Toronto Slavic Annual No 1, 2003

Подождите немного. Документ загружается.

Кто они эти люди в черных плащах?

269

что мы говорим об одном и том же пространстве. Как же оно структуриро

вано? Это важно знать, если мы хотим нащупать некие новые тенденции.

Бронзовый век кончился прежде всего потому, что перестали действо

вать его эстетические, и что, пожалуй, самое важное, человеческие прави

ла: изменились формы и нормы конформизма и нонконформизма, иначе

локализованы поля, где подвергают пробе на инновационность.

Чрезвычайно сложно провести границы между поколениями. Так было

всегда: в Золотой век не вписывался Тютчев, издавший первую книгу на

шестом десятке, явно не к одному литературному поколению принадлежат

ровесники Бродский и Пригов, и, наоборот, мы знаем немало примеров

рано дебютировавших и так и оставшихся исторически в годах своего де

бюта или изза ранней смерти (Дмитрий Веневитинов, Михаил Лермон

тов, Иван Коневской, Божидар, Павел Васильев), или изза позднейшего

поэтического бесплодия, или смены самопрезентации (Александр Восто

ков, Сергей Городецкий, Рюрик Ивнев).

Обычно границей нового поколения в литературе служит какоето важ

ное событие, объединяющее или, напротив, не объединяющее социально

вменяемое большинство.

Так Золотой век поделило участие в войне 1812 года, Серебряный — две

революции, 1905 и 1917 (поэтому поколений оказалось три), а Бронзовый

век, отчетливо делится на два поколения: условно говоря, поколение Брод

ского (родившиеся до войны) и поколение Кривулина (родившиеся в кон

це или после войны).

Но как трудно установить нижнюю границу Серебряного века (Ходын

ка?) и тем более год рождения, могущий стать terminus ante quem aut

postquem, так проблемой является верхняя граница века Бронзового.

Не будем вдаваться в сугубую, и от этого несколько комичную, детализа

цию, тем более, что эта граница вынужденно будет отбрасывать в прошлое

близких знакомых

. Ясно одно: новое поколение, не имевшее опыта лите

ратурного бытования в советских условиях, к этому веку уже не принадле

жит, хотя, может быть, само, в какойто части и ощущает себя или хотело

бы себя ощущать его частью (о чем свидетельствует тот же сайт www.va

vilon.ru)

Из той сотни поэтов, которую мы описали в начале нашей статьи, при

мерно половина пришла в литературу после исчезновения оппозиции го

сиздат/самиздат. Они, собственно, и должны быть предметом нашего раз

говора.

Первое, что поражает в этом поколении (и чем моложе автор, тем от

четливее явление), это вопиющий социальный конформизм, борьба с ко

торым была едва ли не главной лейттемой Бронзового века от «Я выбираю

свободу» и «Я входил вместо дикого зверя в клетку» и до пофигистского

«А работать мы не хотим никак // На зарплату нам не купить коньяк». Ко

270

Сергей Завьялов

нечно, риторика власти, особенно в начале 1990х годов пыталась пред

ставить очередной политический режим сбывшейся вековой мечтой мно

гострадального народа, но такой солидаризации с насаждаемым образом

жизни, его ценностями и эстетическим антуражем не знали никакие ком

сомольские двадцатые, а коекому в ангажированности позавидовал бы сам

Демьян Бедный.

Разделение с толпой, говоря словами персонажа школьной программы,

«общих мнений и страстей», несет, порой, квазифилософскую маскировку:

то под постмодернистскую деконструкцию репрессивного канона, требу

ющую безоценочного отношения к, так сказать, «низкой», «массовой» ли

тературе, то под реабилитацию долго изгонявшейся из русской литерату

ры «телесности». Однако, шоу и карнавал, а также порнология и эксплуата

ция сексуального инстинкта — разные вещи.

Особенно отвратительна солидаризация со стилем жизни новых ее хо

зяев (прецедентов в предыдущей литературе — немного, один из вопию

щих — «Жена» Сельвинского, разъезжающая на персональном авто «сквозь

штрафы напролом» по Москве 1937 года, — стихи, достойные пера Тиня

кова

)

Сегодня авторы почестнее, как Кирилл Медведев, признаются в этом

сами:

у меня такое ощущение

что я состою сейчас

на службе у буржуазии

(Всё плохо, 2002)

Сергею Тимофееву даже удается достаточно убедительно рассказать о

мире такого человека

Тебе снится метро

ты перескакиваешь со станции на станцию,

чтобы выйти там, где лучшие магазины, лучшие

клубы, лучшая музыка.

(«96/97», 2000)

Фотограф рассказывает, как он любит ездить

на машине, сам такой длинноволосый, переговариваться

по мобильнику и видеть удивленные взгляды сидящих

в соседних машинах коротко стриженых бизнесменов.

(«96/97», 2000)

Конечно, простаков, воспевающих a la Северянин, да еще всерьез, пре

лести буржуазного комфорта и потребления, среди поэтов, круг которых

мы в начале обрисовали, не встречается, но ведь и советские поэты, во

всяком случае, начиная с середины 50х годов, не так уж часто напрямую

клялись в верности партии и ее вождям, мало того, прямолинейное сло

вословие в духе Софронова и Грибачева в последние 30 лет существования

Кто они эти люди в черных плащах?

271

советской литературы воспринимались как маргинальность, как неуме

лость, чуть ли не как провокация

. Это все равно, что представить себе

стихи какогонибудь помещика, воспевающего выгодную продажу дворо

вых, но в томто все и дело, что каждый, кто жил тогда, безошибочно уга

дывал «советскость» или, наоборот «несоветскость» интонации, даже если

речь шла, как у Щипачева, о ступнях и лодыжках. Поэтому прежде всего

нужно смотреть на интонацию и на оговорки:

Жена бюджетника так вяло

дала, что лучше б не давала

(Александр Беляков. Книга стихотворений, 2001)

Мне так хотелось, чтоб меня

вы прокатили на машине

……………………………

не потому что денег жалко

(хотя, конечно, очень жалко),

а потому что нету сил.

(Дмитрий Воденников. Holiday, 1999)

Ты спрячь меня, как доллары — в кармане

(Дмитрий Воденников. Мужчины тоже

могут имитировать оргазм, 2002)

чудоптичка с мобильником, походкой непостижимой

ты вошла в мою жизнь…

(Иван Волков. Продолжение, 2003)

что там у Тани не представляю

патефон — это вряд ли

обычный набор

мебели из ИКЕИ

журнал «Афиша» на кресле

из музыки — Богушевская

ну в лучшем

несчастном случае

Кортнев

(Станислав Львовский. Три месяца второго года, 2002)

Второй по значению мировоззренческой чертой, характеризующей совре

менный конформизм, выступает эйджизм. Он тоже не кричит впрямую, по

платоновски, что всех граждан Государства старше определенных лет лучше

было бы уничтожить

(Я слышал, как одна юная и почеловечески на ред

кость порядочная и сердечная поэтесса всерьез заявляла: «Бедные должны

умереть»), но, люди старше тридцати годятся лишь в литературные персона

жи, причем, в персонажи, наделенные отрицательными чертами, а, поскольку

авторов из всего спектра человеческих взаимоотношений и проблем интере

суют лишь сексуальные, то это черты различных видов грязного разврата. Как

правило, эйджизм прорывается утверждением ценности все игнорирующего

инфантилизма, будь то честные признания Кирилла Медведева:

272

Сергей Завьялов

детям кажется что

в том виде

в котором они сейчас есть

они будут жить вечно

(Всё плохо, 2002)

или капризные заклинания Воденникова:

Я быть собою больше не могу:

отдай мне этот воробьиный рай,

трамвай в Сокольниках, мой детский сад отдай

(а если не отдашь — то украду).

…………………………………..

Я всё наврал…

(Holiday, 1999)

или вкрапления детских считалок у Михаила Гронаса:

но вот стол —

мы писали

наши пальчики устали

вот пол —

мы плясали

наши пальчики устали

(Дорогие сироты, 2002)

Самодовлеющая ценность молодости как бы отменяет все до нее сло

жившиеся иерархии. Дурачащимся ребенком профанирует классический

текст Андрей Поляков:

Чшу Шлуя вем удне, ехайскиа можи,

коде прываше вы? кугде бы на Аране,

не гурувех целай бужасшваннея пане,

кек жолевриный крин в чожиа лобажи.

(Орфографический минимум, 2000),

детским, пытающимся по возможности исковеркать каждое слово, (другие

формы остроумия изза возрастных особенностей еще не освоены) язы

ком пишет и Мария Степанова:

Говорят, кто родился в маю,

Как ни прячься за тюлевой шторой,

Всё тоска догрызется, который,

Похватает игрушку свою…

(Песни северных южан, 2001)

или:

Тот птиц, и сидеятельный, и поющий,

Был явственно мой комиссар,

…………………………………

Тот птиц, самодвижущийся на свободу

Был мой боевой женерал.

(Тут — свет, 2001)

Кто они эти люди в черных плащах?

273

Не вызовет удивления и характерное для определенного возраста лю

бопытство к устройству собственного тела:

И десять — на кафеле — синих, как пламень —

Блестящих ногтей ноговых!

(О близнецах, 2001)

— восхищается поэтесса, рассматривая себя в ванне.

Ну и, наконец, эротика. Она тоже эйджистская. Откровенно на эту тему

выразится разве что Ярослав Могутин:

некрасивое старье покупает молодежь

ненасытное нутро гуттаперчевая кожа

молодежь вопит от боли

(Термоядерный мускул, 2001)

или:

…я теряю

рассудок последние связи с реальностью мои

беспробудные связи беспорядочной жизни я

теряюсь в деталях подробностях и мелочах

половые щели хлюпая чавкая и расширяясь

засасывают меня с головой

вселенная со страшной силой крутится вокруг оси

моего неугомонного хуя

(Термоядерный мускул, 2001)

Но это же мирочувствие по косвенным приметам проступает и у множе

ства других авторов. И оно не имеет ничего общего с открытиями в обла

сти телесности, которым мы обязаны Жиду, Джойсу, Батаю, Набокову…

У современного автора просто

хуй стоит как факел двухметровый

(Дмитрий Волчек, Полуденный демон, 1995)

и он спешит этим поделиться с заинтересованным читателем.

Иногда это стриптиз с оправдавшей себя надеждой на вознаграждение,

как у Веры Павловой:

Самозабвенна и лукава

победа, горькая на вкус.

Минет — змеиная забава.

Отсасываю свой укус.

(Небесное животное, 1997)

Молитва в минуту оргазма

внятней господу богу

(Небесное животное, 1997)

Что же представляет собой оппозиция буржуазному мейнстриму? Как

правило, это, говоря современным языком, — trash. У таких авторов как

Кирилл Медведев, Данила Давыдов, Дарья Суховей, Ирина Шостаковская —

разыгрывание бренда «маргинал» и противопоставление мертвому мейн

274

Сергей Завьялов

стриму графомании в качестве проекта очень напоминает «оппозицион

ность» шестидесятников Евтушенко и Вознесенского, артикулируемую в

промежутках между «Братской ГЭС» и «Лонжюмо»

. Его соблазнительно и

даже выгодно маркировать как оппозицию, утаивая существование оппо

зиции истинной. Это как мутное советское ларьковое пиво, разбавленное

стиральным порошком, выдается за водку «Smirnoff». Впрочем, есть одно

исключение — «хуйвейбин», как он сам себя назвал однажды, Могутин:

Жизнь приходит и уходит бесцеремонно хватая

меня за яйца своей шершавой заскорузлой рукой и

озадачивая одним и тем же проклятым вопросом:

как бы еще изъебнуться?

ну как бы как бы как бы?

(Термоядерный мускул, 2001)

Прочие же «оппозиционеры» — в сущности добродушные милые люди,

с человеколюбивыми, по европейски левыми взглядами, традиционно трав

мированные несовершенством бытия:

виниловые облака, такая тоска

такая тоска, хочется кокаколы

дядька бог любит такие приколы

вечер близится, смерть не скоро

(Данила Давыдов. Добро, 2002)

базара нет есть только нечто едва уловимое мерцающее

но это был способен понять только один/одна

не имеющий/не имеющая отношения

к данному конгломерату говна

(Данила Давыдов. Добро, 2002)

Они часто из тех детей, у которых с детского сада остались нерешены

какиенибудь проблемы с одеждой и гигиеной:

Знаю всё сам,

никому ничего не скажу.

шнурок на ботинке не завяжу.

(Данила Давыдов. Добро, 2002)

моё подсознание едет на Казанский остров

в ночном транспорте, в грязных носках

(Данила Давыдов. Добро, 2002)

иногда это с тех же пор нерешенные поведенческие проблемы:

Вкус к экзотике

к подворотням

к электричкам

к опиатам

к подвальным сейшенам

Кто они эти люди в черных плащах?

275

к старым записям из чужих городов

к плохим стихам хороших людей

(Ирина Шостаковская в представлении издва «Автохтон, б.г.)

Они дают о себе знать и позже, при выполнении домашних заданий,

отвлекают и переключают на себя внимание:

Здравствуй мой идиот полиморфемный!

Месса сражения двух идиом при одной корзине —

проще любить баскетболиста за длину гениталий…

(Дарья Суховей. Каталог случайных записей, 2001)

Порой они и ведут себя соответствующим образом

Добрый день! Я Уёбище Сраное.

Что ж глядите с таким отвращением

На меня, господа драгоценные?

Или скажете — я некрОсивое?

(Шиш Брянский. В нежном мареве, 2001)

Но, кажется, примеров более, чем достаточно. Пора вспомнить, в чем

собственно, вопрос? Культура, вообще серьезная мысль, нерентабельна

(раньше ей предьявлялись другие обвинения, при звуках ее шагов хвата

лись за пистолет и проч.). Угроза расчеловечения нависала всегда и порой

казалась уже не угрозой, а тенденцией (одновременная победа тоталитар

ных систем в большинстве европейских стран в 1930е годы). Когда нервы

сдавали, политрук кричал: «С кем вы, мастера культуры?». Итак, «на выхо

де»: массовый человек, потребитель и некто, пытающийся постичь мир и

себя и рассказать об этом. Но его рассказу мы вправе не поверить. И впра

ве не поверить самим себе. И не надо наивно думать, что наше время как

то особенно нехорошо, что оно «хуже». Похоже, всякое время было «хуже».

Однако, если продолжить несколько, может быть, надоевшую уже ана

логию, в класс приходят не одни «трудные подростки». Если оставить в

стороне старательных зубрилок, мы встретимся и с чудаковатыми, себе на

уме, пожирателями книг, не склонными к акцентуированному поведению.

Так Максим Амелин будет беседовать с такими нетривиальными собе

седниками как Василий Майков, Ипполит Богданович, Василий Петров,

Дмитрий Хвостов, Николай Языков. Выпив шампанского на Рождество, он,

играючи, переведет историю о Пигмалионе из «Метаморфоз», обрамив его

в собственную новеллу quasi Овидий или, встретив «брата во грецех и ла

тынех», поделится с ним «Эротическим центоном, составленным из сти

хов и полустиший эпической поэмы Михаила Хераскова «Россияда» в под

ражание Дециму Магну Авсонию». (Максим Амелин. Dubia, 1999).

Транскрипции Катулла и Проперция на жестокий и откровенный язык

времени предложит Григорий Дашевский:

Только не смерть, Зарема, только не врозь.

Мало ли что сторонник моральных норм

276

Сергей Завьялов

думает — нас не прокормит думами.

Солнце зароют на ночь — ан дышит утром,

а мы наберём с собою грунта в рот,

в дрёму впадем такую — не растолкают.

(Григорий Дашевский. Дума Иван)чая, 2001).

Вообще, если обратиться к тем достоинствам, которые критика

арти

кулирует при разборе стихов большинства упоминавшихся в первой час

ти нашей статьи авторов, то для их иллюстрации просятся совсем другие

имена.

Детская оптика одновременно с ответственностью высказывания? Тогда

может быть всё же написанный Игорем Вишневецким на смерть бабушки,

переполняемый детскими впечатлениями и образами родителей цикл

«В дельте южной реки»:

Переполнила сердце мне немота моей родины. Изза горизонта

не различить ни степей, ни дорог, ни солончаковых озёр,

где стоят тонконогие цапли

ни каменных баб со вздувшимися животами,

ни лона притихшей земли.

Изливается яркое солнце

на равнину, на камышовые ряби. А сверху

чертит петли над яркой стремниной

ястреб, будто сшивая

расползшееся на два

горизонта. Но глядеть: далеко и зеркальнолегко

во все стороны света.

Чу! гармонь ветряная запела, и зазвучал

с детства памятный голос — хмельной фальцет — в прибережном

хуторе, и загудела медь

в каменных звонницах на островах в дельте Дона.

(Игорь Вишневецкий. Воздушная почта, 2001)

Реабилитация репрессированной «телесности»? Тогда может быть всё

же поэма Сергея Морейно «Ковер»? Ведь она, критика, всегда подчеркива

ла ценность травматического опыта и дискомфорта его передачи

Я ложусь рядом с ней, движимый

лучшими чувствами. Между нами

неловкость, так как я должен чтото

сделать…

память полна силуэтов, увиденных

за день. Прямо по глазным яблокам

тикают стрелки с точеным бедром,

тонкой щиколоткой и любовно вылепленным

подъемом. (Неразборчиво) стремится,

но не к ней. Трамвай, последний

шутник нашего города, больше

не слышен. У меня на ладони ее пятка,

Кто они эти люди в черных плащах?

277

розовая, как у младенца…

Нога слегка согнута, мышца напряжена.

Тоннель не простреливается… (убит).

Боги, наблюдая сверху за этой вялой

игрой, избегают смотреть

друг другу в глаза.

Однако, чаще всего (и справедливее), описывая процессы, протекающие

в поэзии последних нескольких лет, произносят слово «постконцептуа$

лизм», причисляя к нему, как правило, наиболее симпатичных критику ав$

торов. Не будем оригинальничать и сделаем то же с Александром Скида$

ном.

Резкая смена манеры, произошедшая с поэтом в 1999 году, уже после

выхода книги «В повторном чтении», сделала его едва ли не наиболее ра$

дикальным из тех, кто работает не с имиджем, а со словом как таковым,

при этом смогшим не потерять ни лиричности при резкой смене интона$

ций, словесных пластов и культурных кодировок, ни пафоса при жесто$

чайшей самоиронии. Так были написаны пока что опубликованные лишь

в периодике поэмы(?) циклы(?) «Схолии», «Кондратьевский проспект», «Ча$

стичные объекты», «Большое стекло».

Это действительно постконцептуализм, без всяких кавычек. Рубинштей$

новская картотека не как каталогизация с последующей деконструкцией

различных дискурсов, порой веселая, порой трагичная, а трансформиро$

ванная в сложнейший контрапункт нескольких мелодических линий, ха$

рактерных для собственно авторского голоса с врывающимися в поэти$

ческую ткань как бы снаружи жестокими «шумами времени».

* * *

с гор приносила

поздний пешеход

эпиграфы

на золотых престолах

нагие души над рекой

дизъюнкции

плеоназм

реликты мира фантазий

окаменелости

застывшие формы

утонченность в изображении

частичных объектов

ироническая утопия

мертвенная идиллика

пепел на рукаве старика

<внезапное озаренье>

278

Сергей Завьялов

* * *

так как

всетаки

между тем

ввиду недостаточности

в то же время

иными словами

соответственно

в сущности

конечный словарь

из числа красных шаров

какова бы ни была

экономическая угроза

они говорят

учреждение геометрии

семиозис

и так далее

подобно тому

декодированные потоки

децентрированный субъект

будешь залупаться — убьем

они говорят

кризис метаповествований

последовательно

мимолетная мысль

я пропадаю я гибну

<кто они эти люди в черных плащах?>

маятниковая

структура фантазма

(Частичные объекты, “Комментарии”, 2002 № 22)

Коментарии

1 Возможно, и самого автора статьи.

2 Интересно отметить разделение на поколения, проведенное на сайте:

до 1925, 19251942, 19431956, 19571965, 1966.

3 Позволим себе процитировать начало этого уникального для русской

поэзии текста:

Жена моя, красавица,

Мечтая за рулем,

По улицам катается

Сквозь штрафы напролом.

Сплошное разорение!

Но ей не до того:

Ах, зориозарения,