Розин В.М. Социальное проектирование в эпоху культурных трансформаций

Подождите немного. Документ загружается.

231

При этом производство научного знания происходит не столь-

ко как поиск основополагающих законов природы, сколько

как процесс, увязанный с контекстом применения этого зна-

ния, с представлениями о социальных потребностях и потен-

циальных потребителях. Дисциплинарные границы утрачива-

ют свое прежнее значение, научное исследование все чаще

становится междисциплинарным или трансдисциплинарным,

а контроль и критерии качества такого исследования опреде-

ляются как научными, так и вытекающими из контекста при-

менения социальными, политическими и экономическими

критериями. Производство научного знания становится ре-

флексивным процессом, необходимым элементом которого

является учет его социальных импликаций. В свою очередь в

таком взаимодействии науки и политики последняя также не

остается неизменной. Наблюдается «сциентификация поли-

тики», связанная не просто с ростом зависимости политичес-

ких инстанций от продукции экспертов, но с возникновени-

ем «гибридных сообществ» – организационных структур, «в

которых ученые, политики, администраторы и представители

промышленности и других групп интересов непосредственно

связываются, чтобы определить проблему, исследовательскую

стратегию и найти решения»

Парадоксальность ситуации с экспертизой риска состоит в

том, что позиции научного сообщества ослабляются именно в

связи с результатами экспертной деятельности. Нерискованные

решения в принципе невозможны. И тут возникает парадокс

по Луману: «Чем больше знаешь, тем больше знаешь, чего не

знаешь, и тем скорее формируется сознание риска»

. Наука в

коммуникации риска символизирует тенденцию к рационали-

зации, но при этом она позволяет осознать масштабы неопре-

деленности и ограниченность экспертного знания. Большее

знание не дает гарантий ухода от риска к большей безопаснос-

ти. Скорее наоборот.

Дефицит достоверного знания эксперты стремятся компен-

сировать использованием различных методов статистического

анализа риска, построением моделей, применением гипотети-

ческого подхода и т.д. Происходит «экспансия гипотетическо-

го»

. Принятие решений в условиях недостатка знания на ос-

232

нове гипотетических соображений становится важной особен-

ностью политического и общественного процесса. Вопрос со-

стоит в том, насколько анализ, прогнозирование и управление

рисками позволяют эффективно решать задачи в сфере соци-

альной инноватики и не являются ли существующие аналити-

ческие подходы не столько путем к решению проблемы, сколь-

ко ее частью.

Уязвимость гипотетических построений отражается в уча-

щении конфликтов между экспертами, что способствует под-

рыву авторитета науки. Вера в прогресс, и без того подвергаю-

щаяся эрозии, замещается недоверием к основным институтам

научно-технической деятельности; ценность экспертного зна-

ния девальвируется. Любые научно обоснованные политичес-

кие решения могут быть опровергнуты при помощи научного

же анализа. Как показал Э.Гидденс, снижение доверия ведет к

дестабилизации социальной системы. В этом плане значение

экспертизы выходит за рамки повышения рациональности про-

цесса принятия решений. Подрыв доверия к экспертизе не толь-

ко ведет к снижению политического спроса на экспертное зна-

ние, особенно драматичному в сравнении с масштабами акку-

муляции нового знания, но и создает благоприятные условия

для возникновения политических конфликтов.

Разумеется, в этих условиях уже нельзя говорить о патер-

налистской роли экспертов по риску, на чем в свое время на-

стаивали М.Дуглас и А.Вилдавски. Согласно их точке зрения,

определение и оценка риска должны оставаться прерогативой

экспертов, поскольку допуск к этому делу неспециалистов, не-

редко отличающихся иррационализмом, невежеством и отвра-

щением к риску, может лишь затормозить принятие необхо-

димых решений

. Однако если рассматривать риск как соци-

альную коммуникацию, то именно взаимодействие экспертов

и неспециалистов является предпосылкой рационального вы-

бора и социальной акцептации (позитивного восприятия) ри-

ска инновационных решений. Объединение научной и обы-

денной рациональности является важной предпосылкой су-

ществования в обществе риска. Оно также призвано

восполнить дефицит легитимности принимаемых решений,

возникающий по причине инверсии неполитического в по-

233

литическое в рамках коммуникации риска. При этом комму-

никация риска все чаще может становиться вопросом парти-

ципативной демократии

Говоря о возможностях демократии участия в контексте

социальных инноваций и коммуникации риска, следует отме-

тить ряд теоретических и практических трудностей. Например,

широко известна градация уровней гражданского участия, раз-

работанная американским социологом Ш.Арнстейн, которая в

60-е гг. XX в. изучала роль национальных меньшинств США в

городском управлении и планировании. Эта так называемая

«лестница гражданского участия» предполагает восхождение от

простого информирования и манипуляции общественным мне-

нием к плебисцитарным формам гражданского контроля

. Но

если считать референдум высшей ступенью вовлеченности со-

циальных акторов в коммуникацию риска, то нельзя не видеть

и его издержек: чрезмерной политизации, преобладания эмо-

ций над рациональными аргументами, поляризации мнений,

попыток политических партий использовать дискуссию по кон-

кретной проблеме для обеспечения преимущества в электораль-

ной борьбе и т.д. Так, референдумы о судьбе атомной энергети-

ки, происходившие в 1990-е гг. в Австрии, Швейцарии и Кост-

ромской области РФ, в полной мере продемонстрировали все

эти особенности. В коммуникации риска сведение существа

проблемы к выбору pro/contra очень часто приводит к возник-

новению еще больших рисков. И тогда возникает потребность

спуститься на несколько ступенек вниз по «лестнице участия»

или – в идеальном случае – использовать весь спектр возмож-

ностей партиципативной демократии.

В более широком смысле речь идет о процессе социально-

го обучения в ситуации фундаментальной неопределенности и

о принятии соответствующих решений в условиях высокоор-

ганизованных социальных систем. Как пишет А.Грунвальд,

«обучение подразумевает аргументацию: проверку собственной

позиции и способность изменить эту позицию в определенных

ситуациях. Это означает, что политики учатся у обыкновенных

людей, обыкновенные люди – у экспертов, эксперты – у поли-

тиков, и наоборот. “Лучшее” из доступных решений – это то, в

отношении которого может быть найдено согласие и которое

234

останется устойчивым на протяжении времени, не исключая

при этом возможных модификаций в зависимости от измене-

ний контекстуальных условий»

Основная идея социального обучения состоит в получении

участниками этого процесса нового фактического знания о ри-

ске, в достижении лучшего понимания мотивов поведения дру-

гих акторов в коммуникации риска, разработке новых страте-

гий действия, дальнейшем развитии политической культуры.

Участие в социальном обучении совсем не обязательно должно

преследовать цель достижения консенсуса. Более важно интер-

активное взаимодействие, в ходе которого по крайней мере до-

стигается более глубокое и комплексное понимание дискусси-

онных проблем, а сами участники дискуссий учатся находить

общий язык друг с другом. Иначе говоря, суть социального обу-

чения – в способности принимать решения в условиях боль-

шого набора опций, а одна из основных целей – повышение

доверия как важнейшего стабилизирующего фактора в соци-

альной коммуникации риска. Повышение доверия ведет к ак-

цептации обществом сопряженных с риском решений. Можно

сказать, что социальное обучение есть не что иное, как рефлек-

сивная коммуникация риска.

Один из специфических аспектов социального обучения

заключается в том, что коммуникация многих рисков имеет

длительный временной горизонт, тогда как решения в полити-

ческой сфере чаще всего привязаны к четырех- или пятигодич-

ным электоральным циклам. Нередко мероприятия, направлен-

ные на акцептацию инновационных решений, сами порожда-

ют настолько серьезные новые риски, что возникает

необходимость в применении процедур акцептации уже в от-

ношении этих мероприятий.

В этой связи в рамках анализа проблем акцептации были

сформулированы два основных подхода. Адаптивный подход

предполагает ориентацию процесса принятия решений на пре-

дотвращение возможных конфликтов и учет доминирующих в

обществе ценностей, норм и опасений. Другой подход – кон-

структивный, или формирующий – представляет собой попыт-

ку повлиять на уровень акцептации при помощи активной ин-

формационной политики, PR-кампаний, специальных образо-

235

вательных программ и т.д. Оба подхода предполагают усилия,

направленные на привлечение индивидов и социальных групп,

чьи интересы оказываются затронутыми в процессе коммуни-

кации риска, к принятию решений. Степень вовлеченности

простирается от реального участия в процессах принятия ре-

шений до простого учета общественного мнения на основе

социологических опросов. Основная идея состоит в том, что

участие заинтересованных лиц в процессе принятия решений

облегчит акцептацию результата этими людьми.

Тем не менее попытка управлять коммуникацией риска,

ориентируя ее на максимально широкую акцептацию, во мно-

гих случаях не срабатывает. Как подчеркивает А.Грунвальд, a

priori нельзя дать надежных гарантий предотвращения связан-

ных с рисками социальных и политических конфликтов, по-

скольку уровень акцептации может быть определен лишь от-

носительно данного момента времени. Предсказания уровня

акцептации почти невозможны, поскольку она связана со спе-

цификой восприятия рисков и потому весьма нестабильна.

В свою очередь варианты выбора зависят от множества факто-

ров, проявляющихся в каждой конкретной ситуации

. В зави-

симости от возможной быстроты, с которой изменяется вос-

приятие риска, а также благодаря случайным событиям, акцеп-

тация того или иного решения и его последствий также будет

меняться. Однако колебания в уровне акцептации могут суще-

ственно расходиться с фактической динамикой риска. Если бы

принятие политических решений базировалось главным обра-

зом на текущем уровне акцептации, то оно должно было бы

следовать ее контекстуальным изменениям. Чрезмерное сосре-

доточение внимания на текущей акцептации далеко не всегда

предотвращает конфликты, связанные с коммуникацией рис-

ка, зато создает препятствия для принятия инновационных ре-

шений. В конечном счете это может вести к искусственному

сужению спектра альтернатив в момент принятия решения, а в

долгосрочной перспективе – к увеличению рисков. Возникает

дилемма: с одной стороны, без широкой акцептации любые

меры и решения в демократическом обществе обречены на не-

удачу; с другой – политика, ориентированная исключительно

на акцептацию риска как можно большим количеством соци-

236

альных акторов, не может обеспечить решение долгосрочных

задач. Достаточно спорной попыткой разрешить эту дилемму

является разработка представлений об акцептабельности поли-

тических мероприятий.

В общем плане речь идет об изменении уровня, на котором

акцептация имеет решающее значение, об определении нор-

мативных критериев акцептации. Чтобы обосновать эти кри-

терии, необходимо имплицитно принимаемые обществом нор-

мы и ценностные представления использовать для разработки

критериев акцептабельности на основе анализа современных

культурных концепций рациональности

. Тогда уже вопрос

будет состоять не в том, какие конкретно решения будут при-

няты обществом, но в том, будет ли востребована их акцепта-

ция общественными группами и акторами на основе домини-

рующих культурных ориентаций и представлений о рациональ-

ности. Акцептация, таким образом, покоилась бы на

устойчивом нормативном фундаменте. Однако инструменталь-

но такой подход, очевидно, потребует более «тонкой настрой-

ки», чем те процедуры легитимации, которые должны способ-

ствовать принятию обществом сопряженных с риском реше-

ний. Трудность заключается даже не в изощренности процедур,

направленных на выявление и фиксацию нормативных осно-

ваний оценки сопряженных с риском решений, а в том, что гло-

бальная коммуникация риска все чаще ставит под сомнение эти

базовые нормы и основания рациональности.

В частности, возникает вопрос о тех аспектах научно-тех-

нической деятельности, которые происходят как бы за гранью

неопределенности, когда общество создает угрозы самому себе.

К их числу относятся экзистенциальные риски, когда, напри-

мер, при помощи генной инженерии человечество оказывает-

ся в состоянии манипулировать своей собственной эволюци-

ей. Но тем самым генная инженерия глубоко воздействует на

культурную саморепрезентацию человека и его идентичность.

Дальнейшие последствия здесь просто непредсказуемы, а ны-

нешние социальные нормы и стандарты рациональности ско-

рее всего бессильны. И кто знает, не возникнет ли именно по

этой оси напряжения крупномасштабный политический кон-

фликт, который едва ли удастся погасить стандартными проце-

237

дурами поиска консенсуса. Не только неопределенность вос-

производится здесь на ранее неизвестном уровне, но все уси-

лия решить возможные проблемы показывают нам, насколько

уязвимым может быть современное общество. В этом случае

едва ли можно говорить о политическом выборе на основе це-

лерационального расчета. Но подготовка к принятию иннова-

ционного политического решения, т.е. начало расчетов рисков

вмешательства в эволюцию вопреки всем существующим ме-

тасоциальным правилам (религии, традиции), становится пред-

посылкой для научного и экспериментального использования

формирующих жизнь биологических механизмов. Чем больше

человеческая деятельность вмешивается в этот процесс, тем

сильнее меняются социальные структуры и тем более зависи-

мы они становятся от конкретных решений и коммуникации

порожденных ими рисков. Отсутствие необходимых знаний

приобретает при этом ключевое значение для решений отно-

сительно будущего.

В связи с уязвимостью представлений об акцетабельности

российские исследователи имеют все основания поставить во-

прос и о применимости этого подхода к обществу, где отсутст-

вует широкое согласие относительно ценностей, норм и про-

цедур как базы для восприятия и оценки социального дейст-

вия. При этом одной из важных задач для российского научного

сообщества может быть интерпретация социальных процессов

в России в категориях риска. Такая интерпретация, безуслов-

но, должна использовать достижения кросс-культурных иссле-

дований восприятия риска, но при этом стремиться к выявле-

нию и более общих характеристик коммуникации риска в со-

ответствующем социуме

Заключение

В последние два десятилетия произошла примечательная

перемена, которую фиксируют многие философы, социологи и

политологи. Суть ее в том, что будущее все чаще получает опи-

сание в терминах риска, а не прогресса

. Причем едва ли не в

первую очередь это относится к дискуссиям о будущем в запад-

238

ных обществах, привыкших к стабильности и высокому уровню

социальной защищенности. Данный феномен отражает углуб-

ляющийся кризис восходящих к идеям эпохи Просвещения про-

грессистских идеологий и социальных теорий, постулирующих

направленность исторического развития к той или иной форме

«конца истории». Разумеется, речь не идет сегодня о полном от-

казе от дискурса прогресса, но сам этот дискурс становится иным.

Как отмечает З.Бауман, с идеей прогресса произошли радикаль-

ные изменения: дерегуляция и приватизация

. Дерегуляция оз-

начает то, что никакая инновация не может автоматически при-

знаваться улучшением, а споры о позитивном или негативном

потенциале соответствующей инновации могут продолжаться

даже после ее осуществления. Приватизация означает то, что

именно с индивидуальными усилиями человека или группы по

изменению к лучшему своего положения все в большей степени

отождествляется прогресс. Можно сказать, что «ревизионист-

ская» формула Э.Бернштейна: «Движение – все, конечная цель –

ничто», – отныне выражает принципиальное изменение трак-

товки прогресса. Прогресс – не в направленности к конечному

состоянию, а в характере социальной динамики.

Вместе с тем сохраняет свою актуальность принципиальная

установка в отношении будущего, сформулированная П.Бурдье:

«Чтобы строить будущее, надо управлять настоящим»

. Однако

дерегулированный и приватизированный прогресс в этом деле

плохой помощник. Поскольку фактически речь идет о множест-

ве разнонаправленных прогрессов, характеризующих деятель-

ность различных акторов или групп, существует достаточно ос-

нований говорить о том, что будущее современного общества

характеризуется фундаментальной неопределенностью. Любая

инновация, любое решение, способное влиять на будущее об-

щества, сопряжены с риском. И наоборот: современное обще-

ство приоткрывает свое будущее в процессе производства реше-

ний, сопряженных с риском

. Таким образом, риск как важней-

ший аспект процесса принятия решений становится центральной

категорией в описании будущего.

Современный мир, как на это справедливо указывает Э.Гид-

денс, не только полон риска – он переполнен знаниями о рис-

ке. Пожалуй, это наиболее драматично для «открытых», секу-

239

ляризированных западных обществ, неспособных консолиди-

роваться вокруг одной цели или выстоять перед лицом массо-

вых рисков, опираясь на традицию и интегрирующую силу ре-

лигиозных убеждений. Но хотя ценность прогресса и автори-

тет инновационной деятельности в современном мире уже не

бесспорны, это не значит, что можно отказаться от самих ин-

новаций. Проблема состоит не в свободе, а в неизбежности ин-

новационной активности. И управление инновациями, проект-

ная деятельность в современном обществе требуют не просто

обязательной оценки рисков, связанных с тем или иным реше-

нием, но высокой степени рефлексивного самоконтроля всей

социальной системы.

Примечания

Луман Н. Понятие риска // THESIS. 1994. № 5. С. 138.

Бехманн Г. Риск (в обществе постмодерна) // Глобалистика: Энцикл. М.,

2003.

Nowotny H., Evers A. Über den Umgang mit Unsicherheit. Die Entdeckung der

Gestaltbarkeit von Gesellschaft. Frankfurt a/M., 1987. S. 38.

Соловьев А.И. Колебательно-маятниковый механизм принятия государ-

ственных решений: к обоснованию когнитивной модели (II) // Полис.

2005. № 6. С. 47.

Luhmann N. Soziologie des Risikos. Berlin–N. Y., 1991. S. 49.

Rosa E.A. Metatheoretical Foundations for Post-Normal Risk // J. of Risk

Research. 1998. № 1.

Луман Н. Понятие риска. С. 149–150.

Луман Н. Понятие риска. С. 154.

Бек У. Общество риска. На пути к другому модерну. М., 2000. С. 43.

См.: Гидденс Э. Судьба, риск и безопасность // THESIS. 1994. № 5.

Дуглас М. Риск как судебный механизм // Там же. С. 246.

Callon M., Law J. On the Construction of Sociotechnical Networks: Content

and Context Revisited // Knowledge and Society. 1989. Vol. 8; Latour B. The

Power of Association // Power, Action and Belief: a New Sociology of

Knowledge? L.–Boston, 1986.

Callon M. Society in the Making: The Study of Technology as a Tool for

Sociological Analysis // The Social Construction of Technological Systems. New

Directions in the Sociology and History of Technology. Cambridge (Mass.), 1989.

Подробнее см.: Ефременко Д.В. Экстернализм в современной западной

философии и социологии техники // Право. Мировоззрение. Философия.

2005. № 1 (9), янв.–июнь. Вып.: Предпринимательство, этика, техника.

Bechmann G. Risk and Rationality in a Future-oriented Society // Rationality

in an Uncertain World. Berlin, 2005. Р. 52.

Бек У. Общество риска. На пути к другому модерну. С. 65.

Dawson J.I. Eco-Nationalism. Anti-Nuclear Activism and National Identity in

Russia, Lithuania and Ukraine. Durham–L., 1996.

Бек У. Что такое глобализация? Ошибки глобализма – ответы на глоба-

лизацию. М., 2001. С. 175.

Бек У. Общество риска. На пути к другому модерну. С. 337.

Markl H. Naturwissenschaftliche Forschung und Umweltpolitikberatung //

Wissenschaftliche Politikberatung für die Umwelt. Berlin, 1997. S. 200.

Funtowicz S.O., Ravetz J. The Emergence of Post-Normal Science // Science,

Polities and Morality. Scientific Uncertainty and Decision Making. Dordrecht–

Boston–L., 1993.

Вайнгарт П. Отношение между наукой и техникой: социологическое объ-

яснение // Философия техники в ФРГ. М., 1989. С. 138.

Луман Н. Понятие риска. С. 152.

Marquard O. Apologie der Zufälligen. Stuttgart, 1986.

Douglas M., Wildavsky A. A Risk and Culture. Berkeley (CA.), 1982.

Shrader-Frechette K. Risk and Rationality: Philosophical Foundations for

Populist Reforms. Berkeley (CA.), 1991.

Arnstein S. A Ladder of Public Participation // The J. of American Institute of

Planners. 1969.

Грунвальд А. Устойчивое развитие. Экологическая политика: требования

долгосрочного планирования и проблемы акцептации // Последствия

научно-технического развития. М., 2000. С. 53.

Грунвальд А. Устойчивое развитие. С. 56.

См.: Habermas J. Erläuterungen zur Diskursethik. Frankfurt a/M., 1991.

См.: Яницкий О.Н. Экологическое движение в России: Крит. анализ. М.,

1996; Яницкий О.Н. Социология риска. М., 2003.

Kaufmann F.-X. Der Ruf nach Verantwortung. Risiko und Ethik in einer

unüberschaubaren Welt. Freiburg–Basel–Wien, 1992. S. 14.

Бауман З. Индивидуализированное общество. М., 2002. С. 142.

Bourdieu P. La precarite est aujourd’hui partout // Contre-feux. Paris, 1998.

Р. 97.

Japp K.-P. Risiko. Billefeld, 2000. S. 134.