Зеленин Д.К. Избранные труды. Том 2. Очерки русской мифологии: Умершие неестественною смертью и русалки

Подождите немного. Документ загружается.

Олонецкой губ. (в

Андоме)

«удавившихся <...>

зарывают

на горе

между двумя елями, поворачивая их лицом в

землю»

[Барсов 1872,

с. 312]. В Вятской губ. самоубийцы «погребались прежде на окраинах

селений»

[Васнецов 1907, с. 77].

Почти

все приведенные нами выше свидетельства о местах погребе

ния заложных говорят только об одних самоубийцах. Обтясняется

это

обстоятельство, по-видимому, старыми церковными постановления-

ми,

которые по вопросу о погребении самоубийц совпали с народными

поверьями и сделали эти последствия

более

устойчивыми. Правило

пат-

риарха

Московского Адриана, преподанное поповским старостам 26 де-

кабря

1697 г., гласит: «А который человек обесится. или зарежется,

или,

купаясь и похвалялся и играя, утонет, или

вина

опъется, или с ка-

чели

убьется, или иную как>ю смерть сам над

собою

своими руками

учинит, или на разбое и на воровстве каком убит будет: и тех умерших

тел

церкви

Божий не погребать и над ними отпевать не велеть, а ве-

леть

их

класть

лесу

или на

поле,

кроме кладбища и убогих

домов».

Ниже (§ 26 и 28) мы увидим, что и для прочих

разрядов

заложных

покойников, помимо самоубийц, преимущественными местами погребе

ния оказываются: болота, пруды, озера, мочажины и овраги. Здесь же

обратим внимание еще на одно место погребения заложных, о котором

говорится большей частью в сказках

). Это —

провалы

под

землю,

ко

торые считаются наилучшими могилами для колтунов: оттуда уже им

возврата

на землю нет.

вятской

сказке

покойный колдун указывает сыну могилу для себя:

выкопать в ноле березу, и там будет

дыра

сквозь землю: туда меня и

бросить [Зеленин 1915, с. 204]. В другой

сказке

также

колдун говорит

своему

внучку:

«вот

в эдаком-то месте стоит сухая груша: коли соберут-

ся семеро да выдернут ее с корнем — под ней провал окажется; после

надо вырыть мой гроб да бросить в тот провал и посадить опять грушу,

ну,

внучек, тогда полно мне

ходить!»

[Афанасьев 1897, т. 2, с. 317).

Согласно

пермской (Соликамского

у.)

сказке, проклятый матерью сын

провалился сквозь землю [Зеленин 1914, с. 377]. Близ Сызрани провалил

ся в могиле хлыстовский

вожак

Шамбаров (см. ниже § 26, ЛЬ 12).

Выскажем несколько соображений по вопросу о том. почему на

род так настойчиво избегает хоронить заложных на кладби

)

Народные

сказки

(выражаясь

точнее:

рассказы)

колдунах,

полную

прошвопо

ложность

чудесных

диковинках,

большей

частью

не

заимствованные,

1уземныс

и до

вольно

точно

отражают

себе

местные

народные

моперья.

ще.

Прежде всего, конечно, кладбище — место чистое,

«освященное»,

заложные покойники — не чисты (ср. § 6 и 30). Но есть, по-видимому,

другое соолражеппе.

На кладбище русский народ смотрит как на общину своих

«родителей»,

т. е. предков. Если при копке могилы на кладбище встретят кости покойни

ков. похороненных тут прежде, то в

могилу

в таких случаях кидают денег

«на

окуп

места»

у соседей. В гроб с покойником иногда кладут подарки для

прежде похороненных на том же кладбище. Первый по времени покойник,

похороненный

на новом кладбище, часто считается как бы родоначальни-

ком всей кладбищенской общины. Кладбищенская община уважаемых

«родителей»,

конечно, будет обижена, если в ней поселится нечистый и

вредный, близкий к нечистой силе заложный.

Между

тем гнев предков опа-

сен

для живых потомков. Во всех важных делах без содействия предков не

обойтись.

Но разшеванные предки не только не окажут содействия, а да-

же могут нанести и прямой вред

). Ср. обычай витебских белорусов, ко-

торые особенно избегали хоронить самоубийц и опившихся близко к

родным [Никифоровский 1896, с. 81].

Наконец, есть еще и третье основание: «существует поверье в

простом

народе, что опойцу не нужно хоронить на кладбище, потому

что

от этого, дескать, не бывает

дождя»

);

но об этом народном поверье

нас речь будет ниже (§ 25 и 26).

§ 22. Если в наше время русский народ тревожится

более

всего

вопросом

о месте погребения заложных, то в старину

было

иначе: го-

раздо острее поставлен был вопрос об особом способе погребения за-

ложных,

вопрос же о месте их погребения разрешался весьма

легко.

Русский

народ избегает захоронения заложных покойников в земле.

Закапывание

таких покойников в землю ведет за

собою,

по народному

мнению,

неблагоприятные для произрастания хлебов климатические яв-

ления.

А так как церковь, равно как и христиански настроенные род-

ные заложных покойников хоронили этих последних, по общему прави-

лу,

в земле, то трупы погребенных в земле заложных покойников неред-

)

Это

воззрение,

что

обиженные

даже просто

не

поминаемые предки вредят

жи-

вым потомкам болезнями

неурожаем (между прочим,

виде червячков

съедают

хлеб

ные всходы) особенно широко распространено, если

не

говорить

древних греках

рим-

лянах

(о

коих

см.:

(Фюстель

де

Куланж

1906, с.

19]),

черемис

((Ерусланов

1894,

С-

11] и

Известия Оренбургского

отд.

РГО,

1895, 6, с 31). У

русских обидится

мстит

домовой, принадлежащий также

предкам.

АГО,

XXXVII,

16 —

сообщение

Юрлова

из

Симбирской губ-,

л. 17.

ко потом выгребались из земли. Это народное суеверие вызывало про-

тес

ть1

со стороны пастырей церкви. Два таких древних церковных про-

теста-поучения сохранились до нас.

Русский проповедник

XIII

века

владимирский епископ Серашюн

(•{•1274

г.) в своем

«Слове

о маловерии» восстает против следующего народ-

ного

суеверия своего времени: современники Серапиона выгребали из

земли

похороненных удавленников и утопленников,

желая чрез это избавиться от каких-то народных бедствий.

«НЫКБ

же

ПГБВЪ

божил видящи, и запов-Бдаете: хто буде удавленика или угопленика

погреблъ,

не погубите люди сихъ, выгребите. О, безумье

злое!

О, маловь-

рье!...

Сим ли Бога умолите, что утопла или удавленика выгрести? сим ли

Божиюказньхопдет^\тишити?» [Петухов 1888, прибавление, с. 14]. В по-

учении не сообщается, по поводу какого народного бедствия все это проис-

ходило,

но есть основания

связывать

данное поучение еп. Серапиона с го-

лодом

1273 года

[ПСРЛ,

X, с.

151]

В поучении есть

указания

именно

на

«скудость»

(голод),

также

на неблаговременную засуху и

холод;

ниже мы увидим, что заложных покойников выгребали из земли именно

во время весенних заморозков и засухи.

Среди сочинений прибывшего в Россию в 1506 году писателя Макси-

ма Грека

известно, между прочим,

«Послаше

на безумную прелесть и

богомерскую

мудръствующихъ, яко погребатя для (т. е. ради, вследст-

вие. — Д. 3.) угопленнаго и убитаго бывають плодотлительны стужы

земныхъ прозябешй». Уже из этого самого заглавия видно, что погребе-

нию заложных покойников современники Максима Грека приписывали

именно вымерзание весенних посевов. Содержание самого

«послания»

не

оставляет в этом никакого сомнения.

Сказав

о гуманном обращении с

трупами покойных в Греции, Максим Грек продолжает далее: «Мы же

правовБрнш

кш ответь сотворимъ в день судный, твлеса утопленыхъ

или

убменныхъ и поверженыхъ не сподобляюще я погребатю, но на по

ле

извлекше

ихъ, отыняемъ

кольемъ.

и еже беззаконньйше и богомер-

ско есть, яко аще

случится

въ веснгь студенымъ

вмпромъ

в/ьяти

и си-

ми садимая и сьемая нами не пресггБваютъ на лучшее <...> аще увЪмы

некоего утопленаго или убитаго

неиздавна

погребена <...> раскопаемъ

окаяннаго и извержемъ его нрьгдгь

даль

и не погребена покинемъ <...>

по

нашему по премногу безумпо виновно стужи мняще погребеше

его?»

[Максим Грек 1862, с. 170, 171].

)

Проф. Петуховым доказано, что

данное

пятое

поучение Серапиона написано не

ранее 1273

года

[Петухов 1888, с. 23, 24].

)

Между прочим, духовенство боролось

обычаем судебных поединков, лишая уби-

тых

на

таких поединках

(«на

поле»)

церковного погребения [Фотий

1836, с. 462,

№369].

Патриарх Адриан

своей уставной грамоте

1697 г.

очень подробно изложил,

где

как хоронят разных заложных покойников;

между

прочим

он

предполагает полную

возможность того,

что

будут

«бить

челом

похоронной памяти» такого заложного покой-

ника,

отпевать которого

по

правилам

не

следует

[Адриан

1851, с. 34 и

др.)

)

Родные хотели этого, конечно,

по

естественной любви

несчастному покойному,

чужие

—

думая,

что

таким образом опасный, пугающий людей

скот покойник сделает

ся безвредным или,

по

крайней мере, менее опасным.

§ 23- И из поучения епископа Серапиона, и из

«послания»

Максима

Грека с очевидностью явствует, что в те времена, несмотря на народное

убеждение во вредоносности погребения «заложных покойников» через

обычное

закалыванье в

землю,

случаи такого погребения их встречались и,

что

особенно важно, православная церковь защищала именно эту самую

практику, отрицаемую народным обычаем. Более чем вероятно, что эти

исключительные

случаи, идущие в разрез со старинным народным убеж-

дением, происходили именно под влиянием и при участии церкви: дру-

гого

авторитета, который бы вступил в борьбу с общим народным убеж-

дением, в данном случае подыскать трудно.

Замечательно, что о церковном обряде огпевания заложных покойни

ков в данном случае нет речи. Народ восставал только против

закапыванья

заложных в

землю;

напротив, церковные иерархи требовали, чтобы все

умершие,

даже и недостойные церковного отпевания и поминовений

—

на-

пример, самоубийцы,

—

были зарываемы в

землю.

Так, митрополит Фотий

в своем поучении к псковскому духовенству в 1416 г. говорит:

«А

который

отъ своихъ рукъ погубится, удавится или ножемъ избодется, или въ воду се-

бе

ввержеть: ино по святымъ правиломъ тъхъ не повел*Бно у церквш

хоро-

нити: ни надъ ними ггвти, ни поминати, но въ пусть мвств въ яму вложити

и закопатш

[Фотий

1841, с. 46]. И вообще, наши иерархи нередко

нака-

зывали провинившихся чад церкви лишением их церковного отпевания и

поминовения, равно как и место погребения иногда обращали в орудие

наказания

или награждения

*; но способ погребения они всегда и везде

признавали только один

—

через закапыванье в

землю.

Напротив, народ,

сколько

мы знаем, ничего не имел против церковного отпевания заложньгх

покойников

но способы погребения

—

через закапыванье в землю или без

закапыванья

—

различал, как мы видели, очень строго.

Таким образом, в старой Руси происходила своеобразная борьба, между

духовенством

и церковью, с одной стороны, и между народом, с другой, по

§23-24

вопросу

о погребении заложных покойников. В этой борьбе победителем

первоначально оказался, в сущности, народ. Тот особенный способ погре-

бения заложных покойников, который известен под именем «погребения в

убогом

доме»,

мы можем

назвать

не иначе, как компромиссным: церковь в

данном случае пошла на компромисс со старым народным обычаем и, в

сущности,

уступила этому последнему.

§24.

«В старое... время у нас особенным образом погребали людей,

умиравших несчастными и внезапными смертями.

—

удавленников, утоп-

ленников, замерзших, вообще самоубийц и умиравших одночасно на доро-

гах и на полях. Их не отпевали и не клали на кладбищах при церквах, а не-

отпетых отвозили на так называемые убогие дома, иначе божедомы или

божедомки и скудельницы, которые находились вне городов, на вспольях.

Эти

убогие дома были не что иное, как большие и глубокие ямы, иногда

имевшие над собою «молитвенные

храмы»,

попросту

сараи,

иногда же, ка-

жется, нет. В эти ямы клали и бросали тела и оставляли их не засыпанны-

ми до 7 четверга но Пасхе, или до Семика. В этот последний посылались

священники отпеть общую панихиду, а граждане, мужи и жены, приходи-

ли

«провожать

скудельницы»,

принося с собой к панихиде канон или кутью

и свечи.

После

панихиды пришедшие провожать скудельницы мужи и же-

ны Бога

ради

засыпали

яму с телами и выкапывали

новую»

([Голубинский

1904, с. 459, 460]; ср.: [Костомаров I860, с.

178]).

Такими словами описывает старинный способ погребения заложных

покойников в убогих домах наш известный историк церкви, Е.

Голубин-

ский. При этом способе, таким образом, заложных и не отпевали, но и не

закапывали в свое время в землю, а оставляли на поверхности земли

(вплоть

до Семика, т. е. иногда почти в продолжение целого

года),

как того

и требовал народный обычай

Когда

появились ^убогие

дома»

в России, мы не знаем, но первое

упо-

минание о них находим в Новгородской летописи уже в 1215 году (во вре-

мя мора «поставиша скудельницу, и

наметаша

полну»).

В 1230 году архие-

пископ Спиридон поставил второй раз скудельницу у св.

Апостол

в яме на

Прусской

улице

)

Иностранные путешественники, например Флстчср

* и

Маржерст

не

поняли

этого

обычая

объяснили

его тем,

будто

зимою земля

от

холода

твердеет

так,

что

нельзя

рыть ям;

не

поняли

они и

того, кого таким образом хоронили. Принтц (XVI

в.) 7

гово-

рит

погребении

убогих домах трижды

в год,

что также неверно.

)

И. М. Снегирев

своей статье

скудельницах, или убогих домах* ошибочно счи-

тает

известие

1230 г.

первым упоминанием

об

убогих домах, хотя, правда, в летописи

Судя

по словам летописи, это были первые убогие дома в Новгороде, а

может быть, и в России вообще; но эти скудельницы строились во время

мора, а не в обычное время, т. е. не были собственно тем, чем они стали

впоследствии. Об убогих домах на юге России, в Киеве

около,

мы

пика

ких сведении не имеем; что же

касается

Москвы, то в ней убогие дома

безусловно,

были [Карамзин 1818, т. 7, с. 219, 220; Снегирев

1826/1827

с. 255], но уже в позднее сравнительно время. И еще Максим Грек говори

не о постоянных и общих, а о временных и случайных убогих домах: «на

поле

извлекше ихъ (тела заложных.

—

Д. 3.), отыняемъ комемъ»

и, что

особенно

важно, он не только не одобряет погребения в убогих домах,

но

даже

явно

называег

его беззаконным и нехристианским обычаем за

который придется

давать

ответ Богу в день Судный; все это

было

бы не

сколько

странно, если бы московское правительство того времени признало

и узаконило убогие дома, как это

случилось

впоследствии. Сказать и то, что

если

бы в то время существовали постоянные и общие убогие дома, то тру

пы выкопанных из могилы заложных проще всего

было

бы бросать именно

в эти дома; между тем, по словам Максима Грека, их тогда бросали просто

«негде

дале>.

Такие временные и случайные сооружения, для каждого отдельного за

ложного

покойника, существовали, конечно, прежде убогих домов. В селах

же и деревнях, где большого скопления заложных покойников никогда не

бывало,

только и могли быть

такие

временные сооружения. От них--то, как

нужно думать, и ведет свое начало самый термин

«заложные

покойники*

существующий

теперь, кажется, только на Вятке (§2).

Мы

понимаем термин заложные в смысле: заложенные, закладенные

досками или кольями

(«отыняем

колием»

Максима

Грека),

в отличие от

зарытых в землю, собственно похороненных. По такому толкованию,

термин этот отразил в себе тот способ погребения, о котором говори!

Максим

Грек и который привел потом к устройству особых убогих до-

мов,

или скудельниц.

Чтобы

покончить с убогими домами, заметим еще, что все

названия

их носят книжный характер, и это обстоятельство лишний раз доказы

вает,

что они были созданы и выдуманы книжными людьми. Официаль

есть

тому

основания.

В 1-й

Новгородской

летописи

мод 1230 г.

читаем:

*и

въложи

сердце

благое

створити

архиепископу

СпУридоиу:

постави

скудельницю»

[Снегирей

1826/1827,

с. 252].

И)

И.

М.

Снегирев

говорит

существовании

Киеве

«усыпальницы*,

но

это

нечто

сои

сем

иное:

усыпальнице

ставят

отпетые

тела

гробах

(Снегирев

1826/1827, с 263]

ним названием

было

«убогий

дом»,

которое обыкновенно и встречается

актах.

Например, когда 9 июня 1705 г.

около

города Шуи «на посац-

кой землЬ объявилось незнаема

го-какого

человтзка мертвое

ТБЛО»,

ТО

местный сотник 1гросил но этому поводу Государя:

«вели,

Государь, въ

Щук

изъ приказной избы послать кого пригоже, и то мертвое

тЪло

до-

смотря,

записать и съ позьму (? — Д. 3.),

буде

явятца

родственники,

или

въ убогой домъ

свезть

[Борисов 1851, с. 380]; другие цитаты см.:

[Снегирев

1826/1827, с 246 и др.]. Название это должно

было

озна-

чать:

«дом

для

убогих,

для тех бедных

людей,

у кого по смерти не

ока-

зывалось

родных или других близких лиц, которые

могли

бы погребсти

мертвого».

Название это составлено в ненародном

духе.

В просторечии

оно

звучало обычно

«божедом»,

«боже-домка».

Иностранец

Флетчер

ошибочно

записал вместо того «Божий

дом».

Книжные же, конечно,

люди

перенесли на эти дома

название

скудельница,

взятое от евангель-

ского

«села

(поля)

скуделыгича»

что близ Иерусалима, купленного

иудейскими первосвященниками за 30 сребреников и предназначенного

для

погребения чужестранцев (Мф 27, 7). Изредка встречаются еще на-

звания:

гноище,

буйвище

, жальник. Это последнее

название

народное

местное;

оно древнее

убогих

домов и означало в старину в Новгородской

земле

древние языческие кладбища; потом так стали

называть

и кладби-

ща для неотпетых (заложных) христиан. Отсюда уже естественный пе-

реход

к значению

«убогий

дом».

Значение это для слов жальник и жаль

отмечено

в Новгороде [Дополнение к Опыту, 1858, с. 48].

По

всей вероятности, идея создания постоянных

убогих

домов при-

надлежит высшему духовенству, которое не

могло,

конечно, видеть

рав-

нодушно

того,

как христианские трупы выбрасывались

«негде

дале»

валялись

на земле непокрытыми. Евангельское

«поле

скудельниче»

при-

давало как бы библейскую окраску этим сооружениям. Но, повторяем,

нечто

вроде времетшх

убогих

домов — простые загородки

около

трупа

заложного

покойника, чтобы труп этот не был растерзан хищными зве-

рями,

могли

и даже, пожалуй, должны были существовать и ранее, уже

по

народному почину. Характерно, однако же, что после и

патриарх

Царь присугствоьали на погребенни покойников в Московском

убогом

доме

в Семик [Павел

Аленлский

1898, с. 23]

Вопрос

о том, где именно, в каком местоположении (на

равни-

нах? горах?

около

рек?) устраивались

убогие

дома, представляет для

Нас большой интерес, так как из

того,

что мы узнаем ниже, вполне ес-

тественным представляется вывод, что надлежащим местоположением

Для

таких домов должны были служить места сырые, низменные,

«моча

жинные».

Но

наши

сведения но этому вопросу весьма ограниченны.

Кроме

того,

убогие дома устраивались большею частью церковной и

светской администрацией, которая

вряд

ли всегда считалась с народны

ми на этот предмет взглядами.

г. Арзамасе Нижегородской губернии убогий дом стоял прежде «по

скату берега реки

Теши»,

близ села Ивановского, верстах в трех от старого

города. В 1748 году здесь

было

построено новое здание

убогого

дома, уже в

другом

месте, на юго-восток от города, «на

полугоре»;

это

было

каменное

здание с крышею на два

ската,

на коньке которой был восьмиконечный де

ревянный крест. Впоследствии, после

закрытия

убогих домов, это камен

ное

здание

убогого

дома (едва ли не единственное в России: в других местах

везде это были легкие деревянные сооружения)

служило,

кажется, войско

вою

конюшнею; по крайней мере известно, что в 1809 году в этом здании

был

настлан уфимским полком пол [Пискарев 1850, с. 49, 50J.

г. Вятке часовня, расположенная на месте ~ или по крайней мере

около

— прежнего

убогого

дома, стоит над так называемым Раздерихин

ским спуском, т. е. над оврагом, неподалеку от реки Вятки. В г.

Уржу

ме

Вятской губернии заложные в былые годы погребались «на окраине

левого

берега речки Шинэрки, в конце нынешней Полстоваловской ули

цы»

[Магницкий 1884, с. 21]; место это находилось прежде за городом,

а теперь лежит уже в черте города.

Во

всех этих случаях, как видим, убогие дома расположены были

неподалеку около рек; но общим правилом это обстоятельство, кажется,

не

было.

Нам

известно еще о существовании

1грежде

убогих домов в городах

(кроме

упомянутых выше):

Вологде,

Дедюхине, Кае Вятской iy6., Ко

строме,

Козьмодемьянске, слободе Кукарке Вятской губ., Нерехте, Рос

тове Ярославской губ., Сарапуле, Смоленске (в 1230 г., по летописи),

Соликамске,

Суздале [Знаменский 1858], Торжке (1372 г., по летопи-

си),

Устюге

Великом, Ярославле и некоторых других.

Примечание. Чтобы дать читателю возможно полное представле

ние об убогих домах, скажем еще о том новом значении, которое они

получили

впоследствии. По-видимому, в убогие дома подкидывались

младенцы, как мертвые, так и живые. Поачедних, по чувству сострада

ния, стали брать к себе на воспитание сторожа убогих домов — люди,

которые поступали на эту должность большей частью из благочестивого

христианского усердия. Значение воспитательных домов быстро приви-

лось

к убогим домам, и всех подкидышей из городов после направляли

24 -25

большей

частью «к

божедому».

т. е. к сторожу

убогого

дома. В Костро

ме перед Семиком божедом со своими воспитанниками, возя малолетних

в тележке, сбирал милостыню; подъезжая к обывательским домам, он

припевал:

«Курвил

сын батька, курвина дочь

матка,

узнай свое дитятко,

подай ему милостыню!» [Снегирев 1838, с. 203].

§ 25. В

XVIII

веке правительство принимает меры к уничтоже-

нию убогих домов. Первый указ на этот счет, изданный императ-

рицей Анной Иоанновиой, не имел, как кажется, никаких последствий.

Но

указом Екатерины Великой 25

марта

1771 года погребение в убогих

домах

было

прекращено раз навсегда. Передают, что эта императрица

сама

полюбопьгтствовала заглянуть в убогий дом, и это обстоятельство

решило

судьбу этих своеобразных сооружений. Не без влияния осталась,

вероятно, и московская чума 1771 года: хоронить покойников при цер

квах

было

запрещено, устроены общие кладбища, на которых

по

велено

хоронить своевременно и заложных покойников, и убогие дома

оказа-

лись

излишними. Если мы изредка встречаемся со случаями погребений

в убогих домах и после 1771 г., то это

было

только в захолустьях, где

«до

царя

далеко».

Так. в г. Дедючине Пермской губернии еще в 1798

году

были похоронены в

убогом

доме 26 человек, утонувших весною

этого

года при переправе в гнилой лодке через городской канал

[С.

И. С. 1867, с. 87]. Но местный убогий дом устроен был, как ка-

жется, на кладбище: по крайней мере теперь он находится в черте го-

родского

кладбища; убогим домом называют теперь здесь древнюю ча-

совню,

близ которой находятся

«две

могилы в виде огромных чаш, уг-

лубленных

землю»

[там же, с. 85].

Но

если правительству не трудно

было

уничтожить убогие юма

—

уч-

реждение чисто городское и притом полуискусственного происхождения,

—

то

этим вопрос о погребении заложных покойников далеко еще не был ис-

черпан. Старинное народное убеждение в необходимости особого способа

погребения заложных покойников сохранилось во всей силе и до наших

Дней.

А так как теперь никто не считается с этим убеждением и никаких

компромиссных учреждений

—

каковыми были убогие дома

—

более

не су

ществует, то жертвою этого убеждения за последнее столетие сделалась не

одна сотня деревенских мужичков, которые в засушливые годы вырывали

заложных покойников из могил и за это шли в тюрьмы.

«Наш

крестьянин, — пишет один наблюдатель из Силинской волоеги

Симбирской губернии, — с большим негодованием смотрит на то, что в

последнее

время стали хоронить на кладбищах опойцев; он твердо убеж

*2)

Статистический очерк Саратовской епархии 1845 г.

(АГО.

XXXVI,

23).

13)

Сообщение свящ. Надеждинского 1877 г.

(АГО,

XXXVI,

60).

ден,

что это — отступление от старинных обычаев,

тяжкий

грех и неми

нуемо

влечет за собою

бездожие

и неурожаи; по его мнению,

приличное место для

зарытия

такого мертвеца - где-нибудь в

глухом

лесном

овраге, а потому он дорого бы заплатил, чтобы изменить в этом

отношении распоряжение правительства; и если случается похоронить

подобного

покойника на кладбище и при зарытии его не находится свя

щенноцерковнослужителей,

то, в отвращение предстоящих несчастий,

они не отпускают гроб в могилу, а бросают его 1уда,

втыкая

вокруг

гроба

осиновые

колья»

[Варламов 1866, с. 2].

Другой

наблюдатель, из Бугульминского уезда Самарской губернии,

говорит о местном народном суеверии, в силу которого

«тела

замерзших,

утонувших

и особенно опившихся, в случае предания их земле на общем

кладбище,

наводят на жителей различные бедствия вроде бездождия,

мора на людей или скот и т. п.» [Преступное суеверие, 1873, с. 3].

Чембарскому. Пензенской

губ.

«„продолжительные засухи" объяс-

няют

наказанием

Божиим за то, что на кладбищах бывают похоронены

опившиеся, убитые и

утонувшие;

таких покойников, для избежания за-

сухи,

вырывают из земли и переносят в

лес»

[Зеленин, 2, с. 970, 971].

Аткарском у. Саратовской губ. «из долговременной засухи и 6"ез

дождия

заключают, что непременно какой-либо опившийся погребен на

православном кладбище по христианскому

обряду»

12)

«Во

время засухи непременно есть где-нибудь опойца, которого не

принимает земля; потому его нужно вырыть из земли и бросить в

боло-

то,

чтобы пошел

дождь»

([Н. 1861/1862, с. 271] — данные из Симбир-

ской (или же Тамбовской?)

176.).

Голицынском приходе Аткарского у. Саратовской губ. причинами

бездождия

крестьяне признают скоропостижно умерших опойцев; во

время засухи они дружно принимаются носить и возить воду на

могилу

такого покойника и затем ждут обильного дождя

§ 26. Эти народные поверья особенно ярко сказались в целом ряде

исторических (документально засвидетельствованных) случаев,

когда похороненные на кладбищах тела заложных покойников вырыва

лись

из могил и большей частью переносимы были на другие места. Мы

приведем все известные нам случаи такого рода в географическом порядке.

Цель

наша

при этом

—

установить с возможною точностью: во-первых, ка-