Путилова Е.О. Детская литература

Подождите немного. Документ загружается.

211

ры, пели песни, называемые колядками, с пожеланиями здоровья и благо-

получия хозяевам.

Языческая "насыщенность" святок связана еще и с тем, что праздники

приходились на момент зимнего солнцестояния и осмыслялись как погра-

ничный период между старым и новым хозяйственным годом, и поэтому

люди стремились угадать будущую судьбу: на святки гадали, совершали

различные магические обряды, заклинания.

Празднование январских календ было распространено на 12-дневный

святочный цикл от Рождества Христова до Крещенья, и песни календ ста-

ли означать не только песни на новый год, но чаще - все вообще рождест-

венские или святочные песни. А сами праздничные дни стали называться

святками, то есть святыми днями - двенадцать дней после праздника Рож-

дества Христова, до праздника Богоявления.

Эти два мировосприятия и миропонимания (языческое и православное)

сравнительно легко уживались в славянском народном календаре еще и

потому, что христианство с его годовыми праздниками побуждало верую-

щих ежегодно

переживать в молитве жизнь и страсти Иисуса Христа;

язычество же воплощало во многих своих обрядах цикличность природ-

ных явлений: возрождение, расцвет, увядание и временную смерть или

"засыпание" природы.

Колядки соседствовали со священными песнопениями и евангельскими

сказаниями, в которых излагалась история рождения Христа. И сам обряд

колядования подвергся христианскому влиянию. "В то время как девушки

и юноши отправлялись по дворам и пели колядки, дети ходили со звездой

и славили Христа, так что древние колядки соседствовали с рождествен-

скими песенками"

На основе устного возник литературный святочный рассказ. "История

этой жанровой разновидности прослеживается в русской литературе на

Везде, где это не оговорено специально, все графические выделения в тексте принадлежат мне. - А.Д.

Костюхин Е.А. Лекции по фольклору. - М., 2004. - С.61.

212

протяжении трех веков - от XVIII века и до настоящего времени, но окон-

чательное становление и расцвет его наблюдается в последней четверти

XIX века"

Однако литературный святочный рассказ отличался от фольклорного.

Эти отличия объясняются, прежде всего, тем, что литературный святочный

рассказ существовал в отрыве от атмосферы самих святочных вечеров.

Именно поэтому одной из его задач становилось знакомство читающей

публики со святочной обрядностью, которая начинала исчезать из обихода.

Безусловно, литературный святочный рассказ, сохраняя особенности

устного, формировался в русле развивающейся русской психологической

прозы, а потому подчинялся уже законам литературного творчества и об-

ладал своей поэтикой. В первую очередь, это касается его композиции. В

отличие от фольклорного, который сразу вводил слушателя в описание

святочного происшествия, литературный рассказ имел пространную экспо-

зицию, предваряющую воссоздание святочного случая. Больше внимания

уделялось описанию чувств, которые овладевали персонажами.

В середине XIX века в контексте общего интереса к русской старине,

публикаций многочисленных этнографических исследований и материа-

лов, посвященных изучению народных новогодних обычаев и обрядов,

святки занимают особое место.

К изображению "святочного действа" обращаются многие писатели,

святочные рассказы печатаются в журналах. Так, в "Современнике" публи-

куются очерки И. Панаева, в журнале "Москвитянин" - рассказы Д. Григо-

ровича. К "святочной теме" обращается и Л. Толстой: в 1853 году им была

задумана повесть "Святая ночь", а в романе "Война и мир" идет рассказ о

святках в доме Ростовых.

Тема народных святок из детского чтения, как правило, исключалась,

поскольку "народные святки с их суеверием, гаданием, ряжением и неред-

ко - с разнузданным поведением противоречили общепринятым в образо-

Душечкина Е.В. Указ.соч. С. 37.

213

ванном обществе нормам"

. В произведениях, адресованных детям, чаще

всего описывались лишь некоторые приметы, которые сопровождали

встречу Нового года, - катание на санях, игры в фанты, маскарад и т.д.

Кроме того, "святочные игры" представали нередко в качестве детских

коллективных развлечений.

Гораздо более распространенными в детской литературе были рожде-

ственские рассказы, которые, появившись совсем не в качестве детского

чтения, существовали параллельно со святочной словесностью, однако их

педагогический потенциал был востребован литературой для детей. "К се-

редине XIX века относится появление первых новогодних и рождествен-

ских текстов для детей <…> первым детским периодическим изданием,

широко ориентированным на календарь, стал журнал А.О. Ишимовой

"Звездочка"

В произведениях, предназначенных детям, рождественская тематика ак-

туализируется произведениями зарубежной литературы: публикуются

произведения Ч. Диккенса, чрезвычайно популярные в России; в детское

чтение входит фрагмент из романа В. Гюго "Отверженные" - о счастье, ис-

пытанном Козеттой в канун Рождества. В этих произведениях наиболее

пронзительно звучит мотив "рождественского чуда".

Однако в русской литературе, в отличие от зарубежной, чаще всего

главным был другой сюжет - несоответствия действительности самой идее

праздника - радости и обновлению, чуду добра, которые несло рождение

Спасителя. И поэтому центральным оказывался мотив несбыточности чу-

десного, принципиальной невозможности его осуществления в действи-

тельности.

Этот мотив представлен в упомянутых фрагментах "Дневника писателя"

Ф.М. Достоевского, в творчестве которого детство являлось категорией

философской, несущей особую идейно-эстетическую нагрузку. Ребенок, в

Душечкина Е.В.Указ.соч. С. 161.

Душечкина Е.В. Указ.соч. С. 159.

214

понимании писателя, — подобие Христа на земле, луч из рая, который на-

поминает людям о "золотом веке" — поре их детства, "когда не прошли

еще века Авраама и стад его". Детство предстает идеалом для грешника.

Вот такому человеку — но уже освободившемуся от грехов своих, пока-

явшемуся — будет открыта будущая жизнь. Это представление о детстве

соотносится с евангельскими строками: "... не обратитесь и не будете, как

дети, не войдете в царствие мое небесное и кто примет одно такое дитя, во

имя мое, тот меня принимает" (Евангелие от Матфея, 18: 1—5).

Детская тема пронизывает почти весь январский выпуск "Дневника пи-

сателя" за 1876 год, объединяя материал первых двух глав ощущением

трагичности судьбы ребенка в окружающем его жестоком мире. Безысход-

ность положения, в котором оказался мальчик, создает у читателя ощуще-

ние предрешенности его судьбы — одиночества, страданий и гибели. Тра-

гичность судьбы ребенка, беззащитного, вырванного из тепла и брошенно-

го выживать среди мира и тех отношений, которые он не может постичь,

обреченного на смерть, является тематической доминантой "Мальчика у

Христа на елке". И главным трагическим мотивом является мотив смерти.

Смерть как умирание входит в структуру текста с ощущением холода,

который ассоциируется с неподвижностью, замиранием, обездвиживанием.

Все происходит в "ужасный мороз". Читатель узнает о том, что мальчик

проснулся утром в сыром и холодном подвале, дыхание изо рта его выле-

тает белым паром, "и он, сидя в углу на сундуке, от скуки нарочно пускал

этот пар изо рта и забавлялся, смотря, как он вылетает"; "он дрожал", ему

хотелось кушать. "Жутко стало ему наконец в темноте: давно уже начался

вечер, а огня не зажигали" (15)

. Мальчику жутко оттого, что одиноко и

страшно в темноте, оттого, что голодно и холодно и мама никак не откли-

кается. Но одновременно не по себе и читателю, ибо ему за словом "жут-

Достоевский Ф. М. Полное собрание сочинений: В 30-ти тт. Л., 1972 — 1985.

"Мальчик у Христа на

елке" цитируется по X X I I тому указанного собрания сочинений Достоевского, в тексте арабскими

цифрами указывается страница.

215

ко" открывается сиротство мальчика, обездоленность и обреченность, о

которых тот не может догадываться в силу своего детского неведения.

Мальчик неосознанно ощущает это состояние, движимый скорее страхом

перед сырым и холодным подвалом, старухой, которая стонет и ворчит,

большой собакой, воющей весь день наверху, на лестнице, у соседских

дверей. На уровне же читательского восприятия состояние героя связыва-

ется с основным мотивом фрагмента и как бы задает дальнейшее сюжетное

развитие, предопределяющее неизбежность трагического исхода. Причем

трагизм обнаруживается в соединении несоединимого: детство как начало

жизни оказывается обреченным.

В подвале мальчик существует между жизнью и смертью, подвал ему

враждебен, ибо ребенок жив, а все вокруг него — мертво или в преддверии

смерти. Умершей матери мальчика невозможно было выздороветь в сыром

и холодном подвале. Мальчик и описывается автором как один, без мамы:

"Мерещится мне, был в подвале мальчик... Этот мальчик проснулся ут-

ром..."(14).

Халатник, другой обитатель подвала, лежит мертво пьяный. Стонет от

ревматизма "какая-то восьмидесятилетняя старушонка, жившая когда-то и

где-то в няньках, а теперь помиравшая одиноко, охая, брюзжа и ворча на

мальчика..."(14).

Пространство подвала враждебно мальчику, но так же страшен ему и

город. Улица, на которую он выходит, дана в его звуковых ощущениях.

Эти звуки связаны с определенным психологическим состоянием, имею-

щим негативную эмоциональную окраску:

"И какой здесь стук и гром...<...> Мерзлый пар валит от загнанных лошадей,

из жарко дышащих морд их; сквозь рыхлый снег звенят об камни подковы, и

все так толкаются, и, господи, так хочется поесть... <...> Вот здесь так разда-

вят наверно; как они все кричат, бегут и едут..." (15).

Жизнь улицы идет как бы сама по себе, мальчик вне ее, вне жизни горо-

да вообще. Ему голодно, холодно, страшно. И — одиноко! Вокруг все кра-

сиво, но не для него. Как за витринами, на которые он любуется. Он триж-

ды пытается пробиться к людям, войти в дом. Причем, каждый раз он

страдает все больше и больше - и от холода, и оттого, что его гонят. Уси-

216

ливается одиночество мальчика и безысходность его положения. Он чувст-

вует холод все больше и больше.

Подворотня, куда он забежал в поисках какого-то пристанища, — это

маргинальное, промежуточное пространство. А состояние, в котором на-

ходится мальчик, забежав туда, — замерзание, между жизнью и смертью.

Однако семантика слова "ворота" связана со значением "проход", "проход-

ное пространство". Смерть мальчика не просто уход из земного мира, а

обозначенный переход в мир другой, светлый, мир Христа. Мальчик без-

грешен, ему нет еще семи лет, это возраст до первой исповеди. Простран-

ственно и психологически мотивируется смерть (сон) как продолжение

жизни, которая будет у мальчика, ибо он страдает не за свои грехи, а иску-

пая грехи взрослого мира.

Возникает мотив страдающего безгрешного ребенка и равнодушного

взрослого мира. А появление Христа, дарующего обездоленным детям ел-

ку, оказывается единственной возможностью воздаяния ребенку за его

страдание. Взрослый мир не смог сделать безгрешного мальчика счастли-

вым. Наоборот, по вине этого взрослого мира ребенок страдает. В контек-

сте фрагмента возникает отчетливый мотив: страдающее безгрешное дитя

как мученик за прегрешения других.

Этот мотив — муки детей за мир и греховность взрослых — усиливает-

ся в финале фрагмента, где автор вспоминает о детях, "которые замерзли в

своих корзинах", подкинутые "на лестницы к дверям петербургских чи-

новников", или "задохлись у чухонок, от воспитательного дома на про-

кормлении", либо "умерли у иссохшей груди своих матерей (во время са-

марского голода)", либо "задохлись в вагонах третьего класса от смраду".

В "Мальчике у Христа на елке" справедливость оказывается восстанов-

ленной только после смерти героя. И хотя прямого наказания виновных в

гибели нет, этот мир уже наказан самой смертью ребенка.

По свидетельству А.Г. Достоевской, "Мальчик у Христа на елке" при-

надлежал к числу тех произведений, которые в конце жизни писатель бо-

217

лее всего ценил. Ф.М. Достоевский публично читал "Мальчика у Христа на

елке" в пасхальные дни 1879 года на литературных чтениях для детей, на

литературных вечерах в гимназиях. После смерти писателя "Мальчик у

Христа на елке" неизменно включался в сборники и многократно печатал-

ся отдельными изданиями для детского чтения. Так, издательница детского

журнала "Игрушечка" А.Н. Пешкова-Толиверова в феврале 1878 года в

письме к Достоевскому просила разрешить ей самостоятельный выпуск

этого фрагмента "Дневника писателя". Уже в 1901 году в Петербурге вы-

шло двадцать второе отдельное издание для детей с четырьмя рисунками и

портретом автора.

На формирование детской литературы второй половины XIX века ог-

ромное влияние оказывали детские журналы. Особенно много их появи-

лось в 60-е годы XIX века, и это привело к узкой журнальной специализа-

ции: одни издания начинали ориентироваться на определенный (детский

или юношеский) возраст, а другие приобретали ярко выраженную темати-

ческую или развлекательную направленность.

Так, "Семейные вечера" (1864-1890) М. Ростовской включали два раз-

дела - для младших и старших читателей. Читателям предлагались сказки,

повести, игры, рассказы, статьи по искусству, географии и истории. Одним

из популярных был журнал "Подснежник", издававшийся с 1858 по 1862

год под редакцией сотрудника "Современника" В. Н. Майкова (при уча-

стии И.А. Гончарова, И.С. Тургенева и Н.А. Некрасова); в нем печатались

произведения Диккенса, В. Скотта, Д. Григоровича, сказки А. Афанасьева.

В качестве приложения к журналу за 1859 год был выпущен сборник, в ко-

торый вошли произведения Л. Толстого, И. Тургенева, И. Гончарова и Д.

Григоровича.

В 70-е годы в "малой" печати произошел некоторый спад. Новых дет-

ских журналов практически не возникает, лишь продолжают существовать

некоторые из ранее основанных, например, "Детское чтение" (1869-1906).

Зато в 80-е годы журналистика переживает стремительный расцвет. Из

218

возникших журналов дольше всех издавались "Задушевное слово" (1873-

1917), "Детский отдых" (1880-1906) и "Родник" (1882-1917). На страницах

этих изданий печатались произведения Р. Киплинга, Ж. Верна, М. Твена.

В оценке детской литературы литературная критика той поры во мно-

гом опиралась на положения статей В.Г. Белинского, отстаивавшего идею

гармонического развития личности и считавшего литературу сильнейшим

средством воспитания. Критик, убежденный в том, что литература для де-

тей - это не второсортное занятие, неоднократно подчеркивал, что детским

писателем следует "родиться, а не сделаться", что для этого нужен "не

только талант, но и своего рода гений"

(2, 367). При этом необходимо

оценивать произведения для детей с учетом общеэстетических критериев:

"…хорошо и полезно только то сочинение для детей, которое может зани-

мать взрослых людей и нравиться им не как детское сочинение, а как ли-

тературное произведение, писанное для всех" (10, 144).

Н.А. Добролюбов в журнале "Современник" продолжил начатый В.Г.

Белинским разбор детских изданий. Критик неоднократно указывал на то,

что детские книги, отвечая принципам реализма, должны показывать дей-

ствительность "живьем".

В контексте общего развития литературной критики той поры интересен

взгляд на детскую литературу, высказанный в 1862 г. Ф.Г. Толлем - вид-

ным педагогом, критиком и библиографом

. Он выступал за опору школь-

ного курса, в первую очередь, на естественные науки, а главным критери-

ем значимости произведения считал его практическую направленность, а

не эстетическую ценность.

Такой подход во многом отражал положение дел и во "взрослой" лите-

ратуре. "Реальное" направление в искусстве, лишавшее литературу эстети-

ческого очарования и значимости, провозглашало безусловной ценностью

Здесь и далее Белинский цитируется по изданию: Белинский В.Г. Полн.собр.соч.: В 13 т. М., 1953-

1959. В тексте указаны номер тома и страницы.

Наша детская литература: Опыт библиографии современной отечественной детской литературы. -

СПб., 1862.

219

сиюминутное и во многом утилитарное значение литературных произведе-

ний. Однако, с другой стороны, тогда же впервые встал вопрос о том, ка-

кое место в детском чтении занимают произведения классической русской

прозы и поэзии. Н.А. Добролюбов в рецензии на книгу "Избранные места

из современных писателей" (1859) одобрил публикацию в сборнике для

детей произведений выдающихся современных писателей.

И, действительно, сочинения русских писателей-классиков и поэтов

оказались востребованы маленькими читателями: в сборниках, хрестома-

тиях и журналах для детей в 60-е гг. были опубликованы стихотворения о

природе И. Никитина, А. Плещеева, Я. Полонского, А.К. Толстого, А. Фе-

та, В. Майкова.

В 60-70-е годы появляются учебные книги - своеобразные хрестоматии

для учебных занятий. Их составители предназначали книги для домашнего

и учебного чтения и включали в издания литературные произведения или

отрывки из них. Учебные книги отличались своими задачами и направлен-

ностью - в зависимости от взглядов их составителя. Так, барон Н.А. Корф,

составитель книги "Наш друг"

, являясь сторонником “реального чтения”,

стремился передать детям полезные для жизни сведения, а потому не

включил в свое издание стихи и сказки. Он считал, что главная задача

школы - выработка у детей серьезных практических навыков.

В 1871 году вышла "Книга для первоначального чтения в народных

школах" В.И. Водовозова. Его программа была шире, нежели у Н.А. Кор-

фа, и потому в книгу были включены отрывки из произведений А.С. Пуш-

кина, М.Ю. Лермонтова, Н.В. Гоголя, Н.А. Некрасова, И.С. Тургенева.

Вопросы и задания.

1. Какие литературные жанры входили в круг детского чтения в середине XIX века?

2. Что такое "святочная словесность"? Определите основные отличия литературного

святочного рассказа от народного.

3. Какие особенности "святочного рассказа" можно отметить в "Мальчике у Христа на

елке" Ф.М. Достоевского? Что отличает его от традиционных "святочных расска-

зов"?

«"Наш Друг". Книга для чтения учащихся в школе и дома и руководство к начальному обучению род-

ному языку. Сост. бароном Н.А. Корфом».- СПб., 1871.

220

6.2. УЧЕБНЫЕ КНИГИ ДЛЯ ДЕТЕЙ. К. УШИНСКИЙ. Л.Н. ТОЛСТОЙ

В своих учебные книгах "Детский мир"(1861) и "Родное слово"(1864)

Константин Дмитриевич Ушинский (1824-1871) так формулирует зада-

чу литературы для детей: побудить развивающееся сознание к самостоя-

тельным заключениям о том или ином предмете на основе сообщения раз-

носторонних сведений и создания художественных образов. Ушинский об-

ращался к ребенку, используя средства выражения собственно детской

литературы.

"Детский мир"(1861) состоит из двух частей, каждая из которых в свою

очередь включает две книги: "Детский мир" и хрестоматию к нему.

"Детский мир" тематически разнообразен: ребенок из него узнавал о

том, что его окружает (это небольшие статьи научного характера, в кото-

рых Ушинский выступает как популяризатор научных знаний), об истории

(и здесь Ушинский для иллюстрации исторических событий использует

произведения русских писателей-классиков).

Материал "Детского мира" состоял из четырех разделов, каждый из ко-

торых раскрывал какую-то область знаний о мире и человеке: "Из приро-

ды", "Из географии", "Из русской истории", "Первые уроки логики". При-

мечательно в этом отношении само название издания - "Детский мир". В

нем заключен особый взгляд на окружающее, которое воспринимается в

единстве и нераздельности всех его сторон. Детское сознание словно объе-

диняет разные составляющие этого мира, предстающего как нечто цельное

и универсальное. И эти особенности детского восприятия повторяет

Ушинский, определяя состав своего издания.

Первую часть хрестоматии, которая была своеобразным дополнением

"Детского мира", составляли произведения самого Ушинского, а во вторую

были включены стихи и проза русских и зарубежных авторов.

Наиболее примечательны небольшие рассказы и прозаические басни, в

которых Ушинский обрабатывает мотивы разных жанров русского фольк-

лора. Они занимательны, кратки, предельно ясны. Мораль в них очевидна,