Ростунов И.И. История Первой Мировой войны. Том 2
Подождите немного. Документ загружается.
Господство Пруссии в объединенной Германии, союз буржуазии и юнкерства обусловили
особенно агрессивный и воинственный характер немецкого милитаризма. Ни в одной стране
Европы в это время культ милитаризма и военщины не поддерживался с такой
настойчивостью и целеустремленностью, как в Германии.
Проповедуя культ оружия и войны, насаждая шовинизм, национальную вражду к другим
народам, идеологи германского милитаризма стремились не только превратить народ в
послушное орудие для осуществления своих захватнических целей, но также отвлечь
широкие слои рабочих и крестьян от воздействия революционных идей, все глубже
проникавших в толщу народных масс. «В войне, — утверждал фельдмаршал Мольтке, —
раскрываются и обнаруживаются наиболее достойные человеческие доблести. Без войны
мир погрузился бы в объятия материализма»{148}.
Философское обоснование милитаристской системы, широкая националистическая
пропаганда, направленная на восхваление и оправдание войны, имели среди населения новой
Германии определенный успех. Ф. Энгельс отметил в связи с этим, что «суеверная вера в
государство перешла из философии в общее сознание буржуазии и даже многих
рабочих»{149}.
С переходом капитализма в империалистическую стадию проповедь милитаризма в
Германии еще более усилилась. Теперь она была связана с подготовкой германского
империализма к войне за передел уже поделенного мира. Претензии на колонии
обосновывались потребностями в рынках сбыта и источниках сырья, а также потребностями
перенаселенной Германии в обширных землях для колонизации{150}. 18 января 1896 г.,
отмечая 25 лет существования Германской империи, кайзер Вильгельм II возвестил всему
миру, что эта империя, созданная Пруссией, отныне является «мировой империей»{151}.
Выразителем агрессивных устремлений германского юнкерско-буржуазного империализма
стал Пангерманский союз, возникший [71] в 1891 г. в связи с протестом против англо-
германского договора и предусмотренных им колониальных уступок в пользу Англии{152}.
Пангерманский союз сыграл большую роль в формировании политической идеологии
германского милитаризма. Он возглавлялся и субсидировался весьма влиятельными
политическими деятелями, крупными представителями финансового капитала, юнкерства,
военщины. Пангерманский союз призывал к борьбе против Англии, к захвату заморских
колоний и созданию сильного военно-морского флота. «Только при условии, если мы сильны
на морях, — писалось в пангерманской печати в 1899 г., — крупные морские державы
позволят нам создать среднеевропейский экономический союз... и только при наличии
широкой среднеевропейской основы мы можем обрести мировые позиции и в других частях
земного шара и удержать их»{153}. Таким образом, предпосылкой создания «мировой»
германской империи идеологи пангерманизма считали создание «Срединной Европы», т. е.
мощного [72] с политической и экономической точек зрения блока европейских государств
под эгидой германской империи{154}.
Планы пангерманистов в отношении Франции сводились к ее расчленению и захвату
промышленных департаментов и французских колониальных владений в Африке.
Колониальные аппетиты германских империалистов неудержимо росли. Так, резолюция
пангерманской организации в Галле, принятая в 1912 г., гласила: «Мы не можем переносить
больше положения, при котором весь мир становится владением англичан, французов,
русских и японцев. Мы не можем также верить, что только мы одни должны
довольствоваться той скромной долей, которую уделила нам судьба 40 лет назад. Времена
изменились и мы не остались теми же, и только приобретением собственных колоний мы
можем обеспечить себя в будущем»{155}. Пангерманисты требовали захвата английских,
французских, бельгийских и португальских колоний, железорудных районов Франции, всей
Бельгии, Голландии, отторжения от России Прибалтики, Польши, Украины, Кавказа.
В основе идеологии Пангерманского союза лежала легенда о превосходстве германской
нации. Широкое распространение получил культ грубой силы, оправдание агрессии и
захватнических войн. Генерал Бернгарди, чьи произведения накануне войны получили
широкое распространение в Германии, писал в одной из своих книг: «Наши политические
задачи не выполнимы и не разрешимы без удара меча»{156}.
Большого накала милитаристская пропаганда в Германии достигла в канун войны. Летом
1914 г., незадолго до начала войны, известный русский генерал А. А. Брусилов,
находившийся на отдыхе в курортном городе Киссингене, стал свидетелем следующей
картины. На центральной площади города был воздвигнут макет Московского Кремля,
который под звуки нескольких оркестров был подожжен со всех сторон. «Перед нами было
зрелище настоящего громадного пожара. Дым, чад, грохот и шум рушившихся стен.
Колокольни и кресты церквей накренялись и валились наземь... Но немецкая толпа
аплодировала, кричала, вопила от восторга, и неистовству ее не было предела, когда музыка
сразу же при падении последней стены над пеплом наших дворцов и церквей, под грохот
фейерверка, загремела немецкий национальный гимн»{157}.
Пангерманистская идеология нашла распространение и благодатную почву не только в
самой Германии, но и в Австро-Венгрии. [73] Здесь она имела в основном антиславянскую
направленность{158}. Идеологическая подготовка к войне велась как в плане пропаганды
великодержавных империалистических задач, так и пропаганды «сербской опасности»,
которая служила прикрытием агрессивных целей в отношении Сербии. Проповедь
милитаризма в многонациональной австрийской империи могла иметь успех только среди
австрийской и венгерской буржуазии, занимавшей господствующее положение в стране, но
не среди порабощенных народов. Например, в Венгрии широкое распространение среди
господствующих классов и отсталой части населения получили идеи панвенгеризма.
Панвенгеристы проповедовали неизбежность в недалеком будущем установления
венгерского господства в Сербии, Далмации, Болгарии и Румынии{159-160}.
В Италии империалисты стремились убедить итальянцев в необходимости широкой
колониальной экспансии на Балканах, в Малой Азии и Северной Африке, что позволило бы
Италии обрести былое величие и могущество Римской империи{161}. Один из глашатаев
итальянского империализма, Луиджи Федерцони, «ратовал за «глубоко рациональную и
эгоистичную внешнюю политику», которая бы способствовала экономической и
колониальной экспансии и распространила бы итальянскую цивилизацию «на весь
мир»»{162}.
Накануне войны фактическим союзником Германии стала Турция. Турецкие правители
рассчитывали с помощью войны на стороне кайзеровской Германии добиться осуществления
своих экспансионистских целей. Младотурки, пришедшие к власти в 1908 г., открыто стали
готовиться к войне с Россией с целью восстановить свое господство над балканскими
народами, отторгнуть от России Закавказье и Крым, истребить армянское население{163}.
Это отвечало бы целям германского империализма.
Идеологическим обоснованием турецкого экспансионизма стал пантюркизм и панисламизм.
Пантюркисты, провозглашая превосходство турецкой расы, проповедовали подчинение всех
тюркских народов власти Стамбула. «Если бы все турки в мире, — доказывали они, —
сплотились в одну огромную общину, [74] образовалась бы сильная нация»{164}. Но на пути
к осуществлению этих целей стояла Россия, в которой тюркские народности насчитывали 4-5
млн. человек. Пантюркизм «дополнялся» панисламизмом, согласно которому
объединившиеся турки должны были образовать центр притяжения для всего исламистского
мира{165}. Пантюркисты мечтали об установлении гегемонии в Персии, Афганистане и
мусульманской Индии. Накануне войны панисламистская и пантюркистская пропаганда
приняла широкий размах. Она активно поощрялась германскими милитаристами, видевшими
в ней могучее орудие вовлечения Турции в войну против России.
В конце 1913 г. П. Рорбах, выступая в тесном кругу офицеров германского генерального
штаба с докладом «о задачах Германии в Турции», выдвинул идею заселить территорию
Восточной Анатолии тюркскими племенами, чтобы «создать стальной барьер против
России»{166}.
Германский империализм всячески разжигал великоболгарский шовинизм, который был взят
на вооружение болгарской буржуазией и придворной камарильей, мечтавшей о создании
«великой Болгарии». В стране велась широкая антирусская и антисербская пропаганда{167}.
Как отмечал Г. Димитров, одной из важнейших причин всех национальных бедствий и
катастроф, постигших болгарский народ в последние десятилетия, «является
великоболгарский шовинизм, великоболгарская идеология и политика завоевания гегемонии
на Балканах и господства над соседними народами»{168}.
В странах Антанты пропаганда войны не была столь откровенной и беззастенчивой, как в
Германии. Однако она также велась систематически. Так, в Англии в основе милитаристской
пропаганды лежала проповедь неудержимой колониальной экспансии. В 60-90-х годах XIX
в. с проповедью активной колониальной политики британского империализма выступал
историк Д. Фруд. В своих трудах он пропагандировал всемерное подчинение
государственной политической программы задачам колониальной экспансии. Он был одним
из первых, кто требовал начать войну против буров. Фруд ратовал за передел мира, за
отвоевание наиболее ценных территорий у европейских государств{169}. Ярыми [75]
поборниками колониальных войн в конце XIX в. были Р. Черчилль, один из самых
консервативных членов палаты общин, и видный политический деятель Англии Д.
Чемберлен. Оба они были сторонниками англо-бурской войны. Но с завершением раздела
колоний и провозглашением германскими империалистами курса на передел мира в свою
пользу в идеологической подготовке Англии к войне важное место заняла пропаганда
германской «опасности» в смысле подрыва английской промышленности, торговли,
морского транспорта, в которых были заняты миллионы английских рабочих, а также
запугивание англичан растущей морской мощью Германии. Эта пропаганда отравляла
сознание широких масс английского населения.
Во Франции широко распространялась многочисленная милитаристская литература{170}. В
стране существовал подлинный культ армии. «Вокруг идеи армии, — писал французский
историк Рауль Жирарде, — создавалось единство Франции»{171}. Милитаристская
пропаганда велась под видом отмщения за проигранную войну 1870-1871 гг. В духе реванша
было воспитано целое поколение французов. Французский военный писатель Артур Буше за
несколько лет до начала первой мировой войны писал: «Французы... народ гордый, который
всегда исполнит то, что ему прикажет его честь... Франция должна говорить громко и
решительно, так как имеет на это полное право. Ее враг 1870 ошибается»{172}.
Пропаганда милитаризма и шовинизма особенно широкий размах приобрела с избранием
президентом Франции Р. Пуанкаре, ставленника финансово-монополистической буржуазии.
Президент заявил о создании «великой и сильной Франции». Пуанкаре придавал большое
значение идеологической подготовке к войне. «Для французского правительства, — говорил
он русскому послу, — весьма важно иметь возможность заранее подготовить французское
общественное мнение к участию Франции в войне»{173}. Французская буржуазная
пропаганда представляла надвигающуюся грабительскую войну справедливой, а
империалистические интересы французской буржуазии — национальными интересами
французского народа. Незадолго до начала войны Пуанкаре с удовлетворением мог
отметить: «События последних 18 месяцев произвели во французском общественном мнении
крутой переворот и вызвали здесь давно небывалое патриотическое настроение»{174}.
Помещичье-буржуазные партии России призывали начать войну ради защиты «братьев-
славян» и объединения всех славянских [76] народностей под эгидой России. В печати
началась усиленная пропаганда великодержавного панславизма{175}. Разоблачая попытки
господствующих классов России обмануть народные массы, втравить их в кровавую бойню
за интересы капиталистических монополий и царского самодержавия, Ленин писал:
«Политика октябристов, националистов, беспартийных «патриотов», от «Нового Времени»
до «Русского слова», ясна и проста. Травля Австрии, науськивание на войну с ней, крики о
«славянских задачах» России — все это есть шитое белыми нитками стремление отвлечь
внимание от внутренних дел России и «урвать кусок» Турции. Поддержка реакции внутри и
колониального, империалистского грабежа вовне — такова суть этой грубой
«патриотической» «славянской» политики»{176-177}.
В идеологической подготовке народных масс к войне много сделала и сербская буржуазия,
стремившаяся к созданию «Великой Сербии» путем объединения семи миллионов югославян
Австро-Венгрии с Сербией. По ее инициативе был создан ряд националистических
организаций, которые развернули усиленную пропаганду великосербских идей в
южнославянских областях Австро-Венгрии. Эта кампания имела успех, так как широкие
массы славянского населения видели в создании «Великой Сербии» реальный путь к
национальному освобождению.
Так буржуазия всех стран, играя на национальных чувствах и традициях народов, используя
патриотизм народов, оправдывала гонку вооружений и готовилась начать большую войну
для достижения своих захватнических целей.
2. Предвестники мировой войны
Научное предвидение мировой войны
Назревание мировой войны задолго до ее начала предсказали основоположники научного
коммунизма К. Маркс и Ф. Энгельс. Их предвидение войны основывалось на открытых ими
законах общественного развития, которые позволили им дать подлинно научное объяснение
такого сложного социального явления, как война. Они показали, что войны — не результат
слепого случая, а вполне объяснимое закономерное явление в классовом обществе. Исходя
из способа производства, условий материальной жизни общества, определяющих
политический строй общества, [77] К. Маркс и Ф. Энгельс вскрыли истинные причины
возникновения тех или иных войн, их характер и историческое значение. Они рассматривали
войны в их неразрывной связи с внутренней и внешней политикой государств, правящих
классов; при оценке войны исходили из интересов рабочего класса, национального развития
государств, социального прогресса. Маркс и Энгельс впервые в истории на ряде войн,
происходивших при их жизни, доказали возможность научного предвидения войны, хода и
исхода вооруженной борьбы. Так, например, изучив политическое и экономическое
положение ведущих европейских держав накануне Крымской войны (1853-1856), Маркс и
Энгельс предсказали, что Англия и Франция будут вести войну против России с
ограниченными целями, так как из-за боязни революции в собственных странах они не
захотят разгрома царской России. И действительно, когда началась война, Англия и Франция
основные усилия сосредоточили в Крыму, где любые успехи не могли иметь решающего
значения. Оправдался прогноз Маркса и Энгельса о возможности гражданской войны в
США, а когда вспыхнула война между Севером и рабовладельческим Югом, они
безошибочно предсказали победу северян и значение этой победы для будущего Америки. С
уничтожением рабства в стране, писал Энгельс, «наступит такой подъем, который в
кратчайший срок обеспечит ей совершенно иное место в мировой истории...»{178}
Зародыш будущего мирового конфликта основоположники научного коммунизма уже
отчетливо увидели во франко-прусской войне 1870-1871 гг., предсказав с большой
прозорливостью ход и исход этой войны. Так, Маркс уже на четвертый день после начала
франко-прусской войны предвидел, что главным итогом ее будет падение монархического
строя во Франции. «Чем бы ни кончилась война Луи Бонапарта с Пруссией, — писал он, —
похоронный звон по Второй империи уже прозвучал в Париже. Вторая империя кончится
тем же, чем началась: жалкой пародией»{179}. 1 сентября, накануне поражения Франции
под Седаном, Маркс, предостерегая немцев от последствий политики аннексий, писал:
«Теперешняя война, чего прусские ослы не понимают, с такой же необходимостью ведет к
войне между Германией и Россией, с какой война 1866 г. привела к войне между Пруссией и
Францией... Кроме того, такая война № 2 будет повивальной бабкой неизбежной в России
социальной революции»{180}. Уже в те годы Маркс предвидел два события всемирно-
исторического значения: мировую войну и ее последствие — революцию в России.
После заключения Франкфуртского мирного договора в мае 1871 г. Маркс не сомневался в
том, что этот грабительский, аннексионистский договор будет иметь роковые последствия
для [78] немецкого народа. По поводу захвата Германией Эльзаса и Лотарингии он писал:
«Это — действительно наилучшее средство увековечить в обновленной Германии военный
деспотизм как необходимое условие господства над Польшей Запада — Эльзасом и
Лотарингией. Это — безошибочный способ превратить будущий мир в простое перемирие
до тех пор, пока Франция не окрепнет настолько, чтобы потребовать потерянную
территорию обратно»{181}.
Маркс подчеркивал, что эта аннексия принудит «Францию броситься в объятия России», что
может привести Германию к новой войне «против объединенных славянской и романской
рас»{182}, когда «Франция вместе с Россией будет воевать против Германии»{183}.
Потребовалось лишь два десятка лет, чтобы предвидение Маркса о русско-французском
союзе стало реальной действительностью. Оправдалось предсказание Маркса и о
коалиционном характере будущей войны.
Фридрих Энгельс, особенно много занимавшийся военными вопросами, сделал самый
дальновидный по своей глубине и точности прогноз о назревании всеобщей войны. Он точно
определил продолжительность будущей мировой войны: три-четыре года{184}, указал на ее
разрушительные последствия и политические итоги. В 1887 г., за 27 лет до первой мировой
войны 1914-1918 гг., во «Введении к брошюре Боркхейма «На память ура-патриотам 1806 —
1807 гг.» Энгельс писал: «...для Пруссии — Германии невозможна уже теперь никакая иная
война, кроме всемирной войны»{185}. Он указывал, что эта война будет длительная, в ней
примут участие многомиллионные армии. «И это была бы всемирная война невиданного
раньше размера, невиданной силы. От восьми до десяти миллионов солдат будут душить
друг друга и объедать при этом всю Европу до такой степени дочиста, как никогда еще не
объедали тучи саранчи»{186}. Энгельс предвидел также разрушительный характер будущей
войны и ее тяжелые экономические последствия для всех — победителей и побежденных.
Он считал, что в будущих войнах «обладание Бельгией ... является необходимым условием
для нападающего, независимо от того, идет ли речь о немецком вторжении во Францию или
о французском вторжении в Германию»{187}.
Политическим итогом мировой войны, по мнению Энгельса, будет создание условий для
победы рабочего класса в пролетарской революции. «Крах старых государств и их рутинной
государственной мудрости, — писал он, — крах такой, что короны дюжинами валяются по
мостовым и не находится никого, чтобы [79] поднимать эти короны; абсолютная
невозможность предусмотреть, как это все кончится и кто выйдет победителем из борьбы;
только один результат абсолютно несомненен: всеобщее истощение и создание условий для
окончательной победы рабочего класса»{188}. В. И. Ленин назвал это великое научное
предвидение гениальным пророчеством: «Какое гениальное пророчество! И как бесконечно
богата мыслями каждая фраза этого точного, ясного, краткого, научного классового
анализа!»{189}
Позднее в одном из писем к Бебелю, касаясь перспектив будущей войны между Германией и
Францией, Энгельс дополнил свой прогноз о гибельных последствиях для буржуазии
всемирной войны: «Но можно сказать заранее: если эта война разразится... она явится
окончательным крахом классового государства — политическим, военным, экономическим
(включая финансовый) и моральным. Может дойти до того, что военная машина взбунтуется
и откажется продолжать взаимную резню... Клич классового государства: après nous le déluge
(после нас хоть потоп. — Ред.), но после потопа придем мы, и только мы»{190}.
Неизбежность новой, всеобщей войны Энгельс усматривал также в существовании
постоянных армий. Он писал: «... Система постоянных армий во всей Европе доведена до
такой крайности, что либо народы будут ею экономически разорены, не выдержав бремени
военных расходов, либо она неизбежно приведет к всеобщей истребительной войне, если
только постоянные армии не будут своевременно преобразованы в милицию, основанную на
всеобщем вооружении народа»{191}. В другой своей работе уже в 1895 г. Энгельс снова
говорит о том, что усиление милитаризма, гонка вооружений, развернувшаяся после франко-
прусской войны, непомерное увеличение армий, «насчитывающих уже миллионы солдат»,
новое, более мощное вооружение являются предпосылкой «неслыханной по своей
жестокости мировой войны, исход которой совершенно не поддается учету»{192}.
Естественно, Энгельс не мог полностью раскрыть империалистический характер будущего
мирового конфликта, так как процесс перерастания «свободного» капитализма в
монополистический далеко еще не был завершен, а внешнеполитические противоречия
мирового, империализма не проявлялись во всех своих чертах. Тайные пружины войн эпохи
империализма были полностью раскрыты В. И. Лениным, развившим марксистское учение о
войне и армии. В 1900 г. Ленин в одной из статей отмечал, что войны велись и будут вестись
буржуазными правительствами ради «наживы кучки капиталистов» и что в поисках этой
наживы буржуазия стран с быстро развивающейся промышленностью все [80] с большей
алчностью устремляется в колонии, ведя, ради их приобретения, бесконечные войны{193}.
Вскрывая причины русско-японской войны 1904-1905 гг., Ленин писал, что она была
вызвана интересами алчной буржуазии, интересами капитала, погоней за прибылью{194}. В
1912 г., анализируя исход итало-турецкой войны, Ленин снова отмечал тот факт, что
буржуазия «ни перед какими бойнями не останавливается ради нового источника
прибыли»{195}.
На основе опыта первых империалистических войн, в первую очередь русско-японской
войны, В. И. Ленин сделал ряд важных военно-теоретических выводов. В частности, он
указал на вовлечение в войны широких народных масс, возрастание роли экономического и
морального факторов, изменение форм и способов ведения вооруженной борьбы. Все эти
факторы в полную меру проявились в первой мировой войне.
Пристально следя за развитием империалистической политики крупных государств, Европы,
Ленин обращал внимание на то, что она таила в себе угрозу мировой войны. В 1908 г. он
писал: «Борьба за колонии, столкновения торговых интересов сделались в
капиталистическом обществе одной из главных причин войн»{196}. Наиболее остро эта
борьба развернулась между Германией и Англией. Ленин отмечает: «... капиталисты обеих
стран считают войну между Англией и Германией неизбежной, а представители военщины
там и здесь — прямо желательной»{197}. О приближении войны отчетливо
свидетельствовало и образование враждебных коалиций крупнейших государств Европы.
Еще в 1908 г. В. И. Ленин отмечал, что «при сети нынешних явных и тайных договоров,
соглашений и т. д. достаточно незначительного щелчка какой-нибудь «державе», чтобы «из
искры возгорелось пламя»»{198}.
Международные кризисы и конфликты начала XX в.
Стремление империалистических государств к захвату новых территорий и расширению
сфер влияния приводило к ожесточенной борьбе между ними за «последние куски
неподеленного мира или за передел кусков, уже разделенных»{199}. Эта борьба вызывала
острые международные конфликты, не раз ставившие мир на грань войны. Международные
кризисы, по словам В. И. Ленина, явились вехами подготовки мировой войны{200}. [81]
Серьезную опасность таил в себе уже первый Марокканский кризис 1905 г. Главные
европейские державы стремились всемерно усилить свое влияние в Марокко, которое
являлось одной из богатейших стран Африканского континента и имело важное
стратегическое значение в бассейне Средиземного моря. Франция владела большей частью
территории Марокко и, претендуя на исключительную роль в его экономике, принимала все
меры к тому, чтобы исключить политическое влияние других государств и установить свой
полный контроль над финансами страны. Германия не соглашалась с особыми привилегиями
Франции в Марокко, не признавала ее прав и требовала своего участия и своей доли при
разделе Марокко. Для Англии же решение марокканского вопроса всегда было связано с
господством в Гибралтарском проливе. Английские империалисты предпочитали иметь дело
в Северной Африке с Францией, а не с Германией, от которой исходила главная опасность
британскому мировому господству. Марокканский кризис 1905 г. был ликвидирован на
международной Алхесирасской конференции (январь — апрель 1906 г.), где представители
России, Англии, Италии и США поддержали Францию, и Германия, оказавшись в изоляции,
вынуждена была отступить. Однако германские империалисты не отказались от своих
намерений захватить Марокко и ждали лишь удобного случая, чтобы заявить о своих
колониальных притязаниях на эту страну.
После образования Антанты первым крупным международным конфликтом, едва не
приведшим к войне, явился Боснийский кризис 1908 — 1909 гг. Он был вызван аннексией
Австро-Венгрией в октябре 1908 г. провинций Боснии и Герцеговины, населенных
преимущественно сербами{201}. Захват этих провинций имел целью не допустить
национального и социального освобождения, равно как и объединения южнославянских
народов. Аннексия Боснии и Герцеговины вызвала взрыв негодования в Сербии и
Черногории. Сербия заявила решительный протест. В ответ на это Австро-Венгрия стала
открыто угрожать Сербии войной. Правящая верхушка Австро-Венгрии горела желанием
использовать возникший кризис для разгрома Сербии, что явилось бы смертельным ударом
по антигабсбургскому движению в южнославянских землях. Германия поддержала
агрессивные замыслы австрийской военщины, так как считала момент благоприятным для
нанесения удара по Антанте в ее слабейшем звене, каким была тогда Россия, еще не
восстановившая после русско-японской войны свою былую мощь. «Самый лучший момент,
чтобы рассчитаться с русскими», — сделал пометку Вильгельм II на полях донесения
военного атташе из Петербурга 10 декабря 1908 г.{202} Начальники генеральных [82]
штабов Германии и Австро-Венгрии приступили к составлению конкретных планов
развязывания войны. Россия осудила аннексию Боснии и Герцеговины и выступила в защиту
Сербии.
Весной 1909 г. Боснийский кризис достиг своего наивысшего напряжения. Отношения
России с Австро-Венгрией были близки к разрыву. В марте 1909 г. Австро-Венгрия
приступила к мобилизации и концентрации войск на сербской границе. Два австрийских
корпуса сосредоточились на русской границе{203}. Предложение России о созыве
международной конференции для разрешения конфликта вызвало резкое противодействие
германского канцлера Б. Бюлова, который потребовал от русского и сербского правительств
признания аннексии Боснии и Герцеговины. Он заявил, что Германия поддержит Австро-
Венгрию в ее войне против Сербии. Предъявляя ультимативные требования России,
германское правительство хотело напугать Россию и заставить ее отойти от ориентации на
Англию и Францию.
В период Боснийского кризиса царское правительство не получило ожидаемой поддержки от
своих союзников. Французские правящие круги использовали Боснийский кризис для
достижения с Германией договоренности по марокканскому вопросу, которая и была
оглашена в феврале 1909 г. Царское правительство, не поддержанное Англией и Францией,
капитулировало. Капитуляцию расценивали в России как «дипломатическую Цусиму».
Начало второго десятилетия XX в. отмечается дальнейшим нарастанием противоречий и
конфликтов. Особенно острым был новый конфликт из-за Марокко в 1911 г. («Агадирский
кризис»). В ответ на захват французскими войсками столицы Марокко города Феса
германское правительство настойчиво потребовало для себя территории в Марокко или в
другой части Африки. Однако французские империалисты были полны решимости отстоять
захваченные позиции в Марокко. Один из лидеров французской буржуазии, Клемансо,
говорил, что из-за Марокко он пойдет на разрыв и войну с Германией{204}.
1 июля 1911 г. германские милитаристы направили в марокканский порт Агадир
канонерскую лодку «Пантера» с целью обосноваться на Атлантическом побережье северной
части Африканского континента. В момент посылки в Агадир «Пантеры» германский
дипломат Меттерних, оправдывая действия Германии в Марокко, заявил в Лондоне, что
«между 1866 и 1870 гг. Германия стала великой страной, восторжествовавшей над всеми
своими врагами. Между тем побежденная Франция и Англия поделили с тех пор между
собой мир, в то время как Германии достались лишь крохи. Наступил момент, когда
Германия имеет право на нечто реальное и значительное»{205}. [83]
Оккупация Агадира преследовала также цель расколоть Антанту. Однако Англия и Россия
поддержали Францию. Германские империалисты вынуждены были отказаться от мысли
закрепиться в Агадире. Но за отказ от Агадира Германия потребовала в качестве
компенсации французское Конго. Франция отвергла эти домогательства. В период
Агадирского кризиса противоречия между Францией и Германией обострились настолько,
что война могла вспыхнуть в любую минуту. Россия обратилась к Франции с просьбой
проявить уступчивость и не доводить дело до войны, которая не найдет в России сочувствия,
так как русское общественное мнение относится к настоящему конфликту как к
колониальному спору{206}. В то же время на совещании начальников генеральных штабов
Франции и России 18 (31) августа 1911 г. было подтверждено, что в случае франко-
германской войны Россия выступит на стороне Франции{207}. Характеризуя остроту
конфликтов, возникавших между сторонами в этот период, В. И. Ленин писал: «Германия на
волосок от войны с Францией [84] и Англией. Грабят («делят») Марокко»{208}.
Марокканский кризис Ленин назвал в числе главнейших кризисов в международной
политике великих держав. После франко-прусской войны 1870-1871 гг. империалистические
блоки как бы пробовали свои силы.
Попытка Германии изолировать Францию от ее союзников не увенчалась успехом.
Оказавшись перед лицом единого блока стран Антанты, германские империалисты
вынуждены были согласиться на признание преимущественных прав Франции в Марокко, за
что Германия получила незначительную часть французского Конго. Как отмечали чиновники
французского министерства иностранных дел, «благодаря союзу с Россией и дружбе с
Англией Франция смогла воспротивиться германским требованиям»{209}.
Марокканский кризис 1911 г. еще более обострил англо-германские отношения. «Гамбургер
Нахрихтен», орган гамбургских судовладельцев и финансистов, писала в начале января 1912
г., что «это обострение является чернейшей грозовой тучей на международном горизонте и в
дальнейшем также будет опаснейшим пунктом, поскольку Германия осталась единственной
мишенью британской политики»{210}.
В период Агадирского кризиса возник конфликт между Италией и Турцией. Заручившись
поддержкой Франции{211} и Англии, Италия решила приступить к осуществлению своих
агрессивных планов в Африке. Имея целью захватить Триполитанию и Киренаику, которыми
владела Турция, она в сентябре 1911 г. объявила последней войну. Момент для нападения
Италия выбрала наиболее подходящий, когда международная обстановка складывалась для
нее весьма благоприятно. Франция, Англия и Германия были заняты Агадирским кризисом.
Кроме того, Германии было невыгодно из-за Триполитании ссориться со своей союзницей.
Россия также не возражала. Турция оказалась в одиночестве и после года войны вынуждена
была подписать в Лозанне в октябре 1912 г. мирный договор, по которому Триполитания и
Киренаика передавались во владение Италии. Они были превращены в итальянскую
колонию Ливию.
Решающую роль в возникновении итало-турецкой войны 1911-1912 гг. сыграли страны
Антанты — Франция и Англия, считавшие, что военные действия в Триполитании послужат
[85] «похоронным звоном» для Тройственного союза, в котором Италия была самым слабым
звеном из-за острых противоречий с Австро-Венгрией. Итальянская буржуазия требовала
присоединения пограничных земель Австро-Венгрии с итальянским населением (Триест,
Тироль). Благожелательная позиция Франции и Англии в отношении итальянских претензий
на Триполитанию и Киренаику способствовала отходу Италии от Тройственного союза. В
дальнейшем обещание Антанты отдать итальянцам принадлежавшие Австро-Венгрии
Трентино и Триест, Албанскую Валлону не только определяло нейтралитет Италии в начале
войны, но и переход ее на сторону Антанты{212}.
Не успела затухнуть итало-турецкая война, как на Балканах вспыхнула война между союзом
балканских государств (Сербия, Болгария, Греция и Черногория) и Турцией. Война на
Балканах, как ни в каком другом районе мира, таила в себе опасность мирового конфликта.
Здесь издавна скрещивались интересы главнейших капиталистических держав и бушевало
пламя национально-освободительного движения. На Балканах, по определению Ленина,
годы, последовавшие за революцией в России, прошли под знаком пробуждения «целого
ряда буржуазно-демократических национальных движений»{213}. На Балканах усилилась
борьба за создание независимого албанского государства, греческий народ добивался
воссоединения Крита и освобождения из-под турецкого ига Северной Греции. Изнывала под
турецким гнетом Македония. Росло движение южных славян за освобождение из-под гнета
Австро-Венгрии и объединение с соседней Сербией.
Стараясь покончить с национальными чаяниями южных славян, правящие круги Австро-
Венгрии стремились максимально ослабить или полностью подчинить своей власти Сербию.
Главным противником установления австрийской гегемонии на Балканах была Россия,
придерживавшаяся традиционной политики поддержки национально-освободительного
движения балканских народов. Эта политика способствовала укреплению и расширению
русского влияния на Балканах, что не отвечало и империалистическим целям Англии и
Франции в этом районе. Однако в своей балканской политике страны Антанты в первую
очередь учитывали возросшее стратегическое значение балканских стран, которые в случае
войны могли стать преградой для связи между Германией и Турцией. Все это превращало
Балканы в пороховой погреб Европы и не случайно балканские войны 1912-1913 гг. явились
первыми искрами мирового конфликта.
Первая Балканская война 1912-1913 гг. вопреки ожиданиям закончилась быстрым разгромом
Турции. Сербские войска вышли к Адриатическому морю. Австро-Венгрия ответила на это
широкими военными приготовлениями как на юге, так и в Восточной [86] Галиции против
России. Вильгельм II хвастливо заявил, что «не побоится даже мировой войны и готов
воевать с тремя державами Согласия»{214}.
Австро-Венгрия ультимативно потребовала от Сербии отвести свои войска с Адриатического
побережья. Австрийский ультиматум Сербии вызвал взрыв негодования в России. Дело
дошло до уличных шовинистических манифестаций{215}.
При разделе между балканскими странами-победительницами европейских владений Турции
царизм стремился укрепить южнославянские страны, видя в них своих потенциальных
союзников. Англия и Франция, не заинтересованные в укреплении русского влияния на
Балканском полуострове, не оказали должной поддержки русскому правительству.
Необеспеченность военной поддержки союзников и опасность новой революции в России
вынудили царское правительство снова капитулировать перед требованиями Австро-
Венгрии и Германии. По Лондонскому мирному договору (30 мая 1913 г.) к балканским
странам, участвовавшим в войне, отошла почти вся территория, которую занимала Турция на
Балканах. Эта война не привела, однако, к разрешению балканского вопроса. Вскоре
возникла вторая Балканская война 1913 г.
Она происходила между бывшими союзниками из-за дележа отвоеванных у Турции
территорий. Балканской коалиции уже не существовало. В этой войне против Болгарии на
стороне Сербии и Греции выступила и Румыния. Болгарские войска, атакованные со всех
сторон, отступили. Турецкие части, выбрав подходящий момент, перешли установленную
договором границу и заняли Адрианополь, выбив оттуда болгар. Правительство Болгарии
вынуждено было прекратить сопротивление. Бухарестский мир 10 августа 1913 г., которым
закончилась вторая Балканская война, не разрешил ни одного из противоречий
империалистических государств по балканскому вопросу. К Турции, кроме Адрианополя,
снова перешла почти вся Фракия. Румыния получила южную Добруджу, а также крепость