ством» «степени высокой» в искусстве, он все же бес-
конечно ниже Моцарта. Сознание этого и заставляет
страдать Сальери. Пушкин не рисует его завистником
от природы.
Нет! никогда я зависти не знал,
О, никогда! — ниже, когда Пиччини
Пленить умел слух диких парижан,
Ниже, когда услышал в первый раз
Я Ифнгении начальны звуки.
Кто скажет, чтоб Сальери гордый был
Когда-нибудь завистником презренным,
Змеей, людьми растоптанною, вживе
Песок и пыль грызущею бессильно?
Никто!..
И только тогда Сальери узнал муки зависти, когда
явился «бессмертный гений» Моцарта, «гуляки празд-
ного». Заметим, что так говорит о Моцарте Сальери,
но эта характеристика не находит себе подтверждения
в остальном тексте пушкинской трагедии. Правда, Мо.
царту принадлежат следующие слова трагедии:
Нас мало избранных, счастливцев праздных.
Пренебрегающих презренной пользой,
Единого прекрасного жрецов.
Но совершенно очевидно, что пушкинский Моцарт
под праздностью имеет здесь в виду свободу от
труда, лежащего вне сферы искусства; труда, связан-
ного с «презренной пользой». В сфере же «прекрасно-
го» Моцарт, как известно, был неутомимый труженик.
И трагедия Пушкина отнюдь этого не опровергает.
В лаконичной, но необычайно рельефной обрисовке
Пушкина Моцарт — человек с чистой, бесхитростной
душой, доверчивый (он не чувствует врага в Салье-
ри!), безгранично любящий жизнь и искусство. iB пер-
вой сцене он радостен и весел, во второй — томим
мрачными предчувствиями, мыслями о таинственном
черном человеке, заказавшем ему реквием. Но
всегда Моцарт — подлинный и великий художник, с
непрестанно работающей творческой мыслью, худож-
ник, который скромно, но и гордо делится своими за-
мыслами с собратом по искусству.
'399