Румянцев О.К. (ред.) Судьба европейского проекта времени

Подождите немного. Документ загружается.

ИВ. Жук. Время—вечность в учении Фридриха Ницше 313

прочно, что это Мгновение влечет за собой все грядущее? Сле-

довательно — еще и самое себя?»

И тогда является ему видение, как загадка: лежит человек,

поверженный молодой пастух, которому заползла в рот змея

и душит его. Змея здесь — символ «черной» мудрости преж-

них веков, духа тяжести, духа мщения, духа отвращения

к миру: здешнему, земному, преходящему. И Заратустра

кричит ему: «Откуси ей голову!» Крик Заратустры — это его

учение о «воле к власти» и сверхчеловеке. Идея времени как

цикла: все должно пройти и повториться, — может раздавить

человека в пух и прах, повергнуть его волю к жизни, если не

откусить ей «голову нигилизма». Это было знамение для За-

ратустры: он, как и каждый из нас, должен преодолеть в себе

это отвращение для высшей радости, т.е. выздороветь.

К.А. Свасьян в замечательных комментариях к двухтом-

нику Ницше

ссылается на Р. Штейнера, работавшего в архи-

ве Ницше и обнаружившего экземпляр книги Е. Дюринга

«Курс философии» с пометками Ницше. Дюринг высказывает

мысль, что «Вселенная могла бы быть представлена в каждое

мгновение как комбинация элементарных частиц... Но если

допустить, что число комбинаций конечно и что, стало быть,

оно неизбежно исчерпывается, тогда придется допустить и то,

что с завершением последней комбинации вновь возвращается

первая, придавая мировому процессу характер циклических

повторений одного и того же». Дюринг, мысля позитивистски,

отвергает такую возможность, не учитывая, скажем, идею

«конечной бесконечности» Кантора. Так вот, Свасьян отмеча-

ет, что, вынашивая свою идею Вечного Возвращения, Ницше

создает некий «противообраз позитивистски ориентированно-

му естествознанию». Ницше в «Дионисовых дифирамбах» на-

зывает Вечное Возвращение — «щит необходимости», но вряд

ли в примитивно-детерминистском смысле. Ведь Ницше, дви-

гаясь вверх к преодолению метафизики, все же выдерживает

мета-физическую дистанцию.

Г.-Г. Гадамер в Экскурсе III к «Истине и методу» иронизи-

рует над К. Левитом, который «соблазняет на такой абсурд»,

как отождествление учения Ницше о вечном возврате с аристо-

телевским redivivus (возрождением). Для «Физики» Аристоте-

ля «вечное круговращение природы было в действительности

само собой разумеющимся аспектом бытия». Но у Ницше, под-

черкивает Гадамер, «вечное возвращение того же самого имеет

смысл как учение для людей, т.е. как чудовищное требование

для человеческой воли, которое уничтожает все его иллюзии

о будущем и о прогрессе. Таким образом, Ницше создает уче-

ние о вечном возврате, чтобы поразить человека в его волевом

напряжении»

Иными словами, в горниле Вечного Возвраще-

ния испытуется не природа, испытуется воля к жизни, в том

числе — «упругая плоть» человеческой воли.

314

Кризис европейской субъективности

Вечное Возвращение как круговорот вещей в природе —

об этом не говорит Заратустра, об этом говорят ему его tecpu

(Выздоравливающий, 2): «О Заратустра, для тех, кто думает,

как мы, все вещи танцуют сами: все приходит, подает друг

другу руку, смеется и убегает — и опять возвращается. Все

идет, все возвращается; вечно вращается колесо бытия. Все

умирает, все вновь расцветает, вечно бежит год бытия. Все

погибает, все вновь устрояется; вечно строится тот же дом

бытия. Все разлучается, все снова друг друга приветствует;

вечно остается верным себе кольцо бытия. В каждый миг на-

чинается бытие; вокруг каждого «здесь» катится «там».

Центр всюду. Кривая — путь вечности». Идея Вечного Воз-

вращения выражена здесь, пожалуй, в самом чистом, есте-

ственном виде, но потому — непосредственно и наивно, как

ее «понимают» звери. Идеал «естественности» у Ницше не

может быть истолкован, конечно, как призыв: «Будем как

звери», — скорее: «Будем как дети!» Не опуститься до зве-

риного облика, но подняться до верности своей природе, как

верны ей дети и звери. Вспомним, кстати, три образа, симво-

лизирующих ступени восхождения к сверхчеловеку: верб-

люд, лев и ребенок.

Но звери неподсудны суду разума, они еще по ту сторону

добра и зла; круг их бытия ограничен и замкнут всегда естест-

венным образом. Звери не знают искушения разумом: не жить,

но созерцать жизнь, рефлексировать о жизни. Они не знают,

каким испытанием для человеческой воли может быть вечное

возвращение того же самого: испытание слабоволием, отвра-

щением, мщением. Звери не знают о великой тоске и великом

томлении, которое поджидает человека, как и Заратустру, на

его пути к сверхчеловеку.

Со всей беспощадностью это заявлено уже в «Веселой нау-

ке»

(1881,

аф. 341), когда Ницше впервые публично высказы-

вает мысль о Вечном Возвращении в отрывке, озаглавленном

«Величайшая тяжесть»: «... «Эту жизнь, как ты ее теперь жи-

вешь и жил, должен будешь ты прожить еще раз и еще бесчис-

ленное количество раз; и ничего в ней не будет нового, но ка-

ждая боль и каждое удовольствие, каждая мысль и каждый

вздох и все несказанно малое и великое в твоей жизни должно

будет наново вернуться к тебе... Вечные песочные часы бытия

переворачиваются все снова и снова — и ты вместе с ними,

песчинка из песка!»... Овладей тобою эта мысль, она преобра-

зила тебя и, возможно, стерла бы в порошок; вопрос, сопрово-

ждающий все и вся: «хочешь ли ты этого еще раз, и еще бес-

численное количество раз?» — величайшей тяжестью лег бы

на твои поступки! Или насколько хорошо должен был бы ты

относиться к самому себе и к жизни, чтобы не жаждать боль-

ше ничего, кроме этого последнего вечного удостоверения

и скрепления печатью?»

И.В. Жук. Время—вечность в учении Фридриха Ницше 315

Ницше мыслит мета-физически. В основание мира суще-

го,

который истолковывается как становление жизненного

потока, он полагает волю. Тем самым бытие понимается как

«воля к власти», к могуществу, к росту, которая, как некая

«сила», устремленность, задает вектор жизненного потока.

Всякая внешняя цель для нее значима, т.е. полагается волей

же,

как ценность лишь постольку, поскольку, столкнувшись

с «внешней силой», она может подтвердить собственное влас-

твование, т.е. — вернуться к себе как равной: и это значит, с

другой стороны — стать сильнее, могущественнее либо под-

чиниться. К чему бы воля не стремилась, она всегда стремится

к своему волению.

Поэтому, когда Хайдеггер в «Европейском нигилизме»

и в докладе «Слова Ницше «Бог мертв» схватывает существо

«воли к власти» у Ницше, властвование как таковое, в фор-

муле: «Ибо воля волит свою волю», — он ее описывает как

круг. Но только так воля и может возвышаться над собою: ста-

новиться сильнее, могущественнее, властительнее — лишь

всякий раз, возвращаясь к себе как той же самой; и снова —

через усилие «сверх» — вверх, к самой себе. Властвование

значит — «больше власти», т.е. «больше воли», и опять же —

«больше жизни!»

Таким образом, Вечное Возвращение прежде всего описы-

вает, по мысли Хайдеггера, способ бытия воли к власти: «По-

скольку воля волит свое собственное властвование над самой

собой, она не успокаивается, какого бы богатства, изобилия

жизни не достигала. Она владычна в сверхизобильном —

в изобилии своей собственной воли. Тем самым она, будучи

равной себе, постоянно возвращается к себе как себе равной.

Способ, каким существует сущее в целом, его existentia, если

его essentia —воля к власти, —это "вечное возвращение рав-

ного"»

. (.) При этом, замечает Хайдеггер, до сих пор не про-

думан исток фундаментального для метафизики различения

essentia и existentia; а потому сущностное отношение между

«волей к власти» и «вечным возвращением равного» остается

неясным.

Итак, воля к власти, чтобы быть собой, должна всякий раз

еще стать таковой через пре-восхождение самой себя и воз-

вращение к самой себе как таковой. Да, но при чем же здесь

«вечность»? Ницше хоть и был поэт и филолог, но вряд ли

это — плеоназм. «Вечность» здесь, похоже, при том же самом,

что и «время».

Воля освобождает — «но как называется то, что и освободи-

теля заковывает еще в цепи?» — говорит Заратустра в отрывке

«Об избавлении»: «Обратно не может воля хотеть; что не может

она победить время и остановить движение времени, — в этом со-

кровенное горе воли». «Было» — вот камень, который не может

она катить, и скрежет зубовный, и невыносимое страдание воли.

316

Кризис европейской субъективности

И тогда воля может впасть в безумие, из освободительницы —

стать мстительницей, вымещая на всем, что может страдать, соб-

ственную немощность ко времени в форме наказания: повелевать

и наказывать!

Определяя суть духа мести, Заратустра говорит: «Это,

и только это, есть само мщение: отвращение воли ко времени

и к его «было». Именно этот дух мщения пронизывает всю

прежнюю метафизическую мысль, составляя суть нигилист-

ского отношения к жизни. В своем безумии воля начала про-

поведовать, что само «существование» есть наказание: «И са-

мой справедливостью является тот закон времени, чтобы оно

пожирало своих детей... В том именно вечное в наказании «су-

ществованием»

что существование вечно должно быть деяни-

ем и виной! Пока, наконец, воля не избавится от себя самой

и не станет отрицанием воли... Ибо "все преходит, и потому

все достойно того, чтобы прейти!"»

Таким образом, сутью мщения выступает не просто злопа-

мятство воли, не отвращение ко времени вообще, но именно

отвращение к сути времени как преходящему, исчезающему.

Все земное, сама жизнь как преходящая унижается до, собст-

венно, не-сущего, не имеющего подлинного бытия, над кото-

рым воздвигаются над-временные идеалы, что и составляет,

по Ницше, глубочайшую месть жизни и времени, выступая,

как признак декаданса.

Потому столь необычно для расхожего представления

о Ницше звучат слова, в которых Заратустра формули-

рует основную задачу на пути к сверхчеловеку (Ч. II. О та-

рантулах):

«Ибо, да будет человек избавлен от мести — вот для

меня мост, ведущий к высшей надежде, и радужное небо после

долгих гроз». Человек — это мост между животным и сверх-

человеком; и каждый, идя по этому мосту, должен направить

усилие своей воли на преодоление духа мести, всего отрица-

тельного в собственной воле, чтобы сделать ее свободной для

утверждения, для великого «Да» — времени, преходящему,

земному, жизни.

М. Хайдеггер в докладе «Кто такой Заратустра у Ницше?»

пишет по этому поводу: «Это «Да» времени есть воля, чтобы

преходящее оставалось и не уничижалось в ничтожное. Но как

может оставаться преходящее? Лишь так, чтобы оно как пре-

ходящее не только постоянно шло, но всегда приходило. Толь-

ко так, чтобы преходящее и его прошедшее в процессе своего

прихода возвращалось как то же самое. Само это возвращение

все же лишь тогда суть остающееся, когда оно вечно. Предикат

«вечность» принадлежит по учению метафизики бытию суще-

го.

Избавление от мести — это переход от отвращения против

времени к воле, которая представляет сущее в вечном возвра-

щении того же самого...»

ИВ. Жук. Время—вечность в учении Фридриха Ницше 317

Само это избавление не есть простая перемена в образе

мыслей. Человек должен «переболеть» негативностью, разру-

шительностью своей воли. Заратустра сам, обратившись к

«бездонной мысли своей», семь дней и ночей лежал повержен-

ный, пока его звери смотрели за ним. Болезнь Заратустры —

это отвращение к слабости и малости человека, который вечно

возвращается: «... оно душило меня и заползло мне в глотку...

Слишком мал самый большой! — Это было отвращение мое к

человеку! А вечное возвращение даже самого маленького че-

ловека! — Это было неприязнью моей ко всякому существова-

нию!» (Ч. III. Выздоравливающий, 2) Смысл «выздоровления»

Заратустры в том, чтобы понять Вечное Возвращение не как

наказание «существованием», но как «вечное утверждение и

созидание».

В этой связи поразительна интерпретация Вечного Возвра-

щения у Жиля Делёза; она поражает принципом «прочтения

наоборот»: «Посему важно избежать смешения Вечного Воз-

вращения и возвращения Того Же Самого... Ибо Тожесть не

предшествует многообразию (разве что как категория ниги-

лизма). Возвращается не То Же Самое, поскольку возвраще-

ние является изначальной формой Тожести, которая только

зовется разнообразием, многообразием, становлением. То же

самое не возвращается, единственно возвращение тождествен-

но становлению»

Действительно, Вечное Возвращение того же самого нель-

зя понять эмпирически или натуралистически. Что, собствен-

но,

возвращается в Вечном Возвращении, так это само возвра-

щение как возможность становления. Делёз особо выделяет

понятие «силы» у Ницше: только «сила» созидает, творит, мо-

жет стать «другой», превзойти себя; «слабая воля» лишь пас-

сивна и ре-активна. В этой связи Делёз подвергает резкой кри-

тике метафизическое понимание сущности как самотождест-

венности: воля это такая сущность, к сути которой

принадлежит как раз превосхождение себя, а потому — ста-

новление себя другим. Самотождественность выступает в та-

ком случае, как «вечное возвращение себя-Другого». То, что

возвращается в таком становлении, Делёз называет, не без

влияния Ницше, — «тело без органов», «машина желания»

или еще «план имманентности».

Не деконструировать различия, обрушивая все в хаос; но

и не пред-полагать Единое как сверх-естественную, над-вре-

менную ценность. Как раз Вечное Возвращение и полагает

различение, полагает различенное в себе бытие как децентри-

рованную «едино-множественность», что Делёз пытается схва-

тить в понятии «ризома».

Выздоравливающий Заратустра понимает, что «Вечное

Возвращение = избирательному Бытию... Самокатящееся ко-

лесо,

«Высокое созвездье Бытия, не достигнутое ни единым

318

Кризис европейской субъективности

обетом, не запятнанное ни единым отказом». Вечное возвра-

щение есть повторение; именно повтор производит отбор,

именно повторение приносит спасение. Р1зумительный секрет

освободительного и избирательного повторения»

. Порази-

тельная таинственность и глубина мысли Ницше о Вечном

Возвращении состоит как раз в понимании того, что для про-

стейшего различия, которое необходимо для становления

сверхчеловека, требуется именно повторение как Вечное Воз-

вращение. В одноразовом акте невозможно ничего различить.

Вечно возвращается колесо Бытия, и только так возможно ста-

новление жизни: повторяется не скука однообразия, но через

вечное повторение возвращается, как то же самое, возмож-

ность различения, т.е. радость многообразия. Причем в Веч-

ном Возвращении едино-множественности проводит различия

не разум как «машина суждения», но различает сама жизнь:

кто-то растет, становится сильнее в само-властвовании, кто-то

же «сходит с круга», чувствуя угасание жизни.

Звери Заратустры, которые сопровождают его на протяже-

нии всей книги, являются знаком, знамением для него; они

знают, что Заратустра должен еще стать учителем Вечного

Возвращения, т.е. самим собой. Уже в предисловии к «Так го-

ворил Заратустра» (аф. 10) Ницше дает указующий символ

для взгляда, который стремится постичь Вечное Возвращение

как свою судьбу: «... Тогда он вопросительно взглянул на небо:

ибо услышал над собою резкий крик птицы. И он увидел орла:

описывая широкие круги, несся тот в воздух, а с ним — змея,

но не в виде добычи, а как подруга: ибо она обвила своими

кольцами шею его. «Это мои звери!» — сказал Заратустра

и возрадовался в сердце своем. Самое гордое животное, ка-

кое есть под солнцем, и животное самое умное, какое есть

под солнцем...»

Но что такое гордость вол

PI,

как не безумный полет в бес-

конечность Неба, в пустоту Ничто?.. И что такое безвольная

мудрость, как не змея, заползающая во все закоулки души

и тянущая в темноту Земли, в земную Тьму?.. Это не «хит-

рость мирового разума», это мудрость земного, преходящего,

временного охватывает бесконечность вечности и замыкает ее

на себя как «кольцо вечности»: вечно кружится «колесо бы-

тия» в Вечном Возвращении того же самого — вечном сплете-

нии кругов орла и колец змеи, в единстве «любви-вражды»

воли и разума.

В посмертно опубликованном наследии Ницше' мы нахо-

дим не менее загадочный образ Вечного Возвращения: это два

круга, внешний и внутренний, имеющие единый центр — не-

кое средоточие, на что указывает В.А. Подорога в работе «Мир

без сознания». Внешний круг символизирует «вечность»

и движется бесконечно медленно; внутренний круг — это

«малое время» индивидуальной жизни, движущиеся беско-

И.В. Жук. Время—вечность в учении Фридриха Ницше

319

нечно быстро. Схематизм не дает нам постичь всей напря-

женной динамики этого потока становления, но «если обра-

титься к поиску границ, отделяющих эти сферы, то окажет-

ся,

что их не существует в самом опыте, они сливаются в игре

сил: насколько движение внешнего круга является центрост-

ремительным, «восходящим», настолько движение внутрен-

него — центробежным, «нисходящим»; насколько вечность

стремится стать «мгновением», настолько мгновение — «веч-

ностью», слишком быстрое здесь уравнивается со слишком

медленным»

Но тем самым Ницше задает совершенно новую «графику

времени». Если представить индивидуальную волю как точку-

вектор на внутреннем круге, который экс-центрически дви-

жется внутри внешнего круга-вечности, то усилие этой «воли

к власти» в своем стремлении замкнуться на себя будет опи-

сывать кривую, напоминающую синусоиду, или волну в «жиз-

ненном потоке», а вернее — лепестки «закрытого цветка»,

направленные внутрь и пересекающиеся. (Ср. символ «Розы

мира» у Даниила Андреева.)

Становление жизни в потоке времени всегда выступает как

подъем и спад. Властвование воли, возвращающейся к себе

самой как равной, выступает как некий рывок, бросок впе-

ред — так воля превосходит себя, становится сверх-волей. Но,

отталкиваясь от своего прошлого в этом прыжке, она еще

и тянет за собой, словно хвост кометы, все свое прошлое;

и только так возвращается к себе как той же самой, замыка-

ется как самовластная, как самость; т.е. имеющая возмож-

ность следующего усилия, готовая к будущему. Во всем мно-

гообразии отдельных воль, сталкивающихся сил замыкает-

ся кольцо Вечного Возвращения того же самого.

Таким образом, новая графика времени у Ницше выступа-

ет как предпосылка того поворота в постижении времени, ко-

торый произошел в XX веке и выразился: у Гуссерля в поня-

тиях «ретенция» и «протенция», правда, в отношении време-

ни как конституирующего горизонта потока сознания;

а у Хайдеггера —в понятиях «заброшенность» (Geworfenheit)

и «набросок, проект» (Entwurf) в рамках его герменевтики

фактичности, что позволило выразить суть временности в па-

радоксальной формуле Хайдеггера — «время временится из

будущего».

В «Ессе Homo» по поводу своей основной книги Ницше пи-

сал (аф. 8): «Заратустра определил однажды со всей строго-

стью свою задачу — это также и моя задача, — так что нельзя

ошибиться в смысле: он есть утверждающий вплоть до оправ-

дания, вплоть до искупления всего прошедшего». И далее

Ницше особо подчеркивает слова Заратустры из отрывка «Об

избавлении» (Ч. II): «Я хожу среди людей, как среди обломков

будущего, — того будущего, что вижу я. И в том мое творче-

320

Кризис европейской субъективности

ство и стремление, чтобы собрать и соединить воедино все, что

является обломком, загадкой и ужасной случайностью. Спа-

сти тех, кто миновали, и преобразовать всякое «было» в «так

хотел я» — лишь это я назвал бы избавлением!» (Замечательно,

что примерно в это же время в России над подобной задачей бил-

ся Н.Ф. Федоров в своей «Философии общего дела», правда,

в рамках религрюзного мировидения

делания.)

Но далее Заратустра спрашивает: «Распряжена ли уже

воля от своего собственного безумия?.. Забыла

ЛР1

она дух- мхце-

ния и всякий скрежет зубовный? И кто научил ее примирению

со временем

высшему, чем всякое примрфение? Высшего,

чем всякое примирение, должна хотеть воля, которая есть

воля к власти, чо как это может случиться с ней? Кто нау-

чит ее хотеть оо, .но?»

«Хотеть обратно» — это значит вновь и вновь решительно

бросаться вперед к будущему, навстречу Вечному Возвращению

того же самого: не МСТР1ТЬ минувшему, но

нестр!

на себе «было»

как свою собственную исторрио, как PICTOK, который ждет нас

впереди. Чтобы быть собой, нужно в каждый момент еще стать

собой, дабы выстоять в потоке времени, который несется на нас

из будущего: он есть поэтому поток становления как Вечного

Возвращения. А для этого нужна еще сила, власть, воля.

Давно бы пора избавиться от смешения силы и насрьдия.

ЛРИПЬ сильная воля может утверждать и тем самым быть со-

зидающей. Насилие же есть пррюнак слабости, по крайней

мере — нррсхождения силы: потому насилием никогда ничто

не созидается. Способ бытия силы — это растрата, отдача,

жертва, но лишь та, которая утверждает и через созидаемое

возвращается к самой себе как равной.

Высшим, чем всякое примирение, выступает созрщание.

В «созидаю» прежде всего слышится: «Да!» —но держит-

ся оно на: «Даю!» Выше, чем всякое примирение, суть едино-

множественность «любви-вражды». Выше, чем всякое

примр1-

ренрш, есть единство Дара и Жертвы в Вечном ВозвращениР1

того же самого, в вечном круженрш «колеса бытия» в круге

вечности.

Но что может прршести в Дар вечность, как не самое себя,

которая становится в вечном потоке времени как «То же са-

мое».

Да и что может принестр! в Жертву индивидуальная

«воля к ЖР13НИ», как не самое себя, которая становр1тся собой

в вечном потоке ЖИЗНР! как равная себе.

«Большой круг вечности» посылает в каждый момент не-

крш импульс «малому кругу воли»; и это есть Дар бытия как

«возможность быть». Этот Дар для нас всегда есть вызов,

который требует ответа. Единственным достойным ответом на

вызов вечности выступает усилие быть в каждый момент,

воля к жизни, которая отвечает «Да!» вопреки преходяще-

му времени. Достойный ответ — это Жертва как само-по-

И.В. Жук. Время—вечность в учении Фридриха Ницше

321

жертвование! Через вечное повторение в каждых! момент про-

водится различение, происходит отбор тех, кто еще может

принять вызов бытия как возможность быть, жертвовать и тем

самым — созидать.

Напряженная динамика «большого» и «малых» кругов

в их едино-множественности задает ритм становления, высту-

пая как некая «пневма» Вселенной. Не «ходульный дискурс»

ratio структурирует мир «скальпелем» различий и «швами»

отождествлений, но именно «дыхание вечности» задает ритм

времени, такт жизни, иерархию мира; единственно этому рит-

хму должны быть послушны «уши-цыпочки» танцора мысли.

Именно в этом ритме вечности — времени, в этой гармонии

небесных сфер, в этой музыке Вселенной «...вечно строится тот

же дом бытия... В каждый миг начинается бытие... Центр

всюду. Кривая — путь вечности».

Итак, Вечное Возвращение того же самого есть высшая

форма утверждения. Что утверждается здесь — полнота жиз-

ни,

избыток бытия. Об этом говорит выздоровевший Заратуст-

ра в разговоре со своей душой, испытав великую тоску, но

и великую радость: «О душа моя, я понимаю улыбку твоей

тоски; твое чрезмерное богатство само простирает теперь тос-

кующие руки! Твой избыток бросает взоры на шумящее море

и ищет, и ждет; тоска от чрезмерного избытка смотрит из сме-

ющегося неба твоих очей!., тоска виноградника по винограда-

рю и ножу его!» (Так говорил Заратустра. Ч. III, О великом

томлении.) Полнота жизни, которая подтверждает себя через

Вечное Возвращение в каждый момент и в каждом своем

проявлении и которая не требует от нас ничего в свое под-

тверждение, кроме того, чтобы мы имели волю быть и гово-

рить в ответ — Да!

Как это возможно? «О душа моя, я дал тебе право говорить

Нет, как буря, и говорить Да, как говорит Да отверстое небо;

теперь ты тиха, как свет, и спокойно проходишь чрез бури от-

рицания». Заратустра учит говорить Да «... смехом созидаю-

щей молнии, за которой, гремя, но с покорностью следует дол-

гий гром действия...». (Так говорил Заратустра. Ч. III, Семь

печатей.) Как говорит Да жизни крик ребенка или цветок,

пробивающийся через асфальт; как всегда говорит Да музыка.

(Попробуйте выразить в музыке Нет: PI если это возможно

в какофонии, то она уже перестает быть музыкой, т.е. в бук-

вальном смысле — перестает быть.)

И великой загадкой поворачивается к нам «чудовищно ве-

ликий год становления» и раскручивает нас «колесо бытия»,

о чем спрашивает у Заратустры его душа: «Кто же из нас дол-

жен благодарить? — должен ли благодарить дающий, что бе-

рущий брал у него? Дарить — не есть ли потребность? Брать —

не есть ли сострадание?

Благодарность — это ответ на то, что

даровано как благо.

322

Кризис европейской субъективности

Так не в том ли единственная нужда бытия — изливать себя

в своей полноте, даруя нам «возможность быть» как вызов, как

испытание, как Дар? Ведь для «кольца вечности» потребна ка-

ждая песчинка из песка для завершенности своей полноты как

Вечного Возвращения того же самого. И не в том ли единствен-

ная Благодать для нас и высшее, чем примирение со време-

нем — принять дар, вынести испытание, выстоять в потоке

становления, т.е. действительно жить, в каждый момент сози-

дая «дом бытия» для его завершенности, т.е. — совершенства.

И не в этом ли наша власть, которая есть — воля к жизни, наша

сила, наша Жертва и наше сострадание в Вечном Возвращении

того же самого?

Таким образом, становится понятно, в каком смысле Хай-

деггер называет Ницше «последним метафизиком». Он не про-

сто завершает ее, выговаривая тайну метафизического истол-

кования бытия сущего в понятии «воля к власти», но и готовит

почву для разработки микро-физики власти как «политики

сталкивающихся сил» в XX веке. Ницше подготавливает «эк-

зистенциальный поворот» в философии, когда подчеркивает

«имманентную перспективу» взгляда, когда проблематизиру-

ет телесность и, преодолевая трансцендентализм разума, фак-

тически говорит о трансцендировании воли. Своими опытами

с языком Ницше делает возможным «герменевтический

и лингвистический поворот» в философии XX века, когда его

афористическое письмо — почти осязаемо как «жест мысли»,

как след времени на его собственном теле; когда его мысли

сыплются словно искры, высекаемые «колесом Вечного Воз-

вращения» из твердости его духа.

Уже в книге «Человеческое, слишком человеческое» Ницше

говорит о преодолении метафизики и подчеркивает, что «суще-

ственное заключается в том, чтобы смотреть поверх последней

ступени лестницы, а не успокаиваться на ней». (Человеческое,

слишком человеческое. I. О первых и последних вещах, афо-

ризм 20.) Вот этот взгляд поверх «лестницы метафизики» и за-

печатлен в мысли о Вечном Возвращении того же самого, кото-

рая выводит Ницше к границам самой метафизики.

Осмысляя новую «графику времени», полагая в качестве

основной черты жизни — могущество воли как «я могу», ко-

торое, как дар бытия, таится в пространстве возможности,

очерчиваемой кругом Вечного Возвращения, Ницше фактиче-

ски подготавливает «онтологический поворот» в философии

XX века и мыслит то же, что после него М. Хайдеггер схваты-

вает в понятии Seinsvermogen («можествование бытия» в пе-

реводе А.В. Михайлова), а за несколько веков до того Николай

Кузанский называл — Possest («возможность-бытие» в пере-

воде В.В. Бибихина).

Тем самым в преодолении метафизики готовятся предпо-

сылки для «поворота» философского мышления. Иными ело-