Зеленин Д.К. Избранные труды. Том 2. Очерки русской мифологии: Умершие неестественною смертью и русалки

Подождите немного. Документ загружается.

венное существо и слышать его раздирающий душу

голос

татарин

всяче-

ски остерегается наткнуться ночью на пути на мертвое

тело

и не пойдет

вечером на то место, где лежит мертвое

тело.

Когда

татарин

слишком

чего-нибудь

испугается, он говорит: „урягым купты", т. е. мой уряк

поднялся»

[Каюм-Насыров 1880, с. II. 12].

По

словам Коблова,

уряк

является только в виде человека;

живет

он на

местах, обагренных человеческою кровью. Уряк отнимает иногда у челове-

ка сознание, сбивает его с пути, любит иногда подсесть в сани или телегу и

покататься, причем лошади от этого бывает очень тяжело, но крупного

вреда

человеку уряк причинить не можег

[Коблов

1910, с.

439—441

якутов заложные покойники известны под именем ерь. Обыкновен-

ная продолжительность жизни человека считается у якутов в 70 лет, а все

умершие ранее этого срока считаются умершими случайно;

«души

(куш)

этих последних ранее надлежащего срока похищаются каким-нибудь злым

духом,

который воплощается в них и после смерти их блуждает по

земле,

называясь

его

—

умершего

—

именем. Это

называется

ерь (воплощение

зло-

го

духа),

и они оказывают покровительство какой-нибудь местности, лю-

бимой

умершим».

Ери шумят и ноют, как люди. Ерь

причиняет

людям та-

кие же болезни, от которых умерло данное лицо, воплощение еря. Ерей не

любят

и не уважают, но некоторых из них сильно страшатся; их изгоняют

из юрты шаманы. В душу младенцев ерь не воплощается

([Слепцов

1886,

с. 127-132], ср.: [Серошевский 1896, с.

623]).

Несколько

иначе излагает якутское воззрение на заложньгх покойников

В.

Ф. Трощанский. У него читаем:

«Души

некоторых покойников, не же-

лая удаляться от своих прежних жилищ, блуждают около них. Общее на-

звание

таких душ

—

„удр<...>

Убр'ями становятся только взрослые и мо-

лодые:

не могут ими быть ни дети, ни старики

<...>

В недавнее время

полу-

чил

известность в качестве убр'я зарезавшийся несколько лет тому

голова

Ботурусского улуса Егор

Николаев».

Вообще же «появление

ухэр'ей

—

довольно заурядное явление, так как каждый, умерший

более

или

менее молодым и в расцвете сил, может стать им при известных (?

—

Д. 3.)

условиях

<...>

Убр наносит

вред

своим родственникам и друзьям, а

от

врагов убегает, если встретится с

ними».

При всем том

«уор

всегда

вселяет страх, и на далеком расстоянии от своего жилища зовется аба-

сы

(злой

дух). Но не все убр'и одинаково страшны: немые,

глухие,

сле-

пые и низшие работники, т. е. те, которые и при жизни были безобид-

ными,

и в

качестве

уор'сй наименее способны вредить...» Таким.обра-

зом,

подводит В. Трощанский итоги своим рассуждениям, из коих мы

приводим лишь немногое.

1гужно

думать, что в убр'ей. вообще говоря,

тексте

Клеменца:

отюсъ

или

тэсъ

— внешний знак какого-либо божества, по

большей части злого шайтана, которого

надо

умилостивить жертвами*-.

обращались все

умершие

до предельного возраста; «некоторые из них.

по

прошествии известного времени, переставали насылать болезни и

смерть»

[Трощанский 1903, с. 82-86].

Якутский ерь вполне соответствует русскому заложному, несколько

напоминая малорусского упыря.

кизыльцев Минусинского уезда

несколько похожи на финских кутьг

сей тюси

—

злые люди, напускающие на людей разного рода болезни; им

молятся для излечения от болезней и

ради

предупреждения болезни, а так

же приносят нечто вроде жертв. К сожалению, о происхождении тюсей мы

ничего незнаем (отюсях см.: [Клеменц 1892, с. 23, 24]

)

По

верованиям чуваш Ядринского у.,

«сыдым

есть душа человека,

умершего без роду-племени, не имевшего при жизни ни кола ни двора,

которого

по смерти поминать некому, а

также

засватавшего невесту, но

не успевшего жениться. Невеста его впоследствии делается

так-

же хыдымом. Дух-хыдым производит падежи скота. Когда па-

деж скота начнется, в честь хыдыма совершаются различные жертвоп

риношения».

Некоторые признают слово хыдым собственным именем

человека [Мапшцкий 1881, с. 119].

чуваш того же у. существует поверье:

«Если

девица,

во время дев

ства,

родила и скрыла (т. е. извела) младенца, то душа этого мла

денца делается детскою болезнью

пишем.

Болезнь ниш (собачья ста

рость или детское худосочие) маленьких ребят делает

хилыми»

[Магниц

кий 1881, с. 141].

«Души

детей, умерших прежде, чем они успели наго

саться материнской груди, по верованию чуваш в д. Масловой,

превра

щаются в ар сьори („полумужчина",

леший)»

[Магницкий 1881

с. 194]. Наконец, древнее чувашское воззрение на заложных покойни

ков ярко сказалось в своеобразном обычае чувашской мести через само

повешение на воротах или на дворе обидчика (см. § 20).

По

верованиям гагаузов, хобуры (т. е. упыри) могут теперь появ

ляться только из людей убитых и

умерших

не своею смертью, а пото-

му

не получивших правильного погребения.

Хобур

ест человечье мясо,

высасывает кровь у овец; ему же приписывают появление в данной

местности холеры [Мошков 1902, с. 13, 14].

§ 18. Переходим к народам монгольского племени. Об интересую

щем нас культе у бурят разные наблюдатели говорят довольно различно

С.

И. Подгорбунский пишет о бурятской мифологии: «Самая

низшая

ступень

бохолдоев.

известная под именем

ухэр-эзы.

образуется из душ

умерших

преждевременно

насильственною

смертью

женщин: но

существа эти живут на земле не

долго,

а именно столько, сколько умер-

ший преждевременно субъект прожил бы на земле при

более

благопри-

ятных условиях. Но куда они исчезают после этого,

сказать

не

умен».

Что

же касается вообще

бохолдоев,

то «мнения о них у бурят весьма

различны: одни представляют их чем-то вроде чертей: другие же смот-

рят на них, как на души умерших шаманов» — незнаменитых (знамени-

тые идут на небо и делаются заянами) [Подгорбунский 1891. с.

27]

П.

Н. Агапитов и М. Н. Хангалов сообщают об иркутских бурятах, что

них «дахулами называются души умерших

людей:

бедных мужчин, девиц

молодых замужних женшин». Дахул есть в каждом

улусе.

Они вредят де-

тям, причиняя им нездоровье и иногда смерть. Взрослые буряты дахулов не

боятся и не уважают, а в случае болезни детей прибегают к шаману и дела-

ют

дахулам

кирик

[Агапитов, Хангалов 1883, с. 24].

Функции

дахулов, таким образом, весьма близки к функциям финских

кутысей,

а отношение к ним бурят прямо тожественно с отношением фин-

нов к кутысям. Что же касается происхождения дахулов. то и оно весьма

близко

к финским кутысям и к русским заложным покойникам: девицы и

молодые

женщины умирают только преждевременно, т. е.

—

по якутскому

бурятскому пониманию

—

неестественною смертью.

Наконец, Цыб. Жамцарано относит бурятских заложных покойников к

онгонам.

Он пишет о бурятских онгонах:

«духи

низшего

разряда,

т. е. духи

умерших преждевременно, повесившихся, сумасшедших и т. п., являются

мелочными,

придирчивыми, бессильными, но вредными. Они могут

облю-

бовать какую-нибудь семью и причинять вред, посылать

болезни,

сеять раз-

дор,

поедать детей и т. п.» [Жамцарано 1909, с. 390]

К т. е. это точь-в-

точь

вотяцкие кутыси. «Жертвоприношение им носит характер выкупа

совершенно осмысленно называется

„кормленьем"»>.

)

Напомним,

что

шаманы,

по

воззрению большей части шаманистов, умирают

не-

обычною смертью (ср.: [Припузов

1884, с 65)).

)

Так гласит общее замечание

г-на

Жамцарано.

Из

приведенных

им в той же

статье

конкретных фактов

бурятских онгонах отметим следующие: онгон хошонгод,

по

одному

преданию, утонувшие

Байкале охотники Чингисхана, покровительствует скотоводству

[Жамцарано

1909. с. 383].

онгон хойморойхи

молодая бурятка, которая

«сошла

с ума

утопилась», «является супружеским онгоном

делается новобрачными ради семейного

счастья

чадовитости» (там

же, с 387].

Таким образом, как кажется,

не все

духи этого

рода отличаются «бессилием*

и не все

«врецнм»?

Цитую по «Этнографическому обозрению», 1892, № 4, с. 35; ср.: •Этнографиче

ское

обозрение». 1893, № 1, с. 188, из

газеты

«День»,

ЛЬ 1580-

«По

мнению монголов, души добрых людей живут спокойно на том

свете; напротив, души людей злобных остаются на средине,

т. е. они не могут переселиться в тот свет и остаются между этим и тем

мирами <...> Злые онгоны

(духи)

блуждают на поверхности земли

и, по старой привычке,

вредят

человеку. Они вселяются в человека,

производят в нем болезни, истребляют детей. Шаман узнает,

какой

именно онгон причиняет страдание, и изгоняет его из человека и его

жилища. Всех чаще онгонами делаются души шаманов». Здесь, таким

образом,

нет речи об образе смерти, а только о качествах души челове-

ка при жизни. Не исключена возможность, что автор приписал монго-

лам

чуждые им христианские воззрения [Банзаров 1846, с. 48].

Из

числа палеоазиатских народов, по представлению гиляков

«ду-

ша человека, умершего насильственною смертью, не может переселиться

в общее „селение покойников", где она могла бы продолжать такую же

жизнь, как и на земле. Пока она не отомщена, пока кровь убийцы не

дала ей силы поднять свои кости, она не в состоянии покинуть земли и

вынуждена кружиться в воздухе в виде птицы

мстител

ьн ицы, по ночам

испускающей страшные крики. Конец ее ужасен: постепенно истлевая,

она наконец

падает

на землю „прахом

*, погибая навсегда. Птицу эту

гиляки называют „тахч": это серая

птица

с красным

клювом»

[Штерн-

берг

1904, с. 84]. Эта

птица

по ночам вопиет о мести и способна

страшно мстить сородичам, забывшим свои обязанности. Или же:

«соро-

дич,

озлобленный при жизни и разошедшийся с родом, сородич не отом-

щенный или не получивший почестей похоронного ритуала, не попав-

ший поэтому в „селение мертвых", может перейти в род

злых

божеств

или

просто на свой страх и риск всячески мстить роду. То же может

быть и со стороны обиженного чужеродца» [Штернберг 1904, с. 80].

§ 19. Скажем еще несколько слов о западных соседях русского на-

рода. По воззрениям литовцев, убитые, убийство которых не отмщено,

бродят по свету и требуют мщения; так же поступают и те, над коими

почему-либо

не был совершен обряд погребения [Роткирх 1890, 15].

литовцев с. Уцян

(Упян)

отмечено поверье о том, что повесивший-

ся не дает покоя своим односельчанам до тех пор, пока ему не отрубят

голову

([Деревня Семенишки, 1892]

По

воззрениям турецких сербов

, злые, нехорошие люди и после смер-

ти не оставляют добрых людей в покое: они ходят из дома в дом и делают

19-20

всякому пакости. О них говорят, что они

«угробничились»,

т. е. сделались

упырями, блуждающими душами [Ястребов И. 1886, с. 485].

«В

ночь под

праздник

св. Медарда,

рассказывается

в стихотворении

Мистраля

выходят из воды утопленники, погибшие рыбаки, несчаст-

ные девушки, босые, покрытые

илом...»

[Созонович 1893, с. 32].

англичан только законом 1824 г. (и вторично 1882 г.) был отменен

обычаи хоронить самоубийц на распутий дорог, с забитым в грудь осино-

вым

колом.

Обычай же этот имел целью помешать самоубийце

возвра-

щаться на землю и тревожить живых

людей

Наконец, выделение заложных из числа всех других покойников отме-

чено

и у многих других народов, между прочим и в Новом Свете. Обыкно-

венно в зависимости от рода смерти ставится, в верованиях некоторых на-

родов,

достижение умершими

царства

мертвых. Так, у оджибвеев

утоп-

ленники не могут перейти ведущего в царство мертвых моста и падают в

реку; у чейеннов

не достигают блаженных селений скальпированные и

удавленные.

У колов

в Индии этой участи лишены погибшие насильст-

венной смертью, заеденные тигром, искалеченные и неженатые. У ба-

хау

различаются два

вида

смерти: хорошая смерть и дурная; послед-

ней умирают самоубийцы, погибшие насильственным путем, и женщи-

ны, скончавшиеся при рождении ребенка. Путь тех и других в царство

мертвых различен (подробности и цитаты см.: [Харузина 1911, с. 412];

относительно

Индии ср. еще:

[Сгооке

1898, р. 230—294]).

По

верованьям северноамериканских индейцев,

киеки

(один из трех

разрядов

духов, призываемых шаманами)

«суть

души храбрых

людей,

убитых

на

войне»

[Вениаминов 1839, с. 57].

§ 20. Изложенные нами выше поверья о заложных покойниках у

разных народов дают нам ключ к пониманию весьма своеобразного

способа

чувашской мести, известного под названием:

сухая

беда.

Кровно

обиженный кем-либо чувашенин лишал себя жизни через нове-

шенье на воротах двора своего обидчика. В объяснение этой своеобраз-

ной мести до сих пор указывалось только одно соображение: будто бы

обидчика, на воротах дома которого найден удавленник,

«засудят»

несп-

раведливые судьи.

Известие о таком способе чувашской мести впервые, по-видимому,

проникло

в печать в «Записках Александры

Фукс

о чувашах и череми-

Caidoz,

Suicide

(Melusine,

1888. т.

IV,

с. 11) 12.

сал Казанской

губ.»

[Фукс

1840, с. 571 и с тех пор сделалось как бы

этнографическим анекдотом. Когда этим вопросом занялись

наши

се

рьезные этнографы, то они прежде всего отвергли самое существование

этого

обычая. В. Магницкий в 1881 году, «в опровержение описываемой

клеветы

на

чуваш*,

писал:

«...Если

б опровергаемый мною

факт

в дей-

ствительности где и случился, то смело можно ручаться, что самопове

сившиися на воротах прежде, чем кому-либо из властей удалось увидеть

эту

картину, был бы немедленно хозяином ворот перенесен на чужую

землю,

как чуваши и сейчас поступают с

каждым

„чужим" покойни-

ком,

несмотря на весь страл, питаемый ими вообще к последним (т. е.

к мертвецам. — Д. 3.). Не сомневаюсь, что перетаскивание мертвых

тел

вызвано злоупотреблениями старых полицейских деятелей <...> От

них (мне думается, полицейских деятелей.

—

Д. 3.). без сомнения, вы-

мышленные сведения получила и гжа

Фукс».

В действительности же

нередкие у чуваш

«случаи

взваливания своей вины на другого известны

чуваш под названием: „сухая

беда"»

([Магницкий 1881, с. 124, 125|;

ср.:

[Зеленин, 2, с.

505]).

Вторя Магницкому, и ;сругой почтенный этнограф, С. К. Кузнецов,

писал:

«Сухую

беду измыслила и практиковала мелкая администрация,

извлекшая из этой

„беды"

хорошую

прибыль»

[С-ов 1884]

Отрицательное отношение к

«сухой

беде»

этнографов не удивительно.

Если

не знать истинчой подкладки этого чувашского обычая, то он и

дол-

жен показаться

нелеп»ктью.

Приходится предполагать, что этот обычай

возник уже после появления у чуваш постоян11Ых русских судов, т. е. в

недавнее время: а между тем бесспорно, что обычай

»тот

давно

вымира

ет и сохранялся только лишь как пережиток глубокой древности.

точки же зрения выясненных нами народных представлений об

удавленниках чувашский обычай

«сухой

беды»

получает глубокий

с м ы с л: удалившийся на дворе своего обидчика чувашенин поселяется

чрез то самое на данном дворе в виде страшного загробного гостя: по

смертное местожительство заложного покойника связано, как мы знаем

7), с местом его насилытвенной смерти. И теперь-то самый трусли-

вый и смирный бедняк получает возможность сторицею отмстить своему

обидчику,

как бы сил н и богат тот ни был.

Мы

могли бы ограничиться этими рассуждениями; но. ввиду отрица-

тельного

отношения к данному обычаю двух почтенных этнографов,

приведем несколько дополнительных сведений, иодтвержтаюнпгх сущест-

воваине этого обычая. Прежде всего заметим, что выражение

сухая

бе

. по видимому, кооекное русское, чуваши же только перевели его на

свой

язык.

В романе Д. В. Григоровича

«Рыбаки»

встретилось выраже-

ние:

«мокрою

бедою

погиб»

в значении: потонул (гл. 29, с. 442). Оче-

видно,

сухая

беда означает, в противоположность мокрой, смерть через

удавление.

Свидетельства разных лиц о сухой беде у чуваш в большом числе

приведены в указанных сочинениях Магницкого. Добавим к ним это со-

общение

гр. Н. С.

Толстого

о чувашах нижегородских: «Из личной

вражды,

между

собою,

чуваши

даже

давятся в клети у своего против-

ника

(есть много примеров тому, и

самая

ужасная угроза этого робкого

и смирного народа заключается в том, что он посулит врагу своему уда-

виться в клети его, что, разумеется, поведет за собою следствие, суд,

хлопоты,

изъяны и

проч.)»

([Толстой

1857, с. 53]; ср.: «Этнографиче-

ское

обозрение»,

1892, № 4, с. 37 — из

«Волжского

вестника»;

[Комис-

саров 1911, с.

351]).

Но

тот же самый обычай мести через самоповешение известен и у

других

народов, в частности у вотяков [Максимов 1855, с. 82, 83].

«Вотяк

рассорился с вотяком. Обиженный хотел бы мстить, да бессилен.

„Хорошо

же, — он говорит, — я тебе сделаю „сухую беду"... Он ночью

заберется на двор своего обидчика и тут удавится! — Пусть же, — рас-

суждал он перед этим, — мой обидчик ответит за меня

суду»

[Никодим

Казанцев 1913, с.

76]

в Тамбовской губ. «самоубийство <...> совершается иногда с целью

отомщения врагу <...> Один заседатель волостного правления, постоянно

обижаемый

головою,

сказать

последнему: ,,Ну, я тебе напряду!" — и по-

весился у него в риге. Некоторые

парни

и девушки, обманутые предме-

том

своей любви, потеряв надежду на лучшее будущее и желая хотя в

конце своей постыдной жизни причинить неприятность, вешались у об-

манщика

на воротах или около дверей

избы»

[Бондаренко 1890, с. 87].

Это

сообщение относится, по-видимому, к русским.

Дневник еп Никодима Казанцева

(1803—1866)

Глава

третья

Особый

способ

погребения

заложных покойников

21. Вопрос

месте

погребения заложных.

22.

Свидетельства

сп.

Серапиона

Максима

Грека

об

особом способе погребения заложных

на

Руси.

23.

Борьба

между

духовенством

народом по

этому

вопросу.

24.

Убогие дома

и их

история.

25.

Уничтожение убогих

до-

мов

последствия того. Народное поверье, связанное

погребением заложных на общем

кладбище.

26.

Исторические случаи того, как похороненные на кладбище тела заложных

выкапывались

большей частью переносились

на

новое

место.

27.

Общий анализ

этих

исторических случаев.

28.

Еще

месте

погребения заложных.

29.

Обливанье

могил

за-

ложных

водою.

30.

Вред

от

ненадлежащего погребения заложных; чаше объяснение

это-

го вреда.

31.

Иные объяснения того

же

вреда.

32.

Особые способы погребения заложных

у некоторых других народов.

33-

Заключение

заложных покойниках.

езкое выделение «заложных покойников» из числа всех других

умерших ярче всего сказалось у русских в погребальных обрядах.

старину существовал для заложных особый способ погребе-

ния, который восходит, по-видимому, к первоначальному отсутствию

всякого погребения для этого рода покойников. В наше время для за-

ложных требуется

особое

место погребения.

Мы

остановимся сначала на этом втором вопросе, о месте по

гребения заложных.

§ 21. У русских крестьян в настоящее время

важным

считается

вопрос о том, где хоронить самоубийцу или другого заложного по-

койника. Вопрос этот решается вообще неодинаково. Вот главные

слу-

чаи его решения:

Заложного хоронят на месте его смерти И. А. Гончаров увекове-

чил

в своем романе

«Обрыв»

(ч. 1, гл. 10) симбирский обрыв, о коем

«осталось

печальное предание в Малиновке и во всем околотке: там, на

дне его, среди кустов,

убил

за неверность жену и соперника и тут же

сам зарезался один ревнивый муж, портной из города. Самоубийцу тут

зарыли*

на месте преступления» [Гончаров 1899, с. 89].

«Як

вшиалньгк, то,

зиявши

з дерева, треба его на

тому

мисци

и по-

ховаты, бо вин не даром выбрав сам соби мисце для смерти. И на мо-

гилу

ему треба зелену гилляку

кинуты,

сказавши:

„на, и я ще тоби

дам". Бо вин з тею гиллякою пиде на суд Божий... а як знов хто вто-

пытся, то треба его на граныци, або при болоти поховаты, бо ему

сподобалася вода... От того-то, як втопленнык случается,

завше

дощ

иде»

([Кудринский 1894, с. 29] — Волынская

губ.).

Малорусы

Новомосковского у. Екатеринославской

губ.

«самоубийцу не

переносят (для погребения) на новое место с места смерти, так как он бу-

дет ходить на старое место 7 лет. Если же необходимо перенести, то перено-

сят через „перехрестну дорогу": в таком случае самоубийца, дойдя до пере-

крестка,

сбивается с дороги и нейдет

дальше»

[Манжура 1894, с. 187].

Паневеже

ксендз

отказался отпевать

хоронить

на

кладбище самоубийцу (повесив-

шегося);

тогда

крестьяне отрубили

трупа голову

и,

положив

ее

между

ног

покойника,

зарыли

его на

месте

смерти

Но,

конечно, далеко не всегда можно бывает хоронить заложных по-

койников на месте их несчастной смерти. И это тем

более,

что

наши

за-

коноположения требуют обычного погребения их на общих кладбищах.

Народные обычаи по вопросу о месте погребения заложных различны,

но

в одном они сходятся: народ повсюду избегает хоронить за-

ложных на общем кладбище.

Казанской губ.

«при

самоубийствах у русских первостепенной

важ-

ности вопрос: следует ли самоубийц хоронить по-христиански? Чуваши

и черемисы ко всему этому совершенно равнодушны. Удавившиеся и

опившиеся русскими погребаются за пределами общественного кладби-

ща, где нибудь в

стороне»

[Зеленин, 2, с. 504].

Архангельской

губ.

«утопленников, самоубийц и вообще погибших от

своих рук, т. е. умерших неестественною смертью, неотпетых, не хоронят

на общих кладбищах» [Ефименко 1877, с. 137]. В Орловской губ. самоу-

бийц «хоронят

<...>

без всяких обрядов, вне кладбищ, где-нибудь за

селом»

[Трунов

1869, с. 41]. Бессарабские малорусы «хоронят самоубийц обыкно-

венно вне кладбища» [Несторовский 1905, с. 120]. Витебские белорусы са-

)

•Ковенскис губ.

вед.»,

1894, №2

—

цитую

по

«Этнографическому обозрению*,

1894,

№ 1, с. 194.

АГО,

XXXV,

статья

В. Иванова.

моубийц

и опившихся хоронили за кладбищенскою чертою или просто в

пустьфях [Никифоровский 1896, с. 81].

Особыми

местами погребения заложных, особенно самоубийц,

бывают: границы

полей

и перекрестки

дорог,

затем: болота,

леса,

горы

и др. В Проскуровском у. «повесившихся не погребают на общем кладби-

ще,

закапывают

на границе полей» [Чубинский 1872, т. 1, с. 209]. «В

Дубенском

у. Волынской губ. повесившегося хоронят во всей одежде, как

был,

на границе между двумя

полями...»

[Зеленин, 1, с. 294].

Галиции упырей хоронили не на освященном кладбище, а «на гра-

нице»,

вместе с самоубийцами

[Мирон

1890, с. 104].

других местах «самоубийц погребают на перекрестных

дорогах»

([Чубинский

1877, с. 712] — Переяславский у. Полтавской

губ.).

В Ов-

ручском

у. Волынской губ. могилы удавленников и утопленников делают

при перекрестках дорог [Зеленин, 1, с. 294]. В Саратовской губ.

«само-

убийцу

погребают не на кладбищах, а вдали от них, большей частью на

перекрестных

дорогах»

[Шиманский 1885, с. 2].

народной

сказке

об упыре погребение внезапно умершей девицы

на перекрестке

—

там, где две дороги пересекаются, — спасает ее: вы

росший на могиле ее цветок был выкопан баричем и после обратился в

девицу [Афанасьев 1897, т. 2, с. 323].

Похороны

заложных покойников на перекрестках

дорог

и на грани-

цах полей в народе объясняются теперь так: когда заложный выйдет из мо

гилы

и пойдет на место своей смерти или домой, то на границе полей, равно

как и на перекрестке дороги, он собьется с дороги. Но это объяснение, по

видимому, новое, по крайней мере для перекрестков. Перекрестки путей

или

раздорожья повсюду считаются в народе местопребыванием нечис-

той

силы. По-видимому, воззрение это ведет свое начало от

того,

что у

нас некогда, в языческую пору, кости покойников «поставяху на столтгЬ

на путехъ»

[ПВЛ, 1871. с. 8]. Но заложных покойников естественнее

всего

хоронить именно там, где пребывает нечистая сила, так как и са-

ми заложные относятся к низшим представителям нечистой силы или,

по

крайней мере, находятся в ее власти (§ 6 и 8).

Гродненской губ.

«гроб

с телом самоубийцы относят обыкновенно в

какое-либо

болотистое место или в лес, если он близко, где при дороге и

зарывают»

[Шейн,

I, ч. 2, с. 550]. В Ямбургскому. Петроградской губ.

некрещеных и самоубийц хоронили в

лесу

за деревней