Считая нужным, однако, еще больше помочь простому народу, он позволил всякому
гражданину выступать в защиту потерпевшего и требовать наказания преступника. Если кого-
нибудь били, производили над ним насилие, причиняли ему вред, всякий, кто мог или хотел, имел
право жаловаться на преступника и преследовать его судом: законодатель правильно поступал,
приучая граждан сочувствовать и соболезновать друг другу и быть как бы членами единого тела.
Есть упоминание об одном ответе Солона, имеющем смысл, одинаковый с этим законом. Когда
его, по-видимому, кто-то спросил, какое государство самое благоустроенное, он отвечал: «То, в
котором необиженные преследуют судом и наказывают обидчиков не менее, чем обиженные».
XIX. Солон составил совет Ареопага из ежегодно сменяющихся архонтов; он и сам был
членом его как бывший архонт. Но, видя в народе дерзкие замыслы и заносчивость, порожденные
уничтожением долгов, он учредил второй совет, выбрав в него по сто человек от каждой из
четырех фил. Им он поручил предварительно, раньше народа, обсуждать дела и не допускать
внесения ни одного дела в Народное собрание без предварительного обсуждения. А «верхнему
совету» он предоставил надзор за всем и охрану законов: он рассчитывал, что государство,
стоящее на двух советах, как на якорях, меньше подвержено качке и доставит больше спокойствия
народу. По свидетельству большей части писателей, Ареопаг, как сказано выше, учредил Солон; в
пользу их мнения говорит, по-видимому, особенно то, что Драконт нигде не упоминает об
ареопагитах, и даже слова этого у него нет; говоря о делах, касающихся убийства, он всегда
обращается к «эфетам». А между тем, на тринадцатой таблице Солона в восьмом законе сказано
буквально следующее: «Из числа лиц, лишенных гражданских прав, все те, кто был лишен их
раньше, чем Солон стал архонтом, должны быть восстановлены в правах, за исключением тех,
которые, будучи осуждены царями в Ареопаге, или у эфетов, или в пританее за убийство
отдельных лиц, или за массовые убийства во время смуты, или за стремление к тирании,
находились в изгнании во время обнародования этого закона». Этот закон, наоборот, показывает,
что Ареопаг существовал до Солонова архонства и законодательства. В самом деле, кто же были
эти осужденные в Ареопаге до Солона, если Солон первый дал Ареопагу право судить? Правда,
может быть, в тексте есть какая-то неясность или пропуск, так что по смыслу закона, лица, уже
осужденные во время опубликования этого закона за преступления, подсудные теперь
ареопагитам, эфетам и пританам, оставались лишенными гражданских прав, тогда как все
остальные восстанавливались в правах. Над этим вопросом ты подумай и сам.
XX. Из остальных законов Солона особенно характерен и странен закон, требующий
отнятия гражданских прав у гражданина, во время междоусобия не примкнувшего ни к той, ни к
другой партии. Но Солон, по-видимому, хочет, чтобы гражданин не относился равнодушно и
безучастно к общему делу, оградив от опасности свое состояние и хвастаясь тем, что он не
участвовал в горе и бедствиях отечества; он, напротив, хочет, чтобы всякий гражданин сейчас же
стал на сторону партии, защищающей доброе, правое дело, делил с нею опасности, помогал ей, а
не дожидался без всякого риска, кто победит <…>.
XXI. Хвалят также Солонов закон, запрещающий дурно говорить об умершем. И
действительно, религия требует считать умерших священными, справедливость – не касаться тех,
кого уже нет, гражданский долг – не враждовать вечно. Бранить живого Солон запретил в храмах,
судебных и правительственных зданиях, равно как и во время зрелищ; за нарушение этого закона
он назначил штраф в три драхмы в пользу оскорбленного лица и еще две в пользу казны. Нигде не
сдерживать гнев – это признак человека невоспитанного и необузданного; везде сдерживать –
трудно, а для некоторых и невозможно. Поэтому законодатель при составлении закона должен
иметь в виду то, что возможно для человека, если он хочет наказывать малое число виновных с
пользой, а не многих – без пользы.
Солон прославился также законом о завещаниях. До него не было позволено делать
завещания; деньги и дом умершего должны были оставаться в его роде; а Солон разрешил тем, кто
не имел детей, отказывать свое состояние, кому кто хочет, отдавая преимущество дружбе перед
родством, любви перед принуждением, и сделал имущество действительной собственностью
владельца. Но, с другой стороны, он допустил завещания не во всех случаях, а лишь в тех, когда
завещатель не находился под влиянием болезни или волшебного зелья, не был в заключении и
вообще не был вынужден какой-либо необходимостью или, наконец, не подпал под влияние
какой-либо женщины. Солон вполне правильно считал, что между убеждением, ведущим ко вреду,
и принуждением нет никакой разницы, и ставил наравне обман и насилие, удовольствие и
страдание, потому что все это одинаково может лишить человека рассудка.