключить, что шеллингианство входило в моду»

. Когда в

правительственных русских кругах стал утверждаться официаль-

ный национализм, Давыдов написал статью, в которой решительно

высказался против того, чтобы русская философия примыкала к

немецкому идеализму-

Давыдову нельзя отказать

знании истории философии, ни в

известной философской проницательности

, но все это не дало

никаких ценных плодов

смысле творчества. Заслуги Давыдова

исчерпываются его влиянием на молодежь — и этим определяется

и его место в истории русской философии.

9. Для общей оценки русского шеллингианства недостаточно

материала, до сих пор разобранного, — лишь после того, как мы

ознакомимся

московскими

петербургскими философскими

кружками,

творчеством кн. В.Ф. Одоевского и других мыслителей

мы

можем дать общую оценку русского шеллингианства. Сейчас же,

заканчивая настоящую главу, коснемся лишь тех представителей

раннего русского шеллингианства, которые принадлежали первым

десятилетиям XIX века.

Прежде всего надо помянуть К. Зелепецкого

(1802—1858),

пре-

подававшего в лицее в Одессе, который издал «Опыт исследования

некоторых теоретических вопросов». В ряде статей, входящих

эту

книгу, Зеленецкий развивает идеи трансцендентализма — ближе к

Шеллингу, чем к Канту. В особой статье, посвященной логике, Зе-

ленецкий полемизирует

Гегелем

Там же

Одессе был профессором Д.Д. Курляндцев

(1802—

1838),

который успел себя проявить лишь как переводчик Шеллинга

(«Введение

умозрительную физику»), известного шеллингианца

Шуберта («главные черты космологии») и Стеффенса (тоже шел-

лингианца): «О постепенном развитии природы».

Ученик Велланского,

Хр.

Экеблед

(1808—1877)

издал

(в 1872

году) книгу «Опыт обозрения и биолого-психологического иссле-

дования способностей человеческого духа». Автор сам признает,

что главные мысли его взяты им из лекций Велланского.

Ученик Павлова, М.А. Максимович

(1803—1873),

сначала бота-

ник, потом историк, был профессором

Киевском Университете.

Он написал, кроме ряда специальных работ

, несколько этюдов по

философии естествознания — в духе Шеллинга.

"Милюков.

Ор. ок.

Стр. 296.

См. подробный разбор взглядов Давыдова

Шпета

Коугё.

Зеленецком см. подробности

Шпета. 1Ыс1. Стр.

104—110.

См.

них

Чижевского.

Ор. с\и

Стр.

101

(пр.

44).

130

XIX

ВЕК

Харьковский профессор

Дудрович

(1782—1830),

ученик

пре-

емник Шада,

лекциях своих развивал идеи Шеллинга.

То же

надо

сказать

проф. филологии

Харькове,

И.К.

Кронеберге

(1788—

1838);

он,

между прочим, популяризировал

Дж.

Бруно,

а в

своих

этюдах, посвященных эстетике,

был

близок

Шеллингу

10.

шеллингианстве следующего

за

Велланским поколения

на первый план выступает

эстетическая

философия Шеллинга,

во всяком случае,

она

оказывается

фокусе философских раз-

мышлений. Конечно, здесь очень сильно сказалось общее влия-

ние немецкой романтики,

но не

следует забывать

том, что

эс-

тетический момент играл

уже

значительную роль

философских

течениях

России

XVIII

веке.

Но

особое значение надо при-

писать тому,

что

можно назвать «эстетическим гуманизмом»,

который

был

очень тесно связан

так

называемым сентимента-

лизмом. Сентиментализм вовсе

не

есть явление, присущее толь-

ко изящной литературе

XVIII

века,

—

как это

часто полагают.

Сентиментализм

литературе

был

только проявлением

искус-

стве явления более широкого;

и по

своим корням,

и по

своему

содержанию сентиментализм есть особая эпоха

европейской

культуре,

как порождение религиозных движений

XVII

и XVIII вв.

в Европе*

Для русского сентиментализма

как раз

чрезвычайно суще-

ственным является

его эстетизирующий

характер. Здесь имели

место западные влияния

(в

особенности Шефтсоери, который

впервые

западной философии сближает моральное чувство

эстетической сферой,

что

нашло свое выражение

известном уче-

нии Шиллера

ЗсЬцпе 5ее1е)

но у

русских сентименталистов

(я имею

виду Карамзина

Жуковского)

эстетический момент

органически слит

их

гуманизмом.

том и

состоит значение обо-

их названных представителей русского сентиментализма,

что

них гуманизм

XVIII

века получает новое обоснование, новый

ха-

рактер.

запутанной диалектике русских духовных движений

эстетическому моменту принадлежит настолько большое значе-

ние,

что нам

необходимо несколько остановиться

на

характерис-

тике эстетического гуманизма,

как

он

впервые проявился

Рос-

сии

Карамзина

Жуковского.

См.

нем

Ш п

1Ыё. Стр.

325.

Это

очень хорошо показано

работе

М. №

е г

(Бег

зепйтепЫе МепзсЬ).

(1924).

влиянии Шефтсбери

на

немецкую мысль

(в

указанном

тексте смысле),

см.

особенно

интересной книге ОЬегпаиег.

01е

РгоЫетаНк с1.

Д51пе1:15спеп

МепзсЬеп

ипс!

ёеШзсЬ. ЬкегаШг,

1923,

также

у'II

п § е г.

Натапп

ипс! сНе

АиШдгип§

(Пе АиП.

1911. $. 63,

ра$$1т).

См.

также

превосходную книгу

В.А.

Кожевникова «Философия чувства

веры

в XVIII в.». К

сожалению

вышел только

том*.

принадлежности Жуковского

эпохе сентиментализма

см.

Александр Веселов-

ский, «Жуковский. Поэзия чувства

сердечного воображения»,

1904.

131

ЧАСТЬ II

#.М. Карамзин

(1766—1826)

получил очень тщательное вос-

питание в Москве под руководством профессора Шадена

, — он

был основательно знаком

немецкой, французской и английской

литературой — не только художественной, но

философской.

Главным вдохновителем его был Руссо, но не в его социально-эти-

ческом пафосе,

в его пламенной защите прав чувства. Карамзин

поклонялся Руссо «энтузиастически », — в порядке эстетическом;

он принимал даже республиканизм, которому, кстати сказать, ос-

тавался верен до конца жизни — несмотря на резкий идейный пе-

релом, превративший его в апологета русского самодержавия. Го-

ворил же позже Герцен, что для него

его поколения слово

«республика» имело «нравственный смысл», т. е. было не столько

политической идеей, сколько вытекало из требований морально-

го идеала. Так вот и

Карамзине надо сказать, что в его республи-

канизме нет ни политического, ни морального содержания, но он

поклонялся республиканизму, как он говорит, «по чувству», во имя

его эстетической, формальной гармоничности. Он писал И.И. Дмит-

риеву: «По чувству

остаюсь республиканцем, но при том вер-

ным подданным русского царя»

. Кн. Вяземскому он однажды

писал: «Я в душе — республиканец и таким и умру».

Н.И. Тур-

генев свидетельствует, что Карамзин, узнав

смерти Робеспьера,

расплакался

Конечно, ясно, что республиканизм Карамзина никак не

был для

него связан

исторической реальностью, — это была просто эсте-

тически окрашенная мечтательность, которая и образует основу

эстетического гуманизма (безответственного не по легкомыслию,

а по своему ирреализму). Эта мечтательность не была забавой

сен-

тиментализме; если в нем есть «сладостное упоение» своими пере-

живаниями,

то

все

же он

обращен

и к

реальности, которую,

впрочем, оценивает лишь эстетически. Оттого, например, в Карам-

зине «естественным» был его философский эклектизм: это не бес-

принципность,

безответственность, вытекавшая из примата эсте-

тического момента.

одном месте Карамзин высказывает мысль,

которую часто развивали

XVIII

веке

на

Западе (Нет$1:егЬш$,

Наттап, ТасоЫ): «чувствительное сердце есть богатый источник

идей»

*. «Все прекрасное меня радует», не раз говорит он, и в этом

«панэстетизме» тонет (не

него одного!) моральная и идейная от-

ветственность.

Карамзин был связан

Москве

немецким поэтом. Ьепг (представителем $Шгт ип<11)гапд

репоёе или т. наз. Сешехек), который доживал свой век

Москве.

различных влияниях на Карам-

зина см. книгу

Си

повского, Н.М. Карамзин

(1889),

также книгу Алексея Веселев-

к о г о,

Западное влияние

русской литературе, 4-е изд. Стр.

127—133.

С и п о в с к и

й. Карамзин. Стр.

109.

См.

Н. И. Т у р г

е и

в. «Россия

русские» (заметка

Карамзине). Рус. пер. 1915. Стр.

339—344.

Карамзин. Сочинения (изд. 1838

г., т. IX.

Стр. 236, статья «Чувствительный

холодный»),

132

XIX ВЕК

У Карамзина во все периоды его жизни — даже когда он цели-

ком отдался писанию «Истории государства Российского», — ос-

танется в силе и неизменности лишь этот эстетический момент

Карамзина следует считать поэтому представителем эстетическо-

го гуманизма у нас

. Нельзя сомневаться в этом, и пристрастные

суждения о Карамзине (наприм., Пыпина

) напрасно запутывают

это.

В одной ранней статье Карамзин говорит: «мы любим Руссо за

его страстное человеколюбие», но и в самом Карамзине было это

человеколюбие, которое он сам в одном месте характеризует, как

«нежную нравственность». Это был тот же идеал, который Шил-

лер определял словами «ЗсЬбпе 5ее1е»*, — тот эстетический опти-

мизм, в котором вера в торжество добра поддерживается эстети-

ческими переживаниями. «Семя добра есть в человеческом сердце

и не исчезает никогда», повторяет Карамзин за Руссо, но этот оп-

тимизм определяется у Карамзина мотивами чисто эстетического

гуманизма. Его ведь оптимизм не может быть отрываем от его меч-

тательного ожидания того, что «род человеческий приближается к

совершенству», ибо «Божество обитает в сердце человека»

. Ус-

тами одного из участников «переписки Мелидора и Филалета» Ка-

рамзин возглашает: «небесная красота прельщала взор мой, вос-

полняла сердце мое нежнейшей любовью; в сладком упоении

стремился я к ней духом». Это, конечно, сентиментализм, но за ним

стоит определенная установка духа, — утверждение эстетической

морали. Однажды он написал такие слова: «По словам Руссо, толь-

ко то прекрасно, чего нет в действительности. — Так что же — если

это прекрасное, подобно легкой тени, вечно от нас убегает, овладе-

ем им, хотя бы в воображении». Охранить очарование прекрасным

образом становится здесь существенной задачей, перед которой

должна отступить суровая правда действительности.

У Карамзина, как историка, начинает воскресать идея «священ-

ного» характера власти, оживает утопическая идеология XVI в., —

но уже, конечно, без церковного пафоса. В охранительном патрио-

тизме Карамзина

церковное обоснование учения о власти подме-

няется заботой о славе России, мощи и величия ее. Это обмирще-

ние былой церковной идеи заменяло церковный пафос эстетическим

Примат эстетического принципа и в историческом исследовании у Карамзина, хорошо под-

черкивает Милюков. («Главные течения...» Стр. 165).

ОЪегпаиег (Ор. аг. Стр. 267), справедливо считает самым ярким представителем

эстетического гуманизма В. Гумбольдта за свободу его от всяких исторических примесей. В Карам-

зине этих «примесей» было достаточно.

П ы п и н говорит с иронией о Карамзине; «В кругу отвлеченных понятий Карамзин —

нежнейший друг человечества» («Общественное движение при Александре I». Изд. 2-е

1885).

Стр.

199.

Цитаты из статьи «Переписка Мелидора и Филалета».

О его примечательной «Записке о древней и новой России» см. книгу Пыпина (гл. IV).

133