Вильковский М.Б. Социология архитектуры

Подождите немного. Документ загружается.

415

как фрагмент несуществующего еще «марсианского»

контекста. Полный разрыв с прошлым демонстрировал

ориентацию на будущее. Отсюда постоянная ориента-

ция на замыслы, превышающие технические возмож-

ности эпохи (например, двухэтажные улицы у Леонардо

да Винчи).

Архитектура по своей природе связана и с утопи-

ей, и с историей. Эти две образующие человеческой

культуры и составляют ее контекст, взятый в наиболее

общем плане.

В определенном смысле элемент утопии всегда

присущ архитектуре, поскольку созданный руками чело-

века мир всегда моделирует его представление об иде-

альном универсуме. И замена утопии будущего утопией

прошлого мало что меняет по существу. Торопливые ре-

ставрации, ориентированные на ностальгию туристов

по прошлому, известному им из театральных декораций,

не могут заменить органического контекста. У русских

старообрядцев есть поговорка: «Церковь не в бревнах,

а в ребрах», традиция не в стилизованных орнаменталь-

ных деталях, а в непрерывности культуры. Город, как це-

лостный культурный организм, имеет свое лицо. На про-

тяжении веков здания неизбежно сменяют друг друга.

Сохраняется выраженный в архитектуре «дух», т.е. си-

стема архитектурного символизма. Определить приро-

ду этой исторической семиотики труднее, чем стилизо-

вать архаические детали.

Если взять старый Петербург, то культурный облик

города – военной столицы, города-утопии, долженству-

ющего демонстрировать мощь государственного разума

и его победу над стихийными силами природы – будет

выражен в мифе борьбы камня и воды, тверди и хляби

(вода, болото), воли и сопротивления.

Миф этот получил четкую архитектурную реа-

лизацию в пространственной семиотике «северной

ЮРИЙ ЛОТМАН.

АРХИТЕКТУРА

В КОНТЕКСТЕ КУЛЬТУРЫ

416

Пальмиры». Пространственная семиотика всегда име-

ет векторный характер. Она направленна. В частности,

типологическим ее признаком будет направление взгля-

да, точка зрения некоторого идеального наблюдателя,

отождествляемого как бы с самим городом. Показатель-

но, что большинство идеальных планов городов-утопий

эпохи Ренессанса и последующих создают город, на ко-

торый смотрят извне и сверху как на модель. Средне-

вековые города-крепости с циркульным построением

создавались с учетом взгляда из центральной крепости

(позже это начало ассоциироваться с удобством артил-

лерийского прострела улиц). Точкой зрения на Париж

Людовика XIV была постель короля в зале Версаля, с ко-

торой он лучом своего взгляда озарял столицу.

Точка зрения (вектор пространственной ориента-

ции) Петербурга – взгляд идущего по середине улицы

пешехода (марширующего солдата). Прежде всего это

открытая прямая перспектива (в XVIII в. проспекты

так и назывались «перспективами»; «Невская перспек-

тива» упиралась в Неву). Пространство направленно.

Оно ограничено с боков черными массами домов и вы-

светлено с двух сторон светом белой ночи. Характерен

в этом отношении нынешний Кировский проспект

на Петроградской стороне. Он застроен особняками

и доходными домами в стиле «модерн» и, казалось бы,

должен быть совершенно чужд классическому духу Пе-

тербурга. Однако проспект протянулся точно с востока

на запад, и во время белых ночей на одном из концов его

всегда горит заря, придавая улице космическую распах-

нутость (прежнее название проспекта «улица Красных

зорь»). Проспект вписывается в контекст города. Той же

точкой зрения определяется то, что здания смотрятся

в профиль. Это – опять-таки в соединении со специфи-

ческим «петербургским» освещением – делает силуэт

господствующим символическим элементом петер-

ПРИЛОЖЕНИЯ

417

бургского дома. Одновременно возрастает символизм

решеток, балконов, портиков в профильном ракурсе

(профильный ракурс сказывается и в том, что дориче-

ская колонна выглядит гораздо более «петербургской»,

чем ионическая). Не случайно символами Петербурга

были каменная река Невского проспекта и влажная ули-

ца Невы. Если Москва вся стремится к общему центру –

Кремлю – центру центров над частными центрами при-

ходских церквей, то Петербург весь устремлен из себя,

он – дорога, «окно в Европу».

Введение вертикалей, требующих взгляда снизу

вверх, противоречит петербургскому контексту. Это

подтверждается тем, что редкие исключения – соборная

башня на Инженерном замке – не рассчитаны на взгляд,

направленный от подножия здания вертикально вверх:

ни к одному из них нельзя было подойти вплотную, так

как охрана останавливала пешехода на почтительном

расстоянии. На Петропавловскую крепость и Адмирал-

тейство надо было смотреть из-за Невы или с Невской

перспективы. Для того, чтобы увидеть обе ростральные

башни одновременно и оценить их симметрию, надо

находиться на воде, т.е. на палубе корабля. Простран-

ственная ориентация старой Москвы совпадала со взгля-

дом пешехода, идущего по изгибам переулков. Церкви

и особняки поворачивались перед его взором, как на те-

атральном круге. Не очерченный силуэт, а игра плоско-

стей. Петербургское пространство, как театральная

декорация, не имеет оборотной стороны, московское

не имеет главного фасада. Расширение и выпрямление

московских улиц уничтожило эту пространственную

игру. Контекст («дух») города – это, прежде всего, его

общая структура.

Конечно, пространство задает наиболее глубин-

ный, но не единственный, параметр городского контек-

ста. Реальные здания, если они приобретают характер

ЮРИЙ ЛОТМАН.

АРХИТЕКТУРА

В КОНТЕКСТЕ КУЛЬТУРЫ

418

символов, также становятся его элементами. Следует,

однако, иметь в виду, что здесь важна именно символиче-

ская функция. Это позволяет постройкам различных ве-

ков и эпох входить в единый контекст на равных правах.

Контекст не монолитен – внутри себя он также прони-

зан диалогами. Разновременные и порой создающиеся

в весьма отдаленные эпохи здания образуют в культур-

ном функционировании единства. Разновременность

создает разнообразие, а устойчивость семиотических

архетипов и набора культурных функций обеспечивает

единство. В таком случае ансамбль складывается орга-

нически, не в результате замысла какого-либо строите-

ля, а как реализация спонтанных тенденций культуры.

Подобно тому, как очертания тела организма, контуры,

до которых ему предстоит развиться, заложены в гене-

тической программе, в структурообразующих элемен-

тах культуры заключены границы ее «полноты». Любое

архитектурное сооружение имеет тенденцию «дора-

сти» до ансамбля. В результате здание как историко-

культурная реальность никогда не было точным повто-

рением здания-замысла и здания-чертежа. Большинство

исторических храмов Западной Европы представляют

собой историю в камне: сквозь готику проглядывает ро-

манская основа, а на все это наложен пласт барокко. Тем

более проявляется тенденция к разнообразию в окру-

жающей застройке. И конечно, разновременность – это

лишь одна сторона дела.

Другая – функциональная неоднородность: мону-

ментальные, культовые, сакральные, государственные

здания воздвигались принципиально иначе, чем служеб-

ные, жилые, несакрализованные здания, окружающие

их. И это – прямое следствие распределения на аксиоло-

гической шкале культуры. Вместе с тем функционально

неоднородные элементы ансамбля со своей стороны мо-

гут также рассматриваться как «ансамблевые» построе-

ПРИЛОЖЕНИЯ

419

ния и в этом отношении оказываются изоморфными

целому.

Архитектурное пространство семиотично. Но се-

миотическое пространство не может быть однородным:

структурно-функциональная неоднородность состав-

ляет сущность его природы. Из этого вытекает, что

архитектурное пространство – всегда ансамбль. Ан-

самбль – это органическое целое, в котором разнообраз-

ные и самодостаточные единицы выступают в качестве

элементов некоего единства более высокого порядка:

оставаясь целым, делаются частями; оставаясь разными,

делаются сходными.

Дом (жилой) и храм в определенном отношении

противостоят друг другу как профаническое сакрально-

му. Противопоставление их с точки зрения культурной

функции очевидно и не требует дальнейших рассужде-

ний. Существеннее отметить общность: семиотиче-

ская функция каждого из них ступенчата и нарастает

по мере приближения к месту высшего ее проявления

(семиотическому центру). Так, святость возрастает

по мере движения от входа к алтарю. Соответственно,

градуально располагаются лица, допущенные в то или

иное пространство, и действия, в нем совершаемые.

Такая же градуальность свойственна и жилому помеще-

нию. Такие названия как «красный» и «черный» угол

в крестьянской избе или «черная лестница» в жилом

доме XVIII–XIX веков наглядно об этом свидетельству-

ют. Функция жилого помещения – не святость, а безо-

пасность, хотя эти две функции могут взаимно перекре-

щиваться: храм становится убежищем, местом, где ищут

защиты, а в доме выделяется «святое пространство»

(очаг, «красный угол», защитная от нечистой силы роль

порога, стен и пр.). Последнее обстоятельство не так

важно, если не углубляться в мир архаических культур.

Для нас сейчас существенно, что и в нашем, современ-

ЮРИЙ ЛОТМАН.

АРХИТЕКТУРА

В КОНТЕКСТЕ КУЛЬТУРЫ

ном смысле в пределах современной культуры жилое

пространство градуировано: оно должно включать свое

«святая святых», внутренний мир внутреннего мира

(«сердце сердца», по Шекспиру).

Культурно, и в том числе архитектурно, осваивае-

мое человеком пространство – активный элемент че-

ловеческого сознания. Сознание – и индивидуальное,

и коллективное (культура) – пространственно. Оно раз-

вивается в пространстве и мыслит его категориями.

Оторванное от создаваемой человеческой семиосфе-

ры (в которую входит и созданный культурой пейзаж),

мышление просто не существует. И архитектура должна

оцениваться в рамках культурной деятельности челове-

ка. А культура как механизм выработки информации, ин-

формационный генератор, существует в непременном

условии столкновения и взаимного напряжения различ-

ных семиотических полей.

ПРИЛОЖЕНИЯ

421

С.О. ХАН-МАГОМЕДОВ

100 ШЕДЕВРОВ СОВЕТСКОГО

АРХИТЕКТУРНОГО АВАНГАРДА

Хан-Магомедов С.О. Сто шедевров советского

архитектурного авангарда: билингва. –

М.: Едиториал УРСС, 2005.

Подробнее: Хан-Магомедов С.О. Архитектура

советского авангарда: в 2-х кн.: Кн. 2:

Социальные проблемы. – М.: Стройиздат, 2001.

СОЦИАЛЬНЫЙ ЭКСПЕРИМЕНТ

И АРХИТЕКТУРА АВАНГАРДА

Социальные эксперименты советских архитекто-

ров 1920-х годов привлекают не меньший интерес, чем

их формально-эстетические поиски и находки. Но если

сейчас всем очевидно, что стиле- и формообразующие

заготовки архитектуры советского авангарда содержат

творческие потенции, которые в качестве импульсов

могут быть использованы для развития и совершен-

ствования художественно-композиционной системы

средств и приемов выразительности современного сти-

ля, то социально-типологические разработки тех лет

находятся в более сложном отношении с современной

действительностью.

По поводу социально-типологических эксперимен-

тов 1920-х годов (прежде всего по проблемам социали-

стического расселения и перестройки быта) существуют

различные точки зрения. Крайние из них – это, с одной

С.О. ХАН-МАГОМЕДОВ.

100 ШЕДЕВРОВ СОВЕТСКОГО

АРХИТЕКТУРНОГО АВАНГАРДА

422

стороны, признание поисковых проектов творческим

предвидением перспектив нового общества, а с другой –

оценка этих проектов как заведомо ошибочных и не свя-

занных не только с будущим, но и с социальным заказом

своего времени.

А между тем мы имеем огромный, еще не доста-

точно изученный массив поисковых проектов, в кото-

рых не только провозглашались идеи предметно-про-

странственной и объемно-планировочной организации

жизни нового общества, но и на высоком профессио-

нальном уровне были разработаны конкретные, прин-

ципиально новые в социальном отношении типы посе-

лений, жилых и общественных зданий, в которых, как

тогда считалось, и должна была протекать жизнь нового

общества.

Возникает естественный вопрос: если многие

из этих экспериментальных проектов (в том числе

и осуществленные) мы сейчас с очевидностью относим

к заведомо неперспективным, то как могло произойти

массовое увлечение советских архитекторов их разра-

боткой в 1920-е годы? Что это было – всеобщее профес-

сиональное заблуждение наших архитекторов, так ска-

зать, факт биографии только советской архитектуры,

или все-таки архитекторы выполняли в те годы социаль-

ный заказ нового общества, которое само находилось

в процессе бурного развития и интенсивных поисков

модели социализма?

Анализ поисковых проектов с учетом проблемной

социально-психо логической ситуации 1920-х годов по-

казывает, что архитекторы не могут и не должны брать

на себя единоличную ответственность за концептуально-

содержательную сторону своих проектных экспери-

ментов; во многом (а нередко, и в подавляющем боль-

шинстве) сама общая функционально-типо логическая

направленность проектных поисков была вызвана или

ПРИЛОЖЕНИЯ

423

конкретным социальным заказом, или провоцировалась

социально-психологическим климатом той эпохи.

Мощный импульс радикальным проектным экс-

периментам был дан в самые первые годы советской

власти, когда в условиях военного коммунизма была

сделана попытка внедрить в жизнь ортодоксальную мо-

дель социализма. Эта модель была затем резко транс-

формирована в годы нэпа, который, однако, воспри-

нимался тогда многими как «временное отступление»,

а ортодоксальная модель продолжала рассматриваться

как путеводная звезда, вынужденно отодвинувшаяся

в будущее, для которого необходимо разрабатывать про-

ектные заготовки. В конце 1920-х годов отказ от нэпа

был воспринят многими как возврат к ортодоксальной

модели социализма, что вызвало на рубеже 20–30-х го-

дов ХХ века новую (и последнюю) волну интенсивных

функционально-типологических экспериментов.

Эти проектные эксперименты велись в ситуации

массового энтузиазма, охватившего строителей перво-

го в мире социалистического государства в годы первой

пятилетки. Энтузиазм в те годы был действительно все-

общим. Он особенно захватил рабочую и учащуюся мо-

лодежь, которая видела в стремительно сооружавшихся

промышленных гигантах реальные ростки социализма.

Строители нового общества, завороженные офици-

альными сводками о небывалых темпах развития эко-

номики страны, готовы были на временные (как тогда

казалось) жертвы во имя светлого будущего. Всеобщий

энтузиазм в годы первой пятилетки – это не выдумка

пропагандистов и журналистов. Все это действительно

было. К середине 1930-х годов энтузиазм стал выдыхать-

ся, но на рубеже 20–30-х волна энтузиазма была столь

высокой, что ее было «видно» и из-за рубежа. Строить

социализм к нам ехали тогда энтузиасты других стран,

в том числе архитекторы (Э. Май, X. Майер и др.), кото-

С.О. ХАН-МАГОМЕДОВ.

100 ШЕДЕВРОВ СОВЕТСКОГО

АРХИТЕКТУРНОГО АВАНГАРДА

424

рые с увлечением проектировали соцгорода при строя-

щихся промышленных гигантах.

Вот в таких социально-психологических условиях

вели проектные эксперименты наши архитекторы даже

на завершающей стадии развития советского архитек-

турного авангарда.

Сейчас, в перспективе времени, оценивая в це-

лом социально-типологические эксперименты 1920-х

годов, мы видим, что многое в них имеет качества уто-

пий. И это не случайно. Сама ортодоксальная модель

социализма, как выяснилось сейчас, в конце XX века,

содержала в себе утопические элементы. Но в 1920-е

годы о нереальности (или утопизме) многих элементов

марксистской модели социализма еще не было ничего

известно, да и не могло быть известно, так как выяви-

лось это много позднее, уже в наши дни, когда стали под-

водить итоги функционирования в разных странах ре-

ального социализма. Нельзя забывать, что именно наша

страна, игравшая роль первопроходца во всемирно-

историческом процессе формирования нового социа-

листического общества, как бы поставила эксперимент

на себе, проверяя жизнеспособность тех или иных эле-

ментов ортодоксальной модели социализма.

При разработке поисковых архитектурных про-

ектов невозможно было опираться лишь на общие

представления о социализме. Архитектурный проект,

особенно детально разработанный, требует не толь-

ко конкретизации общих социально-экономических

структур, но и детального знания о социально-функ-

циональных процессах быта. В 1920-е годы отсутство-

вавшая в работах основоположников марксизма кон-

кретизация и детализация жизни будущего общества

при разработке поисковых проектов в значительной

степени дополнялась использованием тех или иных

предложений из работ авторов социальных утопий,

ПРИЛОЖЕНИЯ