Ястребицкая А.Л. Средневековая культура и город в новой исторической науке

Подождите немного. Документ загружается.

Становление археологии Средневековья как комплексной нау-

ее связей с историей и этнографией, фольклористикой, исто-

рией культуры, нумизматикой, палеографией и т.д. приходится,

собственно, также на 20—30-е годы. В этой области оказались

сконцентрированы лучшие научные силы и были подготовле-

ны кадры специалистов отечественной истории (АА. Спицин,

д.В. Арциховский, М.К. Каргер, БА. Рыбаков, В.И. Равдоникас,

H.H. Воронин, П.Н. Третьяков и др.). Уже в предвоенные годы

была осознана важность изучения древнерусских городов — их

происхождения, сил, участвовавших в их образовании, городских

функций, в целом — процесса градообразования на Руси в до-

монгольский период; заложены основы изучения хозяйственной

жизни города, его материальной культуры и повседневной жизни,

топографической и социальной структуры, но то, что особенно

бросается в глаза и что имело важное значение с точки зрения

перспектив развития, так это ясно выраженная тенденция обще-

методологической направленности исследований — ориентация на

массовый материал, на реконструкцию в целом селищной струк-

туры и ее эволюции, системы, типологии, иерархии поселений,

включая сельские. Уже тогда была осознана продуктивность со-

единения специфически археологических методов анализа мате-

риала с исследованием топонимики, терминологии агломераций

письменных источников, с историко-географическим подходом —

словом, все то, что составило позже, в 60-е годы одну из принци-

пиальных познавательных основ археологии Средневековья как

новой дисциплины западной медиевистики, а в нашей стране,

начиная с 50-х годов, стало отправной точкой историко-археоло-

гического изучения древнерусских городов.

Поступательное движение в этом направлении в послевоенный

период нашло выражение в складывании к середине 50-х годов

специализации археолого-исторических исследований города. На-

ряду с традиционным интересом к материальной культуре и хо-

зяйственной жизни (ремесла, денежно-весовые системы и др.),

организации управления, профессиональным объединениям в

городах (Б.А. Рыбаков, М.Н. Тихомиров, A.B. Арциховский,

В.Л. Янин, Б.А. Колчин, В.В. Седов и др.), развернулось изучение

средневекового урбанизма: городского зодчества (H.H. Воронин,

М.К. Каргер, Б.А. Рыбаков, АЛ. Монгайт и др.), военно-оборони-

тельного строительства (П.В. Раппопорт). Тогда же были обобще-

ны и первые результаты изучения городской средневековой ци-

вилизации

К 60-м годам изучение города сформировалось

одно из ведущих направлений отечественной археологии Средне-

вековья.

131

Это положение сохраняется до сих пор; и сегодня археология ^

та область, где практически осуществляется развитие отечествен-

ной медиевистической урбанистики, как современной полидис-

циплинарной науки.

Археологические исследования Древней Руси и последующих

периодов русской средневековой истории дали богатый материал

для разработки принципиальных проблем как истории уже сло-

жившегося города, так и в целом процесса градообразования в

восточнославянских землях, его факторах, движущих силах, стади-

ях, специфике форм и их динамике. Это стало возможным благо-

даря расширению границ самой городской истории в результате

изучения и реконструкции ее подготовительной, протогородской^

и ранней стадий.

Археология раннесредневекового города, базирующаяся на

современных методах полевых исследований, новых методиках

лабораторного анализа, использующая в своих интерпретациях

материалы и подходы смежных дисциплин, создала исследователь-

скую основу для общих синтезирующих выводов и сравнительно-

исторических оценок городского развития не только в восточ-

нославянском, но и шире — в общеевропейском ареале. Прежде

всего это относится к проблемам происхождения города и его

ранней истории.

С этой точки зрения, внимания заслуживает фундаментальный

обобщающий труд, изданный в серии «Археология СССР», сумми-

рующий важнейшие результаты археологического изучения исто-

рии Древней Руси, так же как и его теоретические интерпретации,

касающиеся прежде всего проблем становления города и средне-

вековой урбанизации

В работе над ним участвовали ведущие

отечественные специалисты по археологии и истории древнерус-

ского города. Полезным дополнением к этому обобщающему

труду, с точки зрения интересующих нас проблем, являются также

материалы V Международного конгресса славянской археологии

(Киев, сентябрь 1985), посвященного славянскому средневековому

городу

Не#ставя здесь целью всесторонний детальный анализ матери-

алов названных изданий,, мы хотим обратить внимание лишь на

некоторые принципиальные моменты развиваемой в них общей

концепции градообразования на Руси, приобретающие особый

интерес в контексте данной работы и в свете того, что уже известно

науке сегодня о городском развитии в странах средневековой

Европы в целом.

Прежде всего — это отказ от традиционных клише при опре-

делении факторов процесса градообразования и содержания поня-

132

хия «город», будь то те или иные модификации «торговой» теории

А. Пиренна или автоматически распространяемой на период X—

XIII вв. традиционной характеристики уже сложившегося города

высокого Средневековья как «центра развитого ремесла и торгов-

ли». Образование городов на Руси, как показывает археологичес-

кий материал, — длительный процесс, насчитывавший не одно

столетие прото- и раннегородской истории

Соответственно,

иерархия функций, осуществлявшихся городом, как особым типом

поселения, не оставалась неизменной. Являясь местом средоточе-

ния ремесел и торговли древнерусский город был одновременно и

административно-хозяйственным центром большой сельской ок-

руги (волости), и ее военно-политическим ядром, и, благодаря

обязательному наличию церкви, центром идеологического воздей-

ствия. Именно эта «полифункциональность», отвечавшая потреб-

ностям древнерусской государственности и формирующегося фео-

дального общества, выделяла город из массы сельских поселе-

ний. Таким образом, как считают археологи, содержание понятия

«древнерусский город» — «значительно шире» традиционного оп-

ределения города, как торгово-ремесленного поселения с форми-

рующейся посадской общиной

Археологи фиксируют «заметное место» специализированных,

«сложных» ремесел и торговли в хозяйственной жизни прото- и

раннесредневековых городов, включение многих из них в между-

народный обмен, но одновременно подчеркивают они и факти-

ческое превалирование административно-военных и хозяйст-

венных функций этих агломераций и их важную роль как в

превращении многих протогородов в ранние города, так и в их

последующем развитии. Лишь со временем, с середины XII—

XIII в., ремесленное производство постепенно начинает опреде-

лять развитие городской экономики, а сами города — «выполнять

роль внутриэкономических рынков своих округ»

Это обстоя-

тельство, по мнению, в частности, авторов коллективного тру-

да о древнерусских городах, отражает «специфику» процесса гра-

дообразования в Древней Руси, ведущая роль в котором при-

надлежала изначально «военно-родовой и превращавшейся в

феодальную знати окрестных территорий»

Купцы и ремеслен-

ники появились в городах «следом за феодалами или вместе с

ними».

Феодалы (а не крестьяне округи), согласно этой концепции,

были первыми потребителями изделий ремесленников и товаров

купцов, и городами на Руси становились прежде всего те агло-

мерации, где «сосредоточивался, перераспределялся и перераба-

тывался (при посредстве купцов и ремесленников) прибавоч-

133

ный продукт», полученный в виде общественных взносов, даней,

судебных пошлин, военных контрибуций, земельной ренты. Имен-

но он составлял собственно «экономический базис» развития

городского ремесла и торговли, поэтому рост и значение городов

в раннюю эпоху непосредственно зависели от их места в социаль-

но-политической структуре формировавшейся древнерусской го-

сударственности, от размеров и плотности населения их округи —

волости.

Вплоть до середины XII в. большинство древнерусских ремес-

ленников работало на заказ, используя сырье заказчиков — князей,

бояр, дружинников, духовенства. Переход к работе на рынок

происходил постепенно и сначала в крупнейших центрах, что

подтверждается «археологически уловимым» движением изделий

городских ремесленников в деревню; «только тогда ремесленное

население городов обретает определенную экономическую незави-

симость и устойчивость».

Такова концепция в целом. В этой концепции привлекает

прежде всего стремление подчеркнуть сложность процесса градо-

образования — сложность его социального пейзажа, имеющего

мало общего с расхожими априорными схемами и клише. «Ни

ремесленные поселки, в чистом виде до сих пор не обнаруженные

археологами, ни торговые рядки, не известные письменным ис-

точникам ранее XV в., ни рядовые сельские поселения ни в одном

достоверном случае не оказались подосновой возникновения ка-

кого-либо древнерусского города X—XI вв. Всегда в роли будущего

городского ядра выступает укрепленное поселение, организующее

вокруг себя относительно значительные территории»

Нельзя не

заметить также и определенное «созвучие» (при всем своеобразии

исторического и социально-политического развития Руси) того,

что археологи выделяют как «специфику» древнерусского города,

с тем, что современная медиевистическая урбанистика фиксирует

в раннегородской истории Западной Европы. Как уже отмечалось

выше, французские историки Ж. Дюби и П. Тубер одними из

первых в современной историографии обратили внимание на связь

урбанизационного процесса с активностью формирующегося се-

ньориального, феодального класса (т.н. движение incastella-

mento — возведения укрепленных замков, как центров феодальных

поместий) и сложением системы его господства. Именно положе-

ние в системе власти, административные функции, статус центра

сеньории — то, что по мнению этих исследователей, вьщеляло

город и в глазах современников и по существу его функций из

округи, по отношению к которой он выступал на первых порах, по

образному выражению Ж. Дюби, как «охраняющий паразит».

134

Так же как и их западные коллеги, отечественные археологи-

урбанисты едины в признании множественности путей (корней)

генезиса городов на Руси: племенные и межплеменные центры,

укрепленный стан, погост или центр волости, порубежная кре-

пость и др. Хотя происхождение каждого города имело свою

специфику, обусловленную местными особенностями и истори-

ческой ситуацией, это, однако, не меняло его сущности как

центрального административно-хозяйственного пункта, «в кото-

ром с обширной сельской округи перерабатывалась и перерас-

пределялась большая часть произведенного там прибавочного про-

дукта»

Не меняло это и характера общих факторов и сил градо-

образования, которые исследователи древнерусского города (как

медиевисты на Западе) усматривают в подъеме агрикультуры и

развития общественного разделения труда, в трансформации со-

циально-политических отношений в связи с процессом феодоли-

зации.

Первые города (IX в., первая половина X — середина XII в.),

как показывают археологические исследования, получают разви-

тие в регионах с развитой агрикультурой и высокой плотностью

населения. Это — основные области расселения восточного сла-

вянства, где сформировались важнейшие древнерусские княжества

(Киевское, Черниговское, Переяславское, Волынское). Но и сле-

дующая волна градообразования, с середины XII в. охватившая

другие регионы, в том числе и лесной зоны, по существу, была

связана с процессами того же порядка — внутренней колониза-

цией, укреплением феодальной политической власти на местах,

развитием вотчинного хозяйства (княжеского, церковного, бояр-

ского).

Расширение границ ранней истории средневекового города,

учет разнообразных факторов и сил, причастных к его возник-

новению и развитию, заставляет задуматься об источниках акку-

муляции изначальных городских состояний и элементах, участво-

вавших в формировании новой, городской социальной общности,

в том числе и ее ведущих слоев. Для традиционной историографии,

оперировавшей пиренновской концепцией происхождения сре-

дневекового города, вопрос этот, как известно, проблемы не

составлял. Само собой разумелось, что именно дальняя торговля

и экспортные ремесла были той базой, на которой сформирова-

лось городское «сословие» и сложились городские богатства. Но

материалы, в частности, на сегодня глубже изученных городов

средневековой Франции, показывают, что их подъем был сопря-

жен с обогащением прежде всего тех, кто владел землей в самом

городе и его округе, причем, не только аллодами, но и фьефами

135

и различными видами аренды. Именно доходы от эксплуатации

земельной собственности, ренты, спекуляции землей, наряду с

ростовщическими операциями, были главным источником бо-

гатств ведущих городских фамилий, в частности в Генте, где, по

выражению французского историка-медиевиста А. Шедвиля, го-

родские держания очень рано «выскользнули из сеньориальной

системы», став аллодиальной, наследственной собственностью

могущественных «ѵіге hereditarii». Они, также как клирики и ры-

цари других городов (например, Руана), активно участвовали в

спекуляциях зерном. Скупали по низким ценам десятины у мо-

настырей, перепродавая затем зерно столь дорого, что это вызы-

вало негодование городских низов. Купцы, конечно, имелись в

городах, но они, как считает тот же Шедвиль, не определяли

состояния рынка пищевых продуктов, самого важного для города

еще и в начале XII в., а их положение и возможности разбога-

теть во многом зависели от связей в среде городских «грандов».

В большей части городов Франции купцы составляли меньшин-

ство по сравнению с другими элементами, участвовавшими в

формировании высшего слоя городского общества: клириками,

особенно многочисленными в епископских центрах, и рыцаря-

ми, процент которых возрастал по мере продвижению к Югу.

Очень редки были и города, ремесленное процветание которых

зависело от «динамизма» торговцев сукном. Подобная ситуация,

по мнению Шедвиля, имела место еще и в первые десятилетия

XII в.

Трудно переоценить вклад отечественной археологии в изуче-

нии и этой, одной из центральных проблем средневековой город-

ской истории, причем не только ранней. В этой связи необходимо

выделить особо и прежде всего исследования Новгорода Великого,

в которые вложило душу и творческую энергию не одно поколение

ученых.

Уникальность новгородской археологической экспедиции, ко-

торой сначала на протяжении многих лет руководил A.B. Арцихов-

ский, а сегодня возглавляет B.JI. Янин, заключается в возможности

сопос^вления и корректировки всей совокупности материальных

находок с данными массового письменного источника «местного»

же происхождения — новгородскими берестяными грамотами.

Иными словами, речь идет о возможности фундированного и на

сопоставимой основе социоэкономического и социокультурного

синтезирующего изучения.

Открытие берестяных грамот, как отмечает B.JI. Янин, позво-

лило персонифицировать открытые археологами городские уса-

дебные комплексы и получить их социальные характеристики;

136

определить характер соседских связей и преемственность владель-

ческих прав, хозяйственный облик усадеб и на этой основе —

реконструировать заново социально-политическую структуру го-

рода и шире — процесс его становления как специфической

хозяйственной, социально-политической целостности и роль в

процессе рождения и развития средневекового города феодальной

собственности

Переосмысление на базе новых данных социальной структуры

Новгорода подрывает в принципе традиционные представления

(восходящие, по сути, к той же пиренновской концепции) о

происхождении этой мощной торговой эмпории и социальных

силах, определивших ее экономическое и политическое возвыше-

ние и процветание. Специфическая особенность новгородских

боярских усадеб, как показывают современные исследования,

в их характере хозяйственного комплекса, где господские хоромы

соседствуют с ремесленными мастерскими, которыми, собствен-

но, и была произведена основная масса добытых археологами

материальных свидетельств новгородского ремесленного произ-

водства. B.JI. Янин обращает внимание на их месторасположе-

ние — именно на «демократическом» посаде, традиционно рас-

сматриваемом как место проживания исключительно ремесленно-

го населения. Объединенные в кланы, восходящие к общему

предку, боярские роды являлись собственниками значительной

части городской земли и как таковые в своей совокупности обра-

зовывали городскую корпорацию. ВЛ. Янин подчеркивает проти-

воречивую двойственность, амбивалентность хозяйственной

структуры клана. Состоявший из ряда разных усадеб, он обнару-

живает «две линии» — «к автаркии» и одновременно — «к рынку».

К автаркии — в силу имевшей место разнообразной ремеслен-

ной специализации ремесленных мастерских отдельных усадеб;

рыночная же ориентация хозяйства вытекала из наличия избы-

точного продукта (как ремесла, так и сельскохозяйственной и

промысловой деятельности), с одной стороны, и потребности в

иноземном сырье — с другой.

Комплексное археологическое изучение фиксирует появление

этой социально-экономической системы, базирующейся на кор-

поративной феодальной земельной собственности, уже в X—

XI вв., то есть как подчеркивает ВЛ. Янин, задолго до появле-

ния («не раньше начала XII в.») вотчинного землевладения в

новгородской земле. Оно же указывает на «поразительную» ста-

бильность социальных и хозяйственных характеристик этой си-

стемы, «одинаковых в X—XI и в XII—XV вв.»: «Они были город-

скими центрами переработки сельскохозяйственного продукта и

137

ремесла; сырьевая база последнего связана также с использовани-

ем такого продукта или с результатами его реализации на зарубеж-

ных рынках»

Выступающее как городская корпоративная общность, новго-

родское боярство обладало правом и возможностью сбора ренты с

подвластных земель — важнейшего источника (наряду с тесно

связанной с этой прерогативой ростовщической практикой) обо-

гащения.

Результаты новейших историко-археологических исследований

Новгорода, касающиеся, в частности, возникновения и специ-

фики его социально-политической структуры, заставляют заду-

маться о «подоснове» могущества современных ему близких по

типу западноевропейских городов, управление которыми также

находилось в руках «коллективного сеньора» — патрициата.

Прежде всего это, конечно, ближайший сосед и торговый

партнер Новгорода — ганзейский Любек, но также и господство-

вавшие в Средиземноморье и на Адриатике Венеция и Дубровник.

Современная урбанистика располагает, как мы пытались показать

выше (в предшествующих очерках), уже достаточно обширным

сопоставимым материалом для сравнительно-исторического ана-

лиза в целом в рамках средневековой Европы. Думается, что

исследование хозяйственно, социально и политически близких

городских форм, независимо от их географического места распо-

ложения, таит в себе еще немало открытий, способных обогатить

наши представления о становлении и природе средневековой

урбанизации и помочь отрешиться от многих стереотипов, так или

иначе дающих о себе знать.

Так, в частности, уже и сейчас представляется поспешным,

поверхностным распространенное категорическое противопостав-

ление русских раннефеодальных городов западноевропейским и

одновременно столь же прямолинейное сближение их с «городами

среднеазиатскими», «восточными». Во-первых, как показывают

зарубежные исследования, западноевропейские города на первой

стадии своей истории (где-то до середины XII в.) были весьма

далеки даже в регионах ранней урбанизации от того хрестоматий-

ного офаза, «центра ремесла и торговли», которым руководству-

ются обычно, проводя сопоставление. Во-вторых, историко-архе-

ологическое изучение урбанизационных процессов в славянских

странах убедительно показывает, что там, как и на Западе,

шло не параллельное развитие некоего прообраза «будущих» об-

щественных отношений, но сложный и специфический процесс

внутри самой феодальной (или феодализирующейся) системы.

Речь идет, по выражению Ж. Jle Гоффа, о «городской ткани»,

138

вписанной в ее «пространство и функционирование», которая

при том обнаруживает повсеместно, наряду со специфически-

региональными чертами (ритмы урбанизации, формы урбанизма,

степень самостоятельности городских общин и т.п.), бросающие-

ся в глаза общие характеристики

В раскрытии этой специфи-

ческой сложности происхождения и социальной природы евро-

пейского средневекового города, как составной части современной

ему общественно-экономической системы, в констатации много-

образия и одновременно общности его конкретно-исторических

форм заключается, на мой взгляд, одно из важнейших достиже-

ний урбанистических исследований 70—80-х годов как за рубе-

жом, так и в нашей стране. Это последнее особенно важно

как еще одно подтверждение единства тенденций мировой нау-

ки — единства, заявляющего о себе вопреки всем барьерам —

будь то идеология или фантомы «национальных» историогра-

фий.

Примечания

Блок М. Апология истории или ремесло историка. М., 1986. С. 11.

Die Stadt des Mittelalters//Hrsg. von Haase C. Darmstadt, 1972—1976.

Bd 1-3; Haase C. Vorwort//Ibid. Bd 1. S.VIII-6.

Петруиіевский Д. Возникновение городского строя средних веков:

Очерк теорийЦБелов Г. фон. Городской строй и городская жизнь средне-

вековой Германии. М., 1912. С. ІХѴІІ.

Weber

М.

Die Stadt: Begriff

Kategorien (1921)//Die Stadt des Mittel-

alters... Bd 1. S.34-59.

Vercauteren

Die Spätantike Civitas im frühen Mittelalter (1961)//Ibid.

122-138.

Haase C. Stadtbegriff

und

Stadtentstehungsschichten in Westfalen: Über-

legungen zu einer Karte der Stadtentstehungsschichten (1958) // Ibid.

S.60-94.

Rörig F. Die Stadt in der deutschen Geschichte (1952)//Ibid. S.7—33.

Ennen E. Die Stadt zwischen Mittelalter und Gegenwart (1965)//Ibid.

S.416—436.

139

Ammann H. Wie Gross war die mittelalterliche Stadt (1965)//Ibid. S.408—

415.

Frölich K. Das Verfassungstopographische Bild der mittelalterlichen Stadt

im Lichte der neueren Forschung (1953)//Ibid. S.274—330.

Kroeschell К Stadtrecht und Stadtrechtsgeschichte (1963)//Ibid. Bd 2.

S.281-299.

Ebel W. Lübisches Recht im Ostseeraum (1967(//Ibid. S.255—280.

Ennen E. Das Städtewesen Nordwestdeutschlands von der fränkischen bis

zur salischen Zeit (1964)//Ibid. Bd 1.

139-195.

Schlesinger W. Über mitteleuropäische Städtelandschaften der Frühzeit

(1957)//Ibid. S.239—273.

Ganshof L. Einwohnergenossenschaft

und

Graf

in den

flandrischen Städten

während des 12. Jahrhunderts (1957)//Ibid. Bd 2. S.203-225.

Vogel

Wik-Orte

und

Wikinger: Eine Studie zu den Anfängen des germ.

Städtewesen (1935)//Ibid. Bd 1.

196-238.

См.: Ennen E. Die europäischen Stadt des Mittelalters Göttingen, 1972.

S.46-104.

Haase C. Die mittelalterliche Stadt als Festung...//Die Stadt des Mittel-

alters. Bd 1. S.387.

Reinke H. Über Stadtegründungen und Phantasien (1957)//Ibid. S.331—

363.

Mitteis H.

Über den Rechtsgrund des Satzes «Stadtluft macht frei» (1952)//

Die Stadt des Mittelalters. Bd. 2.

182—203.

Heimpel H. Auf neuen Wegen der Wirtschaftsgeschichte (1933)//Ibid.

Bd 3. S.9-32.

Ammann H. Deutschland und die Tuchindustrie Nordwesteuropa im

Mittelalter (1957)//Ibid. S.55-137.

JechtH.

Studien zur

gesellschaftlichen Struktur

der

mittelalterlichen Städte

(1925)//Ibid. S.217—256.

Pitz E.

Wirtschaftliche

und

soziale Probleme der gewerblichen Entwicklung

im 15/16. Jahrhundert nach hansisch-niederdeutschen Quellen (1966)//Ibid.

S.137—177.

Maschke E. Das Berufsbewutsein des mittelalterlichen Fernkaufmanns

(1964)//Die Stadt des Mittelalters. Bd 3.

177-216.

Mqpchke E. Die Unterschichten der mittelalterlichen Städte Deutsch-

lands//Ibid. S. 345-454.

Brunner O. «Bürgertum» und «Feudalwelt» in der europäischen Sozial-

geschichte (1956)//Ibid. S.480—502.

Aubin H. Die deutschen Stadtrechtslandschaften des Ostens (1934)//Die

Stadt des Mittelalters. Bd 2. S.226-254; Ebel W. Op. cit. S.244-280.

См.: Археологические изучения памятников VI—XV вв. в Чехии,

1975—1985.

—

Прага, 1985. С.З—4, 31-62; RichterМ. Predmluva//Stredoveka

140