Выготский Лев. Собрание сочинений. Том 3. Проблемы развития психики

Подождите немного. Документ загружается.

Л.

С. ВЫГОТСКИЙ

могло бы быть вполне представлено по схеме Фолькельта.

Сравним эту примитивную нерасчлененную структуру со

структурой речи того же ребенка в 3 года, когда он то же самое

желание выражает уже в развитой форме простого предложения.

Спрашивается, чем отличается новая структура от прежней? Мы

видим, что новая структура дифференцированна. Единое слово

«ма» превращается здесь в четыре отдельных слова, из которых

каждое точно указывает и обозначает предмет действия, входяще-

го в состав соответствующей операции, и грамматические отноше-

ния, передающие отношения между реальными предметами.

Итак, дифференцирование и соподчинение отдельных членов

общего целого отличают развитую речевую структуру от прими-

тивной структуры, с которой мы ее сравниваем. Но самое

существенное ее отличие: она не представляет собой действия,

направленного на ситуацию. В отличие от первоначального крика,

который входит неотъемлемой частью в общий слитный комплекс

ситуации, теперешняя речь ребенка потеряла непосредственную

связь с воздействием на предметы. Она сейчас есть только

воздействие на другого человека. И вот эти функции воздействия

на поведение, которые здесь разделены между двумя людьми,

между ребенком и матерью, в сложной структуре поведения

объединены в одном целом. Ребенок начинает применять по

отношению к себе самому те формы поведения, которые обычно

применяют взрослые по отношению к нему, и это является

ключом к интересующему нас факту овладения своим поведением.

Нам остается еще разъяснить затронутьш прежде вопрос

относительно того, какие отличительные черты выделяют данную

структуру из более общего типа структур, которые мы вместе с

Келером могли бы назвать структурами обходных путей. Под

этим именем Келер понимает такую операцию, которая возникает

тогда, когда достижение цели прямым путем затруднено. Келер

имеет в виду две основные конкретные формы, в которых

проявляются подобные структуры обходных путей. Во-первых,

обходные пути в буквальном смысле слова, когда между живот-

ным и целью стоит какое-нибудь физическое препятствие в виде

рогатки и животное направляется к цели, обходя препятствие

окольным путем. Вторая конкретная форма заключается в упот-

реблении орудий, которые в переносном смысле также могут

быть названы обходными, или окольными, путями: когда живот-

ное не может овладеть чем-то непосредственно, не может схва-

тить его рукой, оно приближает его к себе с помощью этой

вдвигаемой операции и как будто окольным путем завладевает

целью.

Конечно, и рассматриваемая нами структура принадлежит к

числу подобных обходных путей. Однако есть и существенное

отличие, которое заставляет ее рассматривать как структуру

особого рода. Отличие заключается в направленности всей де-

ятельности и в характере обходных путей. В то время как орудие

или реальный обходный путь направлены на изменение чего-либо

122

ИСТОРИЯ РАЗВИТИЯ ВЫСШИХ ПСИХИЧЕСКИХ ФУНКЦИЙ

во внешней ситуации, функция знака заключается раньше всего в

том, чтобы изменить нечто в реакции или в поведении самого

человека. Знак ничего не изменяет в самом объекте, он только

дает иное направление или перестраивает психическую операцию.

Таким образом, орудие, направленное вовне, и знак, направ-

ленный внутрь, выполняют технически, разные психические

функции. В зависимости от этого существенным образом отлича-

ется и самый характер обходных путей. В первом случае перед

нами известные; объективные обходные пути, состоящие из

материальных тел, в другом случае^рбходные пути психических

операций. Эти обстоятельства указывают одновременно и сход-

ство,

и отличие рассматриваемых нами структур от структур

обходных путей.

Сказанное позволяет нам прийти к еще одной существенной

проблеме. Мы можем считать в настоящее время совершенно

выясненным спорный прежде вопрос о необходимости выделения

третьей ступени в развитии поведения,

TJJ7

выделения интеллек-

туальных реакций в особый класс на основании генетических,

функциональных и структурных признаков, не позволяющих

рассматривать эти реакции просто как сложные навыки. Если

допустить вместе с Бюлером, что указанные акты сохраняют

характер «проб», то сами пробы принимают совершенно иной

характер. Они уже не имеют дела непосредственно с объектом,

они имеют дело с внутренней стороной процесса, чрезвычайно

усложняются и в данном случае говорят о новой ступени в

развитии поведения. Эту новую ступень, конечно, не следует

. матривать как оторванную от второй, предшествующей

ступени.

Связь между обеими ступенями такая же, что и на всем

протяжении развития. Низшие формы не уничтожаются, а вклю-

чаются в высшую и продолжают в ней существовать как

подчиненная инстанция. Поэтому нам представляется верным

замечание Коффки относительно того, что и три ступени в

развитии поведения, предложенные Бюлером, не следует рассмат-

ривать как закрепленные, застывшие, отделенные друг от друга

непроходимой стеной области поведения. Скорее их надо пони-

мать как особые в структурном и функциональном отношении

формы поведения, находящиеся в чрезвычайно сложной зависи-

мости друг от Друга и включающиеся в различных соотношениях

в один и тот же процесс поведения.

Нас интересует в данном случае другой вопрос, в известном

смысле противоположный тому, который мы только что рассмат-

ривали. Для нас несомненно, что^ говорить о трех ступенях в

развитии поведения является первейшей необходимостью исследо-

вателя. Но мы ставим вопрос дальше: можно ли ограничиваться

указанными тремя ступенями, не совершаем ли мы при этом той

же ошибки, какую пытался преодолеть Бюлер, когда он разделял

вторую и третью ступени, не содержится ли в этом учении

дальнейшего упрощения высших форм поведения и не обязывает

123

Л.

С. ВЫГОТСКИЙ

ли нас современное состояние нашей науки говорить еще об

одной, в данном случае четвертой, ступени в развитии поведе-

ния, которая характеризует высшие формы поведения у чело-

века?

Вводя понятие третьей ступени, Бюлер утверждает, что нужно

привести к одному знаменателю как высшие формы человеческо-

го мышления, так и примитивнейшие, с которыми мы познакоми-

лись у ребенка и у шимпанзе, и что теоретически их основы

тождественны. Совершенно законная задача науки-—понять то

общее, что объединяет высшие и низшие формы, так как зерно

высших форм заключено уже в низших. Но именно приведение к

одному знаменателю высших и примитивнейших форм поведения

есть глубокая ошибка, основанная на их неадекватном изучении,

на исследовании лишь последних.

В самом деле, если в высших формах поведения мы уловим

только то, что в них тождественно с низшими, то мы сделаем

только половину дела. Мы никогда при этом не сумеем дать

адекватное описание высших форм во всем их специфическом

качестве, благодаря которому они являются тем, что они есть на

самом деле. Поэтому общий знаменатель, который Бюлер видит в

целесообразном поведении, осуществляющемся без повторных

проб над объектом, еще не раскрывает в высших формах того

самого существенного, что в них заключено.

Скажем прямо, три ступени в развитии поведения схематиче-

ски исчерпывают все разнообразие форм поведения в животном

мире; они раскрывают в человеческом поведении то тождествен-

ное,

что в нем есть с поведением животных; поэтому трехступен-

ная схема охватывает более или менее полно лишь общий ход

биологического развития поведения. Но в ней недостает самого

существенного, именно тех своеобразных форм психического

развития, которые отличают человека. И если мы хотим быть

последовательными в проведении той тенденции, которую мы

выше назвали тенденцией гуманизации психологии, если мы хотим

выделить в развитии ребенка человеческое, и только человече-

ское,

мы должны перешагнуть за границу схемы.

В самом деле, общий знаменатель предполагает, что снимается

всякая разница между своеобразными формами поведения челове-

ка и животного. За пределами схемы остается то, что человек

строит новые формы действия сперва мысленно и на бумаге,

управляет битвами по картам, работает над мысленными моделя-

ми,

иначе говоря, все то, что в поведении человека связано с

употреблением искусственных средств мышления, с социальным

развитием поведения, и в частности с употреблением знаков.

Поэтому мы должны наряду с трехступенной схемой выделять

особую, новую, надстраивающуюся над ней ступень в развитии

поведения, ступень, которую, может быть, и неправильно назы-

вать четвертой, так как она стоит несколько в ином отношении к

третьей, чем эта последняя ко второй, но, во всяком случае, было

бы правильнее, переходя от порядковых числительных к количе-

124

ИСТОРИЯ РАЗВИТИЯ ВЫСШИХ ПСИХИЧЕСКИХ ФУНКЦИЙ

ственным, говорить не о трех, но о четырех ступенях в развитии

поведения.

За этим положением скрывается немаловажный факт. Стоит

только вспомнить, сколько споров породило открытие и призна-

ние третьей ступени в развитии поведения, для того чтобы понять

огромное значение для всей перспективы генетической психологии

признания новой, четвертой по счету ступени в развитии поведе-

ния.

Как известно, признание интеллектуальных реакций особым

классом реакций вызвало возражение с двух сторон. Одни

находили излишним введение нового понятия и пытались. пока-

зать,

что интеллектуальные реакции не содержат в себе ничего

принципиально нового по сравнению с навыком, что они могут

быть полностью, до конца адекватно описаны в терминах образо-

вания условных реакций, что все поведение может быть без

остатка исчерпано при помощи двухступенной схемы, различа-

ющей врожденные и приобретенные реакции.

Сторонники этого взгляда высказывали опасение, что вместе с

признанием третьей ступени, недостаточно еще изученной и

ясной, в психологию будет снова введено метафизическое и

умозрительное понятие, что за спиной новых терминов снова

может проложить себе дорогу чисто спиритуалистическое понима-

ние,

что антропоморфическое перенесение человеческих способов

поведения на животных может снова губительно извратить всю

генетическую перспективу психологии. Заметим кстати, что опа-

сения оказались в известной части оправданными. Однако это в

наших глазах не является ни в какой степени доказательством

правоты их авторов, ибо из того положения, что всякая вещь

может служить предметом злоупотребления, не следует, что ее не

нужно употреблять.

Если сторонники рассматриваемого взгляда признавали излиш-

ним введение третьей ступени и критиковали новое понятие снизу,

со стороны биологии, то не менее ожесточенные нападки оно

встретило и сверху, со стороны субъективной психологии, кото-

рая опасалась, что с введением нового понятия будут принижены

права человеческого разума, что божественная природа человека

будет снова, как при Дарвине, поставлена в генетическую связь с

обезьяной. Психологи вюрцбургской школы, занимавшиеся иссле-

дованием мышления и рассматривавшие его как чисто духовный

акт, объявляли, что современная психология находится снова на

пути к платоновским идеям. Для этого идеалистического мышле-

ния было жесточайшим ударом открытие Келера, показавшее

корень человеческого мышления в примитивном употреблении

орудий шимпанзе.

Нам предствляется в высшей степени характерной создавша-

яся ситуация, когда открытие третьей ступени в развитии поведе-

ния вызвало ожесточенные нападки каксверху, так и снизу.

Аналогичная ситуация создается и сейчас, когда мы пытаемся

внести в психологию дальнейшие усложнения и говорить не о

125

Л.

С. ВЫГОТСКИЙ

трех, но о четырех основных ступенях в развитии поведения. Это

есть основной и принципиальный вопрос всей генетической психо-

логии, и мы заранее должны ожидать, что новая схема встретит

жесточайшее сопротивление как со стороны биологической психо-

логии, пытающейся привести к одному знаменателю мышление

человека, основанное на употреблении знаков, и примитивное

мышление шимпанзе, так и со стороны спиритуалистической

психологии, которая снова должна усмотреть в новой схеме

попытку разоблачить высшие формы поведения, представить их

как естественные и исторические образования и снова, таким

образом, посягнуть на платоновские идеи.

Мы можем видеть утешение только в том, что критика сверху

и критика снизу взаимно уничтожат друг друга, взаимно нейтра-

лизуют и то, что одним представляется как ничем не оправданное

усложнение простой и первоначальной схемы, и то, что другими

будет принято за чудовищное упрощение.

По сути дела мы признаем, что и в нашей новой попытке,

поскольку делаются только первые шаги, скорее заключена

опасность упрощения, чем. чрезвычайного усложнения. Мы,

несомненно, бессознательно и сознательно упрощаем проблему,

когда пытаемся представить ее в схематическом виде и снова

приводим к одному знаменателю все, что условно обозначаем как

высшее поведение. Несомненно, дальнейшие исследования внутри

человеческого поведения сумеют различить новые и новые эпохи

и ступени, тогда и наши попытки окажутся методологически не

законченными, они в действительности окажутся упрощением

проблемы и сведением разнородных вещей к одному общему

знаменателю. Но в настоящее время речь идет о завоевании для

науки нового понятия, речь идет о том, чтобы пробиться из

биологического пленения психологии в область исторической

человеческой психологии.

Итак, нашим исходным положением является признание новой,

четвертой ступени в развитии поведения. Мы говорили уже, что

было бы неправильным называть ее четвертой, и это имеет свои

основания. Новая ступень не надстраивается над прежними тремя

совершенно так же, как предыдущие надстроены друг над другом.

Она означает изменение самого типа и направления в развитии

поведения, она отвечает историческому типу развития человече-

ства. Правда, когда мы рассматриваем ее отношение к первым

трем ступеням, которые мы можем назвать натуральными ступе-

нями в развитии поведения, это отношение оказывается сходным

с тем, о котором мы уже говорили. И здесь мы отмечаем

своеобразную геологию в развитии генетически наличных пластов

в поведении. Подобно тому как инстинкты не уничтожены, но

сняты в условных рефлексах, или навыки продолжают существо-

вать в интеллектуальной реакции, натуральные функции продол-

жают существовать внутри культурных.

Как мы видели в результате нашего анализа, всякая высшая

форма поведения обнаруживается непосредственно как известная

126

ИСТОРИЯ РАЗВИТИЯ ВЫСШИХ ПСИХИЧЕСКИХ ФУНКЦИЙ

совокупность низших, элементарных, натуральных процессов.

Культура ничего не создает, она только использует данное

природой, видоизменяет его и ставит на службу человеку. Если

пользоваться терминами старой психологии, мы могли бы четвер-

тую ступень в развитии поведения по аналогии с интеллектом

, назвать волей, потому что именно в главе о воле старая

психология больше всего занималась исследованием тех реальных

фундаментов высших форм поведения, которые и составляют

предмет нашего исследования.

Было бы ошибкой думать, что вместе со спиритуалистически-

ми представлениями о воле должны быть выброшены и те

реальные, несомненные явления и формы поведения, которые

ложно истолковывала, а иногда и описывала старая психология. В

этом смысле Геффдинг говорил, что непроизвольная деятельность

образует основу и содержание произвольной. Воля нигде не

создает, а всегда только изменяет и выбирает. Он говорил, что

воля вмешивается в течение других психических процессов только

по тем же законам, которые присущи самим процессам. Так,

старая психология имела все основания наряду с произвольной и

непроизвольной деятельностью различать также произвольную и

непроизвольную память, произвольное и непроизвольное течение

представлений; Геффдинг также утверждал, что действие воли

при вызове соответствующих представлений не является первич-

ным. Воля, говорит он, дает первый толчок и сверлит, но когда

отверстие уже просверлено, то струя воды должна пробиться

собственной силой, и тогда нам остается только сравнивать с

искомым то, что раз создано.

На вмешательстве воли в представление основывается мышле-

ние в собственном смысле, образование понятий, суждения и

умозаключения. Но, так как эти слова чересчур многозначны, да

к тому же не дают ясного представления об основном отношении,

в котором четвертая ступень поведения стоит к остальным, мы

предпочитаем иначе назвать ту новую область развития, о

которой мы все время говорим. Пользуясь сравнением Бюлера,

мы могли бы сказать, что у нас намечается еще одна область

развития, которая, в отличие от первых трех областей, не

подчинена биологическим законам формулы отбора. Отбор пере-

стает быть в ней главным законом социального приспособления, в

этой области поведения все нейтральные формы поведения уже

социализировались. Допуская условное сравнение, мы можем

сказать, что новая область так же относится к трем остальным

областям, как процесс исторического развития человечества в

целом относится к биологической эволюции.

В предыдущих главах мы уже наметили своеобразие этой

области развития. Сейчас нам остается кратко рассмотреть сам

характер развития.

Надо сказать, что в современной психологин не усвоено самое

понятие культурного развития. До сих пор еще многие психологи

склонны рассматривать факты культурного изменения нашего

127

Л.

С. ВЫГОТСКИЙ

поведения с их натуральной стороны и представляют себе их как

факты образования навыков или как интеллектуальные реакции,

направленные на известное культурное содержание. Психологии

недостает понимания самостоятельности и специфической законо-

мерности в движении форм поведения. Между тем исследования

показывают, что структура высших форм поведения не остается

неизменной, она имеет свою внутреннюю историю, которая

включает ее во всю историю развития поведения в целом.

Культурные приемы поведения не возникают просто, как внешний

навык, они становятся неотъемлемой частью самой личности,

вкореняя в нее новые отношения и создавая совершенно новый их

строй.

Рассматривая изменения, которым подвергается новый прием

поведения, мы всякий раз можем с отчетливостью обнаружить все

признаки развития в собственном смысле слова. Это развитие,

конечно, глубоко своеобразно по сравнению с органическим

развитием. Его своеобразие до сих пор и мешало психологам

выделить эти процессы в особый тип развития, усмотреть в них

совершенно новый план в истории поведения. А. Бине столкнулся

с тем, что запоминание, основанное на знаках, приводит к

повышению функций, что мнемотехника может достигнуть боль-

ших результатов, чем самая выдающаяся натуральная память.

Обнаруженное явление Бине назвал симуляцией выдающейся

памяти. Как известно, этим он хотел выразить ту мысль, что

каждая психическая операция может быть симулирована, т. е.

заменена другими операциями, которые приводят к тем же

результатам, но совершенно иным путем.

Определение Бине едва ли можно признать счастливым. Оно

верно указывает на то, что при внешне сходных операциях по

существу одни из них симулировали другие. Если бы обозначение

Бине имело в виду только своеобразие второго типа развития

памяти, против него нельзя было бы спорить, но оно вводит в

заблуждение, заключая в себе ту мысль, что здесь имела место

симуляция, т. е. обман. Эта практическая точка зрения подсказа-

на специфическими условиями выступлений с эстрады и поэтому

склонна к обману. Она, скорее, точка зрения судебного следовате-

ля,

чем психолога. Ведь на деле, как признает и Бине, подобная

симуляция не есть обман. Каждый из нас обладает своего рода

мнемотехникой, и мнемотехника, по мнению автора, должна

преподаваться в школах наравне с умственным счетом. Не хотел же

автор сказать, что в школах должно преподаваться искусство

симуляции.

Так же мало удачным представляется нам обозначение рас-

сматриваемого типа развития как фиктивного, т. е. приводящего

только к фикции органического развития. Здесь опять верно

выражена негативная сторона дела, именно та, что при культур-

ном развитии поднятие функции на высшую ступень, повышение

ее деятельности основывается не на органическом, а на функци-

ональном развитии, т. е. на развитии самого приема.

128

ИСТОРИЯ РАЗВИТИЯ ВЫСШИХ ПСИХИЧЕСКИХ ФУНКЦИЙ

Однако и последнее название закрывает ту основную истину,

что в данном случае имеет место не фиктивное, а реальное

развитие особого типа, обладающее особыми закономерностями.

Поэтому мы предпочитаем говорить о культурном развитии

поведения в отличие от натурального, или биологического, разви-

тия.

Мы переходим сейчас к задаче выяснения генезиса культур-

ных форм поведения. Набросаем краткую схему этого процесса

развития, как она наметилась в наших экспериментальных иссле-

дованиях. Постараемся показать, что культурное развитие ребен-

ка проходит, если довериться искусственным условиям экспери-

мента, четыре основные стадии, или фазы, последовательно

сменяющие друг друга и возникающие одна из другой. Взятые в

целом, эти стадии описывают круг культурного развития какой-

либо психической функции. Данные, полученные неэксперимен-

тальным путем, вполне совпадают с намеченной схемой, прекрас-

но укладываются в ней, приобретают, распределяясь в ней, свой

смысл и свое предположительное объяснение.

Мы проследим кратко четыре стадии культурного развития

ребенка так, как они последовательно сменяют друг друга в

процессе простого эксперимента. Понятно, что выделенные фазы

в культурном развитии ребенка являются не больше чем абстрак-

тной схемой, которая должна быть заполнена конкретным содер-

жанием в последующих главах истории культурного развития

ребенка. Сейчас же мы считаем нужным остановиться на одном

основном общем вопросе, без которого невозможен переход от

абстрактной схемы к конкретной истории отдельных психических

функций.

Мы хотим сказать, что данная схема, полученная нами в

процессе экспериментального исследования, конечно, не может

считаться верно отображающей реальный процесс развития во

всей его сложности. В лучшем случае она помогает в сжатом

виде, развернув известную форму поведения как процесс, наме-

тить важнейшие моменты культурного развития и найти их

отношение друг к Другу. Но было бы величайшей ошибкой

рассматривать наше схематическое изображение, полученное на

основе искусственных условий эксперимента, как нечто большее,

чем только схему. Ибо величайшая трудность генетического

анализа заключается как раз в том, чтобы с помощью экспери-

ментально вызванных и искусственно организованных процессов

поведения проникнуть в то, как совершается реальный, естествен-

ный процесс развития.

Иначе говоря, перед генетическим исследованием всегда от-

крывается огромная задача перенесения экспериментальной схе-

мы в живую жизнь. Если эксперимент открывает нам последова-

тельность или закономерность какого-нибудь определенного рода,

мы никогда не можем ограничиться этим и должны спросить себя,

как же протекает исследуемый процесс в условиях действитель-

ной реальной жизни, что заменяет руку экспериментатора, кото-

5Л.

С. Выготский

129

Л.

С. ВЫГОТСКИЙ

рый намеренно вызвал процесс в лаборатории. Одной из важней-

ших опор при перенесении экспериментальной схемы в действи-

тельность являются данные, полученные неэкспериментальным

путем. Мы уже указывали, что видим в них серьезное подтвер-

ждение правоты нашей схемы.

Однако и это еще не все. Остается еще в реальном исследова-

нии проследить тот путь, которым возникают культурные формы

поведения. И здесь снова основное затруднение заключается в

преодолении традиционного предрассудка, тесно связанного с тем

интеллектуализмом, который до сих пор продолжает в скрытой

форме господствовать в детской психологии. Основой интеллекту-

алистического взгляда на процесс развития является предположе-

ние,

что развитие совершается по типу логической операции. На

вопрос о том, как развивается у ребенка сознательное употребле-

ние речи, интеллектуалистическая теория отвечает, что ребенок

открывает значение речи. Сложный процесс развития она старает-

ся подменить простой логической операцией, не замечая, что в

подобном подходе содержится огромная трудность, потому что он

предполагает данным то, что требует объяснения.

Мы пытались показать несостоятельность подобной точки

зрения на примере развития речи. И в самом деле, нельзя найти

более разительный пример того, что культурное развитие не

является простой логической операцией.

Мы не склонны вовсе отрицать того, что в процессе культур-

ного развития огромную роль играют интеллектуальность, мышле-

ние,

изобретение и открытие в собственном смысле этого слова.

Но задача генетического исследования — не объяснение возникно-

вения новых форм поведения при помощи открытия, а, наоборот,

генетический показ возникновения самого этого развития, того,

какую роль мы должны приписать ему в процессе поведения

ребенка, какие другие факторы обусловливают его проявления и

действия.

Роль интеллекта в развитии легче всего пояснить, если указать

на другой предрассудок, так же прочно укоренившийся в психоло-

гии, как и первый. Если Штерн пытается объяснить развитие речи

ребенка как открытие, то современная рефлексология хочет

представить этот процесс исключительно как процесс выработки

навыка, не указывая на то, что же выделяет речь из остальной

массы навыков. Само собой разумеется, что процесс речевого

развития включает в себя развитие двигательного навыка и что

вся закономерность, присущая образованию простого условного

рефлекса, несомненно, может быть обнаружена и в развитии

речи. Но это только значит, что в речи обнаруживаются ее

натуральные, природные функции и что мы все так же далеки от

адекватного описания самого процесса.

Таким образом, мы должны преодолеть как интеллектуалиста-

ческий взгляд, выводящий культуру из деятельности человеческо-

го интеллекта, так и механистический взгляд, рассматривающий

высшую форму поведения исключительно с точки зрения его

130

ИСТОРИЯ РАЗВИТИЯ ВЫСШИХ ПСИХИЧЕСКИХ ФУНКЦИЙ

исполнительного механизма. Преодоление одной и другой ошибки

приводит нас непосредственно к тому, что мы можем условно

назвать естественной историей знаков. Естественная история

знаков указывает нам, что культурные формы поведения имеют

естественные корни в натуральных формах, что они тысячью

нитей связаны с ними, что они возникают не иначе, как на основе

этих последних. Там, где исследователи видели до сих пор либо

простое открытие, либо простой процесс образования навыка,

реальное исследование обнаруживает сложный процесс развития.

Мы хотели бы выдвинуть в первую очередь значение одного из

основных путей культурного развития ребенка, который могли бы

назвать общепринятым словом ?у подражание. Может показаться,

что,

говоря о подражании как об одном из основных путей

культурного развития ребенка, мы снова возвращаемся к тем

предрассудкам, о которых только что говорили. Подражание,

может сказать сторонник теории навыков, конечно, и есть

механическое перенесение от одной уже выработанной формы

поведения к другой, это и есть процесс образования навыка, а он

хорошо знаком нам по развитию животных. Против такого

взгляда мы могли бы указать на перелом, который происходит в

современной психологии подражания.

Действительно, и самый процесс подражания психология до

последнего времени представляет себе чисто интеллектуалистиче-

ски.

На деле оказывается, что. процессы подражания гораздо

более сложные, чем это представляется с первого взгляда. Так,

оказывается, что способность к подражанию строго ограничена у

различных животных и людей, причем мы могли бы, суммируя

новые положения психологии в этой области, сказать:^ круг

доступного подражания совпадает с кругом собственных воз-

можностей развития животного.

Например, давно уже указывалось, что нельзя объяснить

развитие речи у ребенка тем, что он подражает взрослым. Ведь и

животное слыщит звуки человеческого голоса, при известном

устройстве голосового аппарата оно может подражать ему, но все

мы знаем из опыта над домашними животными, как ограничен

круг их подражания человеку. Собака, наиболее одомашненное

животное, с почти безграничными возможностями дрессировки,

ни в чем не перенимает приема человеческого поведения, и ни

один из исследователей еще не установил, чтобы здесь было

возможно какое-либо подражание, кроме инстинктивного.

Мы должны снова оговориться: мы не хотим сказать, что

подражание не играет решающей роли в развитии детской речи.

Мы хотим как раз сказать обратное: подражание есть один из

основных путей в культурном развитии ребенка вообще. Но мы

хотим только отметить, что подражанием нельзя объяснить

развитие речи и что оно само нуждается в объяснении. Келер,

рассматривая упреки, которые могут быть сделаны против допу-

щения разумного поведения обезьяны, останавливается специаль-

но на вопросе о подражании. Возникает вопрос: не мог ли

131