Щетинин М.Н. Античная цивилизация

Подождите немного. Документ загружается.

награды заставляет усомниться в традиционном примате богатства.

Внести некоторую ясность в этот вопрос может только сам гомеровский текст, но для этого

в нем надо увидеть, как сами гомеровские герои определяли свой статус и чем они мотивировали

свое поведение. Лучше всего это можно сделать на примере знаменитой речи ликийского героя

Сарпедона, в которой он обращается к другому ликийскому басилею – Главку:

Сын Гипполохов! За что перед всеми нас отличают

Местом почетным, и брашном, и полной на пиршествах чашей

В царстве ликийском и смотрят на нас как на жителей неба?

И за что мы владеем на Ксанфе уделом великим,

Лучшей землей, виноград и пшеницу обильно плодящей?

Нам, предводителям, между передних героев ликийских

Должно стоять и в сраженье пылающем первым сражаться.

Пусть ни единый про нас крепкобронный ликиянин скажет:

Нет, не бесславные нами и царством ликийским пространным

Правят цари: они насыщаются пищею тучной,

Вина изящные, сладкие пьют, но зато их и сила

Дивная: в битвах они пред ликийцами первыми бьются!

(Илиада, XII, 310-321)

В этом отрывке перечислены все основные виды почестей, которые получают басилеи от

народа, но главное, здесь сказано конкретно, за что именно им эти награды причитаются: за то,

что у них есть «сила дивная» и они «пред ликийцами первыми бьются!». Таким образом, этот

текст позволяет нам сделать некоторые важные выводы: во-первых, сами гомеровские герои

производят свой статус от своих воинских доблестей и заслуг перед народом; во-вторых, на

первое место среди заслуженных наград басилеи ставят отнюдь не материальную выгоду, а

публично оказываемый почет в виде таких «мелочей», как почетное место, почетная доля, еда и т.

д. ; в-третьих, главное богатство басилеев – теменос

– воспринимается ими не как инструмент

экономического превосходства, но как почетная награда от общины; в-четвертых, статус

правящего царя предоставляется басилею народом.

Итак, в речи Сарпедона четко обозначена вся основная шкала ценностей гомеровских

героев, в которой на первом месте стоят не материальные ценности, но общественное признание и

почет. Главным достоинством героев признается физическая сила и воинская доблесть <…>.

Шкала ценностей гомеровских героев хорошо представлена еще в одном отрывке. Это

слова, которыми Одиссей в сцене испытания войска призывает к порядку простых воинов «из

народа»:

Смолкни, несчастный, воссядь и других совещание слушай,

Более почтенных, как ты! Невоинственный муж и бессильный,

Значащим ты никогда не бывал ни в боях, ни в советах.

(Илиада, II, 200-203)

Здесь образцовая модель героя-аристократа или «хорошего человека» представлена как бы

«от противного», через описание того, кто не обладает нужными качествами. Если этот

несчастный назван мужем «невоинственным и бессильным», это значит, что истинный и

достойный муж должен быть воинственным и сильным. Затем он должен быть «значащим в боях и

советах», т. е. уметь разумно говорить в собраниях и давать мудрые советы. Таким образом, здесь

формулируются две основные социальные добродетели: это воинская доблесть и мудрость, т. е.

способность давать разумные советы в собраниях (поэтому Гомер часто называет героя словом

bulephoros, т. е. «советник» – Илиада, I, 144; VII, 126; XII, 414). Значит, достаточно обладать этими

качествами, чтобы слыть хорошим человеком. Собственность здесь даже не упоминается и в

расчет не берется. Царем же является тот, у кого эти позитивные качества развиты больше всего.

Туманс Х. Рождение Афины. Афинский путь

к демократии: от Гомера до Перикла (VIII–V

в. до н. э.). СПб., 2002. С. 78-80.

Теменос – царский участок земли.

ИСТОЧНИКИ

Гомер. Илиада / Пер. Н. И. Гнедича (любое издание).

Гомер. Одиссея / Пер. В. А. Жуковского (любое издание).

ЛИТЕРАТУРА

Андреев Ю. В. Раннегреческий полис (гомеровский период). Л., 1976.

Андреев Ю. В. Об историзме гомеровского эпоса // ВДИ. 1984. №4.

Андреев Ю. В. Поэзия мифа и проза истории. Л., 1990.

Блаватская Т. В. Ахейская Греция. М., 1966.

Гиндин Л. А. Цымбурский В. Л. Гомер и история Восточного Средиземноморья. М., 1996.

Колобова К. М. Из истории раннегреческого общества (о. Родос IX–VII вв. до н. э.). Л., 1951.

Лосев А. Ф. Гомер. М., 1996.

Фролов Э. Д. Рождение греческого полиса. Л., 1988.

Тема II

АРХАИЧЕСКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ

Э. Д. Фролов

Архаическая революция и формирование классического полиса

Эдуард Давидович Фролов – доктор исторических наук, профессор, заведующий кафедрой

истории Древней Греции и Рима Санкт-Петербургского Государственного университета.

Всемирно известный ученый, один из виднейших современных российских антиковедов.

Крупнейший специалист по истории классической Греции.

Архаическая революция } это отнюдь не метафора, не условное обозначение для

трехвекового периода греческой истории (VIII}VI вв. до н. э.). Этот период и в самом деле был

отмечен грандиозным } масштаба настоящей революции } историческим переворотом, в ходе

которого в Греции вторично сложилась цивилизация, но теперь уже в особенной форме

суверенных городских общин. Те факторы социального прогресса, которые были заложены в

структуре древнегреческого общества вопреки, а отчасти, может быть, и благодаря дорийскому

завоеванию } мы имеем в виду высвобождение сельских общин от тягостной опеки дворцовых

центров и распространение железа } теперь, наконец, сказали свое слово, и результатом было

рождение новых, гораздо более прогрессивных форм социально-экономических и политических

отношений } античного рабовладельческого общества и государства.

Содержание этого поистине революционного процесса слагалось из ряда социально-

экономических и политических метаморфоз, важнейшими из которых были радикальные успехи в

технике производства и экономической жизни, кризис патриархального общинного строя и борьба

демоса со знатью, решение первоочередных социальных проблем посредством законодательной

реформы и колонизации, форсированное подавление знати тиранией и, наконец, по устранении

этой последней, торжество полисного духа, в идеале } в форме античной демократии, в том ее

виде, какой был реализован в Афинах.

Фролов Э. Д. Рождение греческого

полиса. Л., 1988. С. 92–93.

Феогнид. Элегии.

Город беременен наш, но боюсь я, чтоб им порожденный

Муж дерзновенный не стал грозных восстаний вождем,

Благоразумны пока еще граждане эти, но очень

183

190

667

670

680

833

836

847

850

853

855

Близки к тому их вожди, чтобы в разнузданность впасть.

Люди хорошие, Кирн, никогда государств не губили.

То негодяи, простор наглости давши своей,

Дух развращают народа и судьями самых бесчестных

Делают, лишь бы самим пользу и власть получить.

Пусть еще в полной пока тишине наш покоится город, –

Верь мне, недолго она в городе может царить,

Где нехорошие люди к тому начинают стремиться,

Чтоб из народных страстей пользу себе извлекать.

Ибо отсюда – восстанья, гражданские войны, убийства,

Также монархи, – от них обереги нас, судьба!

Город наш все еще город, о Кирн, но уж люди другие.

Кто ни законов досель, ни правосудья не знал,

Кто одевал себе тело изношенным мехом козлиным

И за стеной городской пасся, как дикий олень, –

Сделался знатным отныне. А люди, что знатными были,

Низкими стали. Ну, кто б все это вытерпеть мог?

Лжет гражданин гражданину, и все друг над другом смеются,

Знаться не хочет никто с мненьем ни добрых, ни злых.

Кирн, не завязывай искренней дружбы ни с кем из тех граждан,

Сколько бы выгод тебе этот союз ни сулил.

Всячески всем на словах им старайся представиться другом,

Важных же дел никаких не начинай ни с одним.

Ибо, начавши, узнаешь ты душу людей этих жалких,

Как ненадежны они в деле бывают любом.

По сердцу им только ложь, да обманы, да хитрые козни,

Как для людей, что не ждут больше спасенья себе.

К низким людям, о Кирн, никогда не иди за советом,

Раз собираешься ты важное дело начать.

Лишь к благородным иди, если даже для этого нужно

Много трудов перенесть и издалека прийти.

Также не всякого друга в свои посвящай начинанья:

Много друзей, но из них мало кто верен душой.

Кирн! Выбираем себе лошадей мы, ослов и баранов

Доброй породы, следим, чтобы давали приплод

Лучшие пары. А замуж ничуть не колеблется лучший

Низкую женщину брать, только б с деньгами была!

Женщина также охотно выходит за низкого мужа,

Был бы богат! Для нее это важнее всего.

Деньги в почете всеобщем. Богатство смешало породы.

Знатные, низкие – все женятся между собой.

Полипаид, не дивись же тому, что порода сограждан

Все ухудшается: кровь перемешалася в ней.

Знает и сам, что из рода плохого она, и, однако,

Льстясь на богатство ее, в дом ее вводит к себе, –

Низкую знатный. К тому принуждаются люди могучей

Необходимостью: дух всем усмиряет она.

Если бы я, Симонид, богатство сберег, то, конечно,

Так бы не мучился я в обществе добрых людей.

Гибнет богатство мое у меня на глазах, и молчу я,

Бедностью скован, хотя вовсе не хуже других

Знаю, ради чего понеслись мы в открытое море,

В черную канули ночь, крылья ветрил опустив.

Волны с обеих сторон захлестывают, но отчерпать

Воду они не хотят. Право, спастись нелегко!

Этого им еще мало. Они отстранили от дела

Доброго кормчего, тот править умел кораблем;

Силой деньги берут, загублен всякий порядок,

Больше теперь ни в чем равного нет дележа,

Грузчики стали у власти, негодные выше достойных.

Очень боюсь, что корабль ринут в пучину валы.

Вот какую загадку я гражданам задал достойным,

Может и низкий понять, если достанет ума.

К гибели, к воронам все наше дело идет! Но пред нами,

Кирн, из блаженных богов здесь не виновен никто:

В бедствия нас из великого счастья повергли насилье,

Низкая жадность людей, гордость надменная их.

Крепко пятою топчи пустодушный народ, беспощадно

Острою палкой коли, тяжким ярмом придави!

Верно, народа с подобной любовью к тиранам ни разу

Не доводилось еще солнцу видать на земле.

Я уж давно это знал, а теперь еще лучше изведал,

Что благодарности нет в сердце у низких людей.

Как уже часто наш город, ведомый дурными вождями,

Словно разбитый корабль, к суше причалить спешил!

(Пер. В. Вересаева)

Эллинские поэты. М., 1999. С. 255–268.

Аристотель. Афинская полития, 4.

После этого, немного времени спустя, при архонте Аристехме

, Дракон издал свои законы.

Что касается государственного строя, то он имел следующий характер. (2) Гражданские права

были предоставлены тем, кто мог приобрести себе тяжелое вооружение. Девятерых архонтов, а

также и казначеев выбирали из людей, имевших свободного от долгов состояния не меньше как на

десять мин, а на остальные, менее важные, должности – из людей, могущих приобрести себе

тяжелое вооружение; на должности же стратегов и гиппархов избирали из людей, которые

показывали свободного от долгов имущества не меньше как на сто мин и законных детей от

законной жены в возрасте свыше десяти лет. За них до сдачи ими отчета должны были

представлять поручительство старые пританы, стратеги и гиппархи, причем сами должны были

брать четверых поручителей из того же класса, к какому принадлежат эти стратеги и гиппархи.

(3) Совет должен был состоять из 401 члена, выбранных из числа граждан. Избираться же и

на эту и на остальные должности полагалось по жребию людям свыше тридцати лет от роду, и два

раза одному и тому же нельзя было занимать ее, пока не отбудут ее все, а тогда полагалось

бросать жребий опять сначала. Если же кто-нибудь из членов Совета пропускал заседание Совета

или Народного собрания, когда оно бывало, тот платил штраф: пентакосиомедимн – три драхмы,

всадник – две, зевгит – одну.

(4) Совет Ареопага стоял на страже законов и наблюдал за должностными лицами, чтобы

они правили по закону. Всякий человек в случае нанесения ему обиды мог подать о том заявление

в совет Ареопага, указывая при этом, какой закон нарушается чинимой ему обидой. Но ссуды, как

сказано, обеспечивались личной кабалой, и земля была в руках немногих. (Пер. С. И. Радцига).

Аристотель. Политика. Афинская полития.

М., 1997.

621/620 г. до н. э.

Плутарх. Солон, XVII.

Итак, Солон прежде всего отменил все законы Драконта, кроме законов об убийстве; он

сделал это ввиду жестокости их и строгости наказаний: почти за все преступления было назначено

одно наказание – смертная казнь; таким образом, и осужденные за праздность подвергались

смертной казни, и укравшие овощи или плоды несли то же наказание, как и святотатцы и

человекоубийцы. Поэтому впоследствии славилось выражение Демада, что Драконт написал

законы кровью, а не черной краской. Когда Драконта спросили, почему он за большую часть

преступлений назначил смертную казнь, он, как говорят, отвечал, что мелкие преступления, по его

мнению, заслуживают этого наказания, а для крупных он не нашел большего. (Пер. С. И.

Соболевского)

Плутарх. Избранные жизнеописания. Т. 1. М.,

1990.

Аристотель. Политика, V, 9.

19. Так как в состав государства входят два элемента – класс людей неимущих и класс

людей состоятельных, то тиран должен внушить и тем и другим, что их благополучие опирается

на его власть, и (устроить дело так), чтобы одни от других ни в чем не терпели обиды. А тех из

них, которые окажутся сильнее, он преимущественно должен заинтересовать в поддержании его

власти. И если тирану удастся достигнуть этого, ему не придется ни отпускать рабов на волю, ни

разоружать граждан: привлечение одного из упомянутых классов на сторону власти (тирана)

достаточно, чтобы всякого рода покушения на нее потерпели неудачу. 20. Было бы излишним

распространяться детально обо всем этом. Цель всех этих мероприятий ясна: тиран в глазах своих

подданных должен быть не тираном, но домоправителем и царем, не узурпатором, но опекуном;

тиран должен вести скромный образ жизни, не позволять себе излишеств, знатных привлекать на

свою сторону своим обхождением, а большинством руководить при помощи демагогических

приемов. Неизбежным следствием этого является не только то, что правление тирана будет более

прекрасным и завидным, что он будет властвовать над лучшими, а не угнетаемыми, что он не

будет никогда возбуждать ненависти и вселять страха, но и то, что власть тирана станет

долговечнее и, наконец, что сам тиран в своем нравственном облике предстанет или человеком

абсолютно склонным к добродетели или стоящим на полдороге к ней, человеком не негодным, а

негодным только наполовину.

21. И все-таки олигархия и тирания – более кратковременные формы государственного

строя. Дольше всего продолжалась тирания в Сикионе, тирания самого Орфагора и его потомков,

– именно сто лет. Объясняется это тем, что сикионские тираны обращались с подданными кротко,

во многом рабски следовали постановлениям законов, далее, тем, что к Клисфену, оказавшемуся

человеком воинственным, не относились с презрением, и, наконец, тем, что тираны сикионские

своими заботами о народе во многих отношениях расположили его в свою пользу. По преданию,

Клисфен увенчал венком того судью, который отказался признать его победителем на состязании,

а некоторые прибавляют даже, будто на сикионской площади стояла статуя этого судьи,

изображавшая его сидящим. И о Писистрате также рассказывают, будто он снизошел как-то до

того, что явился по вызову на судебное разбирательство в Ареопаг. 22. На втором месте по

продолжительности стоит тирания Кипселидов в Коринфе: она продолжалась 73 года 6 месяцев.

Кипсел был тираном 30 лет, Периандр – 40

, Псамметих, сын Горга, – три года. Те же самые

причины повели к продолжительной тирании и Кипселидов, что и Орфагоридов. Кипсел в

сущности был демагог, прожил все свое правление без стражи, Периандр же хотя и был

настоящим тираном, но зато человеком воинственным. 23. Третья по продолжительности тирания

– тирания Писистратидов в Афинах. Правда, она была с перерывами: Писистрат во время своей

тирании два раза был изгоняем, так что из 33 лет только 17 приходятся на его тиранию, 18 – на

тиранию его сыновей, а всего, значит, тирания Писистратидов продолжалась 35 лет… Но большая

часть всех тираний были совсем кратковременны (Пер. С. А. Жебелева).

Аристотель. Политика. Афинская полития.

М., 1997.

Геродот. История, V, 92.

(В 657 г до н. э власть знатных родов в Коринфе была свергнута и к власти пришел тиран

Кипсел. Приводимый ниже отрывок из «Истории» Геродота содержит ценные сведения о борьбе

Кипсела и сына его Периандра с родовой знатью.)

Государственный строй у коринфян был олигархическим. Правители города,

именовавшиеся Бакхиадами, выдавали замуж дочерей и женились только в своей среде…

Когда Кипсел возмужал, он обратился за советом к оракулу в Дельфах и получил

двусмысленный ответ. Полагаясь на это предсказание, Кипсел стал стремиться к власти над

Коринфом и завладел городом.

Изречение оракула было таким:

Будет счастливым тот муж, кто ныне в чертог мой вступает,

Сын Этиона Кипсел будет царствовать в славном Коринфе,

Он и его сыновья, но внуки царями не будут.

Таково было предсказание. Став тираном, Кипсел повел себя так: многих коринфян он

изгнал из города, многих лишил имущества, еще большее число граждан лишил жизни. Кипсел

правил тридцать лет и благополучно кончил свою жизнь, а власть его наследовал его сын

Периандр.

Сначала Периандр был добрее отца, но потом, когда он через послов вступил в общение с

милетским тираном Фрасибулом, он стал еще более кровожадным, чем Кипсел. Отправив посла к

Фрасибулу, Периандр поручил ему спросить у тирана, как установить в государстве надежнейший

порядок, с помощью которого можно будет наилучшим образом управлять страной. Фрасибул

вывел за город посла, прибывшего от Периандра, вступил на засеянное поле и, гуляя по полю,

спрашивал неоднократно, зачем он приехал из Коринфа. При этом Фрасибул всякий раз, когда

видел какой-нибудь колос, возвышающийся над другими, срывал его и выбрасывал и делал это до

тех пор, пока таким образом не уничтожил все самые лучшие и высокие колосья на ниве. Пройдя

через все поле, Фрасибул отпустил посла, так и не дав ему никакого совета.

Когда посол вернулся в Коринф, Периандр стал с нетерпением расспрашивать его, какой

совет дал Фрасибул. Посол рассказал, что был удивлен, что Периандр отправил его к этому

сумасбродному человеку, портящему свое собственное добро, и рассказал, что Фрасибул делал у

него на глазах. Узнав о происшедшем, Периандр понял, что Фрасибул советует ему казнить

выдающихся людей; с этих пор он начал проявлять по отношению к гражданам всю свою

жестокость. И если после Кипсела еще кто-то остался, кого тиран не убил и не изгнал, то

Периандр довершил дело. (Перевод И. А. Перельмутера).

Хрестоматия по истории Древней Греции /

Под ред. Д. П. Каллистова. М., 1964.

Тиртей. К согражданам (Фр. 8).

Так как потомки вы все необорного в битвах Геракла,

Будьте бодры, еще Зевс не отвратился от нас!

Вражеских полчищ огромных не бойтесь, не ведайте страха,

Каждый пусть держит свой щит прямо меж первых бойцов,

Жизнь ненавистной считая, а мрачных посланниц кончины –

Милыми, как нам мили солнца златые лучи!

Опытны все вы в делах многослезного бога Арея,

Ведомы вам хорошо ужасы тяжкой войны,

Юноши, вы и бегущих видали мужей и гонящих;

Зрелищем тем и другим вдоволь насытились вы!

Воины те, что дерзают, смыкаясь плотно рядами,

В бой рукопашный вступить между передних бойцов,

В меньшем числе погибают, а сзади стоящих спасают;

Труса презренного честь гибнет мгновенно навек:

Нет никого, кто бы мог рассказать до конца все мученья,

Что достаются в удел трусу, стяжавшему стыд!

Трудно решиться ведь честному воину с тылу ударить

Мужа, бегущего вспять с поля кровавой резни:

Срамом покрыт и стыдом мертвец, во прахе лежащий,

Сзади пронзенный насквозь в спину копья острием!

Пусть же, широко шагнув и ногами в землю упершись,

Каждый на месте стоит, крепко губу закусив,

Бедра и голени снизу и грудь свою вместе с плечами

Выпуклым кругом щита, крепкого медью, прикрыв;

Правой рукою пусть он потрясает могучую пику,

Грозный шелома султан над головой всколебав;

Пусть среди подвигов ратных он учится мощному делу

И не стоит со щитом одаль летающих стрел;

Пусть он идет в рукопашную схватку и длинною пикой

Или тяжелым мечом насмерть врага поразит!

Ногу приставив к ноге и щит свой о щит опирая,

Грозный султан – о султан, шлем – о товарища шлем,

Плотно сомкнувшись грудь с грудью, пусть каждый дерется с врагами,

Стиснув рукою копье или меча рукоять!

Вы же, гимниты, иль здесь, иль там, под щиты припадая,

Вдруг осыпайте врагов градом огромных камней

Или мечите в них легкие копья под крепкой защитой

Воинов тех, что идут во всеоружии в бой!

(Пер. Г. Церетели)

Эллинские поэты. М., 1999. С. 233.

Ф а л а н г а г о п л и т о в

В. П. Яйленко

Архаическая Греция

Олигархический ценз архаической эпохи предполагал владение вооружением, поскольку

гражданин был одновременно и воином. Всадническая олигархия известна в Эретрии, Халкиде,

Магнезии, Киме, Колофоне, возможно, Сибарисе. Фейдон в Коринфе расширил число граждан

законом, предписывавшим каждому из них содержать коня (Аристотель, фр. 611, 39). По мысли

Аристотеля, в благоприятных для верховой езды местностях возникали сильные олигархии

всадников («Политика», VI, 4, 3). На материале расписной геометрической керамики, однако,

выясняется, что эти всадники на самом деле были в основном тяжеловооруженными, гоплитами,

спешивавшимися для ведения боя. В ряде полисов гоплитское вооружение, собственно, и являлось

гражданским цензом (Аристотель. «Политика», IV, 10, 10; VI, 4,3). По так называемым законам

Драконта, гражданские права предоставлялись тем, кто мог снарядить себя тяжелым вооружением

(Аристотель. «Афинская полития», IV, 2). Такой ценз, по мысли Аристотеля, способствовал

расширению числа граждан («Политика», IV, 10, 10).

В последнее время рядом исследователей была вскрыта существенная роль введения

тяжелого вооружения и фаланги в социальном и политическом развитии архаической Греции. Так,

по мнению А. Снодграсса, паноплия могла быть приобретена состоятельным человеком, и,

поскольку мерилом состоятельности была земля, в состав гоплитов входили крупные

землевладельцы. Афинские всадники не только имели лошадь, но и служили в фаланге. В бою они

спешивались и занимали свое место в фаланге, так что крестьянин и аристократ действовали

вместе и на равной основе. Греческий гоплит, судя по изображениям, вошел в историю военного

дела сначала как отдельный воин. Вероятно, полагает А. Снодграсс, это был аристократ.

Возникновение фаланги означало его объединение с людьми ранга крупных собственников. Таким

путем политические права постепенно н мирно переходили, по словам Аристотеля, ко все

большему числу людей, снаряженных вооружением («Политика», IV, 10, 10).

Важную роль фаланги в развитии полисной жизни хорошо показал М. Детьян. Фаланга и

полис – это идентичные модели, обладающие одинаковой структурой. Самое существенное в типе

человека, выдвинутом фалангой, – его «похожесть»: унифицированное вооружение, равенство

позиции, одинаковая военная роль. Фаланга по своему принципу противостоит избранному слою

всадников, она адекватна полису, где каждый гражданин уподоблял себя остальным. Словом,

военная и политическая модели совершенно одинаковы…

Яйленко В. П. Архаическая Греция //

Античная Греция. Проблемы развития

полиса. М., 1983. С. 171-172.

ИСТОЧНИКИ

Аристотель. Афинская полития / Пер. С. И. Радцига // Аристотель. Политика. Афинская полития.

М., 1997.

Аристотель. Политика / Пер. С. А. Жебелева // Аристотель. Политика. Афинская полития. М.,

1997.

Геродот. История / Пер. Г. А. Стратановского. М., 1999.

Плутарх. Ликург. Солон / Пер. С. П. Маркиша, С. И. Соболевского // Плутарх. Сравнительные

жизнеописания. СПб., 2001. Т. 1.

Феогнид. Элегии / Пер. В. Вересаева // Эллинские поэты. М., 1999.

ЛИТЕРАТУРА

Берве Г. Тираны Греции. Ростов-на-Дону, 1997.

Доватур А. И. Феогнид и его время. Л., 1989.

Зайцев А. И. Культурный переворот в Древней Греции VIII–V вв. до н. э. Л., 1985; 2-е изд. СПб.,

2001.

Либан Н. Н. Социальные противоречия в Аттике в VIII–VI вв. до н. э. в ходе становления

государства // Древний Восток и античный мир. М., 1972.

Радциг С. И. Килонова смута в Афинах // ВДИ. 1964. №3.

Соловьева С. Раннегреческая тирания. М., 1964.

Фролов Э. Д. Факел Прометея. Очерки античной общественной мысли. Л., 1981; 2-е изд. Л., 1991.

Фролов Э. Д. Рождение греческого полиса. Л., 1988.

Шишова И. А. Раннегреческое законодательство и становление рабства в античной Греции. Л.,

1991.

Яйленко В. П. Архаическая Греция // Античная Греция. Проблемы развития полиса. М., 1983.

Яйленко В. П. Греческая колонизация VII–III вв. до н. э. (По данным эпиграфических источников).

М., 1982.

Тема III

СПАРТАНСКОЕ ГОСУДАРСТВО

1. Реформы Ликурга

Плутарх. Ликург.

V. Лакедемоняне тосковали по Ликургу и неоднократно приглашали его вернуться, говоря,

что единственное отличие их нынешних царей от народа – это титул и почести, которые им

оказываются, тогда как в нем видна природа руководителя и наставника, некая сила, позволяющая

ему вести за собой людей. Сами цари тоже с нетерпением ждали его возвращения, надеясь, что в

его присутствии толпа будет к ним относиться более уважительно. В таком расположении духа

находились спартанцы, когда Ликург приехал назад и тут же принялся изменять и

преобразовывать все государственное устройство. Он был убежден, что отдельные законы не

принесут никакой пользы, если, словно врачуя больное тело, страдающее всевозможными

недугами, с помощью очистительных средств, не уничтожить дурного смешения соков и не

назначить нового совершенно иного образа жизни. С этой мыслью он прежде всего отправился в

Дельфы. Принеся жертвы богу и вопросив оракула, он вернулся, везя то знаменитое изречение, в

котором пифия назвала его «боголюбезным», скорее богом, нежели человеком; на просьбу о

благих законах был получен ответ, что божество обещает даровать спартанцам порядки,

несравненно лучшие, чем в остальных государствах. Ободренный возвещениями оракула, Ликург

решил привлечь к исполнению своего замысла лучших граждан и повел тайные переговоры

сначала с друзьями, постепенно захватывая все более широкий круг и сплачивая всех для

задуманного им дела. Когда же приспел срок, он приказал тридцати знатнейшим мужам выйти

ранним утром с оружием на площадь, чтобы навести страх на противников. Из них двадцать,

самые знаменитые, перечислены Гермиппом; первым помощником Ликурга во всех делах и

наиболее ревностным соучастником издания новых законов называют Артмиада. Как только

началось замешательство, царь Харилай, испугавшись, что это мятеж, укрылся в храме Афины

Меднодомной, но затем, поверивши уговорам и клятвам, вышел и даже сам принял участие в том,

что происходило…

Из многочисленных нововведений Ликурга первым и самым главным был Совет старейшин.

В соединении с горячечной и воспаленной, по слову Платона, царской властью, обладая равным с

нею правом голоса при решении важнейших дел, этот Совет стал залогом благополучия и

благоразумия. Государство, которое носилось из стороны в сторону, склоняясь то к тирании, когда

победу одерживали цари, то к полной демократии, когда верх брала толпа, положив посредине,

точно балласт в трюме судна, власть старейшин, обрело равновесие, устойчивость и порядок:

двадцать восемь старейшин теперь постоянно поддерживали царей, оказывая сопротивление

демократии, но в то же время помогали народу хранить отечество от тирании. Названное число

Аристотель объясняет тем, что прежде у Ликурга было тридцать сторонников, но двое,

испугавшись, отошли от участия в деле. Сфер же говорит, что их с самого начала было двадцать

восемь… Впрочем, по-моему, Ликург поставил двадцать восемь старейшин скорее всего для того,

чтобы вместе с двумя царями их было ровно тридцать.

VI. Ликург придавал столько значения власти Совета, что привез из Дельф особое

прорицание на этот счет, которое называют «ретрой». Оно гласит:

«Воздвигнуть храм Зевса Силланийского и Афины Силланийской. Разделить на филы и обы.

Учредить тридцать старейшин с вождями совокупно. От времени до времени созывать Собрание

меж Бабикой и Кнакионом, и там предлагать и распускать, но господство и сила да принадлежит

народу».

Приказ «разделить» относится к народу, а филы и обы – названия частей и групп, на

которые следовало его разделить. Под «вождями» подразумеваются цари. «Созывать Собрание»

обозначено словом «апелладзейн», ибо началом и источником своих преобразований Ликург

объявил Аполлона Пифийского. Бабика и Кнакион теперь именуются…

и Энунтом, но

Аристотель утверждает, что Кнакион – это река, а Бабика – мост. Между ними и происходили

собрания, хотя в том месте не было ни портика, ни каких-либо иных укрытий: по мнению

Ликурга, ничто подобное не способствует здравости суждений, напротив – причиняет один только

вред, занимая ум собравшихся пустяками и вздором, рассеивая их внимание, ибо они, вместо того

чтобы заниматься делом, разглядывают статуи, картины, проскений театра или потолок Совета,

чересчур пышно изукрашенный. Никому из обыкновенных граждан не дозволялось подавать свое

суждение, и народ, сходясь, лишь утверждал или отклонял то, что предложат старейшины и цари.

Но впоследствии толпа разного рода изъятиями и прибавлениями стала искажать и уродовать

утверждаемые решения, и тогда цари Полидор и Теопомп сделали к ретре такую приписку: «Если

народ постановит неверно, старейшинам и царям распустить», то есть решение принятым не

считать, а уйти и распустить народ на том основании, что он извращает и переиначивает лучшее и

наиболее полезное. Они даже убедили все государство в том, что таково повеление бога, как

явствует из одного упоминания у Тиртея:

Те, кто в пещере Пифона услышали Феба реченье

Мудрое слово богов в дом свой родной принесли:

Пусть в Совете цари, которых боги почтили,

Первыми будут, пускай милую Спарту хранят

С ними советники-старцы, за ними – мужи из народа,

Те, что должны отвечать речью прямой на вопрос.

VII. Итак Ликург придал государственному управлению смешанный характер, но преемники

его, видя, что олигархия все еще чересчур сильна, что она, как говорил Платон, надменна и

склонна ко гневу, набрасывают на нее, словно узду, власть эфоров-блюстителей – приблизительно

сто тридцать лет спустя после Ликурга, при царе Теопомпе. Первыми эфорами были Элат и его

товарищи. Говорят, жена бранила Теопомпа за то, что он оставит детям царское могущество

меньшим, нежели получил сам. «Напротив, большим, поскольку более продолжительным», –

Пропуск в рукописи.

возразил царь. И верно, отказавшись от чрезмерной власти, спартанские цари вместе с тем

избавились и от ненависти, и от зависти, им не пришлось испытать того, что мессенцы и аргивяне

учинили со своими правителями, не пожелавшими поступиться ничем в пользу народа… Их

пример показывает, что поистине счастливым даром богов был для спартанцев тот, кто так

стройно сочетал и уравновесил различные силы в государстве…

VIII. Второе и самое смелое из преобразований Ликурга – передел земли. Поскольку

господствовало страшное неравенство, толпы неимущих и нуждающихся обременяли город, а все

богатства перешли в руки немногих, Ликург, дабы изгнать наглость, зависть, злобу, роскошь и еще

более старые, еще более грозные недуги государства – богатство и бедность, уговорил спартанцев

объединить все земли, а затем поделить их заново и впредь хранить имущественное равенство,

превосходства же искать в доблести, ибо нет меж людьми иного различия, иного первенства,

нежели то, что устанавливается порицанием постыдному и похвалою прекрасному. Переходя от

слов к делу, он разделил Лаконию между периэками, или, иначе говоря, жителями окрестных

мест, на тридцать тысяч участков, а земли, относящиеся к самому городу Спарте, – на девять

тысяч, по числу семей спартиатов. Некоторые пишут, что Ликург нарезал шесть тысяч наделов, а

еще три тысячи прибавил впоследствии Полидор, другие – что оба роздали по четыре с половиной

тысячи наделов. Каждый надел был такой величины, чтобы приносить по семидесяти медимнов

ячменя на одного мужчину и по двенадцати на женщину и соразмерное количество жидких

продуктов. Ликург полагал, что этого окажется достаточным для такого образа жизни, который

сохранит его согражданам силы и здоровье, меж тем как иных потребностей у них быть не

должно. Рассказывают, что позже, возвращаясь из какой-то отлучки и проезжая по недавно

сжатым полям, где ровными рядами высились одинаковые груды колосьев, он улыбнулся и

промолвил своим спутникам: «Вся Лакония кажется мне собственностью многих братьев, которые

только что ее поделили».

IX. Затем он взялся за раздел и движимого имущества, чтобы до конца уничтожить

всяческое неравенство, но, понимая, что открытое изъятие собственности вызовет резкое

недовольство, одолел алчность и корыстолюбие косвенными средствами. Во-первых, он вывел из

употребления всю золотую и серебряную монету, оставив в обращении только железную, да и той

при огромном весе и размерах назначил ничтожную стоимость, так что для хранения суммы,

равной десяти минам, требовался большой склад, а для перевозки – парная запряжка. По мере

распространения новой монеты многие виды преступлений в Лакедемоне исчезли. Кому, в самом

деле, могла припасть охота воровать, брать взятки или грабить, коль скоро нечисто нажитое и

спрятать было немыслимо, и ничего завидного оно собою не представляло, и даже разбитое на

куски не получало никакого употребления? Ведь Ликург, как сообщают, велел закалять железо,

окуная его в уксус, и это лишало металл крепости, он становился хрупким и ни на что более не

годным, ибо никакой дальнейшей обработке уже не поддавался.

Затем Ликург изгнал из Спарты бесполезные и лишние ремесла. Впрочем, большая их часть

и без того удалилась бы вслед за общепринятой монетой, не находя сбыта для своих изделий.

Возить железные деньги в другие греческие города было бессмысленно, – они не имели там ни

малейшей ценности, и над ними только потешались, – так что спартанцы не могли купить ничего

из чужеземных пустяков, да и вообще купеческие грузы перестали приходить в их гавани. В

пределах Лаконии теперь не появлялись ни искусный оратор, ни бродячий шарлатан-

предсказатель, ни сводник, ни золотых или серебряных дел мастер – ведь там не было больше

монеты! Но в силу этого роскошь, понемногу лишившаяся всего, что ее поддерживало и питало,

сама собой увяла и исчезла. Зажиточные граждане потеряли все свои преимущества, поскольку

богатству был закрыт выход на люди, и оно без всякого дела пряталось взаперти по домам. По той

же причине обыкновенная и необходимая утварь – ложа, кресла, столы – изготовлялась у

спартанцев как нигде… И здесь заслуга принадлежит законодателю, ибо ремесленники,

вынужденные отказаться от производства бесполезных предметов, стали вкладывать все свое

мастерство в предметы первой необходимости.

X. Чтобы нанести роскоши и страсти к богатству еще более решительный удар, Ликург

провел третье и самое прекрасное преобразование – учредил общие трапезы: граждане собирались

вместе и все ели одни и те же кушанья, нарочито установленные для этих трапез… Нельзя было и

явиться на общий обед, предварительно насытившись дома все зорко следили друг за другом и,

если обнаруживали человека, который не ест и не пьет с остальными, порицали его, называя

разнузданным и изнеженным (Пер. С. П. Маркиша).

100