Шабанова М. Социология свободы: трансформирующееся общество
Подождите немного. Документ загружается.
индивидуальной свободы в ходе преобразований свободы социетальной. В
этом смысле в социологическом предметном поле свобода “имеет
причинность”, но тем не менее не утрачивает своей сущности. И именно в
этом смысле проблема свободы в социологии решается не в терминах “да”
или “нет”, а в терминах “больше-меньше”, “лучше-хуже”, в терминах
изменения “степени НЕсвободы”.
Какое же знание накоплено социологией для изучения разных уровней
свободы – индивидуального (группового) и социетального, а также, что в
нашем случае особенно важно, взаимосвязи между ними? Какое новое слово
может сказать социологическое исследование свободы в осмыслении одной
из главных проблем всех общественных наук – взаимосвязи между
целостным макро-обществом с его социальными институтами, с одной
стороны, и действующими на микроуровне индивидуальными субъектами,
имеющими ту или иную свободу выбора, с другой?
Надо сказать, что проблема взаимосвязи между разными уровнями
социальной реальности в разных социологических традициях решается по-
разному. Так, представители объективистского направления в социологии
(его еще называют “структуралистским направлением”, “общественной
перспективой” или “парадигмой социальных фактов”) проблему
индивидуальной свободы вообще исключают из анализа. Со времен Э.
Дюркгейма общество рассматривается ими как объективная
(самосоздаваемая) структура, как реальность в себе самой, которая не может
быть объяснена действиями отдельных индивидов и вообще не зависит от
них, от их воли. (Напротив, поступки индивидов объясняются влиянием
общества, социальными институтами, нормами и правилами поведения). Эта
реальность подчиняется своим собственным законам, которые и должна
обнаружить социология с тем, чтобы использовать их для объяснения
общества [П. Монсон, С. 34, 41, 56, 76; К. Бруннер, С.58]. “…Общество – не
простая сумма индивидов, но система, образованная их ассоциацией и
представляющая собой реальность sui generis (в своем роде, лат.) наделенную
своими особыми свойствами” [Э.Дюркгейм, С. 493]. Отсюда —
пренебрежительное отношение к каким-либо преднамеренным действиям
индивидов, мотивам, свойствам сознания при изучении различных явлений.
Характер отношений между индивидами и обществом с позиции
методологического холизма удачно передает метафорическое сравнение с
деревом и листьями, к которому прибегнул проф. Ни В. (Корнельский
университет, США): “Листья вырастают и опадают в соответствии со
временами года, в то время, как именно дерево и его ветви на протяжении
долгого времени определяют их форму и расположение. Согласно такому
взгляду на вещи индивидуальные действия сравнимы с дрожанием листьев на
ветру” [В. НИ, С.4]. Пер Монсон характеризует общество, по Дюркгейму, в
виде парка с “разрешенными” аллеями и “запрещенными” газонами; участь
индивидов не завидна — они стремятся лишь приспособиться к
существующим парковым дорожкам, не имея возможности ни изменить их,
ни проложить новые [П. Монсон, С.35, 63]. Основные характеристики таких
индивидов легко укладываются в акроним SRSM социологической модели
человека (С. Линденберг): “социализированный человек; человек,
исполняющий роль, и человек, который может быть подвергнут санкциям
(socialized, role-playing, sanctioned man)” [К.Бруннер, С.59].
Строго говоря, объективистская социологическая модель не лишает
индивидов какой бы то ни было свободы выбора, но эта свобода целиком
задается социетальным уровнем, так что воздействие индивидуальной
свободы на свободу социетальную полностью отрицается. Связь между
разными уровнями свободы – преимущественно односторонняя: “сверху –
вниз”. Индивиды пассивно адаптируются к той социетальной свободе,
которая имеется или предлагается.
Это, разумеется, автоматически не означает, что индивид и общество
непременно противостоят друг другу. Что общество, как внешняя реальность,
осуществляет влияние и насилие над индивидами, а индивиды –
безоговорочно повинуются, потому что боятся наказания. Образ общества
как гигантской тюрьмы, а индивидов как заключенных нуждается в
уточнении. Большинству из нас, — как заметил П.Л.Бергер, — ярмо
общества не слишком трет шею, ибо в большинстве случаев мы сами желаем
того, что общество ждет от нас. Мы сами хотим подчиняться правилам,
которые диктует нам общество (прибегая к метафоре: “группы заключенных
сами озабочены тем, чтобы тюремные стены оставались неповрежденными”).
И это наше желание вовсе не свидетельствует о том, что власть общества
меньше, чем до сих пор утверждалось. Напротив, она еще больше, ибо в
действительности общество детерминирует не только то, что мы делаем, но и
то, что мы есть [П.Л. Бергер, С.89, 113].
Разные области социологического знания, в которых исследуются эти
аспекты связи индивида с обществом, — будь то: теория ролей, социология
знания или теория референтных групп, — накопили большой научный задел
для социологического осмысления феномена индивидуальной свободы, его
границ, степени детерминированности свободой социетальной. Но в
большинстве случаев, если исследователи работают в данной
социологической перспективе, они все же игнорируют обратное влияние
индивидуальной свободы на социетальную, так что социальные механизмы
общественных изменений и нововведений по существу так и остаются
невыявленными и необъяснимыми.
Другое, экзистенциалистское, направление в социологии (его еще
называют “субъективистской социологией, “индивидуальной перспективой”
или “парадигмой социальных определений”) представляет общество не в
виде объективной структуры, а в виде результата действий множества
людей, обладающих свободой выбора, “результата, который может быть
осмыслен только через понимание чего-то специфически человеческого”, т.е.
сквозь взгляд на объект изнутри. Общество здесь воспринимается как
непрерывный созидательный процесс, в котором социальная
действительность конструируется человеческим мышлением, поступками и
представлениями. Следовательно, в этой модели интерес к “социальным
фактам” сдвигается от “объективно объясняемого” к “субъективно
понимаемому”: “Познание общества должно происходить через человека, а
не познание человека через общество” [П.Монсон, С.19, 66, 68, 76, 86].
Эта социологическая традиция восходит к М. Веберу, который
определял социологию как науку, стремящуюся понять социальное действие
и тем самым каузально объяснить его процесс и воздействие [М.Вебер,
С.602]. При этом существование социальных институтов не отрицается, но в
этой традиции они понимаются как выражение (проявление) человеческих
действий: все институционализированные образования, такие, как
“государство”, “рынок” и др., в конечном счете, должны сводиться к
объяснимым действиям индивидов. Короче, главное здесь именно действия и
поступки людей, которыми они непрерывно создают и изменяют картину
общества [П.Монсон, С.35, 42].
В этой социологической модели, как и вообще в социологии, свобода,
разумеется, относительна: за видимой свободой скрываются влиятельные
социальные силы и социальные институты, воздействующие на индивидов.
Иными словами, человек здесь (как человек социологический) вовсе не
индивидуализируется. Но и социальные структуры (в отличие от
объективистского направления) не овеществляются, т.е. не рассматриваются
как вещи-скалы, на которые, по образному сравнению П.Л.Бергера, можно
налететь, но которые нельзя ни убрать, ни преобразовать по прихоти
воображения. “Вещь – это то, обо что можно тщетно биться, то, что
находится в определенном месте вопреки нашим желаниям и надеждам, то,
что, в конце концов, может свалиться нам на голову и убить. Именно в таком
смысле общество является совокупностью “вещей”. Правовые институты,
пожалуй, лучше, чем любые другие социальные институты, иллюстрируют
данное качество общества” [П.Л.Бергер, С.87-88].
Однако в индивидуалистической социологической перспективе силы и
институты, воздействующие на людей, “являются все-таки только
социальными силами и институтам, т.е. они созданы людьми, продолжают
существовать благодаря людям и отмирают, когда люди перестают ими
пользоваться… правила существуют лишь постольку, поскольку люди им
следуют. Слишком частое нарушение правил приводит к тому, что они
быстро прекращают свое существование” [П.Монсон, С.25, 71]. И именно
потому, что индивиды в определенной степени свободны от общества с его
институтами, их социальные действия и мотивы этих действий должны стать
предметом социологии. Так или иначе, но в этой модели движущие силы
общественных изменений больше не выносятся за рамки возможностей
индивидов (как это было в объективистской модели), а непосредственно
связываются с деятельностью индивидов. Для этой социологической модели
больше подходит экономическая модель человека, обозначаемая акронимом
REMM (“resouceful, evaluative, maximizing man”), который был предложен
Меклингом и Бруннером, т.е. “изобретательный, оценивающий,
максимизирующий человек”. Только максимизацию следовало бы заменить
“ограниченной рациональностью” (Г.Саймон) и, кроме того, включить в
модель выбора социальные нормы и правила [К.Бруннер, С.55, 71].
Согласно теории зарождения человеческого сознания Дж.Г.Мида,
мышление каждого человека социально создано, но не социально
детерминировано. Оно не только пассивно отражает чужие мысли, но и
активно действует по отношению к окружающему миру. “Мышление по
своей природе имеет направленный характер, оно выявляет самое себя, но
при этом есть также способ связи с предметами и явлениями окружающего
мира. Поступки каждого человека проистекают из этой направленности, и
своей активностью он создает собственную неповторимую индивидуальность
в отношениях с другими людьми. Социальность и индивидуальность – две
стороны этого процесса…” [П.Монсон, С.72].
Важным направлением этой традиции является феноменологическая
социология, ибо если ставится задача понять людей и их действия, то нужно
знать их собственные определения ситуации, выявить, как они сами
воспринимают окружающую их действительность и свое место в ней. Как
сформулировал У.А. Томас: “Если люди определяют какую-то ситуацию как
реальную, она действительно становится реальной по своим последствиям”
[Merton R.K. (c), Р.475]. В частности, то, что думают люди о нынешних
реформах, принципиально важно для того, чтобы подвигнуть их к активным
действиям по пользованию новыми правами и свободами, или, напротив,
отказаться от обращения к новым правам.
Таким образом, если применить экзистенциалистскую
(субъективистскую) социологическую модель к изучению связи между
социетальной и индивидуальной свободами, то исходно эта связь будет
мыслиться не односторонней (“сверху-вниз”), как это было в
структуралистской (объективистской) модели, а двусторонней:
индивидуальная свобода, испытывая на себе воздействие социетальной
свободы, тоже, в свою очередь, может активно воздействовать на нее. Это
придает данной модели б`ольшую динамичность, изменчивость и делает ее
более соответствующей требованиям нашего проблемного поля.
Важность исследования двустороннего характера связи между
социетальной и индивидуальной свободой особенно велика в связи с тем, что
среди критериев общественного прогресса называется не только негативная
свобода (т.е. свобода от ограничений и барьеров, дающая возможность
индивидам сохранять свою независимость от довлеющих обстоятельств
внешней среды), но и позитивная свобода (свобода для, т.е. свобода делать
что-нибудь), которая позволяет влиять на собственное общество и его
формирование, преодолевать трудности, обеспечивает определенную степень
власти и контроля над обстоятельствами [П.Штомпка, С.52, 65]. Конечно, эта
индивидуальная “свобода для” с точки зрения развития общества может быть
не только прогрессивной, но и регрессивной. Но это обстоятельство лишь
еще более подчеркивает актуальность изучения двусторонней связи между
индивидуальной и социетальной свободами. Поэтому социологическая
перспектива исследования феномена свободы в меняющемся обществе, на
наш взгляд, должна непременно включать теоретико-методологические
достижения прежде всего (хотя и не только) субъективистской,
экзистенциалистской модели.
3. Синтез макро- и микро- подходов
как основа социологического видения свободы
В последнее время, важно отметить, растет интерес к теориям,
базирующимся одновременно на двух социологических моделях, на теориях,
которые пытаются вовлечь в поле зрения и структуру, и действие и
рассмотреть взаимосвязи между ними. Именно эти теории могли бы стать
хорошим стартом (основой) для осмысления взаимосвязи между
социетальной и индивидуальной свободами в меняющемся обществе. В этом
смысле наибольший интерес, на мой взгляд, представляют две теории:
“социального становления” (П.Штомпка) и “трансформационного процесса”
(Т.И.Заславская).
3.1. Теория социального становления П.Штомпки
Исходным пунктом теоретических построений П.Штомпки является
выделение двух уровней социальной реальности: уровня общностей, или
социальных целостностей надындивидуального типа, интерпретируемых как
структуры (это — социальные системы, общества, культуры, цивилизации и
др.) и уровня индивидуальностей, агентов, или субъектов (это – отдельные
люди и члены коллективов). Последние предстают не пассивными
объектами, но и не полностью автономными субъектами, они имеют
определенную свободу, но в то же время ограничены в своей деятельности.
Кроме того, П.Штомпка выделяет два способа существования каждого
из двух уровней социальной реальности – в качестве потенциальной
возможности (это – внутренние тенденции, семена или зародыши будущего,
способности, “силы” и т.д.) и в действительности (это – процессы,
трансформации, развитие, поведение, деятельность и т.д.). Структуры
рассматриваются как потенциальные возможности, раскрывающиеся в
функционировании (оперировании), а деятели (агенты, субъекты) — как
потенциальные возможности, реализующиеся в действии.
Социологическая модель социального становления П.Штомпки строится
на соединении именно этих двух уровней и двух способов существования
социальной реальности. В ней “структура” (и “оперирование”), “агент” (и
“действие”) взаимосвязаны и автономны одновременно: нет бесструктурных
агентов, как нет и безагентных структур; но в то же время структуры не
растворяются в агентах, и агенты не поглощаются структурами [П.Штомпка,
С. 268 – 272].
Как структура (оперирование), так и субъекты (действия) обладают
“своими особыми свойствами”, “своей логикой следования”, “своей
собственной регулярностью”. Независимая динамика структур проявляется в
трех формах: “принцип инерции” (обычно предпочтительнее, чтобы
функционирование продолжалось в том же режиме, без радикальных
поворотов), “принцип момента, или континуальности” (за определенной
стадией чаще всего наступает следующая, т.е. процесс не останавливается и
не поворачивается вспять), “принцип последовательности” (следующие одна
за другой фазы зачастую не могут быть пропущены). Поэтому структуры
рассматриваются как эмерджентные (неожиданно возникающие) по
отношению к субъектам, даже если они и включают последних.
Соответственно, оперирование – это также динамические эмерджентности по
отношению к действиям, пусть даже если без действий не было бы операций.
Но и субъекты также обладают определенной свободой выбора, автономией,
независимостью от их структурного местоположения, а их действия – также в
определенной степени независимы от динамики социального контекста (в
который они сами входят как его составляющая): они могут осуществляться
против течения, быть анахроничными или нацеленными на будущее
[П.Штомпка, С. 269 – 270].
Загадка социального становления, по П.Штомпке, состоит в соединении
и осмыслении связи между уровнем структур в их оперировании и уровнем
субъектов (агентов) в их действиях. С этой целью постулируется третий,
промежуточный уровень, который отражает “подлинную сущность
социальной реальности”. Ибо в конкретной действительности общество
“строится” не из индивидуальных действий, и не из “социальных фактов”, а
из их тесного, конкретного слияния, из текущих социальных событий,
которые обозначаются в данной модели как практика. “В практике
сливаются оперирующие структуры и действующие агенты…, практика
обусловлена “сверху”, т.е. фазой функционирования, достигнутой обществом
в широком смысле; и “снизу”, т.е. поведением индивидов и групп. Но она не
сводима ни к тому, ни к другому…, это — новое, возникающее качество”
[П.Штомпка, С. 273-274].
Если потенциальной возможностью для оперирования
(функционирования) является структура, для действия – субъект (агент), то
для практики – деятельность. Это синтетический продукт, слияние
структурных обстоятельств, с одной стороны, и способностей деятелей, с
другой; так что оно не сводимо ни к тому, ни к другому и по отношению к
обоим уровням социальной реальности составляет новое, возникающее
качество [Там же, С. 274].
Дальнейшее развитие теоретической модели было связано с наделением
ее динамикой самопреобразования, особым механизмом самодвижения,
благодаря которому общество постоянно изменяется. Это потребовало ввода
обратных связей в анализ всех уровней социальной реальности. И структуры,
и агенты (субъекты, деятели) склонны к самоизменениям, к преобразованиям
либо в процессе собственного оперирования (структуры), либо в ходе
собственных действий (агенты, субъекты). Аналогично деятельность также в
значительной степени преобразуется практикой. Анализ механизмов
обратных связей потребовал введения в модель временн`ого измерения:
“взаимосвязь тотальностей и индивидуальностей можно обосновать только в
историческом контексте”. Так, происходящие в данный момент времени
социальные события, “соединяющие в себе деятельность структур и действие
субъекта (или просто практику)…, воздействуют как на структуры
(модифицируя или создавая новые сети отношений), так и на субъектов
(модифицируя или формируя их внутренние способности) в следующий
момент времени. В результате возникает модифицированный или новый вид
деятельности. Социальные условия для осуществления практических
действий меняются. Если в результате деятельности происходят какие-то
события, то она находит выражение в новой практике, которая, в свою
очередь, соединяет деятельность новых структур и действия новых
субъектов. Затем новая практика начинает аналогичный цикл, который,
изменяя структуры и субъектов, модифицирует деятельность и способы ее
реализации, что приводит к появлению следующего, модифицированного
вида практики. Эта последовательность продолжается бесконечно,
воспроизводя постоянно накапливающиеся изменения общества. Это и есть
то, что мы подразумеваем под человеческой историей в противоположность
внутреннему функционированию общества” [П.Штомпка, С. 282, 284, 290].
Погружение этой социологической модели в среду двух видов – природу
и сознание (мир идей – собственных и своих современников и
предшественников) позволил еще более углубить представления о
механизмах исторического процесса. Ибо природная среда может выступать
как негативным ограничителем (барьеры, ограничения), так и позитивным
поощрителем. Аналогичным образом особенности сознания в значительной
степени определяют возможные и невозможные виды практики, доступные и
недоступные средства, достижимые или недостижимые цели:
“Потенциальные возможности агентов в значительной степени зависят от
того, чтó люди в данном обществе действительно думают и во что верят (на
уровне индивидуального и коллективного сознания), и от того, чтó их
заставляют думать и во что верить идеологические структуры (идеологии,
предписания, традиции, “встроенные” в социальное сознание)” [П.Штомпка,
С. 278, 279].
В результате П.Штомпка выделяет четыре типа причинных узлов,
которые можно обнаружить в процессе исторического развития: 1) через
структурные воздействия; 2) через способности субъектов; 3) через
“очеловеченную природу” и 4) через видоизменяющееся сознание. Во всех
этих случаях существующая в данный момент времени практика порождает
воздействия, которые могут существовать достаточно долго и активно влиять
на последующую практику, создавая поле возможностей (для субъекта,
структуры, среды), в которых она будет развертываться. Это поле, хотя и
ограничено, но никогда не лишено возможностей выбора, всегда существует
возможность предпочесть альтернативный путь. В этом смысле исторический
процесс непрерывен, ничем не предопределен и не необходим [П.Штомпка,
С. 288-289].
Заключительным моментом теории П.Штомпки является наделение его
модели социального становления неким высшим механизмом
(метамеханизмом), благодаря которому историческим изменениям
подвергаются сами принципы ее функционирования и преобразования.
Постепенное подчинение природы потребностям общества, рост защиты от
неблагоприятных воздействий с ее стороны означают рост контроля над
природной средой. Что касается сознания, то рост знаний человека
способствует развенчанию “ложного сознания”, мифов, иллюзий, осознанию
закономерностей социального функционирования и изменения. Все это
позволяет точнее предвидеть и целенаправленно изменять социальную
жизнь, делать социальное становление более успешным.
Однако эти тенденции оказывают не только положительное, но и
отрицательное влияние на функционирование и изменение общества
(экологические бедствия, человеческое порабощение из-за чрезмерной веры в
разум и планирование социальной жизни и др.). Поэтому историческая
тенденция эволюционирует к управлению более высокого уровня, которое
состоит в осознании необходимости его ограничения: “постепенно возникают
новые способы социального становления, которые дают человеческому
обществу больше самостоятельности, а также наделяют его более развитым
самосознанием, обеспечивают его критический и реалистический контроль
над собственной судьбой. Путь исторического освобождения – это путь от
полностью объективированного, безысходного существования примитивных
людей через наивное преувеличение человеческой мощи и разума к всецело
творческому обществу будущего, — обществу, находящемуся в гармонии с
природой и не абсолютизирующему возможности человеческого разума”
[П.Штомпка, С.291-292].
* * *
Что означает эта теория для осмысления (пусть пока и на
гипотетическом уровне) характера взаимосвязи между социетальной и
индивидуальной свободами в меняющемся обществе?
1. Тот уровень свободы, который имеется у субъектов в данном
обществе, и тот тип социетальной свободы, который реально сложился в нем
в данный момент времени, есть результат (1) определенной автономности и
свободы выбора социальных субъектов, их самоизменения в ходе социальной
адаптации к новым условиям; (2) определенной независимости характера и
скорости изменения социетальной свободы от действий субъектов, наличии у
нее своих собственных механизмов; (3) характера взаимосвязи между двумя
уровнями свободы – индивидуальным и социетальным (включая все
разновидности социетальной свободы, а именно: декларированную,
действительно возможную, желаемую, востребованную и реализуемую).
2. В периоды крупных общественных изменений реально
складывающаяся социетальная свобода и ее взаимосвязь со свободой
индивидуальной – неизвестные со многими переменными. Можно
высказывать предположения об их характеристиках, но обнаружить их
можно только эмпирическим путем. Априори можно утверждать, что реально
складывающаяся социетальная свобода будет неизбежно отличаться от
провозглашенной институционально-правовой свободы. Не более.
3. В каждом обществе (как и в одном и том же обществе на разных
этапах его развития) сила и характер взаимосвязи и автономности двух
уровней свободы имеют свои особенности.
В общей сложности всё сказанное указывает на то, что у теории
трансформации свободы в меняющемся обществе, действительно, должен
быть “эмпирический статус”. Таким образом, теория социального
становления П.Штомпки, позволяя выдвинуть полезные гипотезы и
подтверждая актуальность научного поиска в намеченном нами направлении,
несомненно, способствует осмыслению закономерностей трансформации
свободы в меняющемся обществе.
Однако в контексте нашего проблемного поля только этой
социологической модели явно недостаточно. Прежде всего, потому, что в ней
субъекты выступают неким однородным уровнем социальной реальности.
Между тем, в действительности социальные субъекты значительно
различаются по уровню имеющейся (достигнутой) автономии, динамике
своей свободы, свободе выбора и затратам (потерям, усилиям) на достижение
значимых целей. Они существенно различаются и своим отношением к
провозглашенной в ходе реформ институционально-правовой свободе, а
также степенью доступа к ней. “Вклад” разных субъектов в трансформацию
социетальной свободы в заданном направлении неодинаков и вообще может
иметь разный знак. Реально формирующаяся социетальная свобода
неравномерно “распределяется” между разными группами субъектов,
отражая соотношение их сил и интересов. Так что ее взаимосвязь с
индивидуальными свободами неоднозначна и многообразна. Вот почему при
исследовании феномена свободы в меняющемся обществе представляется
таким важным “оснастить” социологическую модель многосубъектной
проекцией, введя в анализ группы субъектов, различающихся своим
положением на осях социетальной и индивидуальной свободы. В этом
смысле наиболее адекватными целям нашего исследования будут
социологические модели, которые содержат социоструктурные аспекты и
социальные механизмы социальной трансформации.
3.2. Теория трансформационного процесса Т.И.Заславской
Наилучшую вписанность многосубъектного процесса трансформации
свободы в общий трансформационный процесс, на мой взгляд, обеспечивает
теория трансформационного процесса Т.И. Заславской. В социологической
модели Т.И. Заславской, как и в модели П.Штомпки, органично увязываются
два уровня социальной реальности (структуры и деятели), что позволяет
рассматривать социальные изменения, происходящие на макро- и микро-
уровнях в их взаимосвязи и взаимообусловленности. Есть и промежуточный,
по П.Штомпке, уровень социальной реальности, увязывающий структуры
(функционирование) и агентов (действия) в некое новое качество,
олицетворяющее “подлинную сущность социальной реальности” в данный
момент времени: это “практика” в социологической модели П.Штомпки и
“массовые (многосубъектные) трансформационные процессы” в модели
Т.И.Заславской. Через блоки трансформационной активности (будь то
социально-инновационная деятельность или реактивно-адаптационное
поведение) и их связи с “социетальными” блоками (социальными
институтами общества, социально-экономическим потенциалом, социальной
и социально-культурной структурами общества) в поле зрения попадают как
субъективные, так и объективные аспекты социальной реальности. Так что
все ранее отмеченные достоинства теории социального становления присущи
и теории трансформационного процесса. Поэтому остановимся лишь на ее
дополнительных преимуществах, открывающих новые возможности анализа.
Поскольку в трансформационном процессе участвует очень много
действующих групп и лиц, наделенных собственной волей и особыми
интересами, то в центре социологической модели Т.И.Заславской –
социальный механизм этого процесса, который “включает субъектов,
инициирующих социальную трансформацию общества, содержание их
социальных действий, а также взаимосвязь этих целенаправленных действий
с массовыми процессами, вызывающими сдвиги в институциональной и
социальной структурах общества” [Т.И.Заславская (а), С.284, 285].
В зависимости от характера влияния на трансформационный процесс
субъекты делятся на три группы: правящую элиту; социально зрелых и
активных представителей массовых общественных групп, в первую очередь
средних слоев, и остальную часть общества. Каждая группа по-разному
участвует в трансформационном процессе. Правящая элита занята целевой
реформаторской деятельностью (изменением правовых и
административных норм, определяющих “правила игры”). Активные
представители массовых общественных групп – массовой инновационно-
предпринимательской деятельностью (т.е. использованием, развитием,
закреплением новых норм и правил). Остальная часть общества оказывает
влияние на общественные преобразования через реактивно-адаптационное
поведение, т.е. выбор и реализацию доступных этим субъектам способов
адаптации к изменившимся условиям [Т.И.Заславская (б), С.149, 153-154].
В связи с этим важным элементом социологической модели
Т.И.Заславской является трансформационная структура общества. Это
“система социальных макросубъектов (классов, слоев, общественных
движений, политических партий, корпораций и пр.), различающихся
направлениями своих интересов, типами трансформационной активности и
функциями в инновационном процессе”. Это понятие вводится в связи с тем,