Зеньковский В. История русской философии

Подождите немного. Документ загружается.

ЧАСТЬ

В этой постановке основных проблем, конечно,

на

первое место

выступает

сам

человек,

котором указанные

три

сферы

нахо-

дят свое единство.

Но

в учении

человеке Одоевский прежде всего

следует христианскому учению

первородном грехе, получивше-

му

еще в XVIII в.

новую силу

мистических писаниях благодаря

С. Мартену,

для

которого

это

забытое учение христианства

о «по-

врежденности» человеческой природы было основополагающим.

Все русские светские мистики

XVIII в. и

начала

XIX в.

(Лабзин,

Сперанский), под влиянием

С.

Мартена, выдвигали

на

первый план

учение

первородном грехе, который вошел

человека,

через

него

и во всю

природу. Одоевский очень настойчиво развивает

ту

же мысль.

Он

напоминает

об

известном указании

ап.

Павла (Римл.

8, 19), что

«вся тварь совоздыхает

человеком», поэтому

он

осо-

бенно подчеркивает,

что

«мысль Руссо, что природа человека сама

по себе прекрасна, отчасти недоговорена, отчасти ложна». «Че-

ловек только тогда человек, когда

он

идет наперекор природе».

Человек призван «помогать изнуренным силам природы»,

но в то

же время

он, в

силу греха,

сам

подчинен

им, и это

является «ис-

точником слабости человека

и зла в

нем».

«В

душе человека,—

пишет Одоевский,

— как

части Божества,

нет зла и не

было

бы,

если

бы

человек

не был

принужден черпать

из

природы средства

для своей жизни». Иначе говоря, зависимость

от

природы,

како-

вую впал человек после грехопадения, есть источник

его

дальней-

шей порчи. «Беспрестанное восхваление природы, которое

так

любят англичане,

—

замечает Одоевский,

—

убивает

человеке

мысль

падении природы вместе

человеком». «Бытие природы

зависит

(все же) от

воли человека»,

—

замечает дальше Одоев-

ский. «Если человек отрешится

от

своего звания

(т. е. от

своего

владычественного положения

природе.

— В.

3.)..,

то

грубые

фи-

зические силы, ныне едва одолеваемые человеком, сбросят свои

оковы...

природа станет

все

больше одолевать человека». Раз-

мышляя дальше

на эту

тему

опираясь

на

наблюдение,

что при

некоторых болезнях

человеке откладываются кристаллы (соли),

Одоевский ставит вопрос,

— не

есть

ли

«телесный организм

не

что иное,

как

болезнь духа»?

другой стороны, если

познании

любви человек постепенно освобождается

от

состояния, создан-

ного первородным грехом,

то «в

эстетическом развитии человека

символически

пророчески прообразуется будущая жизнь...

ко-

торая даст

ту

цельность, какая была

Адаме

до

грехопадения».

В последнем тезисе, примыкающем к гениальным прозрениям Шил-

лера

антропологии (Шиллер усматривает именно

эстетичес-

кой сфере силу «восстановления» человека), Одоевский впервые

русской духовной литературе

XVIII

в.,

конечно, тоже всегда делалось ударение

на

учении

о первородном грехе.

144

XIX

ВЕК

в русской философии высказывает столь частую в дальнейшем

мысль о «целостности» в человеке, как идеальной задаче внутрен-

ней работы.

Антропологические идеи Одоевского

, в которых он развива-

ет идеи преимущественно С. Мартена

, нужно поставить в связь с

его же взглядами на природу в трактатах, выдержки из которых

опубликованы Сакулиным в его книге

, — как указывает сам Одо-

евский, он здесь вдохновляется Пордеджом, но тут сильны отзву-

ки и шеллингианства. — Особенно существенно утверждение сим-

волизма

природе, как закона «отражения

одних явлений

других.

«В природе, — говорит Одоевский, — все есть метафора одно дру-

гого».

Здесь (как в учении об «идее-матери», как «основании всех

оснований») Одоевский приближается к метафизике Гёте.

6. Наиболее оригинальным и самостоятельным был Одоевский

во всем, что он писал о внутреннем мире человека. Упреждая буду-

щие построения Бергсона, он утверждает, что культура ослабляет

в человеке его инстинкты («инстинктуальные силы», как говорит

Одоевский): первобытный человек был, по Одоевскому, наделен

могучей инстинктуальной силой. «Древние знали более нашего»

благодаря этой инстинктуальной зрячести, но, с развитием рацио-

нальности, эта сила стала ослабевать. «Рассудок, предоставленный

самому себе, мог произвести лишь синкретизм — дальше сего идти

он не мог».

Одоевский с особым вниманием останавливается на том, что

современная ему наука в своих изысканиях приходит к тому само-

му, что человечество раньше уже знало, благодаря «чернокни-

жию », — т. е. «оккультным» знаниям. Он высказывает дальше мысль,

что «ложная теория навела алхимиков на гораздо большее число

открытий, нежели все осторожные и благоразумные изыскания со-

временных химиков, — благодаря тому, что раньше в людях было

больше инстинктуальной силы».

Это понятие «инстинктуальной силы» у Одоевского шире по-

нятия интуиции у Бергсона, но в обоих случаях мы имеем своеоб-

разное проявление руссоизма в учении о познавательных силах в

человеке: «естественный» строй человека противопоставляется

здесь тому, что внесла в познавательные силы человека цивилиза-

ция.

Кстати сказать, у Одоевского (как у Бергсона) понятие «ин-

стинктуальной силы» выходит за пределы только познавательной

функции — она связана и с биосферой в человеке. Здесь Одоев-

Мы брали все цитаты из того материала, который по рукописям восстановил С а к у л и н.

1ЬЫ.

Стр.

444—461.

В обстоятельном труде V 1 а 1: I е (Ьез зоигсез оссикез с!и готапизте) хорошо показано

огромное влияние 51:. Магглп во французской литературе конца

XVIII

и начала XIX в. Но влияние

51. Мапт было сильно и в немецкой философской литературе.

С а к у л и н. 1Ыа. Стр.

462—469.

10 Зеньковский В. В.

145

ЧАСТЬ

ский, следуя еще Шеллингу и всем тогдашним натуралистам, особо

внимательно относится к изучению магнетизма и сомнамбулизма

Противоставление инстинктуальной силы рассудку

не

имеет

Одоевского такого резкого значения, как, например,

Бергсона,

—

по Одоевскому, должно стремиться к синтезу их. «Великое дело,

—

пишет

он, —

понять инстинкт»

(т. е.

возвести

его в

форму разум-

ности. — В.

3.).

«Необходимо, чтобы разум иногда оставался празд-

ным и переставал устремляться вне себя, чтобы углубляться внутрь

себя,

дать место "инстинктуальным силам".

этом учении Одо-

евский намечает тему, которая

учении славянофилов

ряда

по-

зднейших русских философов выступает

на

первый план,

—

вос-

создания целостности

и в

путях познания. Формула Одоевского:

«надо возвести

ум до

инстинкта»

—

близка

и к

тому церковному

учению, которое ставит духовной жизни задачу «возвести

ум в

сердце»

. Только

Одоевского

нет

здесь места

для

действия бла-

годати,

— он

стоит

на

позиции натурализма

своей мистической

гносеологии. Так как в каждом человеке есть врожденные идеи (ко-

торые Одоевский называет «предзнанием»)

то

для него умствен-

ный процесс заключается

овладении этим врожденным

нам бо-

гатством. Сверх того, Одоевский учил о «внезапно раскрывающемся

перед нами новом мире идей», когда мы углубляемся

себя

Любопытно отметить,

что

Одоевский,

порядке интуиции,

за-

щищал мысль

выведении материальности

из

энергии. «Может

быть,

—

писал

он в

каком-то интуитивном предвосхищении идей

XX века,

—

один день отделяет

нас от

такого открытия, которое

покажет произведение вещества

от

невещественной силы». При-

ведем еще одно

его

замечание, касающееся

той же

темы: «Если

бу-

дет когда-либо найдено,

что

одного действия электричества доста-

точно

для

превращения одного тела

другое,

— что

такое будет

материя?»

Ь связи

этим предположением

возможности «дематериали-

зации» материи стоит убеждение Одоевского,

что

вообще совре-

менное естествознание покоится

на

ошибочном использовании

отдельных опытов

вне их

связи

целым. Эмпиризм вообще

не

зна-

ет «целого», которое открывается лишь «инстинктуальной силе»

Поэтому Одоевский ожидает «новой науки», которая преодолеет

специализацию

охватит природу,

как

целое,

как

живое единство.

Предтеч этой «новой науки» Одоевский видит

Карусе*, Гёте,

Сюда примыкает весьма любопытное учение Одоевского

сновидениях,

в чем он так

созву-

чен немецким романтикам. Обзор учений последних

см. у В е $ и

п.

Ь'втс

готапицие

е1 1е

поуе

(1939)

светской литературе особенно много посвящал этой теме внимания Спер

а н с к и й. См.

нем

предыдущую главу.

С а к у л и н. 1ЬИ. Стр. 573—4.

Русские ночи.

Стр. 43.

Прим.

Ср.

учение

ТЬ.

Сотрегх'а

«тотальной импрессии».

146

XIX

ВЕК

Ломоносове. «Наука должна стать поэтической», — утверждает он,

среди мотивов этого взгляда приводит он то, что без художест-

венного дара не овладеть тайной мира. Как всякие доказательства

покоятся не на одних данных рассудка, но требуют и некоторого

резонанса чувств, так и при усвоении того, что добыла наука, нуж-

но уметь возбудить тоже некий «симпатический» резонанс, т. е.

надо «поэтически» воспринимать построения науки. Вся человечес-

кая речь, при ее огромном богатстве, оказывается недостаточной,

если она не возбуждает такого «поэтического» резонанса, — иде-

алом для речи является та сила выражения, которую мы находим в

искусстве... Отсюда ясно, что эстетический момент увенчивает все

знание, все понимание, — эстетическое восприятие является вер-

шинной точкой построения. Для Одоевского поэтическое чутье, если

оно не осложняется другими элементами, вводит нас всегда в исти-

ну, — человек никогда не ошибается, когда руководствуется инстин-

ктуальной силой.

В эстетике Одоевский высшее место отводит музыке, но и все

искусства, все, что развивает эстетическую культуру, несет выс-

шие ценности. В искусстве, по мысли Одоевского, действует сила,

которую, быть может, имели раньше все, но которая утеряна че-

ловечеством благодаря развитию рассудочности

. «Мы ищем при-

частиться в искусстве этой силе, — говорит Одоевский, — поэти-

ческая стихия есть самая драгоценная сила души»

. В этой формуле

эстетический гуманизм (как высшее выражение секулярного миро-

воззрения), впервые выраженный, как мы видели, у Карамзина и

Жуковского, достигает своего законченного выражения. Из эсте-

тического начала вытекает, по Одоевскому, и моральная жизнь —

и в этом учении о существенном единстве эстетической и мораль-

ной сферы (что и является основным тезисом эстетического гума-

низма) Одоевский остается близок к шиллеровской идее «Зскопе

5ее1е». «Нравственность не есть цель поэзии, — писал в одном ме-

сте Одоевский, — но я утверждаю, что поэт есть непременно чело-

век нравственный».

Этические воззрения Одоевского связаны с той же «инстинк-

туальной силой», какая дает в познании высшие достижения. Одо-

евский признает «инстинктуальное познание добра и зла», и, ру-

ководясь им, Одоевский сурово осуждает современность,

находящуюся в плену материальных интересов... Сурово осуждает

Одоевский и военный характер современных государств, он резко

бичует «военное образование»

. Но учение Одоевского о совре-

В русской литературе эти идеи защищал впоследствии Влад. Соловьев (в статьях об эстетике).

Во всем этом Одоевский глубже других примыкает к гениальной концепции Шиллера. Ср.

в следующей главе учение Гоголя о примате эстетического начала в человеке.

С а к у л и н. 1Ыс1. Стр.

573—4.

10*

147

ЧАСТЬ II

менности, входящее в состав его историософских идей, достигает

наиболее ясного выражения в его книге «Русские ночи».

7. По словам самого Одоевского, «эпоха, изображенная

«Рус-

ских ночах», есть тот момент XIX века, когда Шеллингова филосо-

фия перестала удовлетворять искателей истины, и они разбрелись

в разные стороны». В книге Одоевского очень много удачных фор-

мул по разным философским темам, но мы обратимся лишь к изло-

жению его историософии. Прежде всего надо отметить, что «Рус-

ские ночи» впервые в русской литературе дают критику западной

культуры, до этого времени в русской литературе не раз попада-

лись критические замечания о Западе, но Одоевский первый каса-

ется в более систематической форме этой темы, столь глубоко вол-

новавшей (и доныне волнующей) русскую мысль. Словами главного

героя «Русских ночей», носящего характерное имя Фауста

, Одо-

евский высказывает мысль о «гибели» Запада, о внутреннем распа-

де его былой силы. Наука, оторвавшись от «воссоединяющей силы

ума»,

разбилась на ряд специальных дисциплин, и постижение «це-

лого» оказалось невозможным. Искусство ослабело, так как поэты,

потеряв веру в себя, потеряли творческую силу. Гибнет и религи-

озное чувство. «Осмелимся же выговорить слово, которое, может

быть, теперь многим покажется странным, а через несколько вре-

мени слишком простым: Запад гибнет»

. Но, как в свое время хри-

стианство внесло новые силы в дряхлевший мир античности и об-

новило жизнь, так и ныне спасение Европы возможно лишь в том

случае, если на сцену истории выступит новый народ со свежими

силами. Таким народом, по мысли Одоевского, является русский

народ, ибо «мы поставлены на рубеже двух миров — протекшего и

будущего; мы — новы и свежи; мы — непричастны преступлениям

старой Европы; перед нами разыгрывается ее странная, таинствен-

ная драма, разгадка которой, быть может, таится в глубине русско-

го духа»

. «Но не одно тело спасти должны мы, русские, — но и

душу Европы, утверждает Фауст: ибо дело идет о внутреннем пре-

ображении самых основ культуры Запада. Обращаясь к русскому

народу, автор говорит: «В святом триединстве веры, науки и ис-

кусства ты найдешь то спокойствие, о котором молились твои отцы.

Девятнадцатый век принадлежит России»

^. Это, собственно, мыс-

ли не самого Фауста, а взяты им из некоей рукописи, по вот замеча-

ния самого Фауста: «Мысли моих друзей о Западе преувеличены,

но прислушайся к самим западным писателям... прислушайся к кри-

кам отчаяния, которые раздаются в современной литературе (За-

Русский Фауст очень далек от своего немецкого тезки, лишь страстное искание истины

оправдывает одинаковость их имени.

Русские ночи. Стр. 341.

1Ыо\ Стр. 344.

1Ыа. Стр. 346.

148

XIX ВЕК

пада)...

мы

видим здесь неизлечимую тоску, господствующую

на

Западе, надежду

без

упования, отрицание

без

всякого утвержде-

ния...

вижу

на

Западе безмерную трату сил... Запад, погружен-

ный

в мир

своих стихий, тщательно разрабатывал

их;

чудна была

работа

его и

породила дела дивные. Запад произвел

все, что

могли

произвести

его

стихии,

но в

беспокойной, ускоренной деятельнос-

ти

он дал

развитие одной стихии

задушил другие:

результате

потерялось равновесие. Чтобы достигнуть полного, гармоническо-

го развития основных общечеловеческих стихий, Западу

не

хвата-

ет своего Петра, который привил бы ему свежие, могучие соки сла-

вянского Востока».

России, которая здесь имеется

виду,

Одоевский часто говорит

словах, которыми позже будут пользо-

ваться славянофилы,

—

особенно подчеркивает

он

«всеобъемлю-

щую многосторонность русского духа», «стихию всеобщности или,

лучше сказать,

—

всеобнимаемости»

Весь этот (второй) период

развитии миросозерцания Одо-

евского раскрывает

полной силой основные черты его творчества,

его личности

вместе

с тем

определяет

его

значение

развитии

русской философской мысли. Одоевский прежде всего продолжа-

ет линию гуманизма, который должен был дать русской интелли-

генции

ту

воодушевляющую идеологию, какой,

свое время, была

церковно-политическая мечта

XVI—XVII

веков. Уже

XVIII

век, как

мы видели, занят прежде всего этой задачей: после Татищева, Щер-

батова, Ломоносова наступает период этического обоснования

но-

вой идеологии

Новикова, Радищева.

Но

этический пафос оказы-

вается недостаточным,

— он

восполняется эстетическим началом,

которое увенчивает

эту

систему секулярной идеологии (впервые

Карамзина).

Одоевского

мы

находим

не

только примат эстети-

ческого принципа,

но его

обоснование

(в

учении

об

«инстинкту-

альной силе», оттесняемой рассудком,

но

таящей

себе источник

эстетического

этического вдохновения). Этот примат эстетичес-

кого принципа

все же

входит

систему подлинного гуманизма,

только моральный момент здесь

не

просто сближается

эстети-

ческим,

но и

оказывается

ним тожественным.

Недавно было высказано одним критиком

сомнение

подлин-

ности гуманизма Одоевского:

по его

мнению, Одоевский «ограни-

чивается проповедью гуманности

отношении помещиков

кре-

постных»

и «не

видит надобности

уничтожении крепостного

права». Критик ссылается на то, что в утопии своей (утопия Одоев-

ского имела название «4338 год») Одоевский «признает существо-

вание богатых

бедных, хозяев

служащих», «отвергает нелепые

Последние цитаты взяты

из

Эпилога

«Русским ночам».

Б. К о з м

н (в

предисловии

«Дневнику В.Ф. Одоевского», напечатанного

«Литератур-

ном наследстве»,

№ 22—24,

Москва,

1935. Стр. 81—83).

149

ЧАСТЬ

измышления мечтателей

XVIII

века»

«о

возможности равенства

между людьми». В этом упреке, совершенно незаслуженном Одоевс-

ким,

верно лишь то, что до кончины Николая

он не высказывался

печатно о необходимости уничтожения крепостного права. Но если

вчитаться в его дневник

, то становится ясно, что Одоевский встре-

тил освобождение крестьян

такой радостью,

таким горячим чув-

ством, как не очень многие тогда в России. До конца своих дней он

праздновал

февраля, как именно день освобождения крестьян.

Его постоянной заботой и мыслью было нести свет просвещения и

художественного обогащения в народ, — он был горячим «народ-

ником»

. Не случайно Одоевский издавал несколько лет журнал

для народа «Сельское чтение». Надо отметить тут же, что гума-

низм Одоевского не был отвлеченной программой, но всегда выра-

жался

реальной помощи всем, кто страдал,

от

неправильностей

социального строя. Его горячие, полные искреннего негодования

мысли

несправедливости современного строя, помещенные

«Русских ночах», являются ярким выражением его гуманизма

Принадлежа к самым знатным русским родам, Одоевский никогда

не забывал

тех,

на

кого падала тяжесть социального неуст-

ройства

Одоевскому была присуща многосторонность интересов, со-

здававшая своеобразный энциклопедизм

него (он

одинаковой

любовью изучал науки естественные, юридические, исторические,

занимался все время искусством); этот энциклопедизм не давал

Одоевскому возможности отдаться целиком чему-либо одному.

Действительно, дарование его ни

одной сфере

не

разгорелось

ярким пламенем, но самая полнота и многосторонность интересов,

неутомимая «любознательность», как он сам говорил

себе, опре-

деляли его постоянное стремление к всеохватывающему синтезу,

к цельности и внутренней гармонии. Можно без преувеличения от-

нести эту черту

внутреннему эстетизму его, которому дорого

вместить «все», но

единстве и>гармонии.

свое время Шеллинг

потому и захватил Одоевского, что он давал ему идейную базу для

гармонического сочетания его многоразличных стремлений. Когда

увлечение Шеллингом несколько стихло и Одоевский вошел во вто-

рую фазу своего философского развития, в центре его системы ока-

залась антропология

. Беглый обзор его идей, приведенный выше,

АН

Часть дневника, напечатанная

«Литерат. наслед.», охватывает годы

1859—1869,

«народничестве», как ярком элементе русской гуманистической идеологии, см.

главе,

посвященной Герцену (гл.

V).

Русские ночи. Стр.

354—364.

Отсылаем читателя

прекрасной биографии Одоевского, написанной

Куб а с о в

(Русск. Библиограф. Словарь), где эта сторона

личности Одоевского выражена очень полно.

Мы считаем центральным для этого периода именно антропологию,

а не

мистический идеа-

лизм,

как

на

этом настаивает Сакулин. Впрочем, Сакулин говорит

об

«антропоцентризме» Одоев-

ского (Ор. си. Стр.

469).

150

XIX ВЕК

свидетельствует о том, что собственно

творчество

Одоевского ухо-

дило в сторону исследования человека в его составе, в его много-

гранной жизни. Шеллинг и здесь не забыт, но центр тяжести пере-

мещается в сторону изучения

исследования человека. На этом пути

Одоевский ступает на путь самостоятельного творчества и дает мно-

го замечательных мыслей, предвосхищающих часто то, что потом

говорили славянофилы, Достоевский, отчасти Соловьев. И во всем

этом новом пути для Одоевского центральной и всесоединяющей

идеей является реальность и сила в человеке его эстетической сфе-

ры,

в которой ярче всего горит пламя «инстинктуальной силы». Не

отвлеченная проблема красоты фиксирует внимание Одоевского, а

ее антропологический аспект — проблема эстетического начала

че-

ловеке. Наука, моральная сфера, вся современность, — все это до-

рого и важно, но последняя тайна знания, объективного мира, тайна

человека дана в эстетическом начале, — и только через торжество

эстетического начала воцаряется внутренняя гармония в человеке,

его цельность. Гуманизм и эстетизм — таковы два фокуса его лич-

ности, но они не отделены, а иерархически связаны через последнюю

центральность эстетической сферы. Это и есть «эстетический гума-

низм», — конечно, с тем оттенком мистического натурализма, кото-

рый придавал всей идеологии этого времени секулярный характер.

9. В третьем периоде творчества Одоевского несколько угасает

его теоретическая мысль

, — он чрезвычайно много и тоже разно-

сторонне работает практически (о чем красноречиво свидетельству-

ют недавно опубликованные

дневники),

но

по-прежнему

он

стремится

к философскому осмыслению своего жизнечувства. Его все больше

увлекает развитие естествознания, тот дух пытливости и исследо-

вательской неутомимости, который определил собой успехи наук о

природе в XIX веке. Одоевский отходит от идеализма и становится

реалистом (элементы чего в нем были всегда сильны), — только те-

перь реальность прежде всего и больше всего есть то, что открыва-

ется нам «в фактах», а не в интуициях. Еще в «Русских ночах» Фауст

высмеивает «фактоманию», а теперь Одоевский особенно дорожит

именно накоплением фактов. Это не позитивизм, а именно реализм:

отрицания метафизики нет у Одоевского, но он склоняется теперь к

тому, что в те же годы Гартман назвал «индуктивной метафизикой».

Одоевский не имел большой славы при жизни, еще меньше по

смерти, но теперь, когда мы обладаем довольно значительным ма-

териалом, извлеченным Сакулиным из бумаг Одоевского, хранящих-

ся в Публичной библиотеке в Петербурге, мы должны без колеба-

ний отвести Одоевскому очень существенное место в развитии

русской философии в первую половину XIX века. На Одоевском

К сожалению, доныне многое из творчества этого периода остается неопубликованным, а

исследование Сакулина не идет дальше второго периода.

151

ЧАСТЬ

лучше, чем на ком-нибудь другом, — можно выяснить истинный

смысл влияния Шеллинга на русскую мысль. От Шеллинга русские

брали не только тонко разработанную систему трансценденталь-

ного идеализма, натурфилософии, эстетики, но получали от него

огромное философское возбуждение, которое сыграло свою роль

и у

тех, кто не следовал Шеллингу. Мы сейчас, например, перейдем к

изучению философского творчества П.Я. Чаадаева, которого ни-

как нельзя причислить

шеллингианцам, но который, по его соб-

ственному свидетельству, был очень многим обязан Шеллингу,

Одоевский же был

первом периоде творчества горячим поклон-

ником Шеллинга, и «закваска» идеализма (особенно в его эстети-

ческом аспекте) глубоко оплодотворила мысль Одоевского. Даже

тот период (второй), когда интересы Одоевского

от

натурфило-

софии передвинулись

сторону антропологии, когда он много и

глубоко входил

исследование внутреннего мира человека, Одо-

евский не отходил ни от идеи единства природы, ни от гносеологи-

ческого идеализма, хотя и выдвигал «триединство веры, знания,

искусства». В учении об «инстинктуальной сфере в человеке» Одо-

евский шел путем параллельным шеллингианской школе

Герма-

нии (особенно Карусу), хотя и был самостоятельным в своих изыс-

каниях. Надо отметить, что

русской философской литературе 30-х

и 40-х годов именно этот термин Одоевского — «инстинктуальная

сфера» — встречался часто, чем свидетельствуется его влияние на

русскую мысль. Что лее касается историософских высказываний

Одоевского (критика Запада, проблема «всеобъединяющего синте-

за»),

то он здесь прокладывал путь для тех идей славянофилов, ко-

торые получили свое яркое выражение уже в 40-х годах.

Влияние Шеллинга долго еще будет встречаться нам в обозре-

нии русской философии, и первым мыслителем, на котором так или

иначе отразилось его влияние, является П.Я. Чаадаев,

изучению

которого и перейдем.

10. П.Я. Чаадаев

(1794—1856)

всегда привлекал к себе большое

внимание историков русской мысли, — ему в этом отношении по-

счастливилось больше, чем кому-либо другому. Правда, этот инте-

рес к Чаадаеву связан обычно лишь

одной стороной в его творче-

стве,—

его скептицизмом

отношении

России, как

это

выразилось

единственном из его «философических писем», на-

печатанных при жизни автора. Шум, поднявшийся вокруг Чаадае-

ва при появлении в печати этого письма

(1836

год), был совершенно

необычайным. Журнал, в котором было напечатано это письмо, был

немедленно закрыт; сам Чаадаев был официально объявлен сума-

сшедшим, и за ним был установлен обязательный медицинский над-

зор (длившийся около года). Необычайная судьба Чаадаева, да и

152

XIX

ВЕК

необычайность

его

личности вообще привели

тому,

что

уже при

жизни его создались

нем легенды. Герцен причислил (без всякого

основания, однако) Чаадаева

«революционерам»; другие

не раз

считали

его

перешедшим

католицизм. Для одних Чаадаев

— са-

мый яркий представитель либерализма

30-х, 40-х

годов,

для

дру-

гих

—

представитель мистицизма.

До

самого последнего времени

не были известны все

его

«Философические письма»

—

и только

1935

году

«Литературном наследстве»

(т.

22—24)

появились в пе-

чати неизвестные раньше пять писем, которые впервые раскрыва-

ют религиозно-философские взгляды Чаадаева.

*Во

всяком случае,

сейчас мы располагаем достаточным материалом для восстановле-

ния системы Чаадаева

Обратимся прежде всего

его биографии.

Петр Яковлевич Чаадаев родился в

1794

году. Рано лишившись

родителей,

он

вместе

братом Михаилом остался

на

руках тетки,

кн.

А.М. Щербатовой (дочери известного нам историка и писателя

XVIII

века), которая вместе со своим братом, кн. Щербатовым, дала

обоим мальчикам тщательное воспитание.

1809

году Чаадаев

по-

ступил

Московский университет,

1812

году поступил в военную

службу, принимал участие

войне

Наполеоном.

В 1816

году

по-

знакомился

Пушкиным (тогда еще лицеистом)

стал,

до

конца

его жизни, одним

из

самых близких

его

друзей

. Чаадаев разви-

вался чрезвычайно быстро, рано обнаружив прямой и твердый

ха-

рактер, чрезвычайное чувство своего достоинства

начале

1821

года Чаадаев бросил военную службу, —

чем существует тоже

несколько легендарных рассказов,

до

конца еще

не

выясненных

их реальном основании.

годы до

1823

года

Чаадаева произошел

первый духовный кризис —

сторону религиозную. Чаадаев,

и до

Основным источником надо считать

—

Собрание сочинений

П.Я.

Чаадаева, вышедшее

1913

г.

под

редакцией Гершензона,

также выпуск

22—24

«Литературного наследства» (Москва,

1935). См.

также сборники «Звенья»,

где

в №

3—4

опубликована статья Чаадаева

«Ь'ишуегз»,

а в

№

5 три

письма Чаадаева

(в

том

числе письмо

Шеллингу

критикой Гегеля). Лучшая работа

Чаадаеве принадлежит Гершензону.

П. Я.

Чаадаев. Жизнь

мышление, Петербург,

1908.

Подробно изучена жизнь Чаадаева

работе

С к. С

е п е

г.

ТсЬааскегТ ег зез

1еигез

рЫ1озор1^ие5,

Рапз,

1931.

Английская работа Мозсо^

Чаадаеве

(Ие^

Уогк)

не

дает ничего ценного. Работа

п к

е г 'а о

Чаадаеве

(ВегНп,

1927)

осталась

мне

недоступной.

См.

также Иванов-Разум-

ник. История русской общественной мысли.

Т. 1,

гл.

VII,

Пыпин: Характеристика литературных

мнений:

Изд:

2-е

(1890),

гл. IV. П у з а н о в, П.Я.

Чаадаев: Труды Киевской Духовной Академии,

1906

г. К о з м и н, Н.И.

Надеждин

(1912):

Стр.

533—552:

Герцен. Былое

Думы,

т. II. К о у г ё.

Р. ТсЬаас1аегТ

апс!

г.Ье

$1аУорЫ1ез. $1ауошс КеУ1е^,

1927 (III).

Маззагук.

Ъиг

гиз.

СезсЫсЬ1:з

ипё

КеН§юп5рЫ1о5орЫе

(В.

I). С а к у л и н .

Русская литература

социализм.

1922

(гл.

II). В. С о л о -

ь е в.

Чаадаев

и его

«Философические письма».

Под

знаменем марксизма.

1938,

№ 1;

см:

также

Гершензон. Жизнь

В.С.

Печерина. Москва,

1910.

Чижевский. Гегель

России; Париж,

1939.

Милюков. Главные течения русской исторической мысли.

Стр.

374—396.

Пушкин написал несколько превосходных

замечательных

по

содержанию стихотворений,

обращенных

Чаадаеву.

Уб

Гершензон

своей прекрасной книге «Декабрист Кривцов»

дал

очень яркое описание

этой эпохи

раннего созревания молодежи

эти

годы.

153