Покрышкин А.И. Небо войны

Подождите немного. Документ загружается.

завшись в небе один, был сражен летчиками соседне-

го полка.

В боях над Таманским полуостровом получили пер-

вое испытание наши молодые летчики – они показали,

что гвардейский стиль истребителя им по душе. Основ-

ные неприятности и тревоги при вводе их в сражения

уже были позади. В мае мы провели трудный бой с

«мессершмиттами», в котором Трофимов открыл свой

счет в нашем полку. Трофимов, Кетов, Клубов, Сухов,

Жердев, Голубев здесь сдали «экзамены» на зрелость.

Однажды во время боя Сухов включил высотный кор-

ректор мотора вместо форсажа. Мотор ужасно зады-

мил. Я спросил летчика по радио, в чем дело, но он не

смог мне ответить. На земле определили его ошибку.

– Спокойней надо действовать, – сказал я ему.

– Понимаю и знаю, товарищ капитан, – ответил он. –

Но этому как раз я еще не научился. К нам подошел

Клубов.

– Здорово у вас получилось, – сказал он.

– Что получилось? – спросил я.

– Атака «мессера» на спине.

– Я что-то не обратил внимания.

– Точно, на спине. Это все видели. Отличное попа-

дание – сразу вспыхнул.

В эти дни наш Искрин, гармонист, весельчак, друг пе-

вучего Труда, выпрыгнув с парашютом из горящего са-

молета, ударился о киль и раздробил ногу. Теперь уже

не быть ему летчиком. Еще одного своего ветерана ли-

шился полк.

Кубанская земля... Она уже была где-то за голубым

горизонтом, а я все думал о ней, о друзьях, навсегда

оставленных в ее могилах, на дне морском... Они по-

гибли недаром. Поглядывая на боевой порядок груп-

пы, я радовался, что смена погибшим так четко идет в

строю. Наши бои, наши могилы на Кубани помогут тем,

кто сражается на других фронтах. Выстояв на Кубани,

мы верили, что враг теперь не пройдет нигде.

На Кубани я почти все время воевал на самолете

под № 13, сбил на нем более двух десятков враже-

ских машин. Когда пришли новые «аэрокобры», я ре-

шил заменить свою на одну из них, более мощную по

вооружению. Мою передали Степанову. Он не пожелал

летать на «тринадцатой», и ему дорисовали 0. В пер-

вом же бою его сбили. Сейчас на моей машине трех-

значный номер, и мне приказали не называть себя по

фамилии, потому что немецкие истребители уже охо-

тились за мной. Попробовав представиться летчикам

этой цифрой, я чуть не сломал себе язык. У ребят эта

тарабарщина вызывала общий смех. «Нарисуйте мне

сотку, – сказал я. – Я сотка, я сотка. Кратко и хорошо, не

правда ли?» С тех пор я летал на самолете под №100.

...Как-то в начале июля меня подозвал к себе По-

гребной.

– Есть для тебя общественное поручение, Алек-

сандр.

– Что, тренировать молодых летчиков? – пошутил я.

– Нет, дорогой. Завтра тебе надо быть в Краснода-

ре. Там начинается судебный процесс над изменника-

ми Родины. Послушаешь, потом расскажешь нам, что

там происходило.

– Сами бы поприсутствовали и лучше бы рассказа-

ли, – ответил я.

– Тебе, летчику, Герою, оно сподручней. Там пред-

ставители из Москвы будут. Алексей Толстой, говорят,

прибыл.

– Писатель? – спросил я, хотя понимал, что речь

идет именно о нем.

– Конечно.

Уж куда тут отказываться! На второй день я полетел

на ПО-2 в Краснодар.

Здание, где происходил судебный процесс, окружа-

ла огромная толпа народа. Меня провели в помеще-

ние через двор. Я очутился в комнате, где собралась

коллегия, представители общественности. Заседание

еще не началось. Знакомясь с присутствующими, я ис-

кал глазами Алексея Толстого. Его романы я читал.

«Петр Первый» вызывал во мне восхищение не только

как художественное произведение, изображавшее вы-

дающуюся личность в истории России, но и как свиде-

тельство большого творческого, научного труда писа-

теля.

В тесном кругу гражданских людей увидел рослого,

полного человека в сером костюме, с покатыми плеча-

ми, чуть сутуловатого, с крупным лицом, седоватыми,

обильными на затылке волосами.

– Познакомьтесь, – произнес кто-то, обращаясь к

Толстому. – Летчик-герой с нашего фронта.

Писатель обернулся ко мне, не изменив серьезного,

даже немного угрюмого выражения на своем лице. Он

подал мне руку. Я назвал свою фамилию. Толстой кив-

нул головой и продолжал прерванный разговор. Я сто-

ял, слушал, смотрел на него. Вскоре нас всех пригла-

сили в зал заседаний.

Несколько часов мы слушали обвинительное заклю-

чение по делу военных преступников, изменников Ро-

дины, действовавших в Краснодаре в дни оккупации

города немецкими войсками. Здесь впервые я постиг

всю сложность событий, которые разыгрывались в на-

ших оккупированных городах, всю глубину падения от-

дельных людей, продавшихся врагу, услышал, какие

тяжелые злодеяния творили гитлеровские офицеры

и солдаты. Концлагеря, машины-душегубки, рвы, за-

полненные расстрелянными стариками, женщинами,

детьми... От этих страшных подробностей в жарком за-

ле по спине пробегал мороз. Хотелось скорее идти в

бой.

На скамье подсудимых я узнал учителя танцев, кото-

рый в Доме офицеров обучал молодых военных, в том

числе и меня. Среди замученных я услышал фамилию

краснодарского врача, с дочерью которого я был зна-

ком. Факты, предъявленные комиссией по расследова-

нию злодеяний, потрясали своей неимоверной жесто-

костью. Приговор преступникам краснодарцы – те, кто

был в зале и там, за окнами, на улице, встретили бур-

ными аплодисментами.

После суда нам, приглашенным на процесс, устрои-

ли здесь же, в этом здании, обед. Когда все зашли в

тесную комнатку, я снова обратил внимание на Алек-

сея Толстого. Он стоял мрачный, угнетенный. Усажи-

ваясь, я взялся за спинку стула.

– Летчик, садись-ка тут, – услышал я. Толстой подзы-

вал меня к себе.

Завязался разговор. Я задал ему несколько шаблон-

ный, но законный вопрос: почему литераторы так мало

пишут об авиации? В то время действительно о летчи-

ках-фронтовиках в литературе ничего серьезного, зна-

чительного сказано не было.

– Это верно, – согласился Толстой. – Но надо пола-

гать, что это не потому, что авиация не заслужила очер-

ков, повестей, романов. Просто ее мало знают наши

писатели. Я считаю, что каждый воздушный бой истре-

бителей – это неповторимое произведение военного

искусства. Кто из нас, писателей, разбирается в нем?

Никто. – Алексей Толстой все горячей увлекался темой

нашей беседы. – Вот я читал в газете о том, что летчик

во время боя неожиданно выполнил какой-то маневр,

кажется, переворот, и это сразу изменило всю ситуа-

цию. А что такое этот переворот? Каждый такой спе-

цифичный термин – это слиток опыта, мысли, энергии,

заложенных в нем, а я не понимаю его. Мне нужно из-

учить ваше дело, прежде чем взяться писать о вас.

Он предложил выпить за летчиков, и все наполнили

бокалы вином.

Возвращаясь домой, я думал над тем, что расскажу

товарищам о процессе, вспоминал все, что сказал Тол-

стой. Да, если писатель не берется за тему, которую он

не знает, считая, что прежде ее нужно глубоко изучить,

это говорит о его талантливости, о серьезном отноше-

нии к своему труду и к труду других.

Кубань... Ты будешь помниться мне всю жизнь и

встречей с большим русским писателем, посетившим

тебя в трудное время.

До свидания, Кубань!

На горизонте уже показались знакомые приметы

шахтерского края. Терриконы, терриконы...

Приземлились в городе Н. Оставив самолет на сто-

янке, я направился к командному пункту: по поручению

Краева, который задерживался в Поповической, мне

надлежало присмотреть за полком на новом месте.

Дул горячий, порывистый ветер, было жарко. Кажет-

ся, точно такой день на этом же аэродроме с чем-то

связан в моей жизни... Да, это было год тому назад. Я

прилетел сюда за «мессершмиттом», чтобы перегнать

его в Славяносербск. Тогда я услыхал у изрешеченно-

го самолета рассказ о подвиге капитана Середы. Точ-

но так же дул обжигающий степной ветер, под которым

никла молодая трава.

Наши прибывали поэскадрильно, аккуратно заходи-

ли на посадку, отруливали к стоянкам. Кто-то прома-

зал, протянул дальше, чем надо. Номер на самолете

не разобрать. Вот почему, подумалось, начальник шта-

ба иногда выходил на землянку с биноклем и обозре-

вал аэродром, как поле боя.

У КП собирались летчики, готовые идти на задание.

Но заданий нет. Наша дивизия теперь на особом счету

– резерв главного командования, и его не торопятся

бросать в дело. Времена изменились.

Приземлился наш УТ-2, и почти все повалили к нему.

В багажнике этого самолета находились наш Кобрик и

с ним еще одно приобретение полка – такса Киттихаук.

Повзрослевшие собачонки, ставшие общим развлече-

нием, перевозились впервые, и это событие вызвало

интерес.

Гурьбой окружили самолет. Открыли багажник. Из

него, сверкнув глазами, с лютым оскалом выпрыгнула

овчарка Кобрик. Кто-то попытался приласкать его, но

он прошмыгнул между ног и помчался в поле. Его зва-

ли, кто-то пробовал перехватить. Не тут-то было! Ко-

брик ошалело гнал дальше, пока не скрылся из виду.

Пока мы наблюдали за странным поведением ов-

чарки, такса преспокойно уселась у самолета и, выва-

лив язык, ждала, что ей предложат дальше. Флегматик

Киттихаук оставался верным себе.

Так я лишился своего четвероногого друга. Видимо,

не авиационная была у него «душа», если покинул нас,

летунов.

Настоящей, большой боевой работы, о которой мы

все мечтали, здесь пока что нет. Прорыв немецкой обо-

роны у Матвеева кургана заглох. Танки противника и

авиация оказали нашим войскам сильное сопротивле-

ние. Наступления не получилось. На фронте до поры

до времени все приутихло.

Наш полк перебазировался ближе к фронту. И это

место было хорошо знакомым мне. Даже слишком хо-

рошо! Год тому назад меня присылал сюда генерал

Науменко, чтобы я предупредил зенитчиков о прилете

наших «мессершмиттов». Я разыскал штаб, изложил

наше предупреждение. Командир, выслушав меня, по-

дозрительно осмотрел мои документы и позвал часо-

вого: «Мы задерживаем вас до выяснения». Под охра-

ной я просидел здесь полдня, пока сюда не прилетели

наши «мессершмитты» и не выручили меня. Но зенит-

чики все-таки не открыли по ним огонь.

На прикрытие переднего края теперь чаще всего во-

дит эскадрилью Александр Клубов. Ведомыми ходят

Олефиренко и Березкин. Каждый раз, когда они воз-

вращаются с задания, я спрашиваю Клубова о том, как

вели себя молодые бойцы. «Отлично, – отвечает Клу-

бов, – но мы не дрались. Противник избегает встреч».

Но вот грянула битва на курской земле. Мы услы-

хали о ней в тот же день, когда началось наше насту-

пление. На картах обозначались стрелы, вклинившие-

ся в оборону врага. Теперь все мысли, все чувства бы-

ли там – под Курском. Нас звали тяжелые бои в райо-

нах Орла и Харькова. Газеты сообщали о больших воз-

душных сражениях. Вот бы где нам, гвардейцам, раз-

вернуться во всю силу! Но там летчики успешно дела-

ли свое дело и без нас. Наступление молниеносно раз-

вивалось. Посветлело небо, отлегло на душе, радость

разлилась по всей нашей земле. Теперь всем стало яс-

но, что это лето будет нашим, что враг навсегда поте-

рял свои преимущества, что наша победа близка.

Курская дуга разгибалась – Советская Армия осво-

бождала город за городом. Противник начал перебра-

сывать свои части из Донбасса под Харьков. Мы жда-

ли, что скоро и Южный фронт, возглавляемый гене-

рал-полковником Толбухиным, перейдет к активным

боевым действиям.

Наша авиация осуществляла налеты на железнодо-

рожные узлы Харцызск, Ясиноватая, Макеевка. Эше-

лоны, нагруженные танками и машинами, были пре-

красными целями. Немецкие истребители оказывали

нашим штурмовикам и бомбардировщикам упорное

сопротивление. Надо было блокировать их аэродро-

мы. Мы с бомбардировщиками вместе уходили на за-

дание, но они направлялись на железнодорожные уз-

лы, а мы – на аэродромы, где базировались истреби-

тели. Группой, стреляя, проносились над стоянками.

«Мессершмитты» сидели, прячась в капонирах. Мы

кружились над замершим аэродромом, над спрятав-

шимися в укрытия «королями воздуха» и думали об

«Ильюшиных» и «пешках», свободно действовавших

над целью.

Вскоре и наш фронт перешел в наступление. Про-

рвав оборону противника, наземные войска двинулись

вперед, в обход Таганрога. Застонала, задымила зной-

ная украинская степь. Гитлеровцы упорно сопротивля-

лись, цеплялись за каждый выгодный рубеж. В воздухе

все чаще вспыхивали ожесточенные схватки.

Полки шли вперед по знакомым, омытым слезами

и кровью дорогам, вспоминая имена тех, чьи могилы

остались у Днестра, Днепра. Буга. Освобождая родную

украинскую землю, плечом к плечу сражались воины

всех национальностей нашей страны.

Нашему полку была поставлена задача прикрыть

боевые действия кавалерийского корпуса генерала

Кириченко, который вместе с приданными ему танками

и артиллерией вводился в прорыв.

...Мы вылетели на задание шестеркой. Было очень

рано. Наша станция наведения еще молчала, но мы