Шабанова М. Социология свободы: трансформирующееся общество
Подождите немного. Документ загружается.
что для понимания механизма и возможных перспектив общественных
перемен недостаточно знать стратификационную структуру общества,
которая существенно размывается из-за разного отношения и включенности
разных страт в трансформационный процесс. Несовпадение двух структур
связано с тем, что трансформационная структура общества формируется под
влиянием не только социальной стратификации, но и социокультурной
дифференциации, “которая определяет субъективную мотивацию и
содержательную направленность трансформационной активности субъектов”
[Т.И.Заславская (б), С.152, 155].
Поскольку социальная трансформация связана с изменением
социетального типа общества, главными объектами (и итогами)
трансформации являются: (1) основополагающие институты, (2) социальная
структура и (3) социально-экономический потенциал общества. При этом
главные объекты трансформации рассматриваются во взаимосвязи друг с
другом через социальный механизм трансформационного процесса. Так,
“реальное (в противоположность формально-правовому) преобразование
системообразующих институтов общества служит непосредственным
фактором сдвигов в социальной структуре. Обратное же влияние социальной
структуры на динамику общественных институтов опосредствуется
трансформационной структурой” [Т.И.Заславская (б), С.149, 150, 152, 155].
Причем (что в нашем случае особенно важно) среди самых важных
качеств базовых институтов (как главных объектов и результатов социальной
трансформации) в данной социологической модели называется широта и
надежность прав и свобод человека [Там же, С.150]. Это позволяет глубже
осмыслить (1) социальный механизм и закономерности трансформации
социетальной свободы в меняющемся обществе; (2) оценить многообразие
взаимосвязей между социетальной свободой, с одной стороны, и
индивидуальными (групповыми) свободами, с другой, — с точки зрения их
обусловленности общим трансформационным процессом; (3) увидеть место
трансформации свободы на разных уровнях социальной реальности в общем
трансформационном процессе и на этой основе оценить его возможные
перспективы с более широких позиций (в контексте взаимосвязи а) с
другими характеристиками социальных институтов, б) с другими главными
объектами и результатами трансформации).
В целом, благодаря выделению трех блоков: энергетического
(социокультурная и трансформационная структура общества как движущие
силы процесса), передаточного (функциональные типы трансформационной
активности и многосубъектные макропроцессы) и результирующего
[Т.И.Заславская (б), С.152], — и рассмотрению взаимосвязей их друг с
другом и с разными уровнями социальной реальности, трансформация
общества предстает как целостный процесс, вплетенный в реальные связи и
противоречия социальной жизни. А теория трансформационного процесса,
охватывая все эти реальные взаимозависимости, их предвиденные и
непредвиденные результаты и последствия, предстает “живой” теорией,
которая открывает новые перспективы для развития теоретических и
эмпирических исследований разных проекций и сторон трансформационного
процесса. В том числе, как мы видели, и феномена свободы.
Подытоживая все вышесказанное, констатируем: несмотря на то, что
проблема свободы нередко выталкивалась из социологического знания и до
сих пор игнорируется некоторыми научными традициями, она в то же время
(исподволь или более отчетливо) присутствует во многих других
социологических моделях и теориях, что, как мы видели, создает хорошие
основы для изучения закономерностей трансформации социетальной
свободы, а также ее взаимосвязей с индивидуальными (групповыми)
свободами. Во всяком случае, для своей социологической модели свободы
мы социологические корни обнаружили и обозначили.
Однако, прежде чем двигаться дальше, нам необходимо определить,
какое же знание накоплено социологией для изучения индивидуальной
(групповой) свободы и ее ограничителей.
4. Индивидуальная свобода в контексте социологии:
вклад смежных направлений
Конкретные социологические исследования индивидуальной свободы в
современном российском обществе носят пока единичный и фрагментарный
характер. В последние годы в ряде опросов общественного мнения
респондентов спрашивали, чувствуют ли они себя сегодня свободными или
несвободными, стали ли они за годы реформ более свободными или менее
свободными. Накопление подобного рода информации само по себе
необычайно ценно. Однако при проведении подобного рода обследований
невыясненным остается вопрос, какое содержание разные общественные
группы вкладывают в термин “свобода”, какие элементы преобладают в
современных образах индивидуальной свободы: социально-экономические,
политические, правовые или какие-то еще? У каких групп преобладают одни
элементы, а у каких — другие? С какими жизненными аспектами они
связывают расширение или сужение степени своей свободы? С теми, свободу
в которых “даруют” инициаторы реформ или с какими-то другими? Какие
ограничения свободы пытаются преодолевать разные социальные группы в
новых условиях? Стало их больше или меньше по сравнению с тем, что было
прежде? Легче или труднее их преодолевать? Кому легче, а кому труднее?
Такое положение дел в области исследования индивидуальной свободы,
думается, прежде всего, связано с несколько упрощенным представлением об
индивидуальной свободе: подобно тому, как социетальная свобода нередко
отождествляется с западной институционально-правовой свободой ( рынком
и демократией), так и индивидуальная свобода сводится к возможности
реализации именно либеральных ценностей, которые считаются
универсальными: ценностей независимости, самостоятельности и права.
Другая причина отставания этого направления науки — в отсутствии
“социального заказа” на исследования подобного рода: реформаторы, хотя и
взяли курс на формирование свободного и процветающего общества,
выбирая ту или иную стратегию социально-экономического реформирования,
по существу, не принимают во внимание ее воздействие на динамику
индивидуальных свобод рядовых социальных групп.
Однако, несмотря на определенные “пробелы”, которые в настоящее
время имеются в системе социологического знания об индивидуальной
свободе, социология все же располагает полезными наработками и в этой
области.
Прежде всего, хотелось бы назвать исследование потребностей и
ценностей, в том числе и в реформируемом обществе, выявление в них места
свободы выбора и независимости [А.Г. Здравомыслов, Н.И. Лапин, Б.Г.
Капустин, И.М. Клямкин, В.А. Ядов, S.R. Maddi, A. Maslow, M. Rokeach и
др.]. Само по себе знание потребностей и ценностей, разумеется, еще не
указывает на динамику индивидуальной свободы, потому что вне поля
зрения находятся вопросы о динамике препятствий при их реализации.
Однако, как составная часть исследования индивидуальной свободы, знание
ценностей в меняющемся обществе и их динамики представляется
необходимым. Кроме того, исследования места либеральных ценностей в
сознании россиян имеют особое значение, позволяя получить более
углубленное представление (и выдвинуть полезные гипотезы) о возможных
взаимосвязях между социетальной и индивидуальной свободами в
трансформирующемся обществе. В целом, как видно по авторам (особенно
зарубежным), эта ветвь социологии тесно переплетается с социальной
психологией и психологией, базируясь на их достижениях в области
изучения ценностей и мотивации.
Другое направление связано с исследованием социальной структуры,
социальной стратификации и социальной мобильности [М. Вебер, П.
Сорокин (а); Т.И. Заславская (б); Т.Ю. Богомолова, В.С.Тапилина (а), (б);
В.С. Тапилина; В. Ильин; В.В. Радаев, О.И. Шкаратан; З.Т. Голенкова, Е.Д.
Игитханян, Н.Е.Тихонова; Б. Барбер, R.K. Merton (а), (б), S.F. Nadel, A.
Stewart, K. Prandy, R. Blacburn и др.]. Результаты этих исследований, будучи
“переопределенными” в контексте свободы, дают знание о динамике
возможностей и социальных ограничителей в ходе реформ. Разумеется, в
контексте нашего проблемного поля это знание первоначально будет иметь
только “гипотетический статус”, ибо не все социальные ограничители на
практике являются ограничителями индивидуальной свободы, и не все
анализируемые исследователями оси социальной стратификации для разных
индивидов (групп) обладают одинаковой значимостью и присутствуют в
актуальных полях индивидуальной свободы. Однако после того, как мы
определим область пересечения социальной стратификации и свободы,
прошедшие “сквозь сито” индивидуальной свободы оси могут быть
“воссоединены” с уже накопленным в социологии знанием о них и смогут
внести важный вклад в осмысление ограничителей свободы в меняющемся
обществе.
Теоретической основой стратификационной “проекции”, как следует из
нашего проблемного и предметного поля, будет, прежде всего, веберианство.
И в первую очередь три следующих момента теории М.Вебера и его
последователей: а) существует множество относительно самостоятельных
иерархий, каждая социальная группа одновременно занимает несколько
позиций, определяемых престижем образования и профессии, ценностями и
нормами поведения, стилем жизни и др.; экономическая проекция — одна
среди многих; б) в центре внимания — не уже сформировавшиеся структуры,
а структуры формирующиеся, системы социального действия, что, думается,
более характеризует состояние дел в современном российском обществе; в)
учет не только текущего положения индивида (группы) на разных позициях,
но и “потенциала” этих позиций — перспектив социального продвижения,
которые они “обещают”; классы как траектория социального движения
[А.Стюарт, К.Прэнди, Р.Блэкберн].
Третье направление связано с реализацией доступных разным группам
или предпочтительных для них стратегий социальной адаптации [Е.С.
Балабанова, Л. А. Гордон, В.А. Ядов, R.K. Merton (а), П. Штомпка и др.].
Важность этого направления связана с тем, что именно в ходе социальных
адаптаций формируются новые нормы и “правила игры” и осуществляется
обратное воздействие индивидуальной свободы на свободу социетальную. В
кардинально меняющемся обществе особый интерес для анализа механизмов
и результатов социальной адаптации в контексте свободы-несвободы
представляет диспозиционная теория саморегуляции социального поведения
личности В.А.Ядова, а также типы индивидуальной адаптации к структурной
аномии Р. Мертона [R.K. Merton (а)] и институционализация отклонений [П.
Штомпка, С. 312-320]. Важные перспективы для исследований внутренних
аспектов свободы в процессе социальной адаптации к новым условиям
открывает феноменологическая социология “повседневного знания”. Ибо
феномен свободы включает элемент восприятия индивидами окружающего
мира, а феноменологическая социология (в той ее разновидности, которая
ориентирована на изучение не специализированного, а “повседневного
знания”) как раз и исследует реальность жизненного мира, вопросы о том,
как в повседневной жизни индивиды создают социальную реальность и как
эта реальность создает индивидов [П.Бергер,Т.Лукман].
* * *
Предлагая реализовать социологическую перспективу изучения
феномена свободы, я, разумеется, далека от мысли, что она решит извечный
вопрос о свободе. У нее свои возможности и свои ограничения. Обрисовав
круг проблем, которые могла бы решить социология свободы, опираясь на
свой задел и достижения других наук, я только полагаю, что она могла бы
серьезно обогатить знание об этом феномене, накопленное другими науками.
И судя по спектру задач, которые ставит перед собой социология в области
изучения закономерностей изменения свободы на разных уровнях
социальной реальности, она имеет все основания занять достойное место
среди других наук, изучающих этот феномен (философии, экономической
теории, психологии, права и др.). Серьезное же продвижение в познании
феномена свободы, думается, возможно при условии объединения усилий
представителей самых разных наук.
ЧАСТЬ 2. ТЕОРЕТИКО-МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ОСНОВЫ
СОЦИОЛОГИЧЕСКОГО ИССЛЕДОВАНИЯ СВОБОДЫ
Глава 4. Социологическое определение свободы
Прежде всего, договоримся о терминах. Ибо феномен свободы по
природе своей весьма многогранен, а термин “свобода” от частого и
разнообразного использования давно уже стал размытым и неясным. Еще в
1864 г. Авраам Линкольн заметил, что “мир никогда не имел хорошего
определения слова “свобода” ..., используя одно и то же слово, мы
подразумеваем разное” [Cranston M., Р.13]. С тех пор прошло немало
времени, но этот упрек актуален и сегодня. В чем здесь дело? Только ли в
том, что ученые, занимающиеся исследованием свободы, по недосмотру
именуют противоположные социальные феномены одним и тем же словом?
На самом деле, разные группы, разные поколения и разные эпохи всегда
вкладывали в этот термин разный смысл. Неизменным оставалось только
одно – общая привлекательность слова “свобода”, которое по этой причине в
истории нередко использовалось для прикрытия самых неблаговидных
поступков. Еще в 18 веке английский острослов С.Джонсон, которого до сих
пор цитируют англичане “по всякому поводу и в любом месте”
“недоумевал”: “Почему-то мир так устроен, что о свободе громче всех кричат
погонщики негров”. Прошел еще один век, но философы по-прежнему вновь
и вновь призывают отделаться от тех чар, которыми окружено это слово. “Во
имя свободы совершено очень много великого в истории, — писал в начале
ХХ века Вильгельм Виндельбанд, — но нельзя не признать, что этим словом
прикрывался не один низкий и скверный поступок. Преступление, глупость и
слепая страсть не раз всуе употребляли его...” [Виндельбанд В., С. 511].
Манипулирование свободой перешло и в наши дни, и практиковалось как в
советском российском обществе (“Власть Советская пришла — жизнь
свободная пошла”, “Советская Конституция, что солнце для веков”, “Где
власть народа, там победа и свобода” и др.), так и в постсоветский период с
его лозунгами свободы и процветания, к которым должны были бы привести
сначала перестройка, а потом — и рыночные реформы. “Говорящий о
свободе, — с долей справедливой иронии заключает В.Швёбель, — думает
прежде всего о своей собственной. Кто же будет интересоваться свободой
других, когда предпосылкой собственной свободы является их несвобода?”
[Швёбель В., С.275].
Так или иначе, мы не можем продолжать исследование до тех пор, пока
не обозначим четко тот смысл, который будем вкладывать в термин
“свобода”. Однако, если следовать требованиям нашего проблемного поля,
это сделать не так-то просто. Проблема состоит, во-первых, в том, что
социологическое определение свободы, как и любое социологическое
определение, должно как можно более адекватно отражать “данное общество
в данных фактах”, какими бы многообразными не были эти факты. Во-
вторых, в данном случае нам необходимо будет учесть не только отношение
между абстрактным понятием и его множественными конкретными
реализациями, но и изменения в пространстве потенциальных, возможных
реализаций, независимо от того, востребованы ли они на практике в данный
момент времени или нет. Иными словами, нам предстоит, приняв во
внимание совершенно различные, порой взаимоисключающие друг друга
определения свободы, которые дают разные группы индивидов в данный
момент времени и в данных условиях, найти такие определения, с помощью
которых можно было бы, во-первых, уловить динамику внутренней свободы
всех групп а, во-вторых, исследовать ее взаимосвязь с трансформацией
социетальной свободы.
Поэтому для начала обрисуем те смысловые различия, которыми
сегодня в повседневной жизни наделяется термин “свобода”, далее
попытаемся “примерить” к ним имеющиеся научные определения феномена
“свободы” и, наконец, если возникнет необходимость, предложим
определение свободы, более адекватное требованиям социологического
предметного и проблемного поля.
1. Многообразие смысловых образов свободы
в российской повседневности
Свобода, как справедливость, красота, долг и многое другое, относится к
числу таких универсальных понятий, о которых, пожалуй, все люди имеют то
или иное представление, но которые каждый определяет по-своему, исходя
из собственной системы координат. Эта личная система координат не очень
восприимчива к внешней оценке в контексте “правильно-неправильно” или
“лучше-хуже”. Так что разные индивиды могут определять свободу,
справедливость, красоту и т.д. совершенно различным образом, но при этом
иметь в виду одно и то же состояние (условие, качество), благодаря
которому “свободное”, “справедливое”, “красивое” и т.д.
противопоставляется “несвободному”, “несправедливому”, “некрасивому” и
т.д.
Как же определяют сегодня свободу разные члены российского
общества? Какой смысл они сами вкладывают в этот термин, независимо от
того, прогрессивно ли это с чьей-то иной точки зрения или нет, вписывается
ли их понимание в известные науке определения или нет, охватываются ли
при этом все распространенные значения этого термина или нет? Заранее
оговорюсь: поскольку в данном случае респонденты сами конструировали
определения свободы, то в них неизбежно присутствуют признаки разного
уровня конкретности, причем базовые элементы свободы соседствуют с ее
факторами и ограничителями и нередко заменяются ими. Однако все эти
недостатки, препятствующие построению строгих образов индивидуальной
свободы, вполне компенсируются получением куда более ценной
информации о том, что же сегодня в первую очередь имеют в виду сами
индивиды, отвечая на все чаще встречающиеся в массовых обследованиях
вопросы типа: “Чувствуете ли Вы себя в сегодняшних условиях свободным
человеком или нет?”, “Когда Вы были более свободны – до реформ или
сегодня?” и пр. По этой же причине мы приведем здесь данные о числе
сторонников того или иного понимания свободы, сделав еще одну оговорку.
Эти “первичные” определения свободы в дальнейшем уточнялись в ходе
неформализованных (а позднее и формализованных) интервью. Ряд
рассогласований в уровне конкретности ответов снимался серией открытых и
закрытых вопросов о главных ограничителях свободы, актуальных
жизненных возможностях и их динамике за годы реформ и др. Так что в
последующих главах мы будем работать с более полными и точными
смысловыми образами свободы.
А пока остановлюсь на “первичных” определениях свободы, которые
респонденты давали без каких-либо подсказок с моей стороны. В ходе
конкретных социологических обследований было собрано более 600
определений свободы, которые сгруппировались в ряд видов. Охарактеризую
основные из них.
1. Свобода как возможность поступать по своему усмотрению, по
своей воле (28%). В представлении этой части респондентов свободный
человек “говорит, что думает, делает, что хочет, живет, где хочет”, “ему дают
возможность делать то, что ему нравится”, “он живет, как хочет”, “он сам
себе хозяин”, “ему не мешают жить и творить”, “может не только свободно
мыслить, но и имеет возможность реализовать свои замыслы”, “безнаказанно
поступает по своим принципам и убеждениям”, “живет в согласии с самим
собой”. Какие-либо ограничители или рамки, которых должны
придерживаться люди в этих действиях по своей воле, здесь не упоминаются.
Поэтому, по-видимому, не случайно в эту безграничность, необузданность (а
вместе с ними и в феномен свободы, определяемый таким образом) одни
вкладывают положительный смысл, другие – отрицательный, третьи – то
один, то другой – в зависимости от обстоятельств.
Заметим, что эта двойственность оценок свободы как воли сама по себе,
насколько позволяет судить анализ пословиц русского народа, уже давно
стала элементом русской культуры. В самом деле, одна часть русских
пословиц вкладывает в свободу-волю положительный или нейтральный
смысл: “Всякому своя воля”, “Как хочу, так и ворочу (кричу, молочу и пр.)”,
“Живу, как живется, а не как люди хотят”, “Своя воля, своя и доля” и др.
Другая часть, напротив, — отрицательный смысл: “Своя воля страшнее
неволи”, “Дай себе волю, заведет тебя в лихую долю”, “Воля портит, а
неволя учит”, “Не бойся неволи, а бойся воли”, “Своя волюшка доводит до
горькой долюшки” и др. В результате, хотя неволя и плоха, но и воля не
сулит ничего хорошего, и трудно сделать выбор между волей, которая губит,
и неволей, которая изводит (“Воля губит, неволя изводит”).
Примечательно, что лишь небольшая часть респондентов (7%), описывая
понятие “свобода”, обращается к терминам “самостоятельность”,
“инициатива”, “выбор”, “ответственность”: свободный человек тот, кто
“может самостоятельно решать свои проблемы”, “имеет право выбора, право
самому решать”, “может сам планировать свое будущее, рассчитывая только
на свои силы”, “исключительно по своей инициативе делает то, что хочет”,
“осознанно совершает свои поступки, дает себе полный отчет в
совершенном”, “независим в своих суждениях, оценках, имеет свое мнение,
даже если оно отличается от общепризнанного”.
И уж совсем немногие (3%) свое представление о свободе “поднимали”
до возможности самореализации. В их понимании человек свободен только
тогда, когда “может реализовать свои способности”, “имеет возможность
реализовать себя как личность”, “способен реализовать свое жизненное
предназначение”, “занят тем, что его больше всего увлекает”, “у него есть
свобода выбора и способность реализовать себя во всех смыслах этого
слова”, “он не боится и способен выражать свои мысли и чувства, стремится
реализовать себя”.
2. Свобода как возможность действовать по своему усмотрению и
воле, но в рамках либо законов, либо нравственных норм, либо тех и других
одновременно. В этих определениях свободы использовались уточнения типа:
“в рамках закона и правопорядка”, “не вопреки законам”, “не создавая при
этом неудобств другим людям”, “не ущемляя интересов других людей”, “не
принося при этом вред окружающим”, “ограничиваясь лишь моральными
принципами” и др. Понятно, что в понимаемую таким образом свободу
индивиды вкладывали только положительный смысл.
В принципе, слово “закон” присутствовало в определении свободы лишь
у 7% респондентов. Иными словами, лишь небольшая часть опрошенных
вспомнила о них сама. Позже, когда респондентов просили выбрать близкое
им суждение о соотношении свободы и законности, абсолютное большинство
(70%) свободу как возможность делать то, что хочу, ограничили (по крайней
мере, на словах) условием “если это не запрещено общими для всех
законами, нравятся они мне или нет”. И только 10% в городе (и 19% в селе)
открыто признали, что не собираются оглядываться на законы, которые тоже
пишутся в чьих-то интересах, “до которых мне нет дела”. Так или иначе,
незаконопослушность – важная черта современной свободы в России и в
дальнейшем мы еще не раз к ней вернемся.
3. Свобода как независимость от произвола властей разных уровней
(26%). По мнению этой части респондентов, человек свободен тогда, когда
“его не прижимает государство”, “защищен от таких руководителей, как у
нас”, “…независим от капризов вышестоящих”, “его не зажимает начальство
и правительство…”, “им не манипулируют, какая бы власть ни была у
руля…”, “в государстве над всем главенствует закон”, “защищен
государством от любого вида произвола…”, “его существование не зависит
от колебания курса доллара (экономически) и настроения вышестоящих
людей (морально)” и пр. Иными словами, чаще всего здесь имеется в виду
независимость (и защищенность) индивидов от незаконных действий
властных чиновников и неформальных элементов в сложившейся
институционально-правовой среде (формальной и неформальной), причем эта
независимость нередко трактуется самыми разными социальными группами в
терминах не только права, но и прав человека. В представлении этой группы
индивидов свободный человек – тот, кто “имеет возможность реализовать
свои права на деле, а не на бумаге”, “живет в по-настоящему правовом
государстве”, “его права не ущемляются государством”, “права человека
соблюдаются и уважаются”, “государство активно защищает
провозглашенные им же права” и пр.
Среди же “свободообразующих” прав сегодня пока чаще называются те,
которые индивиды уже имели прежде, но которые в сегодняшних условиях
утратили (полностью или частично): право на своевременную выплату
заработной платы, право на труд, на бесплатное образование и медицинское
обслуживание, на отдых и др. (17%) Гораздо реже статус свободного
человека связывается с правом на собственность, создание своего дела,
свободное выражение собственного мнения, свободу выбора места
жительства, партийной и религиозной принадлежности и пр. (6,5%).
4. Свобода как материальная независимость, отсутствие
материальной стесненности. Сегодня это самая распространенная трактовка
свободы: на нее указали более половины респондентов. По определению
одной части (8%), свобода – это “когда много денег”, “нет ограничений в
материальных средствах”, честно заработал хорошие деньги”, “свобода – это
материальная независимость, когда человек может позволить себе все, что
желает”. Другие (2%) понимают под свободой отсутствие лишь сильной
материальной нужды: человек свободен уже тогда, когда “есть деньги на
покупку лекарств, все остальное несущественно”, “ему не нужно думать
каждый день о хлебе насущном”, “ему не страшно просыпаться”, “нет
головной боли, как прожить в настоящее время, не умереть с голода, не
ходить в обносках и где жить”, “нет долгов”, “сыт, имеет жилье, одет и есть
деньги”, “не думает каждый день, где же все-таки достать деньги на сегодня,
завтра, послезавтра и т.д., несмотря на то, что он работает”, и пр. Остальное
большинство размещается в промежутке между этими крайними группами.
Их “свободный человек” крепко стоит на ногах, не довольствуясь слишком
малым, но и не претендуя на безграничность в материальном отношении: “он
зарабатывает достаточное количество денег, чтобы чувствовать себя
человеком”, “у него есть деньги”, “он материально обеспечен”, “он в
состоянии обеспечить себе и близким людям достойную жизнь” “у него
хорошее материальное положение, и он может купить то, что хотят его
близкие”, “зарплата выплачивается вовремя и соответствует потребностям
семьи”, “есть материальный достаток, как следствие — возможность уехать
из страны, приобрести жилье, право на платное образование, лечение и т.д.”.
Короче, по мнению всех этих респондентов, “если есть деньги, есть всё
(или почти всё)”, “в наше время деньги решают всё”. Заметим, однако, что
такая важная роль денег как элемента и условия свободы – не особенность
нашего времени, такой она была и в прошлом веке. В этой связи интересна
параллель с А.С.Пушкиным, который в своем “Разговоре книгопродавца с