Ямпольский М. Сквозь тусклое стекло. 20 глав о неопределенности
Подождите немного. Документ загружается.
Глава
9.
От
Пролеткульта
к
Платону
301
Эйзенштейна
существенную
роль
играла
и
рефлексология,
служив
шая
не
чем
иным,
как
теорией
ассоциаций,
в
которых
важную
роль
играло
движение
-
внешнее
рефлексологическое
проявление
ассо
циации.
42
То,
что
эмоция
растворяется
в
понятии,
меняет
эмотивистскую
установку
раннего
Эйзенштейна
на
интеллектуальную.
Постепен
ный
переход
от
чистой
экспрессивности
к
понятиям
завершает
его
окончательный
отход
от
пролеткультовской
(и
вертовской)
пози
иии.
Происходит
скачок
от
экспрессивной
«оргиастической
репре
зентаиии»
различия
к
понятию,
которого
старательно
избегал
Вер
тов,
если
и
признававший
символизм
в
своих
фильмах,
то
только
как
непреднамеренный
результат
самоорганизации
материала.
К
началу
1930-х
годов
Эйзенштейн
пытается
уйти
от
интеллек
туализма
своей
киноэстетики.
В
значительной
мере
это
связано
с
направленной
в
его
адрес
критикой
формализма.
Уже
в
статье
1929
года
«Перспективы»
Эйзенштейн
пишет
о
необходимости
до
биться
синтеза
«эмоциональной,
документальной
и
абсолютной
фильмы»43,
но
синтез
этот,
по
его
мнению,
может
быть
достигнут
только
в
«интеллектуальном
кино»,
то
есть
под
эгидой
понятия.
В
«Выступлении
на
Всесоюзном
творческом
совещании
работни
ков
советской
кинематографии»
1935
года
он
специально
останав
ливается
на
обращенной
к
нему
критике,
состоявшей
в
том,
что
его
кино
принесло
в
жертву
интеллектуализму
свою
эмоциональность.
Он
говорит
о
том,
что
в
предшествующий
период
(до
1929
года)
его
фильмы
строились
на
монтажном
сцеплении
типажных
(то
есть
не
изменных)
элементов,
«где
сам
процесс
хода
смен
и
изменений
может
служить
(поскольку
он
бьm
несколько
абстрактен)
произве
дению,
для
того
чтобы
воплощать
абстрагированное
понятие»44.
При
этом
эмоции
отводилась
роль
окраски
мышления,
того,
что
сам
Эйзенштейн
называет
«эмоционализацией
мышления»45.
Эй
зенштейн
в
этом
же
выступлении
объясняет
перевес
в
пользу
аб
страгирования
тем,
что
участие
молодых
кинематографистов
в
ре-
одних
объектов
другим» (Герман
Эббингауз.
Очерк
психологии.
-
В
кн.:
Г.
Эб
бингауз, А.
Бэн.
Ассоциативная
психология.
М.,
АСТ,
1998,
с.
120).
К
числу
таким
образом
формирующихся
абстракций
Эббингауз
относит
понятие
дли
ны,
человека,
красного
цвета
и
цвета
вообще
и
т.д.
42
Георгий
Челпанов
прямо
называл
рефлексологию
изучением
процесса
«образования
привычных
движений,
вернее
привычек
или
того,
что
в
пси
хологии
называется
ассоциацией
... »
(Г.
И.
Челпанов.
Объективная
психология
в
России
и
Америке
(Рефлексология
и
психология
поведения).
-
В
кн.:
г.
и.
Челцанов.
Психология.
Философия.
Образование.
М.
-
Воронеж,
Мос
ковский
психолого-социальный
институт,
1999,
с.
472).
43
Сергей
ЭЙзенппеЙн.
Избранные
произведения
в
шести
томах,
т.
2,
с.
43.
44
Там
же,
с.
96.
45
Там
же,
с.
97.
302
2.
Хаос
ВОЛЮЦИИ
«было
скорее
техническим,
чем
перспективно-веду
щим»46.
Соответственно
они
смотрели на
революцию
как
бы
слег
ка
со
стороны,
подобно
вертовскому
художнику-наблюдателю
или
лукачевскому
«эстету»,
что
И
определило
их
«стремление
не
вры
ваться,
не
перестраивать,
не
видоизменять
того,
что
мы
изобража
ли»47.
Отсюда
доминанта
типажности,
объективного
воспроизведе
ния
элементов
реальности,
их
чистой
комбинаторики
и
отсюда
же
некая
объективистская
пригащенность
эмоциональности,
непос
редственно
выражающей
опыт
переживания
событий,
а
не
наблю
дения
за
ними.
Теперь
же
по мере
все
больщего
и
больщего
«втя
гивания
творческих
кадров
в
активное
участие
в
том,
что
они
раньще
воспринимали
созерцательно»48
начинает
возрастать
роль
эмоциональности,
то
есть
непосредственной
включенности
в
си
туацию.
После
катастрофы
«Бежина
луга»
Эйзенщтейн
так
опре
деляет
недостатки
своего
метода:
« ...
обобщение
в
моей
работе
поглощает
частность.
Вместо
того
чтобы
сквозить
через
конкрет
но-частное,
обобщение
разбегается
в
оторванно-абстрагирован
ное»49.
Конечно,
велик
соблазн
считать
эту
самокритику
Эйзенщтей
на
вынужденной.
Мне,
однако,
представляется,
что
в
ней
было
много
искреннего.
В
значительной
мере
она
бьmа
рефлексией
над
тем,
каким
образом,
начиная
с
инженерии
эмоций,
художник
при
щел
к
инженерии
понятиЙ.
Дело
в
том,
что
экспрессивность
не
знает
фиксации
в
понятии,
это
динамический
процесс
дифферен
циации
и
смыслообразования.
Понятие
же
как
бы
заверщает
этот
процесс
в
неком
интеллектуальном
продукте,
обладающем
относи
тельной
целостностью
и
стабильностью.
Молодой
Гегель
говорил
о
таких
омертвевщих
образованиях
человеческого
духа
как
о
про
явлениях
«позитивности»50.
Дюркгейм
противопоставлял
ощущения
понятиям.
Первые,
по
его
мнению,
находятся
в
состоянии
постоянного
изменения,
они
«набегают
одно
после
другого,
как
речные
волны»51,
-
писал
он.
их
изменчивость
отражает
индивидуальный
опыт
человека.
Понятия
же
неподвижны,
сохраняют
неизменность
и
являются
продуктом
46
Сергей
ЭЙзеНIIПеЙн.
Избранные
произведения
в
шести
томах,
т.
2,
с.
98.
47
Там
же,
с.
99.
48
Там
же.
49
Сергей
Эйзенштейн.
Ошибки
«Бежина
луга».
-
В
кн.:
С.
М.
Эйзен
штейн.
Избранные
статьи.
М.,
Искусство,
1956,
с.
384.
50
О
«позитивности»
у
Гегеля
в
контексте
освоения
им
поиятия
«отчужде
ния»
см.:
д.
Лукач.
Молодой
Гегель
и
проблемы
капиталистического
общества.
М.,
Наука,
1987,
с.
583.
51
ЕmНе
Durkheim. The E1ementary Forms
of
the Religious Life. New
York
-
London, The Free
Press -
СоПiег
МасmiПап,
1965,
р.
481.
Глава
9.
От
Пролеткульта
к
Платону
303
сообщества,
которое
их
разделяет.
Дюркгейм
прямо
указывал
на
то,
что
понятия
возникают
только
в
состоянии
стабилизации
обще
ства.
Дюркгейму
вторит
наш
современник
Эрнст
Геллнер:
«Поня
тия
И
верования
в
каком-то
смысле
сами
являются
институциями
среди
прочих:
ибо
они,
как
и
прочие
институции,
независимые
от
любого
индивида,
находящегося
внутри
них,
снабжают
нас
доста
точно
стабильной
рамкоЙ»52.
Понятия
-
это
продукт
устойчивых
институций,
их
прямое
выражение,
и
они
малоэффективны
в
си
туации
революционного
преобразования.
Начиная
с
середины
1930-х
Эйзенштейн
интенсивно
работает
над
теорией,
которая
бы
позволила
ему
преодолеть
интеллектуа
лизм
монтажных
схем
и
тем
самым
на
новом
витке
вернуться
к
эмоциональной
стихийности
Пролеткульта.
Первоначально
эта
новая
теория
оказывается
теорией
экстаза,
которая
органически
вырастает
из
старой
монтажной
теории.
Здесь
«диалектический
процесс»
перехода
с
одного
уровня
монтажного
конфликта
на
дру
гой,
описанный
в
«Драматургии
киноформы»,
принимает
форму
экстатических
скачков,
позволяющих
мгновенно
переходить
из
абстрактного
в
чувственное
и
наоборот.
Режиссер
видит
пример
таких
экстатических
конструкций
в
своих
старых
фильмах
-
«По
темкине»
и
«Старом
И
новом»,
В
частности
в
сцене
с
сепаратором
из
последнего
фильма.
Сцена
эта
имеет
экстатическую
конструкцию,
развернутую
вокруг
темпоральности
решающего
момента
-
кайроса.
В
такой
момент
решается
судьба,
и
решается
она
благодаря
сведению
всей
ситуации
к
двум
полярным
возможностям
-
«загустеет»
или
«не
загустеет»
молоко
(подробнее
о
такого
рода
ситуациях
выбора
см.
в
главе
19).
Эта
«кайризация»
действия
существенна,
так
как
она
накладывает
напряжение
простой
дуальной
схемы
на
неопределен
ность
повседневной
ситуации.
Эйзенштейн
пишет,
что
«до
момента
появления
первой
капли
сгустевшего
молока,
ударяющейся
в
под
ставленное
к
сепаратору
ведро,
игра
напряжений
строится
сред
ствами
всего
доступного
нам
арсенала
монтажных
приемов»53.
Постепенно
нарастание
напряжения,
динамика
композиционного
конфликта
перерастает
в
чистую
абстракцию
белых
струй
молока
(илл.
41, 42):
«сама
пластическая
система
перескакивала
из
облас
ти
изобразительной
в
противоположную
неизобразительную
область:
белые
графические
зигзаги
по
черному
полю»54.
Абстрактные
диаграммы
вводят
nонятие
-
а
именно
понятие
«нарастающего
количества».
Оно
преобразуется
в
титры,
в
которых
52
Ernest Gellner. Concepts and Society. - In: Rationality. Ed.
Ьу
Bryan
R.
WIlson.
Oxford.
Basi1
Вlackwell,
1985,
р.
18.
53
Сергей
Эйзенштейн.
Неравнодушная
природа,
т.
2,
с.
63.
54
Там
же,
с.
65.
304
2.
Хаос
Илл.41
Илл.42
Глава
9.
От
Пролеткульта
к
Платону
305
возникают
растущие
по
размеру
цифры:
5 -
10
-
17
- 20 - 38
(илл.
43,
44).
В
самом
этом
движении
к
понятию
нет
ничего
спе
цифически
нового,
но
Эйзенштейн
трактует
его
как
экстатический
скачок
из
чувственного
в
понятийное,
которое
благодаря
самой
технике
экстаза,
ритму,
монтажному
дроблению
и
т.д.
создает
син
тез
-
«слияние
воедино
-
в
едином
порыве
-
сферы
чувств
и
со
знания
человека,
охваченного
экстазом.
Абстрагированное
конеч
ное
понятие
о
числе
-
о
численности
членов
молочной
артели
-
было
в
этой
сцене
обратно
ввергнуто
в
разгул
чувственных
пред
ставлений,
из
которых
оно
в
процессе
развертывания
самой
сцены
проходило
фазы
становления
от
факта
к
образу,
от
образа
к
поня
тию,
ведя
за
собой
зрителя
через
сферу
чувств
в
сферу
понятий
и
сливая
обе
сферы
в
единой
охваченности
пафосом»55.
В
ином
месте
режиссер
объясняет,
что
речь
идет
о
выходе
«за
пределы
предметности
и
образности
в
область
чистого
пережива
нИЯ
сопричастия
с
принципом
и
реальным
процессом
хода
и
дви
жeHия
"порядка
вешеЙ"»56.
Экстаз
помогает
Эйзенштейну
выйти
за
рамки
чистой
понятийности
и
вернуться
в
область
экспрессивно
го
как
в
область
«оргиастической
репрезентации»,
не
знающей
кри
сталлизации
в
понятиях.
Этот
выход
из
предметности
в
область
чистой
диаграммы
движения,
то
есть
темпоральности,
и
есть
соб
ственно
переживание
экстаза,
в
котором
происходит
одновремен
ный
скачок
в
будущее
и
абстракцию
и
обращение
назад:
в
прошлое
и
к
предметному
миру.
Это
движение
вперед
и
обращение
схема
тизма
вспять
увенчивается
мгновением
озарения.
С
этого
времени
Эйзенштейн
часто
использует
понятие
мгновения,
момента,
которое
до
этого
фигурировало
у
него
в
основном
в
контексте
эк
спрессивности
тела57.
Новая
поэтика
начинает
строиться
ВОКру!
кайроса:
«Это
-
мгновение,
[В
котором
переживается]
ощущение
единства
в
многообразии:
единой
обобщающей
закономерности
сквозь
все
многообразие
единичных
случайных
(казалось
бы)
яв
лений
природы,
действительности,
истории,
науки»58.
55
Сергей
Эйзенштейн.
НераJ3НОДУШНая
природа,
т.
2,
с.
66-67.
56
Там
же,
с.
241.
57
В
ранней
статье
«Выразительное
движение»,
написанной
совместно
с
Сергеем
Третьяковым,
говорилось,
например,
следующее:
«Во
всяком
вы
ражении
из
самой
механики
этого
проuесса
[взаимодействия
противона
правленных
сил]
можно
выделить
момент
"фиксаuии"
-
момент,
когда
силы
уравновешены,
после
чего
выражение
переходит
либо
в
реальный
акт,
им
сим
волизировавшийсЯ
(победа
рефлекторного
посыла),
либо
в
состояние
покоя
(победа
волевого
стимула).
Оска.шшшиеся
в
ярости
челюсти
либо
укусят,
либо
губы
над
ними
сомкнутся;
рука,
скрюченными
пальuами
символизировавшая
хватание,
либо
схватит,
либо
палыlы
размякнут
и
придут
в
норму»
(Сергей
Третьяков,
Сергей
Эйзенштейн.
Выразительное
движение.
-
Мнемозина,
вып.
2,
М.,
Эдиториал
УРСС,
2000,
с.
301).
58
Сергей
Эйзенштейн.
Неравнодушная
природа,
Т.
2,
с.
101.
306
2.
Хаос
20
38
Им.
43
Им.
44
Внешне
этот
момент
похож
на
остановку
времени
у
Вертова,
когда
хаос
вдруг
обретает
порядок.
Но
модель
Эйзенштейна
гораздо
сложнее.
Она
включает
в
себя
переживания
момента,
остановки
времени,
в
котором
два
движения
-
в
сторону
понятия,
абстраги
рования
и
в
сторону
чувственной
предметности
-
проникают
друг
в
друга
и
диалектически
снимают
друг
друга
в
неком
озарении.
Эйзенштейн
пишет
о
таком
экстазе,
что
он,
«предельно
обостряя
каждое
из
противоречий
<
...
>
стремится
в
наивысшей
точке
этого
обострения
заставить
их
пронзать
друг
друга,
тем
самым
поднимая
их
сокрушительный
динамизм
до
высших
пределов»59.
Центральным
для
новой
эстетики
становится
мгновение
пре
дельного
напряжения
противоположных
движений,
в
котором
при
останавливается
время.
Аллегорией
такого
мгновения
Эйзенштейн
называет
карикатуру
Сола
Стейнберга,
где
внутри
выполненного
в
виде
указующей
руки
знака
имеется
стрелка,
показывающая
в
об
ратную
сторону,
и
надпись
«Exit»
(илл.
45);
«Для
непосвященно
го,
-
пишет
режиссер,
-
это
точка
мертвого
стояния
на
месте.
для
знающего
-
это
формула
того
двойного
пути,
которым
строится
истинно
действенное
произведение,
-
равно
уходящее
корнями
в
подпочвенные
глубины
накоплений
прошлого
опыта
человечества
и
растушее
кроной
своей
в
бесконечность
небесных
перспектив
будущего
социального
и
духовного
прогресса
человечества»60.
Это
двойное
направление
-
вспять
и
вперед
-
станет
формулой
так
называемого
«Метода»,
разработке
которого,
начиная
с
середины
1930-х
годов,
Эйзенштейн
посвятил
много
усилий.
Экстатическая
фигура
выпадает
из
движения
времени,
прогрес
сивного
в
случае
абстрагирования
и
регрессивного,
ведущего
вспять
к
чувственным
истокам.
Смысл
пронизывает
революцию
как
обнаружение
истока
в
момент
высшего
абстрагирования,
и
происходит
это
мгновенно,
экстатически.
Хаос
вдруг
преображает
ся
в
зрелище
всепронизывающего
смысла
и
порядка.
59
Сергей
ЭЙзеНIIПеЙн.
Неравнодушная
природа,
Т.
2,
с.
183.
60
Там
же,
с.
263.
Глава
9.
От
Пролеткульта
к
Платону
307
.
...
EXIT
Илл.45
Нетрудно
заметить,
что
ход
мысли
Эйзенштейна
до
удивления
совпадает
с
некоторыми
интеллектуальными
ходами
его
европей
ских
современников,
например
Вальтера
Беньямина или
Хайдег
гера.
И
совпадение
это
в
высшей
степени
значимо.
Для
Беньями
на
момент
«озарения»
являет
себя
в
контексте
эсхатологической
приостановки
времени.
Структура
времени
у
Хайдеггера
также,
как
известно,
имеет
экстатическую
форму.
Dasein
у
него
определяется
как
время.
Dasein
как
будто
несет
нас вперед
и
принимает
форму
бытия-к-чему-то,
к
тому,
чего
еще
нет,
то
есть,
по
существу,
при
обретает
экстатический
характер.
Как
пишет
Хайдеггер
в
«Бытии
и
временю>:
«Временность
по
своей
сути
экстатична.
Временность
временит
исходно
из
будущего»61.
6!
Мартин
Хайдеггер.
Бытие
и
время.
М.,
Ad marginem, 1997,
с.
331.
Б
ран
нем
тексте
«Феноменолоrические
интерпретации
в
связи
с
Аристотелем»
(1922)
основным
движением
«фактической
жизню>
Хайдеггер
называет
умение
«за
ботиться»
(сигаге),
в
осуществлении
«заботы»
жизнь
как
бы
отделяется
от
себя
самой
и
устремляется
в
мир.
Это
стремление
к
поглощенности
миром
Хайдег
гер
называет
«падением
жизни
от
самой
себя».
Но
это
«падение»,
ПО
мнению
философа,
по
существу
определяет
характер
темпоральности
«фактической
жизни}>:
«Когда
бы
она
ни
ПОКИдала
собственный
путь
и
ни
стремилась
избе
гать
себя,
фактически
[именно]
тогда
жизнь
оказывается
для
себя
самой.
Имен
но
в
этом
"наХОЖденни
вне
себя"
жизнь
являет
себя
себе
и
следует
своей
по
глошенности
в
мирские
заботы
и
представления.
Как
и
все
другие
движения
фактической
темпоральности,
это
"поглошение
в"
имеет
в
себе
более
или
ме
нее
очевидную,
хотя
и
не
признаваемую
обрашенность
вспять,
к
тому,
от
чего
она
бежит.
То,
от-чего
она
бежит,
есть
сама
жизнь
как
фактическая
возмож
ность
быть
откровенно
схваченной
как
объект,
к
которому
и
обрашена
озабо
ченностЬ»
(Martin Heidegger. Supplements.
А1Ьапу,
SUNY Press, 2002,
р.
119).
308
2.
Хаос
Поскольку
жизнь
есть
экстатический
выход
из
самой
себя,
она
может
быть
схвачена
только
через
обращение
вспять,
обходной
маневр.
Этот
хиазм
с
неизбежностью
предполагает
кайрос,
момент
остановки,
в
котором,
как
и
у
Эйзенштейна,
движение
и
противо
движение
проникают
друг
в
друга
и позволяют
увидеть
то,
от
чего
происходит
движение.
Хайдеггер
говорит
об
этом
мгновении
как
об
озарении,
Lichtung
времени.
Мгновением
Хайдеггер
называет
мо
мент,
когда
жизнь
предстает
перед
самой
собой
в
неком
настоящем,
не как
исчезающая
величина,
но
как
тотальность,
которая
может
быть
охвачена.
Тем
самым
время
как
бы
подвергается
экстатиче
скому выходу
из
самого
себя,
выходу
в
мгновение,
в
котором
кон
ституируется
настоящее.
В
«Бытии
и
времени»
Хайдеггер
писал:
«Сдержанное
В
собственной
временности,
тем
самым
собственное
настоящее
мы
называем
мгновением-ока.
Этот
термин
надо
пони
мать
в
активном
смысле
как
экстаз.
Он
подразумевает
решитель
ный,
но
в
решимости
сдержанный
прорыв
присутствия
в
то,
что из
озаботивших
возможностей,
обстоятельств
встречает
в
ситуации.
Феномен
мгновения
-ока
в
nринциnе
не
может
быть прояснен
из
теnерь»62.
Мгновение
непостижимо
из
«теперь»
потому,
что
оно
конституируется
обращением
вспять,
инкорпорацией
прошлого.
Теодор
Кизил
пишет
о
мгновении
у
Хайдеггера,
что
в
нем
«одно
временно»
«предвосхищается
возможность
моей
смерти
и
повторя
ется
возможность
моего
рождения»
63.
То,
что
понимание
возможно
только
в
момент
экстаза,
суще
ственно
для
хайдеггеровской
герменевтики,
но
именно
к
такому
же
экстатическому
пониманию
кайроса
приходит
в
тридцатые
годы
Эйзенштейн.
Позже
Сартр
приложит
экстатическую
герменевтику
к
анализу
революции,
которому
она
в
полной
мере
принадлежит.
Сартр
был
склонен
к
пониманию
сознания
как
экстатической
структуры,
так
как
бытие-для-себя
-le
pouг-soi
-
никогда
с
собой
не
совпадает.
После
войны
такого
рода характеристики
человечес
кого
бытия
бьши
перенесены
Сартром
на ситуацию
революции
(см.
главу
7).
Экстатические
модели
времени
бьши
ответом
на
невозмож
ность
мыслить
ситуацию
как
тотальность
изнутри
ее
собственной
темпоральности.
Они
отражали
необходимость
найти
такую
пози
цию'
из
которой
можно
бьшо
бы
видеть
время
со
стороны,
а
пото
му
понимать
связанный
с
ней
ситуационный
процесс.
Переход
Эйзенштейна
на
позиции
экстатической
темпоральности
отражал
осознание
им
того,
что
хаос
не
может
достичь
эффективной
са-
62
Мартин
ХаЙДеrтер.
Бытие
и
время,
с.
338.
63
Theodor
Кisie1.
The Genesis
of
Heidegger's Being
and
Тime.
Berkeley - Los
Ange1es,
University
of
СаШоrniа
Press, 1993,
р.
438.
Глава
9.
От
Пролеткульта
к
Платону
309
моорганизации,
не
может
сложиться
в
смысловую
систему
без
внешней
на
него
точки
зрения.
Этот
переход
отражает крах
той мо
нистической
модели,
которую
в
русле
философии
Богданова
раз
рабатывал
Пролеткульт.
Хайдеггер
использовал
понятие
события
(Ereignis)
для
того,
чтобы
соединить
время
с
бытием.
«Мгновение»
раннего
периода
превращается
после
«Бытия
и
времени»
в
«Собы
тие»,
которое
само
является
проблеском,
озарением,
остановкой
времени,
когда
бытие
проникает
в
Dasein
64
•
Но
тематика
бытия
это
тематика
rmатоническая.
Выход
из
хаотической
стихии
револю
ционной
ситуации
у
Эйзенштейна
получает
окончательное
офор
мление
в
теории
участия,
то
есть
в
своего
рода
rmатонизме,
кото
рый,
конечно,
противоречил
всем
фундаментальным
установкам
революционного
монизма.
Как
только
речь
заходит
о
выходе
из
темпоральности
в
бытие,
явленном
в
мгновение
ока,
неизбежно
(несмотря
ни
на
какие
уловки)
возникает
непрошеная
тень
rmа
тонизма.
3.
МЕТЕКСИС
В
РОССИИ
Теория
экстаза
была
призвана
объединить
революционный
порыв,
направленный
в
будущее
и
выражающий
энтузиазм
масс,
со
способностью
осмысливать
ситуацию
как
тотальность,
до
ступную
обозрению.
Однако
синтез
абстрактного
и
чувственного,
эмоции
и
интеллекта,
созерцания
и
участия,
которого
стремился
достичь
Эйзенштейн,
не
обеспечивается
встречным
движением
прогрессивного
и
регрессивного,
взаимно
отрицающихся
в
мгно
вении.
Недостаточно
бьmо
направить
движения
в
противополож
ные
стороны,
нужно
бьmо
создать
условия
их
взаимопроникнове
ния,
способного
породить
смысл.
Такие
условия
бьmи
созданы
теорией
«участия»,
«участного
мышления»,
которую
Эйзенштейн,
по
его
признанию,
нашел
у
французского
теоретика
антропологии
Люсьена
Леви-
Брюля
65
•
64 « ...
бытие
и
время
имеют
место
только
в
событии
<
...
>
время
и
равным
образом
бытие
как
вмещаемые
собьпием
ПОДJТежат
осмыслению
только
из
это
го
последнего
... » -
Мартин
ХаЙДегтер.
Время
и
бытие.
М.,
Республика,
1993,
с.
405.
Артемий
Магун
пишет:
«Eraugnis
предоставляет
точку
зрения,
исхом
из
которой
вещи
освешаются
бьпием.
Похоже,
что
само
собьпие
занимает
место
глаза.
<
...
>
Собьпие
-
это
то,
что
сводит
вместе
бытие
и
время
и
ЧТО
соотно
сит
друт
с
друтом
все
три
измерения
времени»
(Артемий
Магун.
Отрицатель
ная
революция.
К
деконструк:ции
политического
субъекта,
с.
205).
65
Леви-Брюль
бьm
профессиональным
философом,
писавшим
теоретиче
ские
книги
по
антропологии,
ни
разу
не
совершив
ни
одной
поездки
к
«при
митивным»
народам.
По
существу,
он
создавал
своего
рода
антропологическую
философию.
310
2.
Хаос
в России
понятие
причастности,
участия
оказывается
принци
пиальным
ддя
«философии
поступка,)
Михаила
Бахтина.
Бахтинс
кое
понимание
этого
понятия
близко
экзистенциалистскому.
Он
писал
о
том,
что
эстетическое
вживание
недостаточно
для
пости
жения
события:
«Только
изнутри
этого акта
-
как
моего
ответ
ственного
поступка,
может
бьпь
выход
в
это
единство
бытия,
а
не
из
его
продукта,
отвлеченно
взятого.
Только
изнутри
моей
участ
ности
может
быть
понята
функция
каждого
участника.
<
...
>
Толь
ко
изнутри
моей
участности
может
быть
понято
бытие,
как
собы
тие,
но
внутри
видимого содержания
в
отвлечении
от
акта,
как
поступка,
нет
этого
момента
единственной
участностю)66.
Комментатор
Бахтина
л. А.
Гоготишвили
высказала
убедитель
ное
предположение,
что
«участное
мышление,)
Бахтина
непосред
ственно
связано
с
«мифологическим
сознанием»
Вячеслава
Ивано
ва:
«Мифологическое
сознание,
согласно
Вяч.
Иванову,
сушностно
характеризуется
тем
же,
чем
и
бахтинское
"участное
мышление":
восприятием
мира
как
такого
события,
которому
это
сознание
не
посредственно
причастно»67.
К
идеям
Вячеслава
Иванова
следует
обратиться
хотя
бы
потому,
что
никто
до
Эйзенштейна
так
много
не
писал
в
России
о
пафосе
и
экстазе
(об
Иванове
в
контексте
эс
тетики
Мейерхольда
и
Эйзенштейна
см.
также
следующую
главу).
Идеи
Бахтина
Эйзенштейн,
скорее
всего,
не
знал,
а
Иванова
знал
хорошо,
тем
более
что
Иванов
оказал
формирующее
влияние
на
театральную
практику
Пролеткулыа.
Понимание
любого
актуального
события
описывал
ось
Ивано
вым
как
понимание
стоящего
за
ним
некоего
мифологического
прасобытия,
сообщающего
ему
смысл.
Смысл,
собственно,
и
созда
ется
участием
или
неучастием
в
неком
мифологическом
прасобы
тии.
Иванов
описывал
становление
мифа
из
конкуренции
праимен
или
прасимволов.
Он,
например,
объяснял,
что
попытка
охватить
солнце
во
всех
его
смысловых
аспектах
приводила
к
тому,
что
сна
чала
оно
связывалось
с
титаном
Гиперионом
или
«лучезарным
Ге
лиосом»,
потом
приходят
новые
мифотворцы
и
называют
его
Фе
бом,
орфики
же
связывают
его
с
ночным
солнцем
Никтелиосом,
иной
ипостасью
Диониса
и
т.д.
Спорили
о
всем
этом
испытатели
сокровенного
существа
еди
ной
res,
и
каждый
стремился
сказать
о
той
же
res
нечто
углублен
нейшее
и
реальнейшее,
чем
его
предшественники,
восходя
таким
образом
от
менее
к
более
субстанuиальному
познанию
вещи
бо-
66
Михаил
Бахтин.
<К
философии
поступка>.
-
В
кн.:
М. М.
Бахтин.
Собрание
сочинений,
т.
1.
М.,
2003,
с.
20-21.
67
М. М.
Бахтин.
Собрание
сочинений,
т.
1,
с.
407.