Ястребицкая А.Л. Средневековая культура и город в новой исторической науке

Подождите немного. Документ загружается.

домохозяйства определялись не столько имущественным положе-

нием, сколько социальным статусом крестьянской семьи и соот-

ветствующими ему поземельными отношениями. Но в любом

случае — «большой дом» в Тоскане XV в. — непременная принад-

лежность определенной социальной среды, главным образом го-

родского патрициата и крестьянства, имеющего землю.

Историко-демографический анализ выявил социальные харак-

теристики и такой категории городских переписей, как «глава

домохозяйства». Это были, как правило, люди старшего возраста,

в среднем 48—52 года. Хотя большая часть очагов возглавлялась,

особенно в сельской местности, женатыми, брак не открывал

автоматически путь к семейному авторитету. Сопоставление час-

тоты браков у мужчин по возрастным группам с их шансами на хо-

зяйственную автономию показывает, что почти 2/3 молодых же-

натых мужчин в деревне и около половины в городе подчинялись

авторитету главы очага. Это положение зависимости устранялось

медленно: почти 20% 40-летних женатых крестьян находились в

зависимости от отца, и дело здесь не только в более раннем

возрасте вступления в брак крестьян и более высоком проценте

браков в деревне. Решающая роль принадлежала социальному

фактору: город открывал молодому человеку больше возможностей

для завоевания экономической самостоятельности и выделения из

отцовской семьи, чем деревня. Брак и обзаведение самостоятель-

ным хозяйством в Тоскане XV в. не совпадали, особенно в сельской

округе, точно также, как домохозяйство не совпадало с супружес-

кой семьей.

Таким образом, исследование Херлихи и Клапиш-Зубер внесло

серьезные коррективы в априорное, унаследованное от историо-

графии XIX столетия представление о постепенном уменьшении

домохозяйственной группы — стяжении ее вокруг супружеской

пары и ее детей и одновременном дистанцировании от сети отно-

шений, основанных на родстве, соседстве, дружеских связях. При-

мер Тосканы обнаруживает множество типов семей, вызванных к

жизни процессами внутреннего развития региона и тосканского

городского общества. Бок о бок с семьями богатых горожан,

интегрированных в сложную сеть родства и соседских связей,

находятся семьи крестьян, наделенных землей, сросшихся с ней и

заботящихся об укреплении солидарности группы, которая ее

обрабатывает. Им противостоит масса городской бедноты, мелких

крестьян, держателей разрозненных парцелл, всегда нуждаю-

щихся и находящихся под угрозой нищеты. У первых — формы

Домохозяйства сложные, семейные группы обширные и прочные,

У вторых — простые, более узкие, нестабильные.

- А. Л. Ястребицкая 161

Мужчины, женщины, дети. Демографическое поведение.

Историко -демографический анализ ориентирован на нетрадици-

онные, не привлекавшие прежде внимания историков города ас-

пекты сопоставления города и сельской местности, как, например,

половозрастная структура населения, демографическое поведе-

ние — возраст вступления в брак и рождения первого ребенка и

т.п. Тем самым обретает конкретность содержание и воздействие

того процесса, который называют урбанизацией.

Анализ Кадастра показывает, что города Тосканы — большие и

малые — отличались от деревень особенно высокой долей подрост-

ков и лиц зрелого возраста и, соответственно, более низкой долей

стариков. Среди городов особенно резко выделялась Флоренция с

чрезвычайно высокой численностью детей в противовес группе

стариков. Это связывают обычно с высоким уровнем рождаемости

в столице. Но дело не только в этом; как полагают исследователи

Кадастра, именно во Флоренции концентрировалась основная

масса богатых фамилий Тосканы: 70% ее жителей, имеющих более

800 флоринов имущества (по оценкам переписи), жили во Фло-

ренции и составляли более трети (35,3%) ее населения, а их

дети — 41,3% этой возрастной группы. Что же касается бедноты,

то она в равных имущественных категориях имела меньше детей,

чем в деревне. В целом же, как показывает картографический

анализ материалов Кадастра, молодое население было сосредото-

чено преимущественно в центральной и западной частях тоскан-

ской территории. И это совпадает с распространением исполь-

щины (в частности в центре флорентийской области) и мощным

влиянием самой Флоренции. Ни Флоренция, ни Пиза не были

закрыты и для иммиграции как из ближайших, так и (еще боль-

ше) из дальних деревень: увеличение во Флоренции группы лиц

молодого зрелого возраста в известной мере результат притока в

город на заработки молодежи. Напротив, в зонах «отхода» (Кьян-

ти, Казентино, пизанские холмы, низовье долины Арно) наблю-

дается отток молодых и увеличение численности людей пожилого

возраста.

В маком возрасте тосканцы становились родителями? У горо-

жанок средний возраст рождения первых детей расположен в

интервале между 20 и 34 годами; у крестьянок — между 21 и 38

годами (из-за более позднего вступления в брак). Во Флоренции

мужчины становились отцами между 30 и 50 годами, в деревне —

между 28 и 49 годами. Таким образом, урбанизация связывается с

более юным возрастом молодых матерей и более зрелым — отцов.

Соответственно, в городе — наибольшая разница между родите-

лями (во Флоренции — 13 лет).

162

Монография Д. Херлихи и К. Клапиш-Зубер представляет собой,

как уже отмечалось, опыт сочетаний количественного и социокуль-

турного методов анализа и соответственно разных типов источников.

Статистический материал обнажает социальную подоснову свиде-

тельств нарративных памятников, открывает возможность для более

глубокого и тонкого их прочтения. Этот метод «взаимокоррекции»

свидетельств «разного уровня» — объективного и субъективного —

об изучаемом историческом феномене наиболее последовательно

используется авторами в заключительных главах книги: «Детство и

юность», «Зрелость и старость». Сравнительные количественные

характеристики демографического поведения различных секторов

тосканского общества дополняются и углубляются контурами «сум-

марного портрета» тосканцев XIV—XV в., «фотографией» повседнев-

ной жизни, отображенной в свидетельствах литературных памят-

ников эпохи, трактатах, руководствах, проповедях и т.п. Но не

только статистический материал позволяет углубить свидетельства

письменных источников; и эти последние, отражая социально-пси-

хологические установки, ценностные ориентации современников,

предостерегают исследователя от абсолютизации цифровых данных

и предлагают возможно более приближенные к реальным отноше-

ниям пути их интерпретации.

Это, в частности, характерно для анализа возрастной структуры

тосканского населения. До конца XIV в. общественная жизнь

такого города, как Флоренция, не побуждала своих сограждан к

точному исчислению возраста. Они довольствовались суммарными

классификациями: дети, юноши, старики. Но в последние три

десятилетия ситуация начинает меняться. Указание точного числа

лет становится, например, одним из обязательных требований к

претенденту на коммунальную должность. Чем руководствовались

тосканцы, определяя свой возраст и какова была степень точности

этого возрастного контура? Первые регистры о крещении, позво-

ляющие при надобности найти дату рождения, появляются в конце

ХГѴ в., тогда же входит в обычай у горожан, как правило из высших

и средних зажиточных слоев, датировать рождение каждого из

детей в домашних книгах. Но наряду с этой потребностью распо-

ложить себя в потоке времени, действовала и иная система, исхо-

дившая из морально-оценочного критерия и наделявшая каждый

из «возрастов жизни» определенной ценностной характеристикой,

менявшейся при переходе от одной возрастной группы к другой.

Все это вносило путаницу в возрастные подразделения. Согласно

Кадастру, например, из 264210 душ светского населения 259 чело-

век составляли 39-летние, 253 — люди сорока одного года и

11200 — сорокалетние.

163

Одна из задач, которую решают Д. Херлихи и К. Клапиш-Зубер,

исследуя возрастную структуру населения Тосканы, как раз и

заключается в выявлении тех подсознательных мотивов, которыми

руководствовались современники Кадастра, определяя свой воз-

раст. Реальная возрастная структура искажалась, помимо самих

условий составления Кадастра, приблизительностью указаний на

возраст («около 50 лет», «пять или шесть лет», «больше 90») с

сильным преувеличением на 10, 15, 20 лет. Это явление касалось

женщин, а также деревни — больше, чем города. Понятие точности

приходит постепенно, и в эпоху Кадастра, отмечают авторы, циф-

ровые возрастные данные еще очень условны. В ходе XV в.

точность оценки постепенно нарастает: в 1470 г. на пять тысяч

жителей флорентийского контадо приходится лишь один «столет-

ний», на сто тысяч — 19 старцев, в 1488—1490 гг. — ни одного

долгожителя. Это указывает, считает Д. Херлихи, скорее на боль-

шую точность определения возраста, чем на уменьшение продол-

жительности жизни. Сильной была также тенденция к «округ-

лению» возраста. В частности, молодые мужчины стремились

указать возраст, максимально близкий тридцати или на два-три

года больше. Смысл этого проясняется, если учесть, что именно в

30 лет открывались возможности для замещения ряда должностей

высшей коммунальной администрации. Реакцией на такого рода

мошенничества было постановление 1429 г., предписывавшее муж-

чинам указывать дату рождения. Очень распространенным было

«состаривание» в мужских возрастных группах от 20 и 30 лет, а

также в группе зрелого возраста (это характерно и для женщин их

ровесниц) — причем сразу не меньше, чем на пять лет, с тем чтобы

сразу достичь возраста, кратного пяти или десяти. После шестиде-

сяти возрасты стариков сразу взлетают на пять, десять лет. Никто

из них не фиксировал правильно свою старость. Авторы установи-

ли, что это «округление» возраста отражает в целом уровень

арифметической культуры тосканского общества, где числовое

выражение соседствовало с символическим. Вместе с тем «округ-

ление» возраста обнаруживает позитивную корреляцию с возраст-

ной группой и имущественным положением (особенно в городе).

Монография Д. Херлихи и К. Клапиш-Зубер занимает особое

место в современных историко-демографических исследованиях

Средневековья в целом, и города в частности, и в силу уникаль-

ности и масштабности источника, составляющего его основу, и в

силу оригинальности подходов к анализу демографических про-

цессов и демографического массового поведения в городской и

сельской средах, сочетающих сравнительно-исторический, коли-

чественный и культурантропологический принципы, так и в силу

164

широты поднятых и рассматриваемых проблем и аспектов, касаю-

щихся структур и функционирования семьи и отношений родства

в Европе позднего Средневековья. Вместе с тем, сегодня это

исследование уже не одиноко. Культурантропологические аспекты

исторической демографии особенно плодотворно разрабатываются

в последние полтора десятилетия не только за рубежом, но и в

отечественной науке

* * *

Открытый историками-демографами в ходе этих .изысканий

абсолютно новый, неведомый прежде пласт конкретно-историчес-

кой действительности заложил основы для пересмотра и пере-

оценки многих стереотипов и представлений традиционной исто-

риографии, касающихся роли отношений родства, их форм и

функций в средневековом обществе, также как ролевых функций

и реального положения объединяемых ими индивидов — мужчин

и женщин, детей и стариков, в том числе и в сфере городской

жизни, о чем пойдет речь ниже.

С точки зрения общей интересующей нас проблемы «становле-

ния Новой социальной истории европейского средневекового го-

рода» здесь важно подчеркнуть следующее. Введение в изучение

города «демографического» измерения явилось одним из решаю-

щих моментов в формировании медиевистической урбанистики и

шире — исторической науки в целом именно как социально-исто-

рической дисциплины. Обращение к историко-демографическому

анализу, как мы пытались показать, принципиально расширило и

обогатило ее источниковую базу, тематику, исследовательский

инструментарий. Вскрыло важность изучения городских социаль-

ных микроструктур и микрогрупп. Наполнило «живым» человечес-

ким содержанием, вдохнуло жизнь в такие абстрактные термины

и категории, как «бюргер», «бюргерство», «средневековый горожа-

нин», показало, в каком возрасте он заводил семью, вступал в

должность, как воспринимал юность и старость и т.п.

Одновременно был обозначен и новый круг методически клю-

чевых сегодня проблем, в частности касающихся взаимосвязи

микро- и макроистории — истории семьи, повседневности, мате-

риальной жизни и системных хозяйственных, социокультурных,

политических процессов. Наконец, историко-демографические

исследования высветили фактическую — активную и специфичес-

кую роль города и урбанизации в движении народонаселения в

средневековой Европе. Они заставили задуматься о значении го-

рода и городского развития в формировании структур власти и

165

господства, о их воздействии на социальную динамику, в частности

(и в том числе) ведущих господствующих слоев феодального об-

щества в целом, также как и о характере участия города в этносо-

циальных и этнополитических процессах высокого Средневековья

и раннего Нового времени.

ГОРОДСКАЯ СЕМЬЯ:

РАЗЛОЖЕНИЕ ТРАДИЦИОННЫХ ФОРМ

ИЛИ СВОЕОБРАЗИЕ РАЗВИТИЯ?

История семьи как тема новой социальной истории. Вплоть

до конца 50-х годов семья как специфическая микрогруппа доин-

дустриальных обществ, ее функционирование, эволюция не при-

влекала внимания историков-медиевистов, как и историков во-

обще. Ситуация коренным образом изменилась с 60-х годов. Этому

несомненно способствовали кризис института семьи в современ-

ном обществе, со всей остротой заявивший о себе в эти годы. Но

не менее важны были и процессы, происходившие и в самой

исторической науке — изменение представлений о «предмете»

истории, расширение ее исследовательских горизонтов. С конца

60-х — в 70-е годы история европейской семьи оказалась в центре

внимания специализированных историко-демографических науч-

ных центров и творческих групп, связанная с ней проблематика

завоевала прочные позиции в культурантропологических исследо-

ваниях. История семьи — признанная тема Новой социальной

истории.

Это область, где развертывается отработка методов плюридис-

циплинарных исследований, где перекрещиваются интересы спе-

циалистов самых разных направлений — от историков культуры,

религии, права, до демографов, искусствоведов, этнологов, что

соответствует многообразию проблем, возникающих при социо-

культурном подходе к ее изучению. Значение обращения истори-

ков-медиевистов к исследованию средневековой семьи трудно

переоЦенить. Это важно для понимания специфики средневековой

общественной структуры в целом и присущих ей конкретных

внутренних взаимосвязей, в частности тех, которые имелись в ту

эпоху между семьей, отношениями феодальной собственности и

власти, структурами господства и подчинения.

Среди работ о средневековой семье немало таких, в которых

широко привлекаются материалы городских по своему происхож-

дению источников — списки налогового обложения, описи иму-

щества, завещания, семейные хроники, дневники и т.п. Как пра-

166

вило, это локальные исследования, авторы которых пытаются в

зависимости от возможностей своего материала реконструировать

структуру городской семьи, ее численный состав, выявить демо-

графические характеристики (плодовитость, смертность, брачный

возраст, стратегия брачных альянсов и др.), хозяйственное, поли-

тическое функционирование семейных коллективов. Но лишь в

немногих из этих работ имеют место попытки осмыслить конкрет-

ный материал с точки зрения специфики собственно городской

семьи

Более того, сама постановка вопроса обнаруживает зачас-

тую не столько намерение исследователя понять городскую семью

в ее своеобразии, сколько воздействие на него современных со-

циологических теорий и исследований, посвященных семейным

структурам средневековой знати.

Конечно, сегодня уже не встретишь прямой трактовки средне-

вековой городской семьи как прообраза буржуазии, что было в

традиции историографии почти вплоть до середины нынешнего

столетия. В то же время даже в работах, близких по методологи-

ческим принципам «Новой исторической науке», девиз которой —

«понять Средневековье в его собственных категориях и представ-

лениях», город до сих пор все же зачастую однозначно трактует-

ся как среда, разлагающая «традиционные семейные структуры».

Мысль эта в свое время была высказана М. Блоком (подчеркивав-

шим, однако, важность отношений родства в среде как сельской

феодальной аристократии, так и городского патрициата)

Вос-

принятое последующим поколением медиевистов, это положение

получило своеобразное истолкование и развитие в работах неко-

торых историков, в частности опубликованных в свое время в

материалах римского коллоквиума «Семья и родня», организован-

ного по инициативе Коллеж де Франс и Практической школы

высших исследований. Речь идет об исследованиях Дж. Виоланте

и П. Коммарозано, рассматривающих эволюцию семейных отно-

шений в итальянских коммунах XII — XIV вв.; Ш. де Ронсьера,

М. Луцатто и Г. Розетт, посвященных характеристике нобильских

и купеческих семей Флоренции, Пизы и ряда других итальянских

городов XIV—XV веков

Своеобразной точкой отсчета при оценке характера городской

семьи и ее эволюции служат у историков лучше изученные формы

семьи и отношений родства феодальной знати. Ориентируясь как

на образец на аристократический линьяж в его классическом

выражении (преемственность поколений по мужской линии, не-

раздельное владение наследственным имуществом — патримони-

ем), исследователи говорят о «разрыхлении семейных структур» в

Условиях городского хозяйства (в противовес их жесткости в среде

167

феодальной аристократии), о «разложении» сложных семейных

коллективов и господствующем положении малой, супружеской

семьи. При этом внимание концентрируется почти исключительно

на патрицианских, нобильских фамилиях, лучше обеспеченных

источниками. При таком подходе неизбежно утрачивается целост-

ность картины, а сам город, хотят того авторы или нет, предстает

принципиально противостоящим феодальному окружению (как то

и утверждала буржуазно-либеральная историография еще в XIX в.).

Только целостный подход к проблеме открывает возможность для

адекватной оценки функций института семьи и тенденций его раз-

вития в средневековом городе. Важно уяснить значимость, формы,

принципы организации традиционных отношений родства в целом

в городской среде и для разных социальных групп и классов город-

ского населения — не только для нобилитета и патрициата, но и для

разных слоев купечества, ремесленников и социальных низов. При

этом важно так же ясно представлять себе роль семьи и отношений

родства в целом в средневековом обществе.

Семья и отношения родства — базовая микроструктура

средневекового общества. То обстоятельство, что «нетрадицион-

ный» для историков вопрос о средневековой семье оказывается

тесно связанным с одной из центральных методологических проб-

лем современной медиевистики — о природе средневекового го-

рода и его месте в системе феодализма, далеко не случайно.

Семья — одна из базовых микроструктур средневекового общест-

ва. В ее рамках, особенно в раннее Средневековье, и в крестьян-

ской среде, обеспечивалось не только «производство самого че-

ловека», продолжение рода, но и производство средств существо-

вания

Но если на уровне производящих, эксплуатируемых,

угнетенных масс феодального общества семья сплошь и рядом

функционировала как первичная и основная производственная

ячейка, то в среде господствующего класса — феодальной знати, а

также городского нобилитета семья была формой, посредством

которой реализовывались отношения феодальной собственности

и господства. Через семью прежде всего включался человек Сред-

невековья в общественную жизнь; семья была хранительницей

традиций: передатчиком памяти поколений и социально-психоло-

гических представлений, формировавших систему ценностей и

кодекс социального поведения индивида. Именно поэтому изуче-

ние семьи открывает дополнительные возможности для освещения

кардинальных проблем западноевропейского Средневековья —

отношений собственности, социальных и политических структур,

демографических процессов, духовной жизни так же как и пони-

168

мания специфики такого сложного его феномена, как город. Из

этого очевидно, что для уяснения особенностей средневековой

городской семьи недостаточно формального соотнесения ее с

семейными структурами феодальной знати. Необходимо учитывать

также более широкий контекст развития и функций семьи в

феодальной Европе.

Начать с того, что Средневековье не знало понятия «семья»

в современном обыденном его значении как супружеской пары с

се несовершеннолетними детьми («предоставленной собственной

судьбе»). Термин, которым в современных языках обозначают

семью, мог подразумевать в ту эпоху совокупность как широкого

круга родственников (родню, кровнородственную группу), так и

совместно проживавших людей, не обязательно связанных родст-

вом. Именно в этом смысле использовались чаще всего латинские

термины «parentes», «parentela»; франц. «parente», «lignage», «amis»,

«amis charnels»; нем. «Sippe», «Magschaft», «Freunde», «Freund-

schaft»; старо-верхненем. «friunt», средне-верхненем. «vriunt». Со-

временное понимание семьи вытесняет эти средневековые пред-

ставления относительно поздно — в Англии и Франции с XVIII в.;

примерно с этого же времени (рубеж XVII—XVIII вв.) — в Герма-

нии, где, как калька с французского, получает распространение

сам термин «Familie» (вначале также зачастую еще в смысле

широкой домохозяйственной общности).

В средние века лат. «familia» широко употреблялось для обозна-

чения совокупности личнозависимых лиц («familia regalis», «familia

Dei, ecclesia»). Подразумевая отношения зависимости, термин

«familia», если и употреблялся для обозначения малой семьи, то

также чаще всего у крестьян. Столь же далеки от обозначения

семьи в узком смысле слова термины немецкого правового языка

«Haus», «Domus», подразумевающие прежде всего семейно-хозяй-

ственную, «овеществленную» сферу или аристократическую ди-

настию. Многозначность понятия «семья» отражает характерную

реальность западноевропейского Средневековья в этой сфере со-

циальных связей, а именно — присущее ему специфическое соот-

ношение между родственной группой и малой, супружеской

семьей.

Современные исследователи констатируют разложение в целом

к середине X в. архаических патриархальных кланов, во всяком

случае, на юге и западе европейского континента, и упрочение в

ходе его малой супружеской семьи. Начавшийся еще в период

поздней Античности процесс этот протекал медленно, становясь

порой попятным. Такой источник как пенитенциалии (руководст-

ва для священников в их общении с паствой) свидетельствуют о

169

чрезвычайной устойчивое™ германских и кельтских представле-

ний о семейных обычаях и нравах на протяжении всего раннего

Средневековья. Частой практикой были повторные браки, особен-

но в среде высшей аристократии. Добрачные связи, конкубинат, —

явление, присущее западному Средневековью на всем протяжении

его истории. Кодификация семейных отношений протекала мед-

ленно: даже в IX—X вв. достаточным условием для создания семьи

считалось «брачное согласие» (помолвка). Внедрение церковной

модели брака (основным элементом которой становится церковное

венчание) началось во Франции с XII в., а в других странах, в

Италии, например, она была реализована в полной мере лишь к

началу Нового времени.

Малая супружеская семья была не только внутренне непроч-

ной, но хозяйственно и социально недостаточной в условиях

аграрной экономики и феодальной социально-политической

структуры. Она дополнялась более обширными семейными груп-

пами и родственными объединениями, как бы растворяясь в них.

С одной стороны, это домашняя община, домохозяйство; с дру-

гой — родственные коллективы ( в которые домохозяйства вклю-

чались как один из составных элементов), спаянные узами крови

и брачными союзами. Современные исследователи вскрывают

фундаментальную роль традиционных отношений кровного род-

ства — «сородичей» также и в феодальном обществе. В этом смысле

это общество, по выражению А. Гэро-Жалабэр, сопоставимо с

примитивными

. Хотя на феодальном Западе признавалась закон-

ность индивидуального владения, но на практике влияние семей-

ной группы распространялось и на имущество. Во многих зе-

мельных актах отчуждения, относящихся к X—XII вв., преамбулы

говорят о полной свободе распоряжения имуществом и вместе с

тем сплошь и рядом упоминают о согласии лиц различной степени

родства на его продажу или раздел; одобрение близких при этом

было обязательным .

Феодальной Европе присущи многообразные типы сложных

домохозяйств, «многоячейных» или «нераздельных», включавших

две или более супружеских семей (патриархальная, корневая

семья, объединение братьев).

Одним из итогов современных историко-демографических ис-

следований состава и структуры домохозяйств является как раз

констатация регионального и локального многообразия их типов

в средневековой Европе. П. Ласлет, Ж. Фландрен считают, что тип

простого домохозяйства наиболее характерен для европейского

северо-западного региона, тогда как различные виды сложных

семей особенно часты в Центральной, Восточной и Южной Евро-

170