Пропп В.Я. Фольклор. Литература. История

Подождите немного. Документ загружается.

«История

немецкой

этнографии»

Г.

Юнгбауера

340

своих

тягот и потому с тех пор больше не бунтуют. Этим кон-

чается

первая половина книги.

Заря

науки

начинается со второй половины

XVIII

в. Здесь

дается

трафаретное

деление на эпохи просвещения и роман-

тизма.

Но так как собственно

науки

не было еще и тогда, то

автор заслоняет ее краткими характеристиками Клопштока,

Юстуса

Мезера (Мезер трактован более интересно и выпукло,

чем другие авторы), Гердера, Бюргера, Николаи, упоминается

Перси. Характеристики даны безотносительно друг к другу,

так что, напр, читатель, ничего не знающий ни о Бюргере, ни о

Гердере,

из

книги

Jungbauer'a должен будет вынести впечатле-

ние о их равноценности для Volkskunde. «Одновременно с

Гердером

и Готфрид Август Бюргер призывал к собиранию

народных песен». Из

Гете

извлечено довольно много материа-

ла,

особенно

—

касающегося

народной

песни. (Эта часть опять

сделана более тепло и интересно.) Следует Шиллер, геттинген-

ские

«барды» и т. д. Главное содержание этой главы

—

извлече-

ние из классической литературы

всего,

что относится к

Volkskunde. Мы видим, таким образом, что автор остается

верен

себе:

там, где нет Volkskunde, дается что-нибудь смеж-

ное,

лишь бы не нарушить хронологической цепи. Интересно,

что для XIX в. писатели, как правило, рке не привлекаются,

хотя

такие авторы, как

Гебель,

Готтгельф, Рейтер, Клаус Грот,

Анценгрубер, Розеггер и многие другие заслуживали бы боль-

шего внимания, чем Готшед или даже Шиллер. Привлечение

литературы в целом кончается на романтиках (А. В. Шлегель,

Брентано, Арним, Геррес, Фихте, Ян, Арндт).

После

романтиков, естественно, следуют братья Гримм.

Но автор рке исчерпал себя. Собственно с бр. Гримм

начина-

ется

немецкая Volkskunde. Но никакого перелома, перехода

не

чувствуется.

Глава,

в которую включены братья Гримм, названа

«Рас-

ширение

материала» («Erweiterung des

Stoffkreises»).

Как буд-

то

бы

принципиальная

разница между романтиками преды-

дущей главы и бр. Гримм состоит именно в том, что они рас-

ширили

материал. Уже такое распределение

свидетельствует

неумении автора разобраться в эпохах и направлениях.

Глава

«История

немецкой

этнографии»

Г.

Юнгбауера

бр. Гримм не содержит ничего нового или

принципиально

интересного. Но так как работы бр. Гримм имели сильное

влияние на Рихарда Вагнера, вслед за братьями Гримм толку-

ется

Рихард Вагнер, после чего автор переходит к Моне, моти-

вируя это следующим образом: «Но Рихард Вагнер многим

был обязан не только Якову Гримму, но, по собственному сви-

детельству,

другому исследователю старины — Моне (F. J.

Мопе)».

На долю всей послегриммовской

науки

приходится

страниц. Эта часть распределена следующим образом: от

Риля до 1890 г, от 1890 до мировой войны (причем непонят-

но, почему именно 1890 г. служит гранью).

Далее идет послевоенное время (рассматриваемое с точки

зрения

влияния

новых

границ

на «культуру народа»), после

чего следуют две добавочные главы: одна, посвященная перио-

дической печати (голый перечень журналов), и одна, посвя-

щенная

Volkskunde в средней и высшей школе.

Главное,

к чему сводятся эти главы, это

—

перечень имен и

трудов, соединенных кратким связующим текстом. Автор не

нашел правильной середины между сухой

библиографией

собственно

научной

статьей.

Текст

по существу сбивается, а

частично и прямо переходит на каталог. Ученые перечисляют-

ся

без особой системы. Автор не сделал попытки разобраться в

существующих

направлениях. Но даже как сумма моногра-

фий изложение не удовлетворяет. Читатель, который захочет

познакомиться с историей немецкой Volkskunde по Юнг-

бауеру, не поймет удельного

веса

таких ученых, как Маннгардт

(которому посвящено 15 строк), Узенер и др. Характерные

фигуры

Эрна, Бема, Фридлендера, Монка, Мейера, Ферле,

Вольте

и др., эти живые

фигуры

превращены в людей,

напи-

савших

такие-то и такие-то работы. И то, что они частично

располагаются по отделам, как и то, что в книге говорится о

богатой общественной жизни вокруг Volkskunde, — это по

сути не меняет дела

заключении автор дает волю своим национальным чув-

ствам,

открыто заявляя, что наука имеет «социально- и нацио-

нально-политические задачи». Прямое назначение этой

книги

—

расчистить путь фашизму. Ибо «в собственной народности

кроется высшая наука и жизненная сила» (стр.

184).

«Очерки

русской

исторической

песни»

Карла

Стифа

Studies

in the russian historical song, by Carl

Stief.

—

K0benhavn,

1953.

- 274 p.

Хотя

книга Карла Стифа называется «Очерки», или

«Этю-

ды»,

она по замыслу автора должна составить нечто целое. В

ней русская историческая песня подвергнута систематизации.

Песни делятся на лирические, эпические, новые, казачьи и анек-

дотные.

В качестве образцов лирических песен рассматрива-

ются

5 песен из сборника Ричарда Джемса (не рассматривает-

ся

песня «Бережечик

зыблется»)

[Симони,

1907],

в качестве

эпических

—

песня о смерти Отрепьева и песня о М.

В.

Скопи-

не-Шуйском;

образцами

«новых»

песен служат песни о смер-

ти

царицы

Анастасии Романовны и баллада об убийстве кня-

зем

Романом своей жены. В качестве казачьих рассмотрены

песни о Ермаке, а в качестве анекдотной

—

песня о взятии Ка-

зани. Книга заканчивается разделом, который озаглавлен

«Место

исторической песни в русской традиционной поэзии».

Для

советского

исследователя такого рода попытки

сис-

тематизации непривычны. В данном случае бросается в глаза

невыдержанность

принципа

деления. Классификация произ-

ведена

сразу по трем признакам: жанровой принадлежности

(лирические и др.), принадлежности социальной (казачьи) и

по признаку относительно хронологическому

(новые).

За

такой классификацией мы не можем признать позна-

вательного

значения, тем более что она приводит к наруше-

нию

принципа,

который мы считаем основным:

принципа

342

«Очеркирусской

исторической

песни»

К.

Стифа

343

исторического развития. При

данной

системе сперва рассмат-

риваются, например, песни конца

XVI

века (набег крымского

хана),

затем песни начала

XVII

века (в пределах сборника

Джемса),

затем следует возврат к концу XVI века (Ермак) и

дальнейший ход назад

—

к взятию Казани (1552

г.).

В этих пре-

делах

располагаются и другие рассмотренные песни. Это про-

исходит оттого, что развитие жанра песни в целом автора ин-

тересует мало. В некоторых случаях отсутствие этого интереса

оказывается

роковым. Так, песни об участии Ермака во взятии

Казани рассмотрены раньше, чем песни о взятии Казани

Грозным.

Между тем, чтобы объяснить участие Ермака в этом

событии, как оно рисуется

народной

фантазии,

необходимо

сперва изучить песню о взятии Казани Грозным, после этого

изучить песни о Ермаке и тогда уже объяснять участие Ермака

этом событии,

—

но такого объяснения мы не находим.

Впрочем,

автор не считает создание системы своей глав-

ной задачей. Одна из главнейших задач

—

попытаться дать

«де-

тальный отчет о содержании» исторических песен (стр. 7

—

8).

Рассмотренная как серия разрозненных очерков, книга

имеет для советского исследователя большую ценность. Прав-

да, она представляет собою узко специальное исследование, и

это имеет свои отрицательные стороны. Все цитаты из песен

приводятся только по-русски, вследствие чего содержание

книги

понятно только хорошо знающим русский язык: она не

служит целям популяризации красот русской

народной

по-

эзии, не открывает их западноевропейскому читателю, она

назначается для узкого круга специалистов. Зато как узко

спе-

циальное исследование работа

Стифа

характеризуется рядом

важных

достоинств. Там, где автор считает это нужным, дают-

ся

сжато написанные очерки собственно исторической осно-

вы

или исторического

фона

песен; так, подробно и с большим

знанием дела излагается история набегов крымских татар на

Москву,

что служит надежной базой для весьма осторожной,

но и весьма убедительной датировки песни о набеге крымско-

го

хана на Москву из сборника Джемса (стр. 20

—

36).

В связи

анализом песен о Скопине-Шуйском дается детальная ха-

рактеристика этого исторического героя и его деяний, что

«Очертей

русской

исторической

песни»

К.

Стифа

много объясняет в песне (стр. 47

—

54, стр. 96 и

сл.).

Детально

изложена история гибели Лжедмитрия. В других случаях ав-

тор касается исторических событий менее подробно

(деятельность Ермака, взятие Казани), так как детальное со-

поставление с историей в этих случаях для замысла автора не

имело бы решающего значения. В своих исторических этюдах

автор обнаруживает эрудицию, которой мог бы позавидовать

специалист историк. К.

Стиф

свободно владеет материалами

исторических актов и документов, как русских, так и польских

и западноевропейских.

Другое важное достоинство

книги

К.

Стифа

состоит в том,

что анализ песен ведется на основе строго критического от-

ношения

к каждому из вариантов. Как правило, в главы об

отдельных песнях входят разделы под заглавием «Варианты».

Обзор вариантов дается в хронологическом порядке их запи-

си.

Где это нужно, варианты рассматриваются также в

свете

памятников древнерусской письменности и летописей. В от-

дельных случаях автором сделан ряд ценных наблюдений. Так,

например, Карл

Стиф

справедливо сетует на наших фолькло-

ристов, которые не обратили должного внимания на то, что

бессоновский вариант песни о смерти Отрепьева был

найден

бумагах

Калайдовича (стр.

69).

Автор убедительно доказывает,

что этот вариант относится к концу

XVII

века и представляет

величайшую ценность [Киреевский, VII, с.

62].

Попутно отме-

тим, что автор подробно излагает историю рукописи Ричарда

Джемса;

здесь даже специалист найдет кое-что для себя новое

и интересное, так как использованы не дошедшие до нас зару-

бежные работы.

Прекрасное знание исторического и фольклорного мате-

риала в соединении с детальным знанием работ своих пред-

шественников дают автору возможность прокомментировать

изучаемые им песни, и в этом основная ценность книги.

Убе-

дительные датировки, раскрытие неясных имен и забытых

исторических обстоятельств, объяснение отдельных непонят-

ных современному читателю мест, а иногда и слов

—

все это с

благодарностью будет воспринято

нашей

наукой. Мимо рабо-

ты К.

Стифа

не сможет

пройти

ни

один

исследователь, изда-

344

«Очерки

русской

исторической

песни»

К.

Стифа

345

тель

или комментатор тех песен, которые рассмотрены в этой

книге.

тех случаях, когда песни представлены достаточным ко-

личеством

вариантов, автор восстанавливает картину эволю-

ции песни. В этом отношении особенно удачным и убедитель-

ным представляется изложение эволюции песни о Скопине-

Шуйском.

Возникнув в Москве как непосредственный отклик

на смерть Скопина-Шуйского, она постепенно теряла свой

остро

исторический характер, была притянута былиной и впо-

следствии

превратилась из песни о политическом убийстве в

песню

об убийстве из мести любовного характера.

Особого

внимания заслуживает глава о песне на смерть

царицы

Анастасии Романовны. В противоположность мнени-

ям С. К. Шамбинаго, Ю. Соколова, А. М. Астаховой и других,

которые не сомневались в самостоятельности этой песни как

непосредственного отклика на смерть царицы,

Стиф

утвер-

ждает,

что она возникла как своего рода надстройка над

пес-

ней о Кострюке, как предыстория женитьбы на Марии Тем-

рюковне.

Эта гипотеза, аргументированная весьма убедитель-

но и осторожно, заслуживает серьезного внимания. В этой

связи

необходимо указать, что

Стиф

открыл следы утерянной

песни об Анастасии Романовне, известной историкам, но не

замеченной фольклористами. Пользуясь публикацией судеб-

ного документа в «Записках Московского археологического

института» и статьей Л.

В.

Черепнина

«"Смута" и историогра-

фия

XVII

века» [Черепнин,

1945],

автор остроумно и убеди-

тельно реконструирует содержание песни, исполнение кото-

рой привело певца под следствие.

Отсутствие

идейного анализа приводит автора к явно

ошибочным положениям. Мнение, будто песня о взятии Каза-

ни представляет собой «простой анекдот» об остроумном от-

вете

пушкаря Грозному, уподобляемый сказочным анекдотам

Петре и солдате, без всяких попыток изучить образ Грозного

внутренний

смысл воспеваемых событий, не будет

принято

нашей

наукой, равно как и утверждение, что вариант

Кирши

Данилова, явно противоречащий этой концепции, есть произ-

ведение не поэта-скомороха, а ученого человека, знавшего ис-

«Очерки русской исторической песни»

К.

Стифа

торию. Когда попытка В. И. Чичерова

найти

здесь

изображе-

ние исторических сил объявляется модернизацией (стр. 249),

это

звучит как отказ изучить идеологию песни. Такой отказ

приводит к непониманию

фигуры

Ермака, который рассмат-

ривается в основном как завоеватель Сибири, что никак не

соответствует

песенным материалам, приводимым в книге.

Однако

—

несмотря на такие, с нашей точки зрения, оши-

бочные мнения

—

в книге так много полезного и нужного, что

своими лучшими сторонами она войдет в обиход нашей науки.

«Из

истории

русской

повести

XVII

века»

В. И. Малышева

В.

И. Малышев. Повесть о Сухане. Из истории русской по-

вести

XVII

века

—

Изд. Академии наук СССР,

1956.

—

223 с.

В.

И. Малышев широко известен не только как специа-

лист по древнерусской литературе, но и как ревностный соби-

ратель древнерусских рукописей для Пушкинского Дома Од-

на из счастливых находок его

—

рукопись конца

XVII

века, со-

держащая повесть о Сухане и его победе над татарами. По-

весть

такого содержания науке не была известна Зато хорошо

известна былина о Сухане (Сухмане) и другие воинские по-

вести

о борьбе с татарщиной. Естественно было искать ключ к

новонайденной повести именно в эпосе и в воинских повес-

тях.

Соответственно книга делится на три главы. В первой изу-

чается былина о Сухане по всем ее вариантам, во второй по-

весть

изучается в ее отношении к эпосу, в третьей она изучает-

ся

относительно воинских повестей

XVII

века, в основном в ее

связях

со «Сказанием о Мамаевом побоище». Такое построе-

ние исследования следует признать логически стройным и

продиктованным состоянием самих материалов. В результате

повесть

о Сухане получает всестороннее освещение.

Автору известно 18 печатных и б рукописных вариантов

былины, а также 2 печатных и 2 рукописных песни о Сухмане,

т. е. значительно больше, чем было известно всем предшест-

вующим исследователям. Сопоставляя эти варианты, автор

шаг за шагом вскрывает развитие действия. Работа эта должна

347

«Из

истории

русской

повести

XVII

в.»

В.

И.

Малышева

быть

признана выполненной весьма искусно. У читателя

соз-

дается

о былине правильное и очень полное представление.

Из

всех

записей 23 варианта представляют собой одну в

основном

целостную версию, по которой Сухман, посланный

Владимиром на охоту, неожиданно для себя наталкивается на

татарские войска, побивает их, получает рану и возвращается в

Киев.

Владимир не верит ему, сажает Сухмана в погреб и по-

сылает

Добрыню на поле

брани

проверить слова Сухмана. До-

брыня подтверждает правоту Сухмана; Владимир приказыва-

ет

его выпустить, но Сухман не принимает милостей Влади-

мира и совершает самоубийство. Конфликт между Сухманом

и Владимиром есть конфликт социального порядка По другой

версии, никакого трагического конфликта нет. Сухман побеж-

дает татар, в бою он получает смертельную рану и умирает на

поле

брани

в присутствии Владимира, который оказывает

умирающему великие почести. Эта версия была записана на

Алтае.

Проблема состоит в том, что эта известная только в одной

записи версия по существу совпадает с повестью, где также

нет конфликта Сухман выполняет воинский долг, умирая в

бою,

Владимир хочет наградить его, Сухман умирает, опла-

канный матерью.

В.

И. Малышев предполагает, что алтайская версия содер-

жит древнейшую

форму

сюжета и что эта же древнейшая

форма

сохранена

повестью.

Такое утверждение представляет-

ся

спорным.

То,

что из известных нам 23 вариантов ни один не

сохранил ни малейших следов этой древнейшей

формы

только

этот вариант (притом дефектный и сокращенный) со-

хранил ее, представляется тем более маловероятным, что рус-

ский эпос насыщен элементами чрезвычайной архаичности.

Почему же

здесь,

в сравнительно поздней былине, эта

«древнейшая» (но все же не очень давнишняя)

форма,

не про-

тиворечащая нормам и идеологии эпоса, так скоро забылась?

этому надо добавить, что алтайский текст

—

не былина, а

устный рассказ в прозаической форме; он представляет собой

устную

повесть, т. е. произведение

иной

поэтической системы,

чем былина Повесть записана от старика, который рассказал

348

«Из

истории

русской

повести

ХУП

в.»

В.

И,

Малышева

ее

в развитие того, что он слышал о победе Дмитрия Иоанно-

вича над Мамаем В записи от него также

фигурирует

Мамай.

Безоговорочно

считать этот текст обычным былинным вари-

антом, как это делает автор, нельзя. Стилистический анализ

этого

текста мог бы подтвердить наблюдение об

иной

жанро-

вой принадлежности его по сравнению с былинными вариан-

тами и о его связях не только с эпической, но и с книжной

традицией.

Мы

здесь не будем вдаваться в полемику с автором, тем

более,

что он высказывает

свою

гипотезу с достаточной науч-

ной осторожностью, отнюдь не навязывая ее читателю как

единственно правильную, и что иного

решения

проблемы по-

ка

нет. В. И. Малышев пишет: «Если он (т. е. автор повести о

Сухане.

—

В.

П.) знал обе версии былины, он выбрал ту, в кото-

рой социальная тема не была затронута; если он знал былину

только

северной версии, он сам исключил из нее

все,

что отно-

сится

в ней к этой теме» (стр. 83).

Важнее,

чем вопрос о пер-

вичности той или

иной

версии,

—

вопрос об отличии внутрен-

него содержания северной версии, с одной стороны, и алтай-

ской версии и повести

—

с другой. Северная версия основана

на остром социальном конфликте, алтайская версия и повесть

—

на героическом исполнении воинского долга Страницы,

посвященные раскрытию идейного содержания повести, оп-

ределению среды и исторической обстановки, в которой она

сложилась,

убедительны от начала до конца и принадлежат к

лучшим во всей книге.

Книга богато насыщена

фактами

из области истории

древнерусской литературы, политической, социальной, воен-

ной и бытовой истории, фольклора,

палеографии,

текстологии,

поэтики, лингвистики и свидетельствует о прекрасной эруди-

ции автора. Все это придает книге характер строгого и вместе

тем логически последовательного и лаконически изложенно-

го

исследования. Книга содержит множество свежих и метких

наблюдений и убеждает читателя по

всем

основным, выдвину-

тым

в ней положениям. Автор увлечен красотой изучаемой им

древнерусской повести, и это чувство сквозь академически

строгие сопоставления и сркдения передается и читателю.

349