Тихонравов Ю.В. Геополитика: Учебное пособие

Подождите немного. Документ загружается.

исследования территории страны имеют избирательную направленность. В первую

очередь проводится политико-географическое изучение, в частности составление

крупномасштабных карт, тех районов, в которых возникновение повстанческих

движений и формирование партизанских отрядов, ведение партизанской войны

(guerilla) представляется наиболее вероятным. Тщательно исследуются территории,

которые могут стать опорными базами революционной борьбы. Разрабатываются

рекомендации для подавления повстанческих движений в городах и сельских

местностях, горных районах и джунглях, на заболоченных территориях и в дельтах

рек.

Морская геостратегия наряду с сухопутной является важным направлением во

внешнеполитической деятельности государств. Морские территориальные

притязания империалистических держав реализуются в установлении военно-

политического контроля над имеющими международное значение морскими

путями, портами, которые в результате из географических артерий и пунктов

превращаются в стратегические.

Дж. Прескотт, отъединяющий нацистскую геополитику (Geo-politik) от

геополитического анализа международной обстановки в современной политической

географии Запада (geopolitics, geo-politique), выступая с позиций морских стратегов

Пентагона, пишет в своей «Политической географии океанов»: «Морские государ-

ства, вероятно, почувствовали, что использование канала более безопасно при

американской администрации по сравнению с панамской»

. Тем самым

американское военное присутствие в зоне Панамского канала, являющегося

юрисдикцией США, объявляется гарантом возможности его использования всеми

государствами.

Современная геостратегия США распространяется на малоосвоенные и

труднодоступные морские районы. Пристальное внимание уделяется Арктике.

«Этот регион, — считает американский географ Ж. Роусек, — исключительно редко

населен, но он имеет всевозрастающее значение как в отношении обороны, так и

относительно использования природных ресурсов»

. По его мнению, в настоящее

время Арктика представляется более богатой нефтью, газом и другим сырьем, чем

Антарктика, и в противоположность последней является наикратчайшим коридором

для нанесения первого ядерного удара по СССР как по воздуху, так и посредством

использования подводного флота. Энергетическим ресурсам Арктики придается

стратегическое значение, поскольку они потенциально способны уменьшить

зависимость США от импорта нефти из арабских стран. Милитаризация Арктики

оказывает негативное влияние на внешнюю политику стран Запада, фасады которых

обращены к Северному Ледовитому океану. Бюджеты таких государств, как

Норвегия, Дания, Исландия, Канада, оказываются обремененными значительными

военными расходами на нужды американской геостратегии.

Великие державы в период распада колониальных империй и формирования

территорий суверенных, политически независимых государств приложили

максимум усилий, чтобы затормозить процессы их дальнейшего развития. Одним из

следствий такой политики стало образование в Африке четырнадцати государств, не

имеющих выхода к морю

. Получение коридора к морю государством, удаленным

от него, тесно связано с проблемой транзита. Решение вопроса осложняется

трайбализмом — этим «микронационализмом» современной Африки,

накладывающим свой отпечаток на отношения между государствами континента.

Между соседними африканскими странами может сложиться следующая

конфликтная ситуация: одна не имеет выхода к морю, другая препятствует транзиту

либо взамен на право транзита требует уступок — политических, территориальных,

связанных с национальными и племенными проблемами. Подобный «остаточный

колониализм» вносит раскол в единый фронт борьбы государств третьего мира

против политики неоколониализма.

По-видимому, не следует ставить знак равенства между морской геостратегией

империалистического государства. и развивающейся страны, хотя и та и другая

могут аргументировать свои притязания сходными мотивировками. Притязания

некоторых развивающихся стран на значительные районы прилегающего

континентального шельфа, объявление ими двухсотмильной зоны нередко являются

вынужденными действиями в ответ на хищническую эксплуатацию ТНК морских

прибрежных ресурсов, на экологические катастрофы, связанные с крушением

нефтевозных танкеров в прибрежных зонах интенсивного международного

судоходства. Морская геостратегия ряда новых индустриальных стран связана с

присоединением обширных районов континентального шельфа. Например, Аргенти-

на претендует на так называемое «Аргентинское море» («Жидкую Пампу») с его

островами и на часть Антарктиды, выделенные на основании секторального

принципа

. Сходные проекты выдвигаются и в некоторых других странах

Латинской Америки

Геополитика как идеология

Идеология — это любая система идей, которая используется для того, чтобы

оправдать перед другими достижение или осуществление власти. Идеология всегда

ориентирована на группу людей, она должна объяснить обществу, почему эта

группа берет на себя инициативу и действует именно так, а не иначе.

Первостепенная задача идеологии состоит в том, чтобы оправдывать общественно

значимые действия тех или иных групп людей. Для выполнения этой задачи

создатели соответствующей системы оправданий — идеологи — должны

обращаться к высшим ценностям, разделяемым всем обществом, в котором та или

иная группа собирается действовать. Глупо было бы Муссолини в Италии

апеллировать к авторитету Вед, а Мао в Китае — к библейским десяти заповедям;

напротив, Муссолини формирует фашистскую идеологию, опираясь на господству-

ющие в его стране религиозные (католицизм) и секулярные (индивидуализм,

империализм и даже социализм) учения, а Мао развивает коммунистическую

идеологию, апеллируя не только к идеям Маркса, Энгельса и Ленина, но и к

основополагающим мыслям Конфуция и Лао-Цзы. Однако идеология только

использует различные системы ценности, но никогда не совпадает с ними.

Любопытно отметить, что практически все представители геополитики были

более или менее крупными чиновниками и государственными деятелями, они имели

серьезный вес в обществе и оказывали существенное влияние на принятие

политических решений не только через свои идеи, но и непосредственно. Эта за-

кономерность прослеживается от Ибн Халдуна до Хаусхофера. В декабре 1993 г.

Государственная Дума Российской Федерации учредила Комитет по геополитике.

Научный консультант книги А.Г. Дугина «Основы геополитики» (1997) —

начальник кафедры стратегии Военной академии Генерального штаба России гене-

рал-лейтенант Н.П. Клокотов. Все эти факты, а также характер содержания и

методов геополитики дают основания многим геополитикам считать свою отрасль

знания прежде всего идеологией. «Геополитика, — пишет А.Г. Дугин, — это

мировоззрение власти, наука о власти и для власти. Только по мере приближения

человека к социальной верхушке геополитика начинает обнаруживать для него свое

значение, тогда как до этого она воспринимается как абстракция. Геополитика —

дисциплина политических элит (как актуальных, так и альтернативных)... Не

претендуя на научную строгость, геополитика на своем уровне сама определяет, что

обладает для нее ценностью, а что нет. ...В современном мире она представляет

собой «краткий справочник властелина», учебник власти, в котором дается резюме

того, что следует учитывать при принятии глобальных (судьбоносных) решений —

таких, как заключение союзов, начало войн, осуществление реформ, структурная

перестройка общества, введение масштабных экономических и политических

санкций и т.д. Геополитика — это наука править»

. И хотя отдельные геополитики

заявляют, что «геополитика в своей основе антиидеологична»

, трудно не

согласиться с утверждением, что «геополитик не может не быть ангажирован»

Если задаться вопросом, к какой же разновидности идеологии относится

геополитика, напрашивается ответ, что геополитика тесно связана с империализмом.

Империализм (от лат. imperium — власть, господство) в его позднейшем значении

понимается как историческая ситуация раздела сфер власти на земле между

большими империями или как характеристика политики больших империй, направ-

ленной на захват власти над всей землей. Между тем циничная активность империй

может быть возведена к особой идеологии — империализму, понимаемому как

позиция людей, созидающих империи и вкладывающих свои жизненные силы в их

существование и развитие. Согласно положениям этой идеологии, безразличный к

человеку естественный порядок заставляет человека бороться за обретение земных

благ. Однако риск проиграть в этой борьбе слишком велик, чтобы посвящать этому

свою жизнь. Поэтому, если человек хочет избежать поражения в борьбе за земные

блага, он должен принадлежать к группе людей, чьи организованные усилия

постоянно направлены на их захват и эффективно противостоят аналогичным

усилиям соперников. Если такая группа существует, человек должен стремиться

примкнуть к ней; если такой группы нет, он должен стремиться создать ее.

Сохранение и укрепление единства империи может быть обеспечено либо родством

входящих в нее людей, либо общим смыслом существования, требующим такого

единства. Поэтому империи чаще всего складываются, во-первых, на основе наций,

а во-вторых, на основе исповедания единой веры, из которой следуют

объединяющие социальные выводы. Отношения между империями складываются,

не только на основе реального соотношения сил, но также на основе специфики

господствующих в них идей.

В XIX столетии история человечества вошла в ту фазу, когда развитие империй

привело к разделу между ними всего мира. С тех пор они, хотя и провели множество

войн за передел мира (включая две мировые войны), все время ищут приемлемую

форму компромисса. Однако очевидно, что такой компромисс может быть только

временным перемирием, если только все до единого «хорошие политики» не

исчезнут с лица земли.

С точки зрения империалистов, все иные группы людей также являются

империями. Основой организации империй может быть не только территория, этнос,

род, но и идея. Империи могут быть открытыми и тайными; открытые империи

(Германия, Россия, Америка и т.п.) опасаются проникновения в свой организм

тайных империй, не имеющих четких границ, и поэтому стремятся держать на виду

мафиози, масонов и других, которые с империалистической точки зрения

объединены общим признаком в единую силу, поддерживают друг друга и

противостоят открытым империям либо паразитируют на них. Кроме того, можно

выделить закрытые и внутренне справедливые империи, не стремящиеся к

постоянному расширению, но справедливо распределяющие завоеванное внутри

себя, и открытые и внутренне несправедливые империи, жертвующие внутренним

порядком ради непрерывного наращивания своей силы.

Для того чтобы геополитика могла появиться на свет, «должна была наступить

эпоха империализма, в которой как в области политики, так и в области экономики

господствует стремление к пространству»

, — заметил немецкий геополитик

профессор Грабовски. Для того чтобы дело дошло до теории о «плановой простран-

ственной экономике», «плановая пространственная экономика империалистической

эпохи» должна была занять место прежней, «основанной на произволе политики

расширения». Империалистическая эпоха живет «целиком под знаком пространства,

и возникла необходимость детально изучить пространство в его отношении к

политике. Следовательно, к геополитике пришли также, исходя из

пространственной экономики империалистической эпохи»

Еще в Римской империи было введено понятие «terrae nullius sedit primo

occupanti» («ничейные земли принадлежат тем, кто их первым захватит»), причем

ничейными признавались все территории, которые можно было завоевать,

население при этом вообще не принималось в расчет и либо истреблялось, либо

обращалось в рабство. Этот термин был воспринят в средние века и прочно вошел в

так называемое «международное право цивилизованных народов». До конца

прошлого века правовым основанием для захвата колоний признавалась так

называемая первоначальная оккупация ничейных земель. В период империализма

возникла необходимость утвердить право на колониальные захваты. На Берлинской

конференции (1884— 1885) 14 государств пытались «упорядочить» раздел Африки.

Было решено считать «законными» колониальные захваты земель, если они

«реальны, эффективны и о них доведено до сведения остальных держав»

. Само

собой разумеется, что эти земли далеко не были ничейными. Но права населявших

их народов вообще не учитывались и эти территории объявлялись ничейными на

том лишь основании, что они не принадлежали какой-либо колониальной державе и

считались законными объектами территориальных захватов и колониальных

грабежей.

Ватикан, который на протяжении веков пытался сохранить не только духовную,

но и светскую власть над всем миром, воспользовался ожесточенными спорами

между Португалией и Испанией, чтобы еще раз выступить в роли верховного

арбитра в международных делах. С этой целью уже в 1493 г., то есть всего через год

после первого путешествия Христофора Колумба, папа Александр VI «в

соответствии с полученной им просьбой разделил Новый Свет между двумя

соперницами — Португалией и Испанией, отдав при этом львиную долю своей

родине. В ряде булл папа наметил линию, проходившую с севера на юг в 100 лигах

западнее к востоку от этой линии, а Испании — к западу»

. Раздел как уже

открытых, так и могущих быть открытыми в будущем земель между двумя

державами был юридически закреплен в Тордесильясском договоре от 7 июня 1494

г., заключенном представителями Испании и Португалии и утвержденном

Александром VI.

Идеологическая связь геополитики с империализмом создала устойчивую

ассоциацию этой дисциплины с оправданием военной агрессии и территориальных

захватов. Поскольку же пространства в большинстве случаев не являются

ничейным, а заселены народами, не желающими расставаться со своей землей,

геополитика как часть идеологии вступает в тесную связь с иными «натуральными»

компонентами.

Геополитика и биополитика: связь геополитики с расовой теорией

Итак, поскольку в качестве идеологического направления геополитика

апеллирует к природным началам, ее можно отнести к так называемой

«естественной (натуральной) идеологии». Сюда же можно отнести течение,

родственное геополитике, также акцентирующее внимание на естественных

основаниях политических решений, — расизм, который по аналогии можно назвать

«биополитикой».

Естественно, что территориальные притязания одних государств неизбежно

вступают в конфликт с интересами самообороны других государств. Как агрессоры,

так и жертвы выдвигают аргументы для обоснования своей позиции и ссылаются на

международное право для обработки общественного мнения в свою пользу всеми

доступными им средствами. Особое значение всегда придавалось ссылкам на

историческую и географическую обусловленность территориальных притязаний, а

также национальному составу населения «спорной территории», нередко относимой

агрессором к низшей расе, с которой якобы можно вообще не считаться.

Уже в древних государствах к расизму широко прибегали для оправдания

института рабовладения, а также для подогревания враждебных чувств в отношении

народов, с которыми собирались воевать. В древнегреческих полисах некоторыми

правами пользовались только выходцы из соседних древнегреческих городов-

государств (в Афинах они назывались метеками). Прочие иностранцы объявлялись

абсолютно бесправными. «Эллинская народность, — писал Аристотель, —

занимающая в географическом отношении как бы срединное место между жителями

севера Европы и Азии, объединяет в себе природные свойства тех и других; она

обладает и мужественным характером, и развитым интеллектом; поэтому она

сохраняет свою свободу, пользуется наилучшей государственной организацией и

была бы способна властвовать над всеми, если бы только была объединена единым

строем».

Расовая или национальная исключительность — важная установочная позиция

при геополитическом анализе международной обстановки. Ее зачатки содержатся в

работах французского философа и дипломата Ж.А. де Гобино

(1816—1882) и

английского социолога Х.С. Чемберлена

(1855—1927). Расовый и национальный

состав населения «спорных территорий»

тщательно учитывается правительствами

при планировании внешней, а иногда и внутренней по-литики

К. Хаусхофер до прихода нацистов к власти не только воздерживался от

поощрения концепции расового превосходства немцев, но и в первом номере

основанного им журнала даже высмеивал ее

. Однако концепции «жизненного

пространства» и «естественных границ» Германии основаны на постулате о расовом

превосходстве немцев, и вскоре после прихода нацистов к власти на страницах

«Журнала геополитики» начали появляться статьи, в которых обосновывались

понятия «кровь и почва», «кровь сильнее паспорта» и др. Один из последователей К.

Хаусхофера писал: «Судьба завещала германскому народу роль посредника между

Востоком и Западом, Югом и Севером. Она присвоила ему право на пространство,

которое проходит через всю историю»

. Другой его последователь считал, что на

нацистскую Германию возложена миссия культурного воздействия на народы

Востока, так как она якобы является «самой культурной и передовой страной

мира»

§ 3. Предыстория геополитики (географическое направление в социальной

мысли)

Суждения относительно того, что жизнь государств и народов во всем ее

разнообразии в большой степени обусловлена географическим окружением и

климатом, сопровождают социальное бытие человека на протяжении всей его

истории. Еще до Фридриха Ратцеля многие философы, ученые, политические

мыслители обратили внимание на воздействие географических факторов на

политические процессы и события. Сами геополитики часто утверждали, что Мон-

тескье, Гердер, немецкие географы Карл Риттер, Фердинанд фон Рихтхофен и

другие видные ученые являются их предшественниками. Развернутые

социологические системы в русле географической школы были созданы в XIX веке

такими авторами, как Г.Т. Бокль, В. Кузен, Э. Ренан, И. Тэн и др.

Между тем существует разительное отличие прежних, часто фрагментарных,

представлений, знаний и суждений о влиянии географических условий на жизнь

человеческих ассоциаций, как бы порой глубоки и важны они ни были сами по себе,

от качественного скачка в их осмыслении на рубеже XIX—XX веков. Скачок этот не

был случайным; в его основе лежал не только переход количества разрозненного

знания в его новое интегральное качество — он был во многом предопределен

глубокими и существенными изменениями в самом объективном мире, перешедшем

на изломе двух столетий от состояния разрозненности отдельных своих частей и ре-

гионов к единому, взаимосвязанному и взаимозависимому миру в масштабах целой

планеты. Вместе с этим переходом не связанные друг с другом и растянутые на

протяжении многих веков различные частные концепции географического

детерминизма, как бы сгущаясь наряду со сгущением физического, земного

пространства, обрели сначала вид науки политической географии, а затем и

геополитики — порождения XX столетия

Таким образом, история развития идей географического детерминизма

отражает историю постепенного пространственного «уплотнения» Земли с той

поры, когда пространство было во многих своих частях еще свободно, не обжито, не

поделено, через этапы постепенного его заселения, освоения, завоевания и

разделения между государствами и народами вплоть до нынешнего времени, когда

все заселено, все обжито, нес поделено, когда государства не могут уже позволить

себе роскошь решать свои демографические проблемы путем свободного выплеска

избыточного населения в отдаленные земли, а недостаток сырья или рынков —

путем аннексии отдаленных земель.

В соответствии с классическими, восходящими к глубокой древности

представлениями географического детерминизма считалось, что развитие

человеческого общества зависит исключительно от географических факторов, а

установление государственных границ основывается на праве сильного и целиком

зависит от завоеваний. Вопрос о влиянии географической среды (в первую очередь

климата) на обычаи, нравы, образ правления и некоторые общественно-

исторические процессы рассматривали уже античные авторы — «отец медицины»

Гиппократ, «отец истории» Геродот, римский историк Полибий и многие другие.

Древние греки первыми обратили внимание на влияние географической среды

на социальное существование человека. И это был отнюдь не умозрительный

интерес — он диктовался сугубо практическими соображениями. Вместе с

развитием цивилизации, ростом числа городов-государств и их населения возникали

и чисто геополитические проблемы: необходимость расширения жизненного

пространства для увеличивающегося населения, колонизация свободных территорий

по всему периметру Средиземноморья с целью сброса избыточного населения,

пограничные проблемы и др. Решать их приходилось нередко путем войн с

соседями. Известный им мир они стали делить в соответствии с климатическими

условиями. Древнегреческий мыслитель Парменид (VI в. до н.э.) выдвинул теорию

пяти температурных зон или поясов: один жаркий, два холодных и два

промежуточных. Опираясь на теорию Парменида, Аристотель (384—322 до н.э.)

утверждал силовое превосходство промежуточной зоны, заселенной греками. Уже в

наше время теория климатических поясов приобрела новое звучание. Широкое

распространение получила точка зрения, что история создавалась в пространстве

между 20- и 60-м градусами северной широты, то есть в Северном полушарии, где

расположена большая часть земной суши. Политическая энергия мира

генерировалась в основном в умеренных климатических зонах, и исторические

центры притяжения сдвигались в направлении с юга на север, но опять-таки только

в пределах этой зоны. Речные цивилизации Месопотамии и Египта сменились горо-

дами-государствами Греции, затем Римской империей. Все древние цивилизации

располагались в границах между 20- и 45-м градусами северной широты.

Культурные и политические центры Европы, России, Соединенных Штатов и

Японии размещаются между 45- и 60-м градусами северной широты в прохладно-

умеренной зоне.

Гиппократ (ок. 460—ок. 370 до н.э.) в сочинении «О воздухе, водах и

местностях» проводил идею о влиянии географических условий и климата на

особенности человеческого организма, свойства характера жителей и даже на

общественный строй. Позднее в географические концепции стали добавлять

понятия пространства суши и моря как важные характеристики для сравнения

положения одних государств по отношению к другим. На них обратил внимание

еще Аристотель. В своей «Политике» он дает весьма примечательную гео-

политическую, сказали бы мы сейчас, оценку достоинств Крита, позволивших ему

возвыситься. «Остров Крит, — пишет он, — как бы предназначен природой к

господству над Грецией, и географическое положение его прекрасно: он

соприкасается с морем, вокруг которого почти все греки имеют свои места

поселения; с одной стороны, он находится на небольшом расстоянии от

Пелопоннеса, с другой — от Азии, именно от Триопийской местности и Родоса. Вот

почему Минос и утвердил свою власть над морем, а из островов одни подчинил

своей власти, другие населил...»

Значение географических условий для внутренней и внешней жизни государств

отмечали Платон, Полибий, затем римляне Цицерон и особенно Страбон.

Последний как географ разделил весь мир на четырехугольники и в рамках одного

из них поместил обитаемый мир, который состоял из Европы, Ливии и Азии.

Любопытно суждение Страбона о том, что необитаемые страны не представляют

для географа интереса. «Не служит никаким политическим целям, — считал он, —

хорошее знакомство с отдаленными местами и населяющими их людьми, особенно

если это острова, чьи обитатели не могут ни помешать нам, ни принести пользы

своей торговлей»

. Данное суждение можно уже назвать геополитическим в со-

временном смысле этого слова. В нем Страбон во главу угла выносит политические

соображения и с их высоты оценивает значение тех или иных географических

реалий. Оно прямо перекликается со взглядами современных ученых школы

политической географии. Для иллюстрации приведем мнение одного из известных

современных специалистов в этой области — Жана Готтмана. Наш политический

мир, отмечает он, простирается только на пространства, доступные человеку.

«Доступность есть детерминирующий фактор; места, куда человеку нет доступа, не

имеют никакого политического значения и не составляют проблемы. Суверенитет

Луны вовсе не представляет сегодня политического значения, так как люди не могут

ни достичь ее, ни взять оттуда что-либо. Антарктика не имела политического

значения до той поры, пока ее не стали осваивать; но зато с того времени, как она

сделалась доступной, ледовый континент был разделен на порции подобно

яблочному пирогу, и все эти порции представляют ныне совершенно определенные

политические ячейки, которые уже породили ряд международных инцидентов»

Античная политическая и географическая мысль была унаследована

мусульманским Востоком. Огромное значение влиянию природы на человеческую

историю придавал арабский историк и мыслитель Абд ар-Рахман Абу Зейд Ибн

Халдун (1332—1406) — общественный деятель, игравший видную роль в

политической жизни мусульманских государств Северной Африки.

Главный фактор, определяющий влияние природы на общественно-

политическую жизнь, по теории Ибн Халдуна, — климат. Только в странах с

умеренным климатом люди способны заниматься культурной деятельностью, а

жители юга (то есть стран, прилегающих к экватору) не имеют побудительных

причин для развития культуры, так как они не нуждаются ни в прочных жилищах,

ни в одежде, а пищу получают от самой природы к готовом виде; жители холодных

северных стран, наоборот, затрачивают всю свою энергию на добывание пищи,

изготовление одежды и постройку жилищ; следовательно, они не имеют времени

для занятия науками, литературой и искусствами.

Ибн Халдун изложил также свою теорию исторических циклов, согласно

которой в странах с умеренным климатом наиболее активной силой истории

являются кочевники, обладающие физическими и моральными превосходствами

перед оседлым населением, особенно перед горожанами. Именно поэтому, с точки

зрения Ибн Халдуна, кочевники периодически захватывают страны с оседлым

населением и образуют обширные империи со своими династиями. Но через три-

четыре поколения потомки утрачивают свои положительные качества; тогда из

степей и пустынь появляются новые волны кочевников-завоевателей, и история

повторяется.

В этих весьма логичных построениях нетрудно уловить отпечаток тех идей,

которые уже в XX веке оказали влияние на русских «евразийцев» и на теорию Л.Н.

Гумилева.

В Новое время одним из первых, кто приступил к систематическому изучению

взаимосвязи географии и политики государств, был французский политический

мыслитель Жан Бодеп (1530—1596), депутат от третьего сословия в Генеральных

штатах в Блуа. В сочинении «Метод легкого изучения истории» (1566) он изложил

свой взгляд на общество как на сумму кровно-хозяйственных союзов-семей, фор-

мирующееся независимо от воли человека под влиянием естественной среды. Среди

географических факторов Боден выделял в качестве наиболее значимого климат,

приписывая его действию физическое превосходство северных народов над

южными и горных над долинными. Он обращал внимание государственных и

политических деятелей своего времени на необходимость принимать в расчет в

административной и законодательной деятельности помимо социальных также и

климатические условия. В своих взглядах Боден подошел к созданию широкой

концептуальной системы географического детерминизма ближе, нежели любой из

его предшественников. Его утверждение, что сила и развитие суверенного

государства прямо зависит от влияния окружающих его природных условий, совпа-

дает, по существу, со взглядами современных геополитиков.

После Бодена проблема влияния географических факторов на политику долгое

время оставалась вне поля зрения философов и политических мыслителей. Только в

XVIII веке она вновь становится объектом внимания, на этот раз у Монтескье в его

труде «О духе законов» (1748). Шарль Луи де Секонда, барон де ла Бред и де

Монтескье (1689—1755) занимал наследственный пост президента парламента в

Бордо. Отказавшись в 1726 г. от официальных государственных должностей, он

занялся изучением французского и европейского искусства, для чего предпринял в

1728 г. путешествие по Европе.

Вслед за своим соотечественником Боденом Монтескье сделал упор на влияние

климата, также отметив значение пространства, почвы, культуры и экономики в

качестве формирующих историю элементов. Монтескье не ограничился суждением

о значимости условий физической среды, но прямо указал на необходимость того,

чтобы законы страны соответствовали этим условиям

. Иными словами, он ввел в

свою концепцию нормативный элемент, который в более поздней геополитике,

особенно немецкой, приобрел приоритетное значение. Семнадцатую книгу своего

сочинения он почти полностью посвящает исследованию влияния климата и

топографии на особенности государственного устройства и политическую природу

различных народов, сопоставляя в этом смысле Европу и Азию.

В исследованиях истории геополитики часто можно встретить утверждения,

что Монтескье один из первых провозгласил чисто географический фактор (климат)

определяющим в общественном развитии и доказывал в своих трудах, что

географическая среда и в первую очередь климат — решающая причина различия

форм государственной власти и законодательства. Например, он утверждал, что «в

жарких климатах... обыкновенно царит деспотизм...»

. В качестве главного

подтверждения географического детерминизма, как правило, приводится его

известное высказывание: «Власть климата есть первейшая власть на земле»

. У

Монтескье действительно есть такое утверждение, но дело в том, что он никогда не

определял климат как фактор, непосредственно влияющий на жизнь общества.

Климат, по мнению Монтескье, оказывал свое прямое влияние на физиологическое

состояние организма и прежде всего на психологию людей, а через нее уже на

общественные и политические явления. Именно эта особенность давала ему право

заявлять, что «малодушие народов жаркого климата всегда приводило их к рабству,

между тем как мужество народов холодного климата сохраняло за ними свободу»

Это была первая попытка с помощью вульгарного географического детерминизма

объяснить различие форм государственного правления.

Данная точка зрения Монтескье была использована в свое время немецкими

геополитиками. Правда, в качестве исходного пункта был взят не климат, а

«жизненное пространство», и его влияние на психологию людей из

физиологической области было перенесено в социальную. Нечто аналогичное

проповедуют геополитики Германии и сейчас. При этом сохранился принцип

подхода к решению задачи. В геосоциологической концепции западногерманские

геополитики также пытаются через человека и его психологическое восприятие

окружающей действительности объяснять историческое развитие. Изменился лишь

объект исследования. Главное внимание сейчас уделяется самому сознанию, его

преобразованию и воспитанию в реваншистском духе. Именно этим объясняется

повышенный интерес к учению Монтескье геополитиков в Западной Германии.

Последним заметным представителем французской географической школы в

общественной мысли XVIII века был Анн Робер Жак Тюрго (1727—1781) —

философ, экономист и государственный деятель, с 1751 г. — чиновник Парижского

парламента, в 1761—1774 гг. — интендант в Лиможе, в 1774—1776 гг. —

генеральный контролер финансов.

Начиная с XIX столетия, постепенно, школа географического детерминизма

перемещается в Германию, получив там полное свое развитие на стыке двух веков

— девятнадцатого и двадцатого. У ее истоков были Александр фон Гумбольдт и

Карл Риттер. Они придерживались взгляда о тесных взаимоотношениях между

человеком, государством и миром окружающей природы. Их непосредственным

предшественником и учителем, одним из первых немецких ученых, кто внес

заметный вклад в развитие географического детерминизма, был Иоганн Готфрид

Гердер (1744—1803). Движущей силой развития цивилизации, по его мнению,

выступают внешние и внутренние факторы. К внешним факторам ученый относил

физическую природу и в первую очередь такие ее элементы, как климат, почва,