излишеств (demasias), они были беднейшими, ибо у них ни в чем не было избытка;
настолько, что8[286]8отец учитель Акоста, рассказывая о Перу, коротко и сжато
говорит то же самое, о чем мы говорили столь многословно. В конце пятнадцатой
главы шестой книги он говорит следующие слова: «В должное время они стригли скот
и каждому давали [шерсть] для пряжи и изготовления одежды для себя, детей и
жены, и практиковались посещения, чтобы [узнать], выполнили ли они это, а
ослушавшихся наказывали. Избыток шерсти они оставляли в хранилищах; и такими
переполненными шерстью и другими вещами, необходимыми для человеческой
жизни, нашли их испанцы, когда пришли на [эту землю]. Нет ни одного разумного
человека, который не восхищался бы столь благородным и предусмотрительным
правлением, ибо, не будучи ни монахами, ни христианами, индейцы на свой манер
исполняли ту столь высокую заповедь (perfeccion) не иметь собственность и
обеспечивать всем необходимым и содержать с таким старанием религиозные дома и
дома своего короля и господина». На этом заканчивается та пятнадцатая глава,
которая называется: «Имущество инки и подать».
В следующей главе, рассказывая о службах индейцев, в которой он затрагивает
многие дела, о которых мы уже сказали и еще скажем дальше, он дословно говорит
следующее: «Еще одним искусством владели индейцы Перу, каковым являлось
обучение каждого из них с детского возраста всем службам, в которых мог нуждаться
человек для человеческой жизни. Ибо среди них не было знаменитых мастеровых, как
это водится у нас, — портных, и сапожников, и ткачей, а все то, в чем они нуждались
для себя и для дома, они все обучались [делать] сами и сами всем обеспечивали себя.
Все они умели ткать и изготовлять свои одежды; и, таким образом, инка, обеспечивая
их шерстью, давал им одежду. Все они умели обрабатывать и возделывать землю без
найма посторонних рабочих. Все они строили себе свои дома, а женщины умели и
знали больше, чем все остальные; они не пребывали в праздности, а проявляли много
заботы, прислуживая своим мужьям. Другие службы, которые не являлись простым и
обычным делом человеческой жизни, имели своих специальных мастеровых,
каковыми были чеканщики серебра, и художники, и гончары, и лодочники, и счетчики,
и музыканты, и в самих службах по ткачеству и строительным работам имелись
мастера для первоклассных работ (obra prima), которыми пользовались господа.
Однако простой народ, как было сказано, сам по себе делал то, в чем нуждался его
дом, без того, чтобы один оплачивал бы другому этот [труд], и по сей день дело
обстоит так же; таким образом, никто из них не нуждался в ком-либо другом в делах
своего дома и своих личных делах, т. е. в [изготовлении] обуви и одежды, и в
строительстве дома, и в посеве и уборке урожая, и в изготовлении инструментов и
орудий труда, необходимых для этого. И, таким образом, индейцы повторяют
институты древних монахов, как об этом повествуют жития [святых] отцов. Это
правда, они — люди мало завистливые и мало прихотливые и удовлетворяются весьма
малым;8[287]8действительно, если бы такое свое поведение в жизни они выбрали бы
для себя сами и оно не было бы [порождено] обычаями и природой, мы сказали бы,
что их жизнь отмечена великим совершенством и не нуждается в глубоком
приготовлении, чтобы воспринять учение святого Евангелия, которому так
ненавистны тщеславие, и алчность, и изнеженность. Но проповедники не во всех
случаях в своих поступках дают пример того, что они проповедуют индейцам.
Немного ниже он говорит: «Было ненарушимым законом для каждого [индейца] не
изменять одежду и обычаи своей провинции, хотя бы он и переехал в другую
[провинцию];8
:
8инка считал это крайне важным для хорошего правления, и так оно
остается сегодня, хотя уже нет той заботы, как было прежде». Досюда [слова] отца
учителя Акосты. Индейцев очень удивляло, что испанцы каждый год меняли свою
одежду, и они приписывали это [их] тщеславию, самомнению и порочности.
Обычай не просить милостыню все еще сохранялся в мои времена, т. е. до года
тысяча пятьсот шестидесятого, когда я выехал из Перу; сколько я не ездил по стране,
я не видел ни одного индейца, ни одной индианки, которые бы ее просили; я знал
только одну старуху в Коско, которая называла себя Исабель, она просила
милостыню, но делала это скорее ради того, чтобы, перебираясь из дома в дом,
болтать всякие непристойности, как цыганки, нежели из-за нужды. Индейцы и
индианки ругали ее, а ругая, плевали на землю, что у них считалось знаком
порицания и отвращения, и, наконец, старуха просила не у индейцев, а у испанцев, а,
поскольку тогда на моей земле еще не было отчеканенных монет, они давали ей в