Первомайский В.Б. Невменяемость
Подождите немного. Документ загружается.
Однако то, что вина не находит своего подтверждения, совершенно не
означает, что вопрос о виновности не возникает. Видимо, нечѐткость
представлений по этому поводу лежит в основе существующей практики
судопроизводства по делам лиц, признанных на предварительном следствии
невменяемыми (ст. 417 УПК Украины), когда их материалы направляются на
суд для применения принудительных мер медицинского характера.
4. Невменяемость и недееспособность
Известны попытки сопоставления понятий вменяемости (невменяемости) и
дееспособности (недееспособности), с одной стороны, с целью попытаться
раскрыть их содержание, с другой — обосновать их юридическую природу.
Аналогию между этими понятиями проводит С. Н. Шишков (1983) в
подтверждение концепции невменяемости как особого правового состояния.
По его мнению, «дееспособность мыслится как признанная со стороны
государства способность лица самостоятельно осуществлять свои права и
исполнять обязанности. Объявление душевнобольного недееспособным —
это признание его лишѐнным названной способности, возможности
самостоятельно вступать в правоотношения вследствие психического
расстройства. Недееспособность субъекта не эквивалентна его психическому
состоянию» (с. 3).
При этом возникает вопрос: разве отсутствие признания за гражданином
дееспособности государством лишает его способности самостоятельно
вступать в правоотношения, способности действовать? Очевидно, нет. В
таких случаях дееспособность презюмируется законом, начиная с
определѐнного возраста и до тех пор, пока не возникнет сомнений в еѐ
наличии. Таким образом, можно полагать, что дееспособность лица de facto в
гражданском обществе не существует раздельно от дееспособности de jure.
По мнению Ю. М. Антоняна и С. В. Бородина (1987), невменяемость и
недееспособность — это совершенно различные правовые категории, перед
которыми ставятся разные задачи. Признание лица недееспособным, как они
полагают, всегда относится к будущему и означает лишение его возможности
вступать в какие-то правоотношения. Признание лица невменяемым всегда
относится к прошлому и имеет в виду ранее совершѐнное, конкретное
общественно опасное деяние.
В этих аргументах есть одно слабое место. Недееспособность не всегда
относится к будущему, а в значительной части экспертных случаев и к
настоящему и к прошлому, когда лицо уже вступило в какие-либо
правоотношения. Поэтому аргумент времени в данном случае отпадает.
С юридической точки зрения это очевидно различные правовые категории,
что определяется не психическим состоянием субъекта, а правовой природой
действий, совершѐнных им и интересующих суд. С точки зрения экспертной,
при определении и вменяемости, и дееспособности речь идѐт об одном и том
же: о способности лица адекватно воспринимать окружающее, себя, свои
действия и руководить ими. Только в первом случае речь идѐт о конкретном
уголовно наказуемом деянии, а во втором — о действии, находящемся в
сфере гражданского права. Вне этих действий психиатрическое содержание
понятий «невменяемость» и «недееспособность» различить невозможно.
Поэтому более прав Р. И. Михеев (1983), который полагает, что вменяемость
и дееспособность — однопорядковые категории и понимает вменяемость в
уголовном праве как специальную разновидность общеправового понятия —
дееспособности (с. 68). Различие же между невменяемостью и
недееспособностью он видит не в степени способности к рассудительной
деятельности, а в различной юридической природе указанных понятий, в
функциональном назначении, объѐме, содержании, сфере применения (с. 71).
Другими словами, деяние вменяется субъекту именно потому, что он
дееспособен, т. е. может действовать сознательно.
5. Презумпция вменяемости
Анализ динамики представлений о формуле невменяемости показывает, что
сложность обсуждения этой проблемы и затруднения в поиске
взаимопонимания между психиатрами и юристами обусловлены тем, что
каждая из сторон пытается анализировать еѐ сугубо в рамках понятийного
аппарата своей науки. Причѐм в зависимости от контекста в понятие
«вменяемость–невменяемость» вкладывается различное содержание.
Особенно демонстративно в этом отношении обсуждение вопроса о
презумпции вменяемости.
В. Н. Кудрявцев и Н. С. Малеин (1980) указывают, что советский уголовный
закон исходит из предположения о вменяемости всех лиц, достигших
возраста уголовной ответственности и не являющихся психически больными.
Однако в другой работе В. Н. Кудрявцев (1982), указывая на неодинаковый
подход законодателя к оценке юридического значения неосознанных актов
поведения, пишет, что «в сфере ответственности действует гораздо более
строгое правило, всегда необходима не только вменяемость, но и вина, т. е.
определѐнное психическое отношение к совершаемому поступку (в форме
умысла или неосторожности). Это означает, что только такие действия могут
быть признаны противоправными, которые находятся под актуальным или
потенциальным контролем сознания. Презумпции вменяемости здесь не
существует» (с. 87).
Р. И. Михеев (1983) полагает, что если гражданский закон признаѐт
легальную презумпцию дееспособности, то вменяемость составляет не
легальную, а фактическую презумпцию (с. 160). Предпосылки вменяемости
субъекта специально доказываются далеко не всегда, но не потому, что
вменяемость лица презюмируется, а потому, что в большинстве случаев она с
достаточной очевидностью устанавливается, но не автоматически, а путѐм
доказывания других социальных признаков, имеющих уголовно-правовое
значение, характеризующих субъекта и совершѐнное им деяние. Фактическая
презумпция вменяемости может быть опровергнута, если имеются
обстоятельства, свидетельствующие об обратном.
Критикуя эту позицию, Ю. М. Антонян и С. В. Бородин (1987) справедливо
указывают, что презумпция на то и презумпция, которая признаѐтся истиной
до того, пока она не опровергнута. Отсюда следует, что невменяемость
каждый раз подлежит доказыванию посредством назначения судебно-
психиатрической экспертизы, но только в тех случаях, когда возникают
сомнения во вменяемости обвиняемого. И далее авторы высказывают весьма
спорную мысль о том, «что доказанная (после проведения судебно-
психиатрической экспертизы) или признанная как презумпция вменяемость
исключает невменяемость, но не исключает наличие у обвиняемого
психических аномалий…» (с. 153).
Очевидно, что при таком подходе уравниваются понятия «доказательство» и
«признание», что принципиально недопустимо. Доказательство основывается
на фактах, исследованных специалистом в области психиатрии, а признание
вменяемости как презумпции есть, по мнению авторов, признание, что
сомнений в психической полноценности обвиняемого не имеется.
Вряд ли нужно доказывать, что отсутствие сомнений у следствия и суда не
есть доказательство психической полноценности обвиняемого, потому, что
юрист никогда не сможет разграничить имеющиеся у обвиняемого
психические недостатки, не лишающие его способности отдавать себе отчѐт
в своих действиях и руководить ими, от психических нарушений,
исключающих вменяемость.
Если же посмотреть в корень вопроса, то цитированные выше авторы
отстаивают одну и ту же мысль. Фактическая презумпция вменяемости и есть
та вменяемость, которая устанавливается в ходе предварительного следствия
или судебного разбирательства признанием отсутствия сомнений в
психической полноценности обвиняемого. Ведь как сомнения, так и их
отсутствие могут определяться лишь конкретными фактами.
Представляется, что проблема здесь в другом. Если исходить из того, что в
понятие вменяемости входит и деяние, и факт его совершения данным лицом,
то ни о какой презумпции вменяемости говорить не приходится. Иначе надо
презюмировать и совершение деяния данным лицом, а следовательно, и вину.
Размышления о презумпции применительно к вменяемости допустимы лишь
в том случае, если речь идѐт о презюмировании психического здоровья
субъекта до тех пор, пока не доказано обратное, безотносительно к каким-
либо обстоятельствам, имеющим уголовно-правовое значение. Но для этого
необходимо чѐткое определение объѐма и содержания понятий
«вменяемость» и «способность осознавать свои действия и руководить ими»,
необходимо их разделение, а не идентификация, как это делают практически
все названные авторы.
6. Невменяемость и её критерии
Полная зависимость решения суда от заключения психиатра-эксперта,
приоритет медицинских признаков в определении невменяемости
превращали проблему невменяемости скорее в медицинскую, судебно-
психиатрическую, чем юридическую. Формула невменяемости в настоящее
время исчерпывается двумя критериями, определение которых входит в
компетенцию психиатра-эксперта. Что же в таком случае остаѐтся юристам,
кроме переименования психологического критерия юридическим?
Естественно, это не удовлетворяет юристов, которые полагают, что
существующая трактовка невменяемости не отражает правовой сущности
этого понятия и вносит путаницу в практику судопроизводства
(Б. А. Протченко, 1987). Более того, по мнению С. Н. Шишкова (1991),
законодательная формула определения невменяемости и ей подобные
формулы символичны, абстрактны и почти лишены смысла. Он считает, что
больные признаются невменяемыми на основе условных договоренностей
между соответствующими специалистами. И такой конвенциональный
характер носит признание невменяемыми большинства душевнобольных,
поскольку при глубоких поражениях психики общественно опасные действия
совершаются нечасто. Поэтому история формирования представлений об
объѐме и содержании понятий «вменяемость–невменяемость», предстаѐт, с
одной стороны, как постоянный поиск компромисса между медицинским и
юридическим их толкованием, с другой — как попытки найти в самом
определении невменяемости признаки, разграничивающие компетенции
психиатра и юриста. Этот процесс, не увенчавшийся успехом на уровне
понятий «вменяемость–невменяемость», был перенесѐн на их критерии.
Так, Б. А. Протченко (1987) считал, что в основе дефиниции невменяемости
должны находиться правовые признаки и поэтому необходимо внедрить в
науку и практику юридическую концепцию невменяемости с еѐ
собственными правовыми признаками (критериями). Таких признаков,
характеризующих понятие невменяемости, он указал сразу три. Это
совершѐнное общественно опасное деяние, факт совершения деяния данным
лицом и невиновное совершение деяния, обусловленное отсутствием умысла
и неосторожности в действиях лица, которое в силу расстройства душевной
деятельности не могло отдавать себе отчѐта в совершѐнном и руководить
своими действиями. Дефиниция невменяемости приобрела следующую
форму: «Невменяемость, как категория права, состоит в исключении
ответственности лица, совершившего невиновно общественно опасное
деяние» (с. 22).
Мысль А. А. Хомовского, высказанная 20 годами ранее, нашла своѐ
продолжение. Два признака: деяние и факт совершения его данным лицом,
постоянно присутствовавшие во всех формулах невменяемости и фактически
включавшиеся в толкование невменяемости (как неспособности отдавать
себе отчѐт… во время совершения общественно опасного деяния)
претендовали, наконец, на самостоятельность в виде юридических критериев.
Третий юридический признак — невиновное совершение деяния… —
понадобился, видимо, для того, чтобы поглотить медицинский и
психологический критерии.
Однако, «юридическая» концепция невменяемости страдала теми же
недостатками, что и «медицинская» и иные ранее предпринимавшиеся
попытки толкования критериев невменяемости. Последние выступали в
качестве рядоположных признаков, а поиск взаимоотношений между ними не
учитывал правил определения понятия. Это же обстоятельство не давало
возможности разделить признаки, которые выделялись авторами, на те, что
относятся к объѐму понятия и те, которые составляют его содержание.
Продолжал довлеть линейный подход к трактовке критериев невменяемости.
Попытку преодолеть его сделал Ю. С. Богомягков (1989).
Обоснованно возражая против отождествления невменяемости будь-то с
психическим состоянием лица или с невиновным совершением деяния
психически больным лицом, Ю. С. Богомягков утверждает, что «состояние
невменяемости не исчерпывается психическим состоянием лица, поэтому
названные понятия не идентичны» (с. 104). Причину такого отождествления
он видит в неполном раскрытии содержания законодательного определения
невменяемости. Рассматривая невменяемость как уголовно-правовую
категорию, он указывает три группы признаков, составляющих еѐ
содержание, или три критерия: юридический, медицинский и
психологический. В юридический им включается факт совершения лицом
общественно опасного деяния, содержащего признаки состава преступления,
и совпадение по времени совершения лицом опасного деяния и болезненного
состояния его психики.
Ю. С. Богомягковым дано исчерпывающее обоснование нового понимания
юридического критерия невменяемости. Более того, по сравнению со своими
предшественниками он сделал шаг вперѐд, указав на самостоятельное
значение такого признака, как совпадение во времени совершения лицом
опасного деяния и болезненного состояния его психики.
Вполне понятно, что в связи с новым содержанием юридического критерия
невменяемости, необходимо было переосмысление критериев медицинского
и психологического. Пытаясь решить эту проблему в рамках линейного
подхода к трактовке взаимосвязи критериев невменяемости,
Ю. С. Богомягков пошѐл по пути их переименования: медицинского в
психиатрический, а психологического в патопсихологический.
Соответственно психологический критерий из критерия невменяемости
превращался в критерий вменяемости.
Такой подход оживлял неновый для психиатрии вопрос о патопсихологии и
взаимоотношении психологии с психиатрией, подвергнувшийся в своѐ время
широкому обсуждению (Б. Я. Первомайский, 1973; П. С. Граве, 1974;
Ю. А. Антропов, 1975; Ю. Ф. Поляков, 1977), и не учитывал того, что
неспособность отдавать себе отчѐт в своих действиях и руководить ими
может быть обусловлена не только патологией психики, но, например, и
таким физиологическим состоянием, как сон.
В связи с тем, что существует проблема взаимоотношения между понятиями
«вменяемость–невменяемость» и критериями, их определяющими, главным
следовало считать не изменение названия критериев, а исследование
реальных отношений между тем, что именуется медицинским и
психологическим критерием. Для этого необходимо определение их
истинного содержания, что в значительной мере зависит от способа
разрешения диалектического противоречия между формальной
определѐнностью правовых норм и отсутствием резких разграничительных
линий в живой действительности, противоречия между вменяемостью–
невменяемостью, с одной стороны, и психическими расстройствами
различной степени выраженности — с другой.
На практике это означает необходимость сведения всего многообразия
психических расстройств к двум группам по признакам, входящим в
конечном итоге в понятие «вменяем–невменяем». При этом следует
учитывать, что МКБ-9 насчитывает более 50 основных вариантов психозов и
более 80 видов непсихотических расстройств (Психические расстройства,
1982). Классификация DSM-III-R насчитывает 292 психиатрические
категории (DSM-I содержала только 106). В процессе работы над DSM-IV
поступило еще 94 предложения (H. A. Pincus, A. Fransis, W. W. Davis et al.,
1992). Отсюда понятно, что проблема классификации психических
расстройств применительно к понятиям «вменяем–невменяем» не могла быть
разрешена юристами, а попытки сделать это приводили их в тупик
1
.
Так, известно, что медицинским критерием невменяемости именуется
данный законодателем в обобщѐнном виде исчерпывающий перечень
психических расстройств, которые могут сопровождаться утратой
способности лица отдавать себе отчѐт в своих действиях или руководить ими.
Однако, диспозиция ч. 1 ст. 12 УК Украины предполагает (и практика это
подтверждает) возможность сохранения указанной способности при наличии
у лица этой патологии. Поэтому, пытаясь изложить формулу вменяемости,
авторы вынуждены констатировать и при вменяемости наличие
медицинского критерия.
Так, В. С. Трахтеров (1966) указывает, что вменяемость может
присутствовать при наличии любого из видов психических расстройств,
перечисленных в законе. Эту же мысль подтверждает Р. И. Михеев (1983),
когда пишет, что медицинский критерий вменяемости даже значительно
шире, чем при невменяемости, так как охватывает психические аномалии, не
исключающие вменяемости (с. 63).
Ю. М. Антонян и С. В. Бородин (1987) утверждают, что «вменяемыми
считаются не только лица, не имеющие каких-либо недостатков
психического характера, но и лица, которые страдают психическими
заболеваниями и недостатками умственного развития» (с. 123). При таком
подходе неизбежно признание наличия при вменяемости и психологического
критерия, что и делают указанные авторы (Р. И. Михеев, 1983, с. 61;
Ю. М. Антонян, С. В. Бородин, 1987, с. 123; Ю. С. Богомягков, 1989, с. 106).
Из этого следует, что и вменяемость, и невменяемость, т. е.
взаимоисключающие понятия, содержат и медицинский, и психологический
критерии.
Между тем, если под критерием понимать существенный или отличительный
признак, позволяющий различать сходные объекты, мерило, на основании
которого даѐтся оценка явления или определение предмета
(С. М. Локшина,1985), то какие бы то ни было психические расстройства, в
том виде, как они указаны в законе, не могут быть отличительным признаком
вменяемости, ибо последняя определяется и у психически здоровых лиц. В
равной мере они не могут составить медицинский критерий невменяемости,
так как закон допускает их наличие у вменяемых лиц.
Налицо антиномия (как следствие несовершенства способа разрешения
упоминавшегося выше диалектического противоречия), состоящая в том, что
медицинский критерий в его нынешнем понимании и может, и не может быть
отличительным признаком и вменяемости, и невменяемости (Н. И. Кондаков,
1971, с. 36). В содержание же психологического критерия, в зависимости от
того, утверждается ли его принадлежность к вменяемости или
невменяемости, вкладывается прямо противоположный смысл. В первом
случае используется положительное определение (мог отдавать себе
отчѐт…), во втором — отрицательное (не мог отдавать себе отчѐт…).
Приведѐнные аргументы свидетельствуют, что действующие определения
анализируемых понятий нарушают ряд положений формальной логики.
Различное содержание как медицинского, так и психологического критериев
противоречит закону тождества, утверждающему необходимость
соответствия мысли самой себе на протяжении данного рассуждения. Иными
словами, приняв определѐнное значение критерия, мы должны следовать ему
на протяжении всего анализа понятий «вменяемость–невменяемость». В силу
закона противоречия, будучи взаимоисключающими, эти понятия
предполагают не различное содержание определяющих критериев, а их
несовпадение.
В части квалификации психологического критерия невменяемости
нарушается известное со времен Аристотеля правило, согласно которому
определение не должно быть отрицательным, т. е. нельзя именовать
отличительным признаком то, чего нет. Иначе по аналогии медицинский
критерий вменяемости должен включать не только определѐнные виды
нарушений психики, но и их отсутствие.
Это обстоятельство точно подметил И. И. Карпец (1984), который,
анализируя понятие невменяемость, указал, что «в определении
«психологический критерий» простая ошибка, ибо если речь идѐт о
действиях человека, не способного сознавать то, что он делает, и руководить
своими поступками, то ни о какой психологии и психологическом критерии
говорить не приходится» (с. 6). Кроме того, совершенно очевидно, что
определяемое понятие («вменяемость–невменяемость») должно определяться
содержанием критерия, а не наоборот, как это имеет место в настоящее
время.
Сравнительная оценка существующих определений невменяемости (табл. 3)
показывает, что ни одно из них не отвечает в полной мере наиболее
адекватному в данном случае определению понятия через ближайший род и
видовое отличие. Чтобы пояснить этот вывод, сделаем небольшой экскурс в
область логики определения понятий.
Таблица 3
Определения невменяемости
Б. А. Протченко, 1979. Невменяемость — это признанная судом
невиновность и неответственность лица, которое во время
совершения общественно опасного деяния, предусмотренного
уголовным законом, в силу своего психического состояния,
вызванного хронической душевной болезнью, временным
расстройством душевной деятельности, слабоумием или иным
болезненным расстройством, не могло отдавать себе отчёт в
своих действиях или руководить ими.
Ф. В. Кондратьев, 1983. Невменяемым признается лицо,
совершившее деяние, обусловленное болезненным
нарушением способности организовать своё поведение в
соответствии с социально-психологическими обстоятельствами.
Р. И. Михеев, 1983. Невменяемость — это исключающая вину и
уголовную ответственность неспособность лица осознавать во
время совершения общественно опасного деяния фактический
характер и общественную опасность совершаемых действий
(бездействия) или руководить ими, вызванная хронической
психической болезнью, временным расстройством психической
деятельности, слабоумием или иным психическим
болезненным состоянием.
С. Н. Шишков, 1983. Невменяемость — особое правовое
состояние человека, признанное за ним со стороны государства
и предполагающее в качестве обязательного условия
вынесение соответствующего судебного решения.
И. И. Карпец, 1984. Невменяемость — означает отрицание
всего того, что характеризует вменяемость и близкие к ней
понятия: лицо не обладает необходимыми для постановления
ему в вину деяния качествами; не может иметь место процесс
вменения; само деяние не обладает теми свойствами, которые
могут быть поставлены в вину человеку.
Ю. М. Антонян, С. В. Бородин, 1987. Невменяемость — это
психическое состояние лица, заключающееся в его
неспособности отдавать себе отчёт в своих действиях,
бездействии (сознавать фактическую сторону и общественную
опасность деяния) и руководить ими вследствие болезненного
состояния психики или слабоумия, результатом которой
является освобождение от уголовной ответственности и
наказания с возможностью применения по решению суда
принудительных мер медицинского характера.
Ю. С. Богомягков, 1989. Уголовно-правовая невменяемость —
это предусмотренное уголовным законом обстоятельство,
исключающее субъекта преступления и имеющее своим
содержанием факт совершения объективно противоправного
общественно опасного деяния лицом, которое во время его
совершения не могло сознавать общественной опасности
своего деяния или руководить ими вследствие психической
болезни, либо иного болезненного состояния.
Известно, что определение понятия (от лат. definitio) — есть логическая
операция, раскрывающая содержание понятия. В свою очередь содержание
понятия определяется как отображѐнная в нашем сознании совокупность
свойств, признаков и отношений предметов, ядром которой являются
отличительные, существенные свойства, признаки и отношения
(Н. И. Кондаков, 1971). Существенными же являются такие признаки,
свойства или отношения, которые необходимо принадлежат предмету при
всех условиях, без которых данный предмет не может существовать, которые
выражают природу предмета и тем отличают его от предметов других видов
и родов (Н. И. Кондаков, 1971). Таким образом, отражение существенного
является одним из основных требований к определению.