Реизов Б.Г. История и теория литературы

Подождите немного. Документ загружается.

Во Франции XVIII в. Данте был мало известен. Только с на-

чала нового столетия он привлекает к себе внимание, причем

суждения о нем в большинстве случаев заключают столько нега-

тивной критики, что кажутся скорее предостережением от увле-

чения Данте, чем признанием его художественной ценности.

Только Жермена де Сталь, несомненно, под влиянием своего

друга Винченцо Монти, провозгласила Данте Гомером новых вре-

мен, священным поэтом наших религиозных таинств, героем

мысли. «Воодушевленный республиканским духом, воин так же,

как поэт, он раздувает пламя действия среди мертвецов, и его

мертвецы живут более интенсивной жизнью, чем те, которые жи-

вут н-а земле»,

—

писала она.

«История итальянской литературы» Жепгепе (1811) и осо-

бенно «История литературы Южной Европы» Сисмонди (1813)

сыграли свою роль в знакомстве французов с Данте. В 1813 г.

Шенедолле прославил Данте в восторженной оде. Гизо в книге

о Корнеле (1813) сожалел о том, что Франция не имела своего

Данте и своего Мильтона, и эта мысль войдет в обиход романтиче-

ской критики 1810—1820-х гг. Между тем появляются переводы

отдельных эпизодов «Ада» и целиком первая кантика, а в 1811—

1813 гг-

—

перевод всей «Божественной Комедии» Арто де Мон-

тора, у которого юный Ламартин учился дипломатии и итальянской

литературе. В 1819 г. Непомюсен Лемерсье печатает первую часть

своей поэмы «Панипокризиада», написанной под влиянием Данте.

В том же году «Revue Encyclopedique» резко выступает против

Вольтера и Лагарпа, критиковавших Данте, и восхваляет красоты

итальянского поэта. В 1821 г. (7 марта) «Gazette de France» иро-

нически рекомендует поэтам написать в стиле Данте эпопею

о событиях революции: такая поэма будет иметь адский успех

(succes d'enfer). В i822 г. Делакруа выставляет свою картину,

известную под сокращенным названием «Лодка Данте». В это

время Стендаль уже был в Париже, проведя в Италии семь лет,

познакомившись с ее литературой и с романтическими спорами,

в которых имя Данте фигурировало неоднократно.

В 1814 г. в Италии рождалось движение, которому суждено

было большое будущее. Уход французских войск в 1813 г. был

воспринят восторженно, и многим казалось, что начинается эпоха

политической независимости Италии. Затем все изменилось.

В Милан вошли австрийские войска, иллюзии исчезли, и нача-

лась долгая эпопея борьбы за национальное освобождение, пере-

жившая несколько стадий и закончившаяся через полвека обра-

О Данте во Франции в эпоху романтизма см.: Counson A. Dante en

France. Paris, 1906.

Stael G. de. Corinne, ou l'ltalie. Paris, 1807, t. 1, p. 76.

\\ Б. Г. Реизои

161

зованием Итальянского королевства, которое было скорее сардин-

ским завоеванием, чем национальным освобождением.

Французу, приехавшему в Милан с открытой душой и явными

симпатиями ко всему итальянскому, не сразу удалось проникнуть

в тайные помыслы людей, с которыми он едва был знаком. Италь-

янская откровенность сочеталась с итальянской скрытностью,

воспитанной многими веками деспотизма, с одной стороны, и по-

литического безразличия

—

с другой. Только через несколько лет,

когда патриотические тенденции примут более или менее отчет-

ливые формы и получат свое литературное выражение, Стендаль

поймет, чем дышит миланское общество или, во всяком случае,

его лучшие представители, и примет непосредственное участие

в полемике вокруг эстетических вопросов, имевших и политиче-

ский смысл.

Ни в XVIII, ни в XIX в. Данте не был величиной только ли-

тературной. Как будто ушла в прошлое борьба гвельфов и гибел-

линов, как будто потеряли свою актуальность политические ин-

вективы «Божественной Комедии», а «Новая жизнь» была ото-

двинута на второй план более откровенными и менее абстракт-

ными сюжетами Петрарки. Тем не менее вокруг имени Данте

шла борьба большого национального значения.

В эпоху рационализма и просвещения поэма Данте, казалось,

не была созвучна задачам нового времени. Мистика, религиоз-

ные суеверия, мысль, замкнувшаяся в богословских абстракциях,

устарелые формы речи, «грубый» стиль

—

все это тянуло назад

и мешало освободиться от тяжелого наследия средних веков.

Но существовала и другая тенденция, которая видела в Данте

борца против папства и проповедника объединения Италии во-

круг просвещенной светской власти. Наконец, архаисты, отстаи-

вавшие чистую итальянскую речь от громадного количества гал-

лицизмов в лексике и в синтаксисе, обращались к Данте, Пет-

рарке и Боккаччо как к чистому источнику литературного

языка

—

не только тосканского, но и общеитальянского. По суще-

ству, все они стремились к одной и той же цели, только шли

к ней разными путями.

В XVIII в. Данте немало подражали даже члены классиче-

ской Аркадии. Эти подражания сводились преимущественно

к тому, что поэты воспроизводили жанр видения и дантовские

терцины, хотя обычно колорит заимствовали у более «утончен-

ного» и «мягкого» Клопштока, автора «Мессиады».

Другой характер имело подражание Данте в «Басвилиане»

Винченцо Монти, написанной в 1793 г. Это тоже видение и тоже

О Данте в итальянской критике XVIII в. существует обильная ли-

тература. См., в частности: Zacchetti G. La fama di Dante in Italia nel se-

colo XVIII. Roma, 1900; Vallone A. La critica dantesca пе!Г Ottocento ed

altri saggi danteschi. Firenze,

1961.

— О судьбе Данте за рубежом Италиж

см.:

Friedrich W. P. Dante's Fame Abroad: 1350—1850. Roma, 1950.

См.: Natali С. G. II Settecento. Milanp, 1936, p. 746—747.

1Я2

написанное терцинами, но больнхе напоминавшее Данте резкостью

тона, мощным колоритом и трагическими зрелищами, которые

предстают душе Басвиля, французского посла, умерщвленного

римской чернью 13 января 1793 г. «Басвилиану» романтики счи-

тали произведением романтическим и подлинно «дантовским»,

хотя никак не разделяли выраженных в ней политических взгля-

дов.

Монти далеко не считал себя ни романтиком, ни предше-

ственником романтизма, и отзывался о Данте без той восторжен-

ности, какая полагалась всякому романтику.

Вокруг Данте уже в XVIII в. велись споры, имевшие одно-

временно политический, философский и художественный смысл.

Для одних Данте был символом национального единства, извеч-

ной борьбы против папской власти, образцом искусства, идущего

из самых недр народной души, презирающего рационалистиче-

ские украшения, подражания, правила. Те, кто отрицали его,

также искали в искусстве новизны, подлинности и ума, в поли-

тике

—

реформ и национального единства, но пытались найти эти

ценности на других путях. Эти споры вокруг извечных проблем

перешли и в век девятнадцатый и также были связаны с именем

Данте.

Классико-романтическая полемика началась в Италии в 1816 г.

В январе этого года Жермена де Сталь, уже овеянная

славой как автор «Коринны» и «О Германии», прибыв в Милан,

напечатала в январском номере «Biblioteca italiana» статью

«О пользе переводов», в которой она рекомендовала итальянцам

переводить иностранных авторов, чтобы выйти за пределы узкого

круга классической литературы. Тотчас же появились возраже-

ния и вместе с тем ряд статей и брошюр, поддерживавших и раз-

вивавших мысль Сталь. Лодовико ди Бреме, Джованни Берше,

А. Мандзони и многие другие начали спор, продолжавшийся

долгие годы и совершенно изменивший лицо итальянской лите-

ратуры. В 1818 г. Сильвио Пеллико основал журнал «II Concilia-

tore»,

просуществовавший недолго и закрывшийся в следующем

1819 г. Этот журнал сыграл важную роль в борьбе с класси-

цизмом. В нем можно было найти ответ едва ли не на все во-

просы, волновавшие эстетическую мысль того времени. Многие

статьи его и до сих пор сохраняют свое теоретическое значение.

Не раз упоминается в нем и имя Данте.

Итальянским романтикам приходилось отстаивать Данте не

только от своих местных противников, но и от противников зару-

бежных. Нужно было защищать его не только как национального

поэта, но и как поэта мирового значения. Если бы Данте не имел

этого значения, то его как всего лишь «провинциального» поэта

нельзя было бы противопоставить великим французским класси-

кам. Но вместе с тем Данте должен был сохранить все свои на-

циональные черты, чтобы быть представителем своего народа

11*

163

в хоре мировых светил; он должен был утвердить национальную

итальянскую культуру и поэзию, чтобы стать знаменем нацио-

нального единства. «Самый национальный из поэтов, величайший

из итальянских гениев, великий именно благодаря своей незави-

симости от латинян и от греков во всех своих поэтических сред-

ствах,

—

изумительнейший Алигьери»,

—

писал Николини, поле-

мизируя с Винченцо Монти, недостаточно высоко отозвавшимся

о Данте.

Данте, по словам Николини, создал «новую поэзию».

Это романтик: «Если романтическим произведением является то,

которое чуждо вдохновению, колориту, идеалу и всем другим

поэтическим средствам античной поэзии, то нет произведения бо-

лее романтического, чем „Божественная Комедия"».

Был ли Данте представителем своего века? И тут мнения раз-

делились. Джованни Берше, например, оказался в плену класси-

ческих представлений, согласно которым недостатки великих поэ-

тов объясняются их эпохой, а достоинства

—

их личным гением.

Берше полагал, что XIV век слишком узок для Данте: «Будучи

гением, далеко превосходившим свой век, Данте в самом себе

нашел средства обогатить свою тему прочувствованной и возвы-

шенной поэзией, а также великолепной политической мудростью

и гражданской моралью».

Итальянские романтики первого призыва могли опереться на

«Эдинбургское обозрение», полемизировавшее с А. В. Шлегелем

и защищавшее от него Данте. Шлегель говорил о некоторой

«грубости души» у Данте, а английский журнал указывал на

утонченнейшие места из «Божественной Комедии» и говорил о ее

оригинальности, независимо от того, что она продолжала старый

средневековый жанр видений и путешествий в загробный мир.

Берше подхватил эту полемику, поддержав «Эдинбургское обо-

зрение», которое на континенте рассматривалось как журнал

остро романтический.

Через несколько дней после этого Берше

подхватывает положительный отзыв о Данте Сисмонди, тоже ино-

странца (швейцарца), хотя и считавшего себя почти итальянцем,

и весьма одобряет его за этот отзыв.

При всем своем классицизме Альфьери чистым классикам ка-

зался еретиком. После бурного вторжения Данте в итальянскую

литературу обратили внимание на то, что Альфьери если не был

его учеником в полном смысле этого слова, то во всяком случае

находился под сильным его влиянием. Заметки Альфьери к от-

дельным стихам Данте были давно известны, а упреки в подра-

II Conciliatore, 3 VI

1819.

—11

Conciliatore: Foglio scientifico-lettera-

rio/A cura di V. Branca. Firenze, 1953—1954; см. т. 2, с. 674.— На это

издание ссылаемся и в дальнейшем.

Там же, с. 676.

Статья Дж. Берше о «Кастильской поэзии» Кинтаны.

—

II Concilia-

tore,

23 IX

1819.

—

Там же, т. 3, с. 355.

И Conciliatore, 27 XII

1818.

—

Там же, т. 1, с. 536.

И Conciliatore, 7 I

1819.

—

Там же, т. 2, с. 23—27.

164

жашш стилю Дапте восходили еще к письму Кальцабиджи — их

повторял и Стендаль. В «Письме к Франческо Бенедетти о заслу-

гах Альфьери, трагического поэта» (1818) Галеани Напьоне граф

ди Кокконато повторял старые упреки относительно стиля Аль-

фьери, «увязшего в кругах дантовского ада». И «II Conciliatore»

тотчас же откликнулся на это «Письмо» статьей, в которой вновь

выступал в защиту Данте, давно ставшего знаменем и новой

школы, и нового общественно-политического движения.

Вопрос традиции и новаторства остро стоял перед теоретиками

романтизма, понимавшими, что строить на голом месте невоз-

можно. Данте казался примером.того, как при должном уважении

к традиции можно сохранить всю силу самобытного гения и но-

ваторства, необходимого для каждого нового литературного на-

правления. Данте был учеником Вергилия, беззаветно преданным

учителю, он «обожал Вергилия как святыню. Однако ему и в го-

лову не приходило написать героическую поэму в манере Верги-

лия»,

— отмечает Берше,

в данном случае нашедший единомыш-

ленника в А. В. Шлегеле.

Классики относились к традиции иначе: «Я, кажется, пони-

маю,

— пишет Де Кристофорис, — почему древних авторов не изу-

чают так, как Данте изучал Вергилия, а Вергилий — Гомера.

Они (классики) хотят подражать этим образцам со слепым и пе-

дантичным раболепием, они хотят избежать тяжелого труда:

ведь бесконечно легче воспроизводить идеи, уже много раз ска-

занные и повторенные в тысяче томах, чем творить прекрасное

при помощи новых мыслей и философии».

Вопрос о правилах рассматривался не как вопрос традиций,

а как прямое и грубое насилие над свободой творчества. Поэтому

Данте, в представлении романтиков, выступал как свободный ху-

дожник, освободивший себя от запретов и оков. Данте, Ариосто

и Петрарка в своем «Канцоньере» творили, не обращая внимания

на правила Аристотеля, и только поэтому смогли создать свои

произведения.

Данте, Петрарка и Ариосто подчинялись не пра-

вилам, а власти своего гения, — и это Берше понимает как необ-

ходимое условие художественного творчества.

Но отрицание правил могло бы привести к отрицанию ка-

ких бы то ни было законов искусства и предоставить современ-

ных поэтов, ищущих свой путь в литературе, произволу их соб-

ственных решений и домыслов. Чтобы избавить их от ошибок,

чтобы понять, каковы вкусы и запросы современного итальянца,

нужно было определить хотя бы в самых общих чертах характер

нового искусства и, следовательно, новой поэтики. Это можно

было сделать, изучив поэтику тех авторов, на которых ориентиро-

II Conciliatore, 11 II 1819.— Там же, с. 180.

II Conciliatore, 12 XI

1818.

—Там же, т. 1, с. 338.

И Conciliatore, 20 IX

1818.

—

Там же, с. 101.

II Conciliatore, 17 I

1819.

—

Там же, т. 2, с. 73.

II Conciliatore, 12 XI

1818.

—

Там же, т. 1, с. 336.

165

вались новые поэты, авторов, которые больше всего нравились

современному читателю. К именам Данте, Петрарки, Ариосто

в первую очередь присоединилось одно иностранное имя

—

Шек-

спира. Другие поэты, к которым часто обращались итальянские

романтики, Оссиан, Бюргер, Шиллер, оказались на втором плане.

Берше, в своем «Полусерьезном письме Хризостомо» рекомендо-

вавший итальянским переводчикам баллады Бюргера как

подлинно народные произведения, говорит о «поэтическом ко-

дексе» нового искусства, ссылаясь на величайших поэтов доклас-

сического периода: романтики «всегда утверждали, что они охотно

подчиняются поэтическому кодексу, которому следовали Данте,

Петрарка, Ариосто, Шекспир и другие подобные им порядочные

люди».

«И Conciliatore» больше даже, чем «Эдинбургское обозрение»,

оказал влияние на формирование литературных взглядов Стен-

даля в период 1818—1825 гг. В «Расине и Шекспире» Стендаля

целыми страницами воспроизводятся мысли и рассуждения, най-

денные им в «И Conciliatore». To, что он писал в своих незакон-

ченных статьях 1818 и следующих годов, совершенно созвучно

идеям итальянских романтиков-карбонариев.

Стендаль всеми силами пытался проникнуть в «тайны» италь-

янского восприятия мира, так как это восприятие, или то, что

тогда называлось «характером» и «нравами», казалось ему самым

совершенным, самым непосредственным, поэтическим и счастли-

вым. Он видел, какую роль в жизни современного итальянца

играет искусство. Еще в 1811 г. он стал писать «Историю жи-

вописи в Италии», которая появилась в свет только в 1817 г.

Но больше его интересовала музыка

—

и вскоре после переезда

в Милан он напечатал свою первую книгу

—

«Жизнеописания

Гайдна, Моцарта и Метастазио» (1814).

В этой книге он впервые упомянул о романтизме. Но он тогда

знал только о немецком романтизме, и главным образом из книги

А. В. Шлегеля «Курс драматической литературы» во француз-

ском переводе Неккер де Соссюр. В Италии споры о романтизме

еще не начинались. Книга о музыке, и в частности о Метастазио,

свидетельствовала о том, что интерес Стендаля к Италии был

скорее «гедонический», чем философско-исторический, и в этом

смысле Данте не мог быть ему особенйо полезен.

Действительно, упоминания о Данте в этой книге довольно

случайны и малоинтересны. Данте

—

зачинатель итальянской ли-

тературы и создатель литературного языка, «Басвилиана» Монти

заключает в себе несколько терцин, достойных автора «Боже-

ственной Комедии»,

—

за этими малозначительными суждениями

is Ц Conciliatore, 29 X 1818.

—

Там же, с. 272.

166

нельзя обнаружить никакого личного отношения к великому

поэту. Стендаль утверждает также, что Метастазио в своем жанре

более совершенен, чем Данте в своем, потому что Метастазио са-

мый точный, самый ясный и совершенный поэт на свете. Дей-

ствительно, Метастазио мог как будто пролить более яркий свет

на психологию современного итальянского общества, как понимал

ее Стендаль, и вместе с тем больше соответствовал его личным

интересам. Сравнения Метастазио с Данте свидетельствуют о том,

что в это время Данте не был для Стендаля ни любимым чтением,

ни предметом для размышлений.

Через два-три года положение меняется. В 1816 г. споры о ро-

мантизме принимают настолько острый характер, что Стендаль

со своей теорией «нового идеала красоты» не может обойти их

вниманием. Он читает «Эдинбургское обозрение», которое вдох-

новляло и итальянских романтиков, читает романтические и анти-

романтические брошюры и заимствует кое-что из прочитанного

для своей «Истории живописи в Италии» (1817). В этой книге

Данте предстает и как великий поэт, и как своеобразная фило-

софская проблема.

Прежде всего упорно звучит мысль о том, что Данте

—

первый

поэт, открывший собою историю итальянской литературы. Триум-

вират первооткрывателей итальянской поэзии, Данте, Петрарка,

Боккаччо, постоянно фигурирует у Стендаля, но теперь приобре-

тает более глубокий смысл. Философско-исторические, филологи-

ческие и эстетические вопросы, связанные с этими именами, долго

не будут разрешены, и потому повторение этого трюизма всегда

предполагало определенную точку зрения в древнем и все еще

продолжавшемся споре.

Данте, Петрарка и Боккаччо могли появиться только в рес-

публике, «где можно было говорить все».

Следовательно, вели-

кая поэзия Данте была создана политической свободой, и, значит,

только в свободной стране может процветать великое искусство.

Далее, эти три поэта родились раньше, чем великие художники,

прославившие Флоренцию,

—

это значит, во-первых, что поэзия

развивается раньше других видов искусства, во-вторых, что она

дает почву для развития искусства или создает атмосферу, в ко-

торой оне^ может развиваться. Наконец, этот «свободный» поэт

доказывает превосходство поэзии над эрудицией, над «ремеслом

ученого»,

—

«если основанием этому ремеслу не является разум».

В то время как разум делал только первые свои шаги, «стихи

Петрарки и Данте на крыльях воображения достигали высочай-

ших вершин поэзии».

Очевидно, свобода и сила духа в искус-

стве значат больше, чем профессиональное, лишенное воображе-

ния и творчества ковырянье в фактах. Здесь сквозит мысль, от-

четливо сформулированная в XVIII в., об упадке поэзии в связи

с развитием отвлеченного мышления, «философии».

Стендаль.

Собр. соч. Л., 1935, т. 8, с. 72,

Тэм ?ке, с. 96, примеч. 3,

167

И далее

—

отклик на споры, длившиеся в течение полутора

столетий: о превосходстве древних или новых авторов. Выстраи-

вая поэтов мировой литературы в одну шеренгу, пытаясь оправ-

дать новые тенденции литературного и нравственного развития,

критики сравнивали вещи несравнимые и произведения различ-

ных эпох. Кто лучше, Гомер или Данте? Стендаль, стоявший на

стороне «новых» и прославлявший новый идеал красоты в проти-

вопоставлении старому, должен был предпочесть Данте Гомеру:

«у Гомера ничто не сравнится с графом Уголино».

Он мог сказать иначе и противопоставить «Божественную Ко-

мегтию» «Илиаде». Он этого не сделал, так как не счел бы такое

противопоставление справедливым. Он из любил «Божественную

Комедию» как единство. Он стоял на той же точке зрения, что и

презираемый им Саверио Беттинелли, признававший художествен-

ными только несколько эпизодов «Божественной Комедии». Про-

тттг> г>

того

возражал Г. Гоцци, но если Стендаль и заглядывал в эту

апологию уже полувековой давности, то она должна была пока-

заться ему типичным крохоборством и педантизмом, свойствен-

ным

итальянской науке XVIII в. Он следовал прочно сложив-

шейся традиции

—

«выхватывать» из «Божественной Комедии»

наиболее эффектные места и рассматривать их как неожиданные

«взлеты» готического писателя, сковапного средневековым бого-

словием и схоластикой. Данте «на крыльях воображения дости-

гал высочайших вершин поэзии», т. е. достигал иногда, в наибо-

лее светлые минуты, забывая на время свои богословские задачи

и средневековую науку, которые мешали ему проявлять свой соб-

ственный гений, воспитывавшийся в свободной и буйной флорен-

тийской республике. Понятие «века Данте», бывшее монолитным

еще у Берше, у Стендаля расчленяется: это, с одной стороны,

средневековая наука, с другой

—

свободные средневековые рес-

публики. Вместе с тем, эпоха уже понимается как борьба, и схо-

ластика оказывается стариной, в противоречии с которой разви-

вается новая свобода.

Данте оказывается представителем определенной эпохи не

только в истории Италии, но и в «истории свободы»,

—

так

утверждала школа историков, которая в это время играла веду-

щую роль: школа Иоганнеса Мюллера, Малле и Сисмонди.

Сисмонди, автор «Истории средневековых итальянских респуб-

лик»,

для Стендаля значил особенно много. Это он окончательно

формулировал «конституционную» философию истории, которая

считала государственную конституцию решающим фактором исто-

рической жизни народов. Стендаль навсегда принял эту точку зре-

ния и рассматривал нравы, искусство и литературу как производ-

ное от государственного строя.

Но развитие искусства имеет и собственную логику, законы

преемственности, которые подчиняются более общим историче-

Там же.

168

ским закономерностям. Теория совершенствования, развииаи-

шаяся в начале века в среде либеральных философов, кое-как

согласовалась с «конституционной» теорией и в истории итальян-

ского Возрождения должна была играть важную роль. Искусство

в Италии, по мнению Стендаля, совершенствовалось не только

благодаря развитию свободы или тем или иным особенностям

общественной жизни, но и в силу закона совершенствования. Ху-

дожественные достижения предшественников передаются преем-

никам, и искусство, накапливая опыт, поднимается на высшую

ступень, пока общественные условия не вступают в противоречие

с условиями, необходимыми для жизни искусства. Данте, появив-

шийся в начале итальянской художественной культуры, стал

в представлении Стендаля фактором дальнейшего развития не

только литературы, но и искусства. И глава 172 его «Истории

живописи в Италии» называется «Влияние Данте на Мике-

ланджело».

Микеланджело представлял себе ад таким, каким он изобра-

жен в «Божественной Комедии», каким его представляли себе

все люди той поры. Речь, конечно, идет о «Страшном суде». Это

центр рассуждения Стендаля о Микеланджело, и это ключ, кото-

рым он хочет раскрыть тайну его творчества.

«Подобно Данте, Микеланджело не доставляет удовольствия,

но пугает». Данте пытался создать эмоцию, особенно важную

для католицизма, — страх. И в этом смысле он оказался сыном

своего века. «Если бы Микеланджело написал поэму, он создал бы

„графа Уголино", точно так же, как Данте, будь он скульптором,

создал бы „Моисея". И Данте, и Микеланджело имели одну и

ту же мысль: „Создать то, что наиболее отвечает вкусам моего

века"».

Это принцип романтизма, противопоставленный прин-

ципу классицизма: классицизм, по словам Стендаля, предлагает

людям литературу, которая доставляла наибольшее наслаждение

их прадедам.

Так Данте, поэт Средневековья, выразитель идей католицизма,

именно по этой причине оказывается романтиком. Вместе с тем

Данте противостоит жеманным, расслабленным, слишком при-

стойным и осторожным художникам эпохи классицизма. «Что

сказать людям болезненно чувствительным, которым чуть-чуть

густая тень уже кажется чем-то суровым, а портрет, обладающий

экспрессией, — кривляньем? Что сказать людям, которые, как

только комедия станет повеселее, кричат о непристойности, а

в трагедии называют возмутительным все мало-мальски сильное

и трагическое? Что сказать им? Ничего! ...Данте!».

Данте — символ энергии, свободной от правил, и из романтика

средневекового он превращается в романтика современного. Вы-

Там же, с. 341.

Там же, т. 9, 1938, с. 53.

Там же, т. 8, с. 397.

169

разителЬ средневековой идеологии, он остановится выразителем

идеологии нового послереволюционного искусства: чудесные пре-

вращения, в которых, по-видимому, не отдавал себе ясного отчета

и сам Стендаль.

Закончив работу над «Историей живописи в Италии», Стен-

даль стал с еще большим вниманием следить за литературными

спорами, волновавшими Милан, и даже пытался принять в них

участие,

—

конечно, на стороне романтиков. Он пишет статьи,

иногда на плохом итальянском языке, в которых от имени италь-

янцев говорит «мы», и показывает эти статьи какому-то своему

другу. Одну из них он называет «Du romanticisme dans les beaux-

arts» («О романтизме в изящных искусствах»), но и она остается

ненапечатанной и даже недоработанной. Во всех этих набросках,

из которых затем возникли две брошюры под общим названием

«Расин и Шекспир» (1823 и 1824), Стендаль развивает мысли,

наметившиеся уже в «Истории живописи в Италии». «Микелан-

джело,

-—

пишет он,

—

был романтиком, когда соорудил в соборе

св.

Петра, вообще говоря языческом и веселом, мрачный купол,

подражание готике, подлинной архитектуре нашей религии».

Тем самым Микеланджело оказывается преемником Данте.

Характеризуя положение литературы в Италии и во Франции,

Стендаль утверждает, что в Италии судьба романтизма более

отчетлива, так как два величайших поэта Италии, Данте и

Ариосто,

—

«архиромантики».

В первой брошюре «Расин и Шек-

спир» (1823) Стендаль поясняет причины, почему Данте был

«поэтом романтическим по преимуществу»: «Он понял, что в его

эпоху боялись ада».

«В его эпоху»

—-

добавление 1823 г. В 1818 г. Стендаль выра-

зил свои мысли не менее отчетливо, имея в виду свою современ-

ность: «Нам нужна не литература, созданная для двора, а лите-

ратура, созданная для народа; и эта литература не должна быть

рассчитана на народ, приносящий жертвы Юпитеру, а на народ,

который боится ада; эта мысль и создала успех Данте».

Но в то же время остается в силе и другая, сформулирован-

ная в «Истории живописи в Италии», причина романтизма Данте.

Выросший в эпоху городских республик, пишет Стендаль в 1825 г.,

Данте сбросил с себя бремя авторитарности: «...изучая сочине-

ния этого великого человека, убеждаешься в том, что можно до-

веряться только своим собственным побуждениям; эта независи-

мость вкуса, ведущая к протестантизму, всегда была пугалом для

Набросок от 2 марта 1819

г.

— Там

же, т. 9, с. 167.

Набросок от 21 февраля 1819

г.

— Там

же, с. 165.

Там же, с. 56.

Там же, с. 127,

170