Репина Л.П. (ред.) История и память: историческая культура Европы до начала нового времени

Подождите немного. Документ загружается.

престолонаследии — исходной точке нормандского завоевания — Ордерик Виталий всецело разделяет

позицию своих нормандских предшественников.

Также несколько оторван от реальности тезис Ордерика об абсолютной непопулярности «тирана» Гарольда

среди соотечественников. По словам Ордерика, в результате «узурпации» трона «англы впали в гнев»

. Он

также явно преувеличивает силу оппозиции Гарольду, прежде всего в лице его брата Тости, враждовавшего

с Гарольдом и приведшего по этой причине на родину норвежское войско Харальда Хардрады в надежде

получить хоть толику власти из рук захватчиков. Ордерик изображает Тости едва ли не героем, выразителем

чаяний оппозиции. «Одни покорились тирану, другие бежали в чужие земли» с целью дальнейшего

сопротивления, указывает Ордерик . Даже в битве при Гастингсе, по его словам, англосаксы сражались не

столько за Гарольда, сколько за спасение своей страны от иноземного вторжения

Между тем тезис о «тирании» Гарольда опровергается англосаксонскими источниками и ничем не

подтверждается; напротив, они упоминают об успешных военных кампаниях Гарольда против валлийцев и

мятежной локальной знати, о позитивных мерах в области законодательства и управления и в целом

изображают его довольно толковым правителем и удачливым полководцем

. Оппозиция Гарольду

опиралась на локальные аристократические группировки, точно так же, как другие подобные группировки

(южные) поддерживали Гарольда и при Гастингсе сражались именно за него, связанные либо общими

интересами, либо вассальными обязательствами, либо просто присягой (как хускерлы — королевская

дружина), а то и локальным уэссекским «патриотизмом». И уж во всяком случае, Вильгельм, иноземный

монарх, вряд ли был более предпочтителен англосаксам.

Ordericus Vitalls. Op. cit. P.135, 139, 171.

Ibid. P. 139.

Ibidem.

Ibid. P. 173.

ASC. P. 135-139.

376

Глава IО

Что же касается картины нормандского завоевания у Ордерика, то прежняя, стандартная для нормандских

писателей трактовка событий меняется после коронации Вильгельма; появляются ноты сочувствия англо-

саксам, говоря о начавшихся притеснениях которых Ордерик развивает идею «хороший царь — плохие

бояре»; начало англо-саксонского сопротивления он выводит из бесчинств нормандской администрации в

отсутствие Вильгельма. Фиц-Осберна, одного из глав этой временной администрации, он называет «пер-

вейшим и величайшим угнетателем англов», тогда как Вильгельм выступает образцом политической

мудрости и христианской добродетели; справедливые законы, посильные налоги, дисциплина в армии — все

это заслуги короля

. Однако англо-саксонские источники постоянно упоминают о непосильных налогах,

вызывавших восстания, о злоупотреблениях властей. «Чем больше создавалось законов, тем больше

творилось беззаконий», — сетует автор «Анг-ло-саксонскои хроники»

Впрочем, Ордерик сам невольно опровергает себя, говоря, что целью восставших англо-саксов была борьба

за «утраченную свободу»

. Но что он имел в виду под «свободой»? Режим не установился, шла война, пик

земельных конфискаций в пользу нормандских феодалов был еще впереди. Таким образом, борьба могла

идти либо против местного произвола нормандских военных властей (а в такой борьбе могли участвовать

представители всех слоев населения), либо за идеалы прежней политической независимости, а носителем

таковых в те далекие времена была знать, в данном случае — прежняя английская знать, уничтожаемая

завоевателями в боях и оттесняемая на периферию общественной жизни.

В целом Ордерик Виталий на редкость подробно описывает ход нормандского завоевания и в известной

мере сочувствует бедствиям населения, в частности при разорении Нортумбрии в 1069 г. Вместе с тем он

поддерживает централизаторскую политику короля, идею христианской монархии, сравнивает Вильгельма с

Цезарем, на манер Ги Амьенского

. Несчастья войны, как и саму войну, Ордерик объясняет происками

дьявола, либо, наоборот, Божьей волей. При этом, в отличие от Эдмера, он изображает конкретных людей,

их мысли и поступки, их волю, через которые воплощается «потусторонний» замысел.

Ordericus Vitalis. Op. cit. P. 193, 203, 318. ASC. P. 163.

Ordericus Vitalis. Op. cit. P. 210.

Ibid. P. 227, 235.

Нормандское завоевание...

377

Подводя итоги, Ордерик пишет, что завоевание, свершившись по воле Божьей, было благом для англо-

саксов, несмотря на бедствия; «христианская монархия», установившаяся с воцарением Вильгельма,

принесла с собой (после подавления всех восстаний) мир, покой и процветание Англии, мирное

сосуществование и сотрудничество англо-саксов и нормандцев

. «Церковная история» Ордерика Виталия

представляет собой как бы переходный этап в историографии, когда прежняя пристрастность еще не ушла

окончательно, зато синтез англо-саксонской и нормандской летописных традиций уже начался, дав свои

плоды.

«Деяния королей» Уильяма Малмсберийского демонстрируют продолжение этой тенденции;

эмоциональные оценки окончательно уступают место беспристрастно-философскому взгляду на события

уже относительно далекого прошлого. Автор старается привести больше фактов, предоставляя читателю

самому взвесить все «за» и «против» и вынести свое мнение. Он дает довольно яркие характеристики

Гарольду и Вильгельму Завоевателю; в этом традиционном для прежних авторов сравнительном

противопоставлении уже нет сплошного очернительства первого и апологии второго. Во времена Уильяма

Малмсберийского это стало уже неактуальным: прошлое из плода политических спекуляций превратилось в

историю.

Уильям в чем-то следует уравновешенному тону англосаксонских хроник, с которыми он был знаком не

понаслышке. Гарольд показан у него храбрым воином, радетелем о целостности королевства, которой

угрожали Тости, норвежцы, да и сами нормандцы. В этом Уильям абсолютно противоречит Ордерику.

Восшествие Гарольда на престол также оправдано тем, что того утвердил «народ» (через посредство

магнатов), т. е. это отнюдь не «узурпация», как у Ордерика Виталия. Более того, Уильям Малмсберийский

считает клятву Гарольда Вильгельму не имеющей реальною смысла, поскольку она давалась вдали от

родины и при неведении англо-саксов

Таким образом, мы видим, что Уильям Малмсберийский склонен больше опираться на англосаксонскую

летописную традицию, повторяя «Англо-саксонскую хронику» и Флоренса Вустерского. Что каса-

Ibid. P. 235, 269. Разумеется, англо-саксы были христианами и до завоевания; Ордерик, скорее, имеет в виду включение

Англии в континентальную церковную структуру и традиции, связанные с упрочением позиций папства в XI в.

William of Malmesbitry. Chronicle of the kings of England. L., 1904. P. 255-

258, 272.

378

Глава 10

ется Вильгельма Завоевателя, то его он, как и англо-саксонские хронисты, оценивает непредвзято,

провозглашая своей целью «отдать на

то

суд читателя его хорошие и плохие дела» . Масштабность личности Вильгельма, его незаурядный талант

полководца и политика соседствуют с крайней жадностью и сварливым характером

. В целом Уильям

Малмсберийский относится ко всем своим коронованным героям именно как историк — беспристрастно и

взвешенно.

Биографический принцип построения здесь неудачен в том смысле, что акцент на «жизнеописание»

приводит в большой беспорядок весь прочий фактографический материал. Этим труд Уильяма

Малмсберийского сильно проигрывает и Ордерику, и англосаксонским хронистам. Но сбивчивость и

скудность описания событий окупаются аналитическим характером работы —- тем, чего были лишены

хроники. Уильям Малмсберийский пытается осмыслить глубинные причины и следствия нормандского

завоевания, в том числе в этнополитической и этнокультурной сферах.

Так, он противопоставляет друг другу уже не Гарольда и Вильгельма, а англо-саксов и нормандцев. Старый

уклад жизни англосаксов он изображает насквозь аморальным, варварским: нравственное разложение знати,

предававшейся пьянству, обжорству, разврату, чрезмерной роскоши в одежде, бытовая нечистоплотность

народа, безграмотность и низкий уровень интеллектуального развития духовенства — всё это, по мнению

Уильяма Малмсберийского, и привело англо-саксов к упадку и поражению. Им он противопоставляет нор-

мандцев — отважных, религиозных, более дисциплинированных внутренне и внешне

. Отголоски прежних

культурных различий между патриархальной северной периферией и континентальной Европой возникают

здесь во франко-нормандской интерпретации, с известной долей неприязни к чужому укладу жизни.

Однако, скорее всего, Уильям Малмсберийский имел в виду старую англосаксонскую знать, чей образ

вырисовывался за обобщающим термином angli: думается, такие пороки, как роскошь в одежде и пресыще-

ние едой, вряд ли могли быть свойственны простолюдинам, а подобных обвинений в адрес англо-саксов у

Уильяма Малмсберийского больше всего. Возможно, он преследовал цель, еще могущую быть актуальной в

его время — доказать несостоятельность прежней элиты,

Нормандское завоевание...

379

William of Malmesbtiry. Chronicle... P. 258.

Ibid. P. 308-309.

Ibid. P. 279-280.

дабы оправдать ее замену новой, современной самому писателю. С другой стороны, как мы видели на

примере с Гарольдом, Уильям Малмсберийский положительно относился к известным личностям англо-

саксонского прошлого — в частности, к казненному предводителю восстания 1075г. Вальтьофу Сивардсону,

которого изображает, в соответствии с англо-саксонской традицией, героем и мучеником

. Уильям

критикует Вильгельма за его предпочтение иностранцев англо-саксам при раздаче государственных

должностей и земельных владений, но завершается все примирительной мыслью о том, что нормандцы

всегда хорошо уживались с чуждым этническим большинством .

Пожалуй, выводы Уильяма Малмсберийского можно сформулировать так: у англо-саксов были герои, но

моральное разложение части знати и духовенства привело Англию к упадку и кризису. Нормандское

завоевание же, хоть и было насильственным актом (а не легитимным, как у Ордерика и нормандских

авторов!), вывело Англию из кризиса, принеся обновление и прогресс. Таким образом, Уильяма

Малмсберийского, который первым из историков нормандского завоевания попытался применить к этому

событию культурно-цивилизационный подход, сравнивая англосаксов и нормандцев с этнокультурной

точки зрения, можно считать родоначальником концепции англо-нормандского синтеза.

Следует отметить, что аналитическая глубина в рассмотрении интересующих нас событий тем меньше, чем

дальше отстоит от них по времени написание того или иного источника. Это неудивительно, поскольку, во-

первых, авторов каждой эпохи больше интересовали близкие по времени к ним самим события, заслонявшие

от их взгляда далекое прошлое, а во-вторых, средневековые хронисты чаще всего просто переписывали или

дописывали труды своих предшественников, не добавляя от себя ничего по поводу событий этого далёкого

прошлого, уже описанных предшественниками. Поэтому если писатели, жившие в эпоху после

нормандского завоевания — Ордерик Виталий, Уильям Малмсберийский, Эдмер — еще проявля-

William ofMalmesbury. Chronicle... P. 286.

Ibid. P. 287. Трудно не вспомнить в связи с этим тезис Ф. Барлоу о поразительной способности нормандской военной знати

«растворяться» в завоеванных народах, при этом захватывая управление ими в свои руки (Barlow F, The effects of the Norman

Conquest // Whitelock D. el al. The Norman Conquest: it's setting and impact. L., 1966. P. 161). Пожалуй, нельзя лучше

сформулировать этническую сущность англо-нормандского синтеза.

380

Глава IО

ли живой интерес к недавнему прошлому и писали о нем достаточно много и прочувствованно, то хронисты

более позднего периода поглощены иными реалиями и о нормандском завоевании пишут вкратце, ссылаясь

на труды предшественников и освещая в основном лишь события 1066 года, не углубляясь далее.

Начнем с произведения известнейшего представителя английской средневековой историографии XIII в.,

монаха из Сент-Олбанса Матвея Парижского Historia anglorum, написанного в 1250г. Этот труд начинается

как раз с описания причин и хода нормандского завоевания; при этом Матвей опирается на более раннюю

хронику Вен-довера. Однако описание это более чем стандартно в фактографическом плане и

примечательно разве что изящной латынью. Следует отметить, что Матвей Парижский дает картину

завоевания Англии подробно, затрагивая, например, различные восстания англо-саксов против нормандских

властей, что слабо отражено в других современных ему источниках. Интересно, что он довольно детально

описывает характер Вильгельма Завоевателя, отмечая, в частности, его воинственность и деспотичность , а

также называет власть нормандцев в

"34 f

первые годы завоевания «тиранией» , отмечая бедствия англо-саксов и земельные конфискации. Но в целом

повествование Матвея более чем канонично, стандартно; причины происходящего мотивируются божьей

волей, в качестве повода к завоеванию Англии приводится все та же легенда об «узурпации» престола

Гарольдом Годвинсоном, сочиненная, по всей видимости, нормандскими летописцами. Таким образом,

невзирая на все достоинства, труд Матвея Парижского никак нельзя считать сколько-нибудь новаторским в

освещении нормандского завоевания; наоборот, он более чем традиционен.

Определённый интерес представляет также произведение под названием Historia anglicana, написанное

нориджским монахом Бартоломью Коттоном около 1298 г. Все сведения, касающиеся нормандского

завоевания Англии, Коттон полностью дает по Генриху Хантингтонскому. Он подробно останавливается на

претензиях герцога Вильгельма на английский престол и, в отличие от большинства других хронистов,

указывает, что Вильгельм жаждал мести за восстание англо-саксов во главе с домом Годвинов в начале

1050-х годов, в ходе которого из Англии были изгнаны все нормандцы

Р. 45.

Matthaeus Parisiensis. Historia anglorum. L., 1866. P. 29.

Ibid. P. 8,22,28.

Bartolomaei de Cotton monachi Norwicensis Historia Anglicana. L., 1859.

Нормандское завоевание...

381

занимавшие различные должности в государстве и церкви в первые годы правления Эдуарда Исповедника

(выросшего, как известно, в Нормандии). По словам Коттона, Годвины «изгнали из Англии всех франков», в

том числе высокопоставленных (Robertum episcopum et Odonem consulem et omnes Francos Godewynus et

fratres sui exulaver-ant) . При этом данная причина нормандского вторжения ставится Коттоном едва ли не на

первое место, тогда как традиционная легенда о клятвопреступлении Гарольда находится на последнем. Ин-

тересно, что Коттон — один из немногих хронистов, заостряющих внимание на этнической принадлежности

нормандцев и этнической сущности англо-нормандского конфликта. Если в предыдущем фрагменте

нормандцы называются «франками» (французами), то при описании битвы при Гастингсе Коттон именует

их конкретно «нормандцами»

, что подчеркивает идентичность этих двух понятий.

Немаловажную часть корпуса источников по данной теме составляют локальные хроники, которые велись в

различных монастырях Англии. Рассматриваемые здесь хроники такого рода относятся в основном к XIII

столетию; их авторы сочетали заимствования из более крупных и известных летописных источников с

местными данными.

Анналы монастыря Марган (графство Гламорган, Уэльс), основанного эрлом Робертом Глостерским в 1147г.

в честь Пресвятой Девы, в описании событий нормандского завоевания базируются в основном на трудах

Уильяма Малмсберийского. Сами эти события исчерпываются 1066 годом, а именно — победой Вильгельма

при Гастингсе. Перед повествованием об этой битве в эпитафии почившему Эдуарду Исповеднику

говорится, что Эдуард еще при жизни завещал английский престол Вильгельму, «своему родственнику»

(consobrino suo), а Гарольд «неправедно захватил престол путем клятвопреступления» (regnum indebite cum

perjurio invaserat)

, хотя при этом Гарольд все-таки называется «королем».

Верхом лаконизма кажутся анналы монастыря Тьюксбери, датируемые 1262 г., в которых отмечается лишь

факт смерти Эдуарда Исповедника и переход престола в руки Вильгельма. Ни о подробностях этого, ни о

самих обстоятельствах ничего не сообщается .

В анналах монастыря Бёртон в качестве причины нормандского вторжения указывается нарушение

Гарольдом клятвы, данной Виль-

Ibid.

Ibid. P. 46.

38 39

Annales monastici. L., 1864. Vol. 1. P. 3. Ibid. P. 43.

382

Глава 10

гельму после освобождения им Гарольда из плена в Понтьё . Говоря о самом вторжении, автор

идентифицирует нормандцев с франками (Normanni scilicet Franci) , что подчеркивает принадлежность

нормандцев к франкской этнокультурной общности, а отнюдь не к скандинавской, к которой их ошибочно,

по инерции, относят многие современные авторы, путая разные значения слова «норманны» в

западноевропейских языках.

Несколько более подробно пишет автор хроники монастыря Осни, каноник Томас Вайкс, продолжавший

монастырскую летопись с начала 1290-х гг. Помимо краткого пересказа легенды о клятве Гарольда в

хронике дается довольно детальная картина событий 1066 г. — норвежского вторжения, битвы при

Гастингсе, и т. д. «Гарольд беспутно захватил престол и своей собственной властью сделал себя королем»

(regnum nequiter occupavit, et auctoritate propria in regem se fecit coronari)

, отмечает летописец. Однако

дальше этого хроника не идет, предоставляя нам, по сути, те же краткие сведения, что и

вышеперечисленные анналы, только с несколько более расширенными объяснениями.

Винчестерские анналы, содержащие в себе довольно подробную историю англо-саксонского периода

начиная с первых англосаксонских королей, в изложении событий нормандского завоевания опять-таки

весьма лаконичны и повторяют все ту же легенду о клятве Гарольда, а само завоевание описывается

буквально в нескольких фразах: после смерти Эдуарда Исповедника Гарольд «начал править» (regnare

coepisset), а Вильгельм приплыл с войском, победил его и стал королем

. Когда после этого хронист

упоминает об Эксе-терском восстании 1068 г., то рассматривает его уже просто как бунт против законного

короля

, хотя на деле это была одна из крупнейших акций англо-саксонской знати, не собиравшейся

мириться с иноземным режимом и ведущей, по сути, освободительную войну против нормандцев.

Подобный формально-юридический подход является типичной чертой летописания эпохи развитого

Средневековья, в том числе английской хронистики постнормандского периода, и в описании нормандского

завоевания он проявляется особенно ярко ввиду явного политического заказа.

Annales monastic!. P. 185.

Ibid.

Ibid. Vol. IV. P. 8.

Ibid. Vol. II. P. 27.

Ibid.

Нормандское завоевание...

383

Анналы монастыря Уэверли (графство Суррей), доведенные до 1285 г., довольно подробны; в описании

событий нормандского завоевания они целиком опираются на «Англо-саксонскую хронику», однако —

характерная деталь! — легенда о клятве Гарольда, вставленная в повествование, позаимствована у Генриха

Хантингдонского

, писавшего, как известно, полутора столетиями позже, нежели англосаксонские

летописцы. Столь откровенный пример компилирования с явно политическими целями не может не

бросаться в глаза.

Перейдем теперь снова к более известным памятникам исто-риописания, имевшим общеанглийское

значение. Большой интерес представляет хроника Ховдена, довольно подробно затрагивающая нормандское

завоевание. Следует, впрочем, отметить, что автор всецело основывается на летописном наследии своих

предшественников — известнейших английских хронистов рубежа XI-ХП вв. Фло-ренса Вустерского и

Симеона Даремского, не претендуя на самостоятельное видение данных событий. На страницах хроники

Ховдена мы встречаем все то же, что и у вышеупомянутых авторов. Интересно, правда, что, например, визит

Вильгельма (тогда ещё герцога Нормандии) в Англию, ко двору Эдуарда Исповедника, описывается как

просто дружественный визит одного государя к другому, но никаких сведений о якобы имевших место

обещаниях Эдуарда передать английскую корону Вильгельму после смерти здесь не содержится. Автор

отмечает лишь то, что Эдуард «с почестями принял его (Вильгельма) и его людей и одарил их богатыми

подарками». Еще более примечательно описание воцарения Гарольда Годвинсона на английском престоле в

1066 г. По словам Ховдена, Гарольд, который при жизни Эдуарда Исповедника носил титул subregulus (в ла-

тинской терминологии источника) и которого Эдуард «своим решением избрал преемником престола»

(quern rex ante suam decessionem regni successorem elegerat), «был избран на престол первыми людьми всей

Англии» (a totius Angliae primatibus ad regale culmen electus) . Последнее обстоятельство вызывает особый

интерес, поскольку многие современные историки настаивают на том, что Гарольд был избран на престол в

основном южнсанглийской знатью, преданной лично ему и дому Годвинов, чьи владения располагались

большей частью в Уэссексе. Впрочем, учитывая скорость избрания Гарольда

Ibid. Vol. H. Р. 186-187.

Chronica magistri Rogeri de Houedene. L., 1868-1871. Vol. 1. P. 98.

Ibid. P. 108.

384

Глава 10

на престол и географические реалии того времени, при которых вряд ли знать других регионов Англии

могла на следующий же день после смерти Эдуарда Исповедника приехать на выборы нового короля, эта

точка зрения кажется также не лишенной оснований.

Затрагивая эпизод с поездкой Гарольда в Нормандию в 1064 г., в ходе которой тот попал в руки Вильгельма

и вынужден был дать пресловутую клятву, послужившую затем поводом для нормандского вторжения в

Англию, Ховден опирается на сведения Симеона Да-ремского и Эдмера (не менее известного английского

историографа, жившего на рубеже XI-XII вв. и освещавшего'в основном события церковной истории).

Вернувшись из Нормандии (куда он, собственно, поехал за своими родичами Вульфнотом и Хаконом,

жившими при герцогском дворе в качестве заложников) и рассказав Эдуарду Исповеднику об этой

вынужденной клятве, Гарольд получил от короля замечание, текст которого приводит Ховден: «Разве не

говорил я тебе, что знаю Вильгельма, и из этого твоего путешествия последует много зол для нашего

королевства? Много бедствий из этого последует для нашего народа...»

. Эта речь, по-видимому, является

вымыслом автора, она отсутствует в других источниках, повествующих о нормандском завоевании Англии.

Рассказывая о самом нормандском завоевании, Ховден целиком опирается на труды Флоренса Вустерского

и Симеона Даремского, поэтому ничего нового в плане фактографии его хроника не дает. Заметим, однако,

что вторгшееся в Англию воинство герцога Вильгельма Ховден называет то «нормандцами», то

«франками»

, тем самым открыто отождествляя их в этническом смысле. Вместе с тем, трудно сказать,

хотел ли Ховден подчеркнуть именно факт этнокультурного родства нормандцев и французов (франков) в

широком смысле, или же исходил из факта наличия в войске Вильгельма многочисленных воинов из других

областей Франции, участники которых также влились в процессы формирования средневековой английской

народности после своего оседания на завоеванных землях. Ховден отмечает также факты участия англо-

саксонских отрядов в подавлении феодальных смут уже в царствование Вильгельма Рыжего,

организаторами которых были именно нормандские бароны и магнаты (Одо из Байё и другие)

Chronica magistri Rogeri de Houedene P. 114-115. "ibid. P. 115.

Ibid. P. 141.

Нормандское завоевание..^

385

Поистине уникальным памятником английского (да, думается, и не только английского) средневекового

историописания является грандиозный труд Ранульфа Хигдена «Полихроникон», написанный в XIV в. и

сохранившийся в двуязычном варианте — на латинском и среднеанглийском языках. Хигден, монах

бенедиктинского монастыря Св. Вербурги (Честер) в 1299-1360-е гг., в середине XIV в. обрел реноме

известного историка и даже приглашался к королевскому двору

. Он выходит далеко за рамки

средневековой хрони-стики, создав поистине энциклопедическое произведение, огромный компендиум

сведений по истории всех времен и народов, известных средневековому писателю, — азиатских государств

древнего Востока, античных Греции и Рима, древних евреев, варварских племен и королевств

Средневековья. При этом автор не ограничивается пересказом использованных источников (которых он

использует множество), а даёт комплексное описание той или иной цивилизации, особенно много внимания

уделяя географическим аспектам.

В каком-то смысле Хигдена можно считать одним из предтечей географического детерминизма. Он тесно

увязывает климат и прочие природные условия с психологией, национальным характером тех или иных

народов, о котором также подробно пишет в каждом отдельном случае. Подобный фундаментальный,

аналитический подход у Хигдена курьезным (с точки зрения современного читателя) образом сочетается с

типично средневековой, религиозной трактовкой многих событий. Так, например, отмечая в национальном

характере англичан такие черты, как склонность к пьянству, изменам и пренебрежению религиозными

обязанностями, Хигден делает из этого вывод, что за эти греховные черты своей натуры англичане

получили троекратное Божье наказание в виде нашествий датчан, нормандцев и шотландцев. К содержанию

«Полихроникона» следует относиться, безусловно, с большой долей критицизма, поскольку наряду с

реальными фактами в нем сплошь и рядом приводятся легенды и полулегендарные сведения, почерпнутые

Хигденом из своих источников. Однако это не умаляет достоинств данного шедевра (не побоимся назвать

его так) английской средневековой историографии. «Полихроникон», написанный около 1327 г.,

пользовался огромной популярностью уже в своё время и сохранился в ста двадцати копиях — цифра

весьма значительная.

Gransden A. Historical writing in England с. 1307 to the early 16

century. L., 1998. P. 43.

Ibid.

13 - 3240

386

Глава 10

Заметная акцентировка внимания автора на этнокультурной проблематике придает этому источнику

большую ценность при рассмотрении событий нормандского завоевания, в которых эти вопросы

высветились с особой остротой. Хигден подробно рассказывает о периоде датского владычества в Англии, о

правлении Эдуарда Исповедника и затем Гарольда. Говоря о нормандском завоевании, он сдержанно

констатирует факты, не вдаваясь в какие-либо пристрастия. В частности, он отмечает малоизвестный факт

— поселение большого числа фламандцев, пришедших в составе войска Вильгельма, в Западном Уэльсе, где

они осуществляли военную колонизацию этой тогда еще только-только покоряемой кельтской окраины

Британии

. Однако для рассмотрения долговременных этнокультурных процессов, ставших результатом

нормандского завоевания Англии, наибольшую важность представляют строки Хигдена, написанные им о

ситуации его собственного времени (т. е. конца первой трети XIV в.). Описывая английский язык и его

диалекты, Хигден отмечает его сильную «испорченность» (corrupta) датским и французским влиянием

При этом, что касается французского влияния как прямого результата нормандского завоевания, он

указывает следующие причины этого: во-первых, дети в школе со времен установления нормандского

владычества учат французский язык и манеры, благодаря чему у них вырабатывается пренебрежение к

родному, английскому, языку; во-вторых, даже простолюдины, «желающие ассимилироваться» (assimilari

volentes), по словам Хигдена, стараются подражать знати — франкоязычной правящей элите — и

перенимают эти манеры . Этот вывод уникален для своего времени хотя бы потому, что ни один из

хронистов рассматриваемого нами периода, как мы видим, не поднимался до подобных аналитических

построений, ограничиваясь констатацией событий «верхушечной» политической истории (смена династий и

т. д.). Хигден же демонстрирует, несомненно, более глубокий подход к истории, вникая в этнические и

культурные аспекты и итоги политических событий.

Polychronicon Ranulphi Higden monachi Cestrensis. L., 1865-1874. Vol. 2. P. 152-153.

" Ibid. P. 158-159. "ibid. P. 160-161.

Нормандское завоевание.

387

Подводя итоги, нельзя не заметить, сколь скудно и формалистично отражено нормандское завоевание в

нарративных источниках данного периода. С сюжетной точки зрения хронисты XII-XIV вв. полностью

следуют канонам англо-нормандской летописной традиции, заложенной еще Ордериком Виталием и

Уильямом Малмсберийским. Характерная черта этой традиции — органичное переплетение

англосаксонского летописного наследия с нормандской (а еще шире — континентальной европейской)

манерой повествования, отличающейся известной долей морализаторства, дидактики и часто приносящей

историческую правду в жертву политической конъюнктуре. При всех неоспоримых достоинствах трудов

англо-нормандских авторов, следует отметить, что англосаксонская хронистика отличалась большей

непредвзятостью, делая упор на констатацию фактов, а не на эмоциональные оценки. Хронисты

рассматриваемого периода — в основном компиляторы, мало задумывающиеся о познании исторической

истины и, по сути, механически переписывающие все расхожие клише из трудов своих предшественников.

Это может, помимо всего прочего, навести на мысль о том, что нормандское завоевание не виделось тогдаш-

ним интеллектуалам переломным историческим событием. Оно описывается почти исключительно как

династический конфликт, в результате которого в Англии сменился правящий режим; о каких-либо

глубинных последствиях завоевания, тем более о долгосрочных, мы не находим у этих авторов почти ни

слова. Вместе с тем все они исправно повторяют легенду о клятвопреступлении Гарольда, послужившую

поводом для нормандского вторжения в Англию и, по мнению некоторых современных исследователей,

откровенно сфабрикованную нормандскими хронистами по указанию их государя именно с этой целью.

Однако невозможно установить с точностью, делают ли они это механически, переписывая легенду у своих

предшественников, или сознательно следуют идеологическим установкам правящей элиты (тогда еще

франкоязычной). Так или иначе, только Ранульф Хигден выходит за эти рамки и обращается к проблемам

этнокультурной розни между английской (а по сути — французской) элитой и основной массой населения,

не очень успешно пытающегося подражать инокультур-ной знати, пренебрегая родным языком.

13*

ГЛАВА 11

«ИСТОРИЧЕСКАЯ» ПАМЯТЬ В ЖЕНСКОЙ ВИЗИОНЕРСКОЙ

ЛИТЕРАТУРЕ ПОЗДНЕГО СРЕДНЕВЕКОВЬЯ

Основное содержание средневековой христианской визионерской литературы связано с важнейшими

персонажами и событиями христианской (а чаще всего библейской) истории. Несмотря на жесткую

каноническую заданность, воспоминания о событиях сакральной истории имеют достаточно широкий

спектр интерпретаций и форм, обусловленный как принадлежностью в рамках христианского сообщества к

различным социальным группам и религиозным течениям, так и индивидуальным воображением,

способным до неузнаваемости раскрасить всем известные факты и события. Наконец, определенное влияние

на воспоминания о прошлом будут оказывать цели, ради которых составлялись визионерские тексты

Из значительного массива литературы, созданной мистиками, в качестве основных источников мы

остановимся на произведениях трех женщин; блаженной Анджелы, миноритки из Фолиньо, чьи видения

были записаны братом Арнальдо; знаменитой нориджской затворницы, в споре, ее ли рукой или под

диктовку составлены Откровения, также не поставлена точка (и сомнительно, чтобы это когда-нибудь

произошло); и Марджери Кемп, которой вообще пришлось перебрать ряд кандидатур, прежде чем она

нашла достойную своих уст руку

. Эти тексты датируются XIV - первой половиной

В этой связи особенно интересны различные интерпретации одних и тех же видений в ходе переработки авторами своих

текстов.

Блаженная Анджела. Откровения блаженной Анджелы / Пер. и коммент. Л. П. Карсавина, А. П. Печковского. Киев, 1996

(далее — Откровения); Julian of Norwich. Showings / Trans, and Introd. E. Colledge, J. Walsh. New Jersey, 1978 (далее —

Showings); Margery Kempe. Book of Margery Kempe / Ed. Lynn Staley. Kalamazoo, 1996 (далее — Book). По преимуществу мы

используем краткую редакцию Откровений Юлии (также известной как Юлиана, что связано с трудностью адекватного

перевода на русский язык имени Julian) (далее — Sh.t.), в

«Историческая» память...

389

XV в. и имеют ряд сходных черт, позволяющих рассматривать их как источник по заявленному вопросу.

Практически все авторы — визионерки, причем, поскольку их видения связаны с важнейшими для христиан

темами Спасения и, соответственно, личностью Спасителя, то вопросы воображаемого исторического

прошлого, в первую очередь библейского, также представляют для них интерес и ценность. Вряд ли какая-

либо из названных женщин могла похвастаться систематическим богословским образованием, по поводу

некоторых из них имели место дискуссии, были ли они вообще грамотными. Так что их тексты скорее

отражают исторические представления большинства (обычно безлично определяемого как народ), чем

продвинутого в богословских вопросах меньшинства.

Важной особенностью этих текстов является и то, что они не относятся к собственно историческим, т. е. не

ставят своей задачей конструирование истории, и потому, как нам кажется, лучше отражают бытовавшие

исторические представления.

Также мы привлекли одно произведение житийного жанра, а именно «Житие святой Дуселины,

основательницы общины бегинок Марселя»

. Как в свое время установил его первый издатель и переводчик

аббат Ж. Альбане

, Житие было составлено в конце XIII в. и затем переработано в начале XIV в.

последовательницей и преемницей Дуселины на посту руководительницы общины бегинок Марселя

Филиппой де Порселе . Это была знатная и образованная дама, при-

отличие от пространной редакции (L. t.), записанной, как полагают, вскоре после их получения. Мы работали с пространной

редакцией в версии Интернет из библиотечного сервера Christian Classics Ethereal Library, сделанной с издания Warrack С,

Revelations of Divine Love. L., 1901 (далее — Showings, L. t.). Нет необходимости излагать здесь биографии названных женщин,

поскольку, с одной стороны, они не являются в данном случае предметом анализа, а с другой— им посвящена весьма

впечатляющая по объему библиография. См., например: Molinari P. Julian of Norwich: The teaching of a 14-th century English

Mystic. L., 1958; Heimmel J. "God is our Mother": Julian of Norwich and the Medieval image of Christian Feminine Divinity. Salzburg,

1982; Pelprey B. Love was his meaning: The Theology and Mysticism of Julian of Norwich. Salzburg, 1982; Atkinson Cl. Mystic and

pilgrim. The Book and the World of Margery Kempe. Ithaca; L., 1983; Lachrie K. Margery Kempe and Translation of the Flesh.

Philadelphia, 1991 и др.

La Vie de sainte Douceline fondatrice des Beguines de Marseille composee au treizieme siecle en langue proveni;ale / Ed. L'abbe J.-H.

Albanes. Marseille, 1879. P. XXH-XXV (далее — Vie).

Vie. P. XXH-XXV,

Первая редакция датируется им 1274 годом. — Ibid.

390

Глава 11

надлежавшая к одной из влиятельных семей Прованса

. Текст интересен в первую очередь тем, что опять же

рассказывает о визионерке, озабоченной вопросами Спасения, обращавшейся к событиям актуального

прошлого и переживавшей их, подобно другим «коллегам»

. Кроме того, этот текст написан женщиной, к

тому же близко знавшей святую.

Прошлое занимало важное место в жизни людей Средневековья. События церковной истории с детства

запечатлевались в памяти. Еще не будучи в состоянии воспринимать наставления духовных лиц, дети с

пеленок слышали наставления родителей, видели пример, подаваемый ими и, естественно, следовали ему.

Детская впечатлительность при грамотном и постоянном руководстве со стороны взрослых нередко

приводила к сильному желанию следовать путем Иисуса уже в раннем возрасте, что в первую очередь

говорит о хорошо выученных «уроках истории». Житийная литература дает немало подобных примеров

Затем библейские события постоянно воспроизводились в ходе многочисленных церковных праздников,

повторявшихся из года в год. Коллективные мероприятия, конечно, выполняли разнообразные функции, но

среди важнейших, отмечаемых исследователями, — формирование идентичности на основе как общих

представлений о прошлом, так и общих ценностей

Основным же способом влияния была проповедь . Выступая в различной форме, она являлась мощным

средством воздействия на

Первые упоминания об этой семье относятся к X в.

На самом деле переживаемые ими события, хотя хронологически принадлежат прошлому, занимают значительное место в

настоящем этих женщин, так что вполне заслуживают название «актуального прошлого».

Так, житие св. Дуселины начинается с рассказа о первых наставниках в добродетелях святой — ее благочестивых родителях.

Именно им вменяется в заслугу направление будущей святой и ее брата, впоследствии знаменитого францисканского

проповедника, по верному пути (Vie 1).

См.: Sinding-Larsen S. Op. cit. P. 329.

Средневековая проповедь достаточно хорошо изучена. Существуют как общие труды, посвященные средневековой

проповеди (см., например: Schney-erj. Geschichte der katolischen Predigt. Freiburg, 1969; Schiitz W. Geschichte der christlichen

Predigt. Berlin, 1972), так и многочисленные специальные исследования проповеди в отдельных странах, в различные периоды,

различными орденами, обращенные к различной аудитории и т. д. См., например: Preaching in Medieval England. Cambridge,

1926; Der deutschen Predigt im Mittelalter. Internationales Symposium am Fachbereich Germanistik der Freien Universitat Berlin / Ed.

Mertens V., Schiewer H.-J. Tubingen, 1992; Taylor L Soldiers of Christ. Preaching in Late Medieval and Reformation France. Oxford,

1992; Fletcher A. J. Preaching and Politics in Late-Medieval England. Portland, 1998 и др.

«Историческая» память.

391

массы. Именно с ее помощью старались сформировать правильные представления о важнейших вещах,

доходчиво объяснить их. Известно, что образы прошлого занимали в проповедях немаловажное место. Но

одно дело донести и объяснить, другое — заставить запомнить (и желательно без искажений — ведь речь

шла о догматике) малообразованных людей, не обладающих тренированной памятью. Таким средством

становится эмоциональное воздействие. Недаром средневековые проповедники особенно об этом

заботились. Очевидно, что ценностные установки в значительной степени связаны с эмоциями. Человеку не

трудно переступить через что-либо, чья полезность оправдана лишь разумом, но сделать то, что вызывает

отвращение, очень сложно. Таким образом, обращение к эмоциям — надежный способ заставить запомнить

и применять. Формирование коллективной исторической памяти автоматически сопровождалось и

формированием ценностных установок. Ставка делалась на чувство отвращения или наоборот —

притягательность образов и поступков.

Наряду с проповедью активно использовались и другие формы воздействия на память верующих:

всевозможные празднования предполагали проведение крестных ходов. Не менее впечатляли

торжественные службы, кроме того, регулярно устраивались драматические постановки, напоминавшие о

важнейших событиях церковной истории и т. д, Как в ходе служб, так и самостоятельно, активно

использовались визуальные средства воздействия на массы. Исследователи неоднократно отмечали их

эффективность, особенно ввиду их эмоционального воздействия .

Проповедь, беседы с духовными лицами были основным источником знаний о прошлом и для наших

визионерок. Так, Анджела сообщает, что основой ее видений становится то, что она слышала: «слышала о

Страстях» Иисуса (Откровения. VI: 93), «слышала о гвоздях, с плотью вбитых в древо креста» (Откровения.

VI: 96) и т. д. Са-

" См.: Sinding-Larsen S. Medieval images as a medium of ritualized communication// Kommunikation und Alltag in Spatmittel alter und

friiher Neuzeit. Wien, 1992. P. 332 и др. Интересную концепцию о назначении средневековой скульптуры предложила Ф. Йейтс,

подчеркивая функцию изображения как памятного знака (см. Йейтс Ф. Искусство памяти. СПб., 1997. Гл. 3-4). Может быть,

«новая образность XI1-XIV вв.» и была в какой-то степени связана с исследованием теории памяти, но эта теория не объясняет

образность романскую, как нам кажется, гораздо более связанную с «памятными образами». Вместе с тем именно в романскую

эпоху скульптура, как известно, гораздо более выразительна, что как раз легко объясняется ее обучающими функциями. В это

время еще слабо развита прослойка клира, специально нацеленная на обучение паствы (еще нет францисканцев и

доминиканцев).

392

Глава 11

ма она, правда, утверждает, что видения дали ей больше, таким образом, с одной стороны, подтверждая, что

основной источник ее знаний — услышанное, с другой — претендуя на нечто большее.

Другая визионерка постоянно и настойчиво повторяет, что ее видения основаны на том, что показывает и

чему учит св. Церковь, а также изображения распятия (I believed firmly... as Holy Church shows and teaches,

and as painting of the Crucifixion represent, which are made by God's grace, according to Holy Church teaching, to

resemble Christ's Passion, so far as human understanding can attain) (Showings !. Sh. t.). И опять важнейшую

роль в ее видениях играет услышанное. На нее, в частности, видимо, сильнейшее впечатление произвел рас-

сказ о св. Цецилии, который она слышала от «человека св. Церкви» и его объяснение к рассказу.

Впечатление было столь сильным, что у Юлии появилось желание получить три раны, как святая, и таким

образом постичь страдания Христовы (Showings 1. Sh. t.)

По-видимому, в аналогичной ситуации находилась и Марджери. Основным источником ее знаний о Боге

(помимо видений) были беседы с духовными лицами. На протяжении всей «Книги» она уделяет особое

внимание таким встречам и описывает собственные путешествия, нередко вызванные именно стремлением

пообщаться с какой-либо духовной особой. Конечно, поездки с подобной целью она начала практиковать с

тех пор, как полностью посвятила себя Богу, до этого она ограничивалась главным образом беседами с

духовным наставником.

Помимо подобного общения, проповедей и служб были и другие постоянные напоминания о событиях

священной истории, вызывавшие глубокий эмоциональный отклик. Конечно, для большинства верующих

эффект был временный. Те же визионерки сообщают, что возникавшие переживания первоначально

сглаживались из их памяти. Нориджская затворница со временем забыла о своих желаниях получить «раны»

сострадания и раскаяния, лишь стремление к Богу осталось (Showings I. Sh. t.), а вспомнила о них лишь

после болезни и раздумий о том, что это было. У Марджери жизненный перелом, видимо, связан с первой

беременностью, а у Анджелы — с потерей близких.

Таким образом, лишь экстраординарные события в их биографии, видимо, коренным образом меняли их

жизнь. И это особенно

"...I heard a man of Holy Church tell the story of St. Cecilia, and from his explanation 1 understood that she received three wound in

the neck from a sword, through which she suffered death. Moved by this, 1 conceived a great desire, and prayed our Lord God that he

would grant me in the course of my life three wounds, that is, the wound of contrition, the wound of compassion and the wound of

longing with my will for God" (Showings I. Sh. t.).

«Историческая» память.

393

важно, поскольку доказывает, что первоначально это были обычные (или почти обычные) женщины, мало

чем отличавшиеся от современниц. Соответственно, можно предположить, что реакция окружающих была

тождественной (или почти тождественной) той, что демонстрировали Анджела, Марджери, Дуселина или

нориджская затворница. Конечно, не все люди так впечатлительны, существенна в данном случае и разница

в характере. Но материалы названных произведений свидетельствуют о том, что и окружавшие в ряде слу-

чаев демонстрировали сходные реакции. Эти женщины существуют не в вакууме. В любом случае багаж

религиозно-исторических представлений у них был общий. Другой вопрос — как часто он оказывался

востребованным и каким образом это происходило.

Чаще всего возникновение воспоминаний было напрямую связано с каким-либо памятным знаком или

действием, к тому и призванным. Конечно, наиболее часто возникающий образ — распятие. Он —

путеводная нить и надежный якорь в мире визионерок. Юлия рассказывает, как она боялась отвести взгляд

от креста. Он ассоциировался с безопасностью и спасением, вокруг же царили темнота и опасность

(Showings X. Sh. t.)

. Распятие (крест) однозначно вызывает воспоминание о крестных муках Христа.

Именно так были инициированы подобные видения Юлии, Анджела из Фолиньо тоже сообщает об особом

воздействии распятия и т. д. Вид распятия заставляет голосить в церкви св. Дуселину : «Вот дерево креста.

О грешные предатели! Все вино, которым вы напиваетесь, течет из одного источника, и вот пять

источников, что текут для вас! Неверные христиане! Вы упиваетесь безостановочно небольшим

количеством вина, и вы не умеете пить из этих пяти неиссякаемых источников!» (Vie 9) .

Интересно, что спектр эмоций и чувств в этой связи может быть достаточно широким. Распятие может

вызвать как глубочайшую скорбь, так и невыразимую радость, Так, на страстную седмицу, как и во многих

других случаях, блаженная Анджела трагически переживала смерть Иисуса Христа: «И от этого такая мне

была

"At this time I wanted to look to the side of the cross, but I did not dare, for I knew well that whilst I looked at the cross I was secure

and safe. Therefore I would not agree to put my soul in danger, for apart from the cross there was no safety, but only the horror of devils"

(Showings X. Sh. t.).

"Voici le bois de la croix. О traitres pecheurs! Tout le vin dont vous vous soulez sort d'un seul tuyau, et voici cinq tuyaux qui coulent

pour vous! Faux Chretiens! Vous vous enivrez sans cesse d'un peu de vin, et vous ne savez pas vous abreuver a ces cinq sources

intarissables!". Подобную топику можно встретить и у других визионерок, в частности, Беатрис из Назарета.

394

Глава 11

скорбь и мука, что я почти умирала и чувствовала, как от величайшей муки разъединялись ребра в груди

моей, а сердце, как казалось мне, готово было разорваться» (Откровения. VI: 99) и т. п. Пассаж о

разъединении ребер не случаен, именно так представляла себе Анджела страдания Христовы (Откровения.

VII: 100).

В другой же раз в подобном случае «радость и наслаждение» охватили ее душу. «Однажды взирала я на

крест с Распятым на нем, — рассказывает Анджела, — и когда глядела я на Распятого телесными очами,

вдруг зажглась душа моя такою пламенною любовью, что даже члены моего тела чувствовали ее с великой

радостью и наслаждением. Видела же я и чувствовала, что Христос обнимает душу мою рукою, которая

пригвождена была ко кресту, и радовалась я величайшей радостью, большею, чем когда-либо испы-

тывала...» (Откровения. VI: ПО).

В той же ситуации находится и ее нориджская «коллега»: крест инициирует видение крестных мучений

Иисуса, но тут же настроение меняется, и она становится «настолько рада и счастлива, насколько это

вообще для нее возможно» (Showings XII. Sh. t.)

Впрочем, для чувствительных особ даже присутствие распятия необязательно. Достаточно и его знака,

крестного знамения, например: «Когда же полагаю руку на сердце, говоря «И Сына», сейчас же чувствую в

нем любовь и утешение...», сообщает блаженная Анджела (Откровения. VII: 119).

Видение распятого Сына Божьего наиболее популярно у визионерок. Оно возникает и во время крестного

хода (Откровения. IX: 129), тем более в Иерусалиме (Book. 2: 1575 и др.), и в ходе соответствующих

представлений во время церковных праздников (Откровения. VI: 111) и во время мессы (Book. 1: 9), и,

конечно, во время евхаристии (Откровения. VII: 113 и др.). Обряд евхаристии связан с целым рядом видений

Анджелы.

Помимо крестных мук Иисуса, другое, наиболее часто возникающее воспоминание — о Деве Марии. И

опять же оно нередко вызвано соответствующими церковными праздниками и процедурами. Достаточно

создать душевный настрой, чтобы вызвать соответствующее видение. Так, в день очищения Девы, тем более

в церкви, не

"And suddenly, as I looked at the same cross, he changed to an appearance of joy. The change in his appearance changed mine, and I

was as glad and joyful as I could possibly be. And then cheerfully our Lord suggested to my mind: Where is there any instant of your

pain or of your grief? And I was very joyful" (Showings XII. Sh.t.).

«Историческая» память...

395

случайно возникает видение Марии у входа в храм с младенцем Иисусом на руках (Откровения. VIII: 124),

она же является при подходе к посвященной ей церкви во время торжественной процессии (Откровения. IX:

130). И конечно, видение сцены распятия и оплакивания Христа не обходится без нее (Book. 2: 1576-77;

Showings X и др.).

Среди других «популярных» сюжетов из жизни Иисуса и Девы описаны видения Анны с ребенком, встречи

Марии и Елизаветы, поклонения волхвов и др.

Визионерка из Нориджа даже обошлась без поездки к святым местам. Распятия хватило, чтобы освежить в

памяти библейский рассказ. И опять события прошлого в первую очередь переживаются, а лишь затем

осмысливаются (иногда много лет — в отдельных случаях десятилетий — спустя). Сцена распятия так четко

запечатлелась в памяти женщин, как будто они видели ее собственными глазами, хотя, собственно, и

видели. Их воспоминания свидетельствуют фактически о физическом восприятии происходившего. Они

имеют цвет, запах, нередко наблюдаются физическим зрением, так что воспринимаются как абсолютно

достоверные.

Вместе с тем место не всегда важно, существеннее настрой. Думать о Божественном можно на улице (как

это делала Анджела) и даже дома в супружеской постели (как Марджери). Но большинство людей вряд ли

было постоянно озабочено личным спасением, то есть переживали только в церкви. Те же блаженные и

затворницы вспоминают, что поначалу мысли о спасении и связанных с этим вещах приходили к ним

эпизодически и, видимо, как раз под влиянием напоминания со стороны, и лишь впоследствии, когда забота

о душе становилась делом их жизни, место и время переставали иметь значение. Но тогда они уже

практиковали иные способы «приближения» к Божественному: например, различные техники медитации.

Однако и в «профессиональных» воспоминаниях чувствам, по-видимому, отводилась немаловажная роль.

Несмотря на время и расстояние, разделяющее визионерок, их видения довольно схожи между собой. Они,

как правило, сообщают о картинах или небольших по сюжету развернутых действиях, разыгрывавшихся в

их видениях.

Как уже было отмечено выше, наиболее популярное «историческое» видение, связанное с Иисусом, — сцена

распятия. Марджери говорит об израненном теле на кресте, особо описывает терновый венец и обильные

потоки крови (Book. 2: 1615-25) . Ее видение на-

"Sche had so very contemplacyon in the sygth of hir sowle as yf Crist had hangyn befor hir bodily eye in hys manhode. And, whan

thorw dispensacyon of the hy

396

Глава 11

прямую связано с видом распятия, которое, собственно, и спровоцировало видение.

Анджела наблюдала «образ благословенного Господа и Человека распятого так, будто бы только что сняли

Его с креста. И кровь Его казалась такою красной и текущей, как будто только что излилась она из

открытых ран. Явственно было тогда в связках Его такое разъединение жил, происшедшее от жестокого

растяжения на кресте, что связки между костями, казалось, совершенно растянулись и отрешились от своего

места» (Откровения. IX: 126).

Не менее ярко описание затворницы: «внезапно я увидела красную кровь, стекающую из-под венца,

горячую, текущую обильно... мне показалось, так, как это было тогда, когда терновый венец был вонзен в

его благословенную голову» (Showings III. Sh. t.) . В другой раз она увидела часть Страстей Господних

незадолго до его кончины: лицо было сухим и бескровным. Бледность разливалась по нему, переходя в

посинение, и все страдания Иисуса отражались на его лице, особенно на губах (Showings X. Sh. t.) .

Несмотря на описание различных стадии распятия, визуальный ряд имеет нечто общее. Во-первых, все

видения крестных мук Христа очень красочные. Основной акцент на раны, кровь и боль роднит все

описания. Цвет занимает важное место в их передаче. Обилие красного в этой связи не случайно. Это цвет

крови, страданий, но одновременно и цвет жизни, цвет Спасения. Ведь кровью Иисуса Христа смыты грехи

человечества, с чем связано ее обилие. Распя-

mercy of owyr sovereyn savyowr Crist Jhesu it was grawntd this creatur to beholdyn so verily hys precyows tendyr body, alto rent and

toryn wyth scorgys, mor fill of wowndys than evyr was duffehows of holys, hangyng upon the cros wyth the corown of thorn upon hys

hevyd, hys blysful handys, hys tendyr fete nayled to the hard tre, the reverys of blood flowyng owt plenteuowsly of every membr, the

gresly and grevows wownde in hys precyows syde schedyng owt blood and watyr for hir lofe and hir salvacyon, than sche fel down and

cryed wyth lowde voys, wondyrfully turnyng and wrestyng hir body on every syde, spredyng hir armys abrode as yyf sche schulde a

deyd, and not cowde kepyn hir fro crying, and these bodily mevyngys for the fyer of lofe that brent so fervently inhirsowle wyth pur pyte

and compassyon" (Book. 2: 1615-25).

"...suddenly I saw the red blood trickling down from under the crown, all hot, flowing freely and copiously, a living stream, just as it

seemed to me that it was at the time when the crown of thorns was thrust down upon his blessed head" (Showings III. Sh. t.).

"After this Christ showed me part of his Passion, close to his death. I saw his sweet face as it were dry and bloodless, with the pallor of

dying, then more dead, pale and languishing, then the pallor turning blue and then more blue, as death took more hold upon his flesh. For

all the pains which Christ suffered in his body appeared to me in his blessed face, in all that I could see of it, and especially in the lips"

(Showings X. Sh. t.).

«Историческая» память...

397

тие имеет двоякий смысл, отсюда противоположные чувства, выраженные в соответствующей цветовой

гамме. Так, восприятие и описание умирания передается через потускнение цвета, обесцвечивание,

постепенный переход от красного к бледно-голубому. Очевидно, что цвет оказывает сильное эмоциональное

воздействие. Создает (передает) настроение и, конечно, способствует запоминанию.