«Евангелие моральной честности» оказало английскому характеру такую услугу, игнорировать
которую могут только фанатики; поэтому мы обязаны тиллотсонианизму тем, что англичанин всюду,
куда бы он ни попал, несет с собой чувство долга. Хотя тиллотсонианизм во многом не соответствует
христианскому Евангелию, тем не менее он еще господствует как наша истинная национальная
религия если не на кафедрах английской церкви, то по крайней мере в сознании английских мужчин и
женщин.
В первые годы царствования Георга III священник поднимается по социальной и культурной лестнице,
живя уже в равных условиях с мелкопоместным дворянством (джентри), чего никогда прежде не было.
Но его общение с массой прихожан не стало от этого более тесным. Его проповеди, весьма тщательно
составленные, зачитывались с кафедры, как литературные упражнения, имеющие в виду удовлетворить
вкус элегантных молодых людей, сидевших на высоких скамейках вокруг дремлющего сквайра, но эти
проповеди были слишком абстрактны и безличны, чтобы затронуть чувства терпеливой деревенской
публики, заполнявшей середину церкви. А в новых промышленных и горнорудных районах население
было вообще лишено возможности слушать богослужение англиканской церкви, устаревшая география
которой редко приводилась в соответствие с современными требованиями путем создания новых
церковных приходов. Религиозная миссия в этих районах выпала на долю Уэсли.
Вполне естественно, что в аристократический, нерефор-
i Зак. 2864
385
мированный, индивидуалистический, «классический» век в Англии существовала церковь, обладавшая
такими же достоинствами и недостатками, как и другие привилегированные учреждения страны.
Каждый священник мог поступать совершенно свободно, согласно своей собственной точке зрения,
как бы эксцентрично это ни выглядело. Он мог обладать игривым умом, он мог даже, если был так
дурно воспитан, быть «методистом», подобно опасному другу Каупера Джону Ньютону или Берриджу
Эвертонскому, проповеди которого причиняли прихожанам его собственного и соседних приходов
буквально физические страдания. Чаще же священник был «типичным англичанином», добрым,
чувствительным, умеренно благочестивым. Это была церковь, известная ученостью, культурой и
свободой. Правда, епископский авторитет и общественное мнение все же оказывали на духовенство
некоторое давление, чтобы заставить священников проявлять больше усердия, чем они этого хотели.
Бенефиций, подобно месту депутата парламента или положению члена колледжа, рассматривался как
«часть патроната», которая присуждалась как милость и которой пользовались как привилегией.
Весьма характерно для этого века, что Гиббон в своей «Автобиографии», высказывает мимоходом
сожаление о том, что «не избрал прибыльной профессии юриста или торговца, не попытал счастья на
гражданской службе или в рискованных путешествиях в Индию и не прельстился даже сытной и
спокойной жизнью церковника». Церковная история, написанная архидиаконом Гиббоном, была бы
столь же ученой и многотомной, но волей-неволей была бы более приличной и с более тонкой
иронией, чем действительный шедевр Эдуарда Гиббона, эсквайра.
Социальная пропасть между богатым и бедным духовенством была еще почти так же широка, как и во
времена средневековья. Но число более состоятельных священников возросло; так как теперь в это
число входили не только прелаты и плюралисты*, но и та часть приходского духовенства, которая
происходила из знатных фамилий, имела свя-
* Плюралист — священник, обслуживающий одновременно несколько приходов. — Прим. перев.
386
зи, жила в пасторском доме и исполняла свои обязанности. Увеличение ценности десятины и
доходности церковного участка земли, связанное с усовершенствованием методов земледелия,
способствовало росту числа состоятельных священников. В царствование королевы Анны из 10 тысяч
приходов 5597 приносили меньше 50 фунтов стерлингов годового дохода, а сто лет спустя только 4
тысячи приходов давали меньше 150 фунтов стерлингов в год. В течение XVIII века сельские
джентльмены все больше склонялись к мысли, что церковные приходы являются вполне достойным
местом для их младших сыновей. Идеальным порядком, прочно установившимся ко времени Джейн
Остин, как знают ее читатели, является такой порядок, при котором хороший пасторский дом, с окнами
в виде фонаря, построен в прекрасном месте, за милю от дома владельца манора, и его занимали сын
или зять сквайра. Семейная группа держалась, таким, образом, вместе, и религиозные потребности
деревни обслуживались джентльменом, образованным и изысканным, хотя, может быть, и не очень
усердным, так как только после начала XIX века священник-джентльмен стал «серьезным», то есть
евангелистом.
Но половина приходов Англии не была обеспечена настолько, чтобы содержать сына сквайра.
Существовала еще большая группа бедных священников, хотя и не столь многочисленная, как в дни
Чосера или Карла II, когда Ичард писал свои «Причины и поводы для презрения к духовенству», из
которых главными были их бедность и низкое происхождение. Но даже в царствование Георга III были