Перре М., Бауман У. Клиническая психология
Подождите немного. Документ загружается.
Koob.ru
нормы и необычное поведение в значительной мере объясняется тем, что
общество снабжает индивида каким-нибудь ярлыком. Своеобразным клеймом, с
точки зрения общества, является пребывание в психиатрическом учреждении
(Goffman, 1967). Теория стигматизации (или этикетирования) утверждает, что эта
стигматизация приводит к тому, что отклонение закрепляется, и даже, что оно-то
в основном и ответственно за необычное поведение. Этот подход опирается на
критическую работу психиатра Саса (Szasz, 1960) по традиционной психиатрии
и ее чисто медицинскую модель болезни. По Сасу, нормальность поведения в
общем и целом не является каким-то чисто медицинско-физиологическим
состоянием. Нормы адекватного поведения гораздо больше представляют собой
психосоциальные и этические феномены. В соответствии с этим психические
расстройства следует рассматривать не как болезнь, а, скорее, как жизненные
проблемы, а отклонение от нормы в сущности является неверно
сформировавшимся адаптивным поведением (см. также Dörner, 1975).
Представители этой теории различают первичную и вторичную девиантность.
Первичная девиантность — это то, из-за чего общество снабжает индивида
какой-нибудь стигмой, скажем «душевнобольной», «криминальный тип»,
«алкоголик». Вторичная девиантность вызывается девиантной ролью, которую,
по мнению общества, должен играть индивид. С этой точки зрения девиантное
поведение создается общественной реакцией на первичную девиантность и
представляет собой средство защиты или приспособления индивида к
возникающим из этого проблемам.
Горячие дискуссии вызывает исследование Розенбаума (Rosenbaum, 1973),
который заставил 8 «псевдопациентов» в 12 психиатрических клиниках
симулировать психотические симптомы («слышать голоса»). Уже на основе
симптомов, симулированных при приеме в клинику, псевдопациентам в 11
случаях был поставлен диагноз «шизофрения» и один случай был признан
маниакально-депрессивным. Из клиники они были выпущены (в среднем через
19 дней) с диагнозом «в ремиссии». На опыте этих псевдопациентов он пришел к
выводу, что нельзя различить больных и здоровых, но что клиника создает
ситуацию, в которой поведение слишком легко можно ошибочно
интерпретировать как болезненное. Также было высказано подозрение, что,
наверное, несть числа пациентам, которые содержатся в клиниках неправомерно
— на основании ошибочных интерпретаций и ярлыков, навешанных
персоналом. Вслед за тем в еще одном исследовании клиницистам было
заявлено, что в клинику якобы засланы «псевдопациенты», хотя на самом деле
это было не так. В ответ на это персонал действительно выявил 10% таких
псевдопациентов. Эти исследования привели к резким контрдоводам со стороны
психиатров (см. Spitzer, 1975), которые посчитали заключения, сделанные на
основании подобных методов, крайне сомнительными. Хотя эти исследования не
предоставляют, как подтверждается реакциями на псевдопациентов, никакого
убедительного доказательства в пользу действенности этикетирования, но тем не
менее они показывают действенность избирательного восприятия и указывают
на недостатки в клинической диагностике.
Koob.ru
В общем и целом, до сих пор не удалось убедительно подтвердить
эмпирическими исследованиями постулированные теорией этикетирования
значительные каузальные эффекты при возникновении девиантности. Из
нескольких критических обзоров (см. Gove, 1980) явствует, что такие эффекты
нельзя доказать ни для психических заболеваний, ни для алкоголизма, ни для
делинквентности. Скорее, можно констатировать нечто противоположное.
Таким образом, не роль «отверженного», как постулируется теорией
этикетирования, а соответствующее поведение индивида приводит к тому, что
навешивается ярлык «отклонение» (девиантность). Хотя Гоув считает (Gove,
1980), что некоторые общественные признаки — принадлежность к низшим
слоям общества или какой-то этнической группе — и играют некую роль, однако
эта роль сравнительно подчиненная. Как только в лечебном учреждении
ставится диагноз психического заболевания и физической недостаточности, а
это и есть стигматизация, тут же начинается организованное лечение, а значит,
оно дает позитивный эффект. К тому же отклоняющееся от нормы поведение и
сниженное чувство собственной ценности наступают задолго до официального
этикетирования, а значит, они не являются его следствием, но предшествуют
ему.
Некоторое противоречие этим данным можно, пожалуй, увидеть в
неоднократно доказанных экспериментально феноменах «самоисполняющихся
пророчеств». Согласно этому, установки в отношении позитивных и негативных
ожиданий изменяют собственное поведение по отношению к другим.
Предубеждения и стереотипы могут на самом деле изменить поведение
человека, против которого имеются эти предубеждения. Человек ведет себя в
конце концов действительно так, как было «напророчено».
Но даже если подход стигматизации и не объясняет причин
отклоняющегося от нормы поведения, он все-таки заставил обратить внимание
на значимость социального восприятия при девиантном поведении. В
диагностике эти процессы, несомненно, играют роль. Существенный вклад этих
теорий состоит также в том, что они вскрыли проблему социальной оценки
психопатологических феноменов и диагностических категорий. Одной только
стигматизации, разумеется, не достаточно, чтобы вызвать соответствующие
изменения поведения. Очевидно, необходима также прямая интеракция
участников, которая влияет на поведение другого в смысле
«самоисполняющегося пророчества».
3.2. Установки
До сих пор можно только догадываться, в какой мере определенные
установки или установочные процессы являются причинами расстройств или
заболеваний. Установки — скажем, установка на адекватный способ
преодоления проблемы — выучиваются и в проблематичных ситуациях могут
активироваться в виде приобретенных когнитивных схем и тенденций
поведения. Дети, которые видят в семье, что родители «лечат» стресс
Koob.ru
психотропными препаратами или алкоголем, научаются одновременно с этим и
соответствующим установкам на здоровое поведение и поведение преодоления
стресса. В этом отношении выученные установки вносят свой вклад в
формирование дисфункционального поведения. В анализе поведения такие
установки и ценности учитываются также как составляющая переменных
организма (O-переменных) в схеме S—О—R—K—C. При этом они играют роль
фильтра, через который модифицируется связь стимулов и реакций. Подобно
другим социально-психологическим факторам, установки и ценности, конечно,
ни в коем случае не надо рассматривать как единственные факторы влияния, но
их влияние проявляется во взаимодействии с другими факторами.
Установки существенно влияют также на такие расстройства, при которых,
если не менять поведение, то можно ожидать ухудшения физического состояния
или хронизации. Яркий пример тому — курение. Правда, здесь установки,
возможно, еще раньше способствуют формированию привычки курить, но все-
таки более заметную роль они играют при более поздней резистентности к
изменениям в сторону здорового поведения (Brehm, 1980), так же как, например,
«когнитивный диссонанс» или «реактантность» (Reaktanz).
Реактантность — то есть воспринимаемое ограничение индивидуальной
свободы и тенденция клиента эту свободу вновь восстановить — имеет особенно
большое значение при директивных формах терапии, потому что она
противодействует усилиям терапевта и таким образом способствует
поддержанию расстройств. О роли реактантности в возникновении расстройств
можно рассуждать лишь умозрительно. Очень может быть, что реактантность
способствует, например, возникновению зависимостей у подростков или,
противодействуя призывам использовать презерватив, препятствует снижению
риска ВИЧ. Правда, по этому поводу у нас нет эмпирически подтвержденных
данных.
3.3. Теория атрибуции — приписывание причин
Среди когнитивных теорий социальной психологии — теорий о
социальных условиях нашего мышления — центральное место занимают теории
атрибуции. «Атрибуцией», или «каузальной атрибуцией», называют процесс, в
ходе которого собственным и чужим поступкам приписываются определенные
причины или основания (то есть они атрибутируются). Причем предмет этих
теорий — не действительная причина какого-то поступка, а догадки,
предположения или гипотезы, выдвигаемые индивидами по поводу возможных
причин. Такие направления, как поведенческая терапия (Lazarus, 1984), и прежде
всего когнитивная терапия (Beck, Rush, Shaw & Emery, 1981; Ellis, 1977), исходят
из того, что негативные или иррациональные мысли являются причинными для
негативных эмоциональных состояний и дисфункциональных способов
поведения (Försterling, 1986); соответственно неправильные атрибуции
способствуют возникновению расстройств. Вид приписываемых наблюдаемому
поведению причин — мотивация, способность, трудность ситуации или задачи,
Koob.ru
случайность — имеет немало социальных и практических импликаций (Brehm,
1980). В сфере здравоохранения, например, такие атрибуции помогают принять
решения о соответствующих мероприятиях. Так, объяснить развитие (или
рецидив) у индивида алкоголизма можно или в первую очередь внешними
переменными (трудность ситуации), или внутренними переменными
(мотивация, способность), и в зависимости от этого по-разному составляются
планы лечения. Есть разница и в том, что именно рассматривать как причину
при рецидиве у алкоголика — слабость конституции (= неспособность) или
недостаточную силу воли (= мотивация). Алкоголик атрибутирует
возникновение своей зависимости прежде всего экстернально — главную
причину своего злоупотребления алкоголем он приписывает неблагоприятным
условиям. Окружающие, напротив, атрибутируют, скорее, интернально — видят
причины, скажем, в слабости характера и воли. Соответственно различны и
ожидания от лечебных мероприятий. В случае экстернально атрибутированных
причин ожидать некоторого улучшения можно только при изменении условий
или при более благоприятных внешних обстоятельствах. В случае интернальной
атрибуции измениться должен, наоборот, сам человек. В этом отношении
атрибуции влияют не только на модели болезни, но и на тип терапевтических
мероприятий или на изменения, которых ожидают пациенты и терапевты.
Атрибуция и депрессия. На положениях теории атрибуции особенно прочно
базируется модель депрессии «выученная беспомощность» («learned helplessness
model») (Abramson, Seligman & Teasdale, 1978; Seligman, 1992). Согласно этой
модели, выученная беспомощность заключается в мотивационных,
эмоциональных и когнитивных дефицитах научения, которые возникают по
причине негативного опыта в неконтролируемых ситуациях.
Неконтролируемость означает, что какая-либо взаимосвязь между собственным
поведением и определенным событием в некой ситуации отсутствует или
воспринимается как отсутствующая.
Атрибуции действуют как медиаторы между испытываемым опытом, что
ситуация неконтролируема (то есть отсутствует взаимосвязь между собственным
поведением и событием), и ожиданиями на предмет будущих взаимосвязей.
Согласно этой модели, мотивационные, эмоциональные и когнитивные
дефициты, характерные для депрессии, создаются вследствие конфронтации
даже с временной неконтролируемостью. Если у человека появится хотя бы
подозрение, что и будущие события неконтролируемы, то у него может
возникнуть беспомощность.
Генерализуются ли (или хронизируются) симптомы беспомощности —
зависит от типа каузальной атрибуции. Депрессивные лица склонны к тому,
чтобы объяснять негативные события или собственные неудачи внутренними
факторами (заключенными в себе самом), глобальными факторами (широкими
последствиями) и стабильными факторами (личность). И наоборот, успехи они
атрибутируют экстернально, специфично и нестабильно (Rehm & O'Hara, 1979).
Собственные поступки и поступки других интерпретируются по-разному.
Если поступки других (атрибутирование других) имеют для депрессивных лиц
Koob.ru
позитивные последствия, то это приписывается этим другим или ситуации.
Поступки же с негативными последствиями депрессивный человек
интерпретирует или как «заслуженные» — при негативном видении самого себя,
или как «злую волю» — при негативном видении окружающего мира.
Здесь налицо концептуальная близость к когнитивной теории депрессии
(Beck, Rush, Shaw & Emery, 1981), в которой констатируется, что депрессивные
лица отличаются некой «негативной триадой»: негативным видением самого
себя, окружающего мира и будущего. Согласно этой модели, депрессию
обусловливают когнитивные схемы и когнитивные расстройства.
Непрерывно переживаемое ограничение свободы сначала вызывает
реакцию противодействия (Wortman & Brehm, 1975). Если же человек все снова и
снова убеждается, что не может контролировать результаты поступков, то
возникает чувство беспомощности и поведение становится пассивным. Правда,
это предположение — о том, что пациенты с депрессией до заболевания
действительно часто сталкивались с угрозой свободе действий, то есть что этот
процесс действует как каузальный фактор для депрессии, — еще нуждается в
дополнительной проверке.
Койн и Готлиб (Coyne & Gotlib, 1983) в своем тщательном обзоре указывают
на слабые места когнитивных моделей и на гипотезу об отношениях причины—
следствия. Так, при эмпирических обследованиях на клинических популяциях
были получены логически не согласующиеся данные. Остается неясным,
специфичны ли для депрессии определенные феномены когнитивных
нарушений. К тому же этиологическая модель должна бы объяснять и
феномены спонтанной ремиссии. Между тем у большинства депрессивных
пациентов даже при отсутствии лечения депрессивная фаза заканчивается
примерно через шесть месяцев. Также большинство студентов колледжа со слабо
выраженной депрессией, которые часто привлекаются для экспериментальных
исследований, выходят из своих «депрессивных эпизодов» недели за три, и лишь
некоторые из них прибегают к какой-либо терапии. Согласно когнитивным
теориям, дисфункциональные когнитивные стили или атрибутивные стили,
казалось бы, должны привести к хронизации состояния и препятствовать
спонтанной ремиссии. Таким образом, можно сказать, что модели атрибуции
пока еще не достаточно проясняют этиологические условия депрессии. Но в
описательной плоскости с помощью моделей атрибуции можно
охарактеризовать довольно важные аспекты мышления при депрессии.
Для понимания эмоциональных реакций и специфических депрессивных
когниций была предложена (Teasdale & Barnard, 1993; Teasdale, 1993) теория
взаимодействующих когнитивных подсистем (ICS). Эти авторы различают два
уровня значений — специфический и более общий, причем последний особым
образом отвечает за создание эмоций. «Когнитивная уязвимость» депрессивных
индивидов, находящихся в ремиссии, обнаруживается, например, в том, что при
индуцированной легкой депрессии они имеют более негативное видение самого
себя. В то время как «пропозиционные паттерны кода» («propositionale Code
Muster») отражают специфические значения в смысле дискретных понятий и их
Koob.ru
отношений друг к другу, «импликационные коды» («implicationale Code»)
отображают значение в целостной плоскости, которое нельзя выразить
непосредственно в языке. Эти «горячие» когниции — в противоположность
«холодным» когнициям, которые обычно больше принимаются во внимание и
которые можно ясно назвать, — отображают то, что называется «эмоциональным
интуитивным убеждением». Ему противостоит эксплицитное знание о реальном
мире. Пытаясь изменить дисфункциональные когниции, следовало бы
учитывать особенно их «импликационные значения» (implicational meaning), до
сих пор слишком мало принимавшиеся во внимание, а не сводить все только к
рациональным «пропозиционным» значениям. Это значит, что при изменении
таких когниций надо принимать во внимание и сенсорные аспекты, такие как
регистр голоса, мимика, осанка и т. д., то есть невербальное выражение чувств.
Это и есть связь между когнитивными теориями и теориями выражения эмоций,
и согласно этому подходу то и другое является необходимыми составляющими
для осуществления изменений.
3.4. Социально-когнитивная теория научения
Самовосприятие и ожидания относительно возможных будущих
результатов собственных поступков являются существенными элементами
социально-когнитивных теорий научения. С помощью этой модели можно
проанализировать в первую очередь поведение избегания, фобические реакции,
сокращение социальных контактов и поведенческие дефициты. Модель
предоставляет также возможности для объяснения возникновения, или по
крайней мере поддержания, поведенческих дефицитов. Для этой цели Бандура
(Bandura, 1982) предложил концепцию самоэффективности (ожидания
эффективности (собственной) деятельности и поведения) (self-efficacy expectation)
и концепцию ожидания результата (response outcome expectation). Ожидание
результата — когда человек знает, что какое-то определенное поведение будет
иметь желаемый эффект. Ожидание эффективности подразумевает степень
уверенности человека в том, что он в состоянии сам осуществить некое
поведение. Чтобы поведение или поступок осуществились, оба вида ожидания
должны быть достаточно высоки. По Бандуре (Bandura, 1982), эффекты
позитивных или негативных ожиданий приводят к следующим реакциям (см.
рис. 15.2).
Ожидание результата
+
-
Ожидание
эффективности
+
Уверенное адекватное
действие
Социальная
целенаправленная
активность
Протест
Жалобы
Смена среды
Koob.ru
-
Самообесценивание
Отчаяние
Пессимизм
Апатия
Рис. 15.2. Эффекты ожидания результата и эффективности, воспринимаемого
индивидом (по Bandura, 1982, S. 140)
Высокое ожидание эффективности от собственных действий и
недостаточное знание об адекватном поведении вообще (дефицитарное
ожидание результата) вызывают, по Бандуре, социальную целенаправленную
активность, протест и жалобы или индивид выбирает при трудностях другую
среду. Низкое ожидание эффективности с низким ожиданием результата
приводит, напротив, к пессимизму и апатии. Низкое ожидание эффективности с
высоким ожиданием результата приводят к самообесцениванию и отчаянию. И
только при достаточно высоком ожидании и результата, и эффективности
становится возможным адекватное поведение. Изменить ожидание результата
можно путем научения по моделям, инструктажем и т. д., то есть приобретением
знаний. Ожидание эффективности можно изменить только собственными, в
данном случае поддержанными извне, действиями.
К настоящему времени клиническая состоятельность данной модели
проверялась при фобии змей и в опыте по аналогии, то есть в
экспериментальных условиях в психологической лаборатории. В одном
критическом анализе Кирш (Kirsch, 1985) показывает, что модель Бандуры
можно прямо перевести в уже ранее разработанное Роттером (Rotter, 1954)
понятие социального научения. Тогда понятие ожидания успеха Роттера
соответствовало бы ожиданию эффективности у Бандуры. Так как социально-
когнитивная теория научения имеет своим предметом общие принципы
поведения, то нельзя определить специфичность этих механизмов воздействия
при различных расстройствах. Для решения практических задач, таких как
анализ социальной неуверенности и поведения избегания, модель Бандуры
предоставляет удобный способ разъяснить клиенту, как возникло и чем
поддерживается его расстройство.
Преимущество подобных моделей в том, что они учитывают когнитивные
переменные как опосредующие процессы между стимулом и поведением. В то
же время они позволяют разрабатывать гипотезы, которые можно проверить на
поведении. По крайней мере приемлемость этих гипотез можно проверить в
терапии отдельных случаев.
4. Выводы о воздействии социально-психологических факторов
Если мы посмотрим на социально-психологические модели этиологии
расстройств с учетом всех этих критических замечаний, то, по-видимому, сможем
прийти к следующему заключению. Социально-психологические факторы лишь
в редких случаях напрямую влияют на расстройство и являются его главными
причинами. Значительно чаще они действуют в сочетании с другими
Koob.ru
факторами, смягчая или дополнительно поддерживая расстройство.
Это ничего не говорит о важности их влияния, но объясняет, почему так
трудно найти объяснения для сложных расстройств, пользуясь простыми
моделями. Ни для одной из описанных здесь моделей специфические
отношения причины—следствия между социально-психологическими
процессами, с одной стороны, и психическими или соматическими
заболеваниями — с другой, не доказаны наверняка. Да этого и нельзя требовать
от моделей, которые ориентированы на общие социально-психологические
закономерности в поведении и эмоциях. Даже там, где мы наиболее близки к
этому, — имеются в виду концепция социальной депривации и модели теории
атрибуции при депрессии, — многие вопросы и феномены остаются не ясными.
И все-таки социально-психологические процессы без сомнения, в
значительной мере влияют на поддержание расстройств и на позитивное или
негативное течение заболеваний. Это можно заключить не только из имеющихся
на сегодняшний день эмпирических и экспериментальных исследований, но
также — косвенно — из результатов многочисленных исследований в области
психотерапии. Простой связи между каким-то отдельным социально-
психологическим признаком и какой-то специфической симптоматикой,
разумеется, нельзя ожидать, так как на протяжении всего времени
существования клинических феноменов на основные переменные, как правило,
влияют несколько факторов.
Для того чтобы развивать и проверять социально-психологические понятия
применительно к клинике, следовало бы расширить психологический
методический аппарат. Вопрос о причинном воздействии социально-
психологических факторов должен к тому же исследоваться в проспективных
исследованиях течения болезни, где предсказания об их действенности можно
проверить на однозначно определенных симптомах или синдромах. В
противовес критике представленных здесь моделей можно подчеркнуть их
эвристическую ценность. Это касается не только исследования психических
расстройств, но и практической клинической деятельности. Именно для этой
сферы социально-психологические модели предоставляют теоретические
опорные точки, исходя из которых можно целенаправленно развивать гипотезы
для анализа и лечения различных психических расстройств.
5. Литература
Abramson, L. Y., Seligman, M. E. P. & Teasdale, J. D. (1978). Learned
helplessness in humans. Journal of Abnormal Psychology, 87, 49-74.
Argyle, M. & Kendon, A. (1967). The experimental analysis of social
Performances. In L. Berkowitz (Ed.), Advances in experimental social psychology. (Vol. III,
pp. 55-98). New York: Academic Press.
Bandura, A. (1982). Self-efficacy mechanisms in human agency. American
Psychologist, 37, 122-147.
Baron, R. A. & Byrne, D. (1984). Social psychology (4th edition). Boston: Allyn &
Koob.ru
Bacon.
Bateson, G., Jackson, D. D., Haley, J. & Weakland, J. (1956). Toward a theory of
schizophrenia. Behavioral Science, 1, 251-264.
Beck, A. T., Rush, J., Shaw, B. & Emery, G. (1981). Kognitive Therapie der
Depression. München: Urban & Schwarzenberg.
Bebbington, P., & Kuipers, L. (1994) The predictive utility of expressed emotion
in schizophrenia: An aggregate analysis. Psychological Medicine, 24, 707-718.
Bernard, L. C. (1994). Health psychology: Biopsychological factors in health and illness.
New York: Hardcourt Brace.
Bierhoff, H. W. (1993). Sozialpsychologie: Ein Lehrbuch. Stuttgart: Kohlhammer.
Blöschl, L. (1978). Psychosoziale Aspekte der Depression. Bern: Huber.
Bowlby, J. (1973). Attachment and loss: Separation, anxiety, and anger (Vol. II). New
York: Basic Books.
Brehm, S. S. (1980). Anwendung der Sozialpsychologie in der klinischen Praxis. Bern:
Huber.
Coyne, J. C. (1976). Toward an interactional description of depression: A critical
appraisal. Psychological Bulletin, 94, 472-505.
Coyne, J. C. & Gotlib, J. H. (1983). The role of cognition in depression: A critical
appraisal. Psychological Bulletin, 94, 472-505.
Dörner, K. (1975). Diagnosen in der Psychiatrie. Frankfurt: Compur-Verlag.
Ellgring, H., Seiler, S., Perleth, B., Fings, W., Gasser, T. & Oertel, W. (1993).
Psychosocial aspects of Parkinson's disease. Neurology, 43 (Suppl. 6), 41-44.
Ellis, A. (1977). Die rational-emotive Therapie. München: Pfeiffer.
Ernst, C. (1987). Frühdeprivation und spätere Entwicklung. Ergebnisse
katamnestischer Untersuchungen. In G. Nissen (Hrsg.), Prognose psychischer
Erkrankungen im Kindes- und Jugendalter (S. 88-111). Bern: Huber.
Fiske, S. T. & Taylor, S. E. (1991) Social cognition (2nd edition). New York, N. Y.:
McGraw Hill.
Flack, W. F., & Laird, J. D. (Eds.). (1998). Emotions in psychopathology. Oxford:
Oxford University Press.
Flanagan, D. A., & Wagner, H. L. (1991). Expressed emotion and panic-fear in the
prediction of diet treatment compliance. British Journal of Clinical Psychology, 30, 231-
240.
Florin, I., Freudenberg, G. & Hollaender, J. (1985). Facial expressions of emotion
and physiologic reactions in children with bronchial asthma. Psychosomatic Medicine,
47, 382-393.
Försterling, F. (1980). Attributionstheorie in der Klinischen Psychologie. München:
Psychologie Verlags Union.
Fontana, A. (1966). Familial etiology of schizophrenia. Is a scientific
methodology possible? Psychological Bulletin, 66, 214-228.
Frey, D. & Greif, S. (Hrsg.). (1994). Sozialpsychologie - Ein Handbuch in
Schlüsselbegriffen (3. Aufl.). Weinheim: Beltz PVU.
Friedman. H. S., Hall, J. A. & Harris, M. J. (1985). Type A behavior, nonverbal
expressive style, and health. Journal of Personality and Social Psychology, 48, 1299-1315.
Koob.ru
Goffman. E. (1967). Stigma. Über Techniken der Bewältigungbeschädigter Identität.
Frankfurt: Suhrkamp.
Gove, W. (Ed.). (1980). The labeling of deviance — Evaluating a perspective (2nd
edition). London: Sage Publications.
Hahlweg, K., Schindler, L. & Revenstorf, D. (1982). Partnerschaftsprobleme:
Diagnose und Therapie. Berlin: Springer.
Herkner, W. (1983). Einführungin die Sozialpsychologie (3. Aufl.). Bern: Huber.
Hooley, J. M., & Teasdale, J. D. (1989). Predictors of relapse in unipolar
depressives: Expressed emotion, marital distress, and perceived criticism. Journal of
Abnormal Psychology, 98, 229-235.
Izard, C. E. (1977). Human emotions. New York: Plenum Press.
Jacobson, J. W., Mulick, J. A., & Schwartz, A. (1995). A history of facilitated
communication: Science, pseudoscience, and antiscience. American Psychologist, 50, 750-
765.
Jahoda, M, Lazarsfeld, P. F., & Zeisel, H. (1932). Die Arbeitslosen von Marienthal.
(2. Aufl. 1960). Allensbach: Verlag für Demoskopie.
Kanfer, F. H., Reinecker, H., & Schmelzer, D. (1996). Selbstmanagement-Therapie,
(2. Aufl.). Berlin: Springer.
Kavanagh, D. J. (1992). Recent developments in Expressed Emotion and
Schizophrenia. British Journal of Psychiatry, 160, 601-620.
Kiecolt-Glaser, J. K., Kennedy, S., Malhoff, S., Fisher, C, Seicher, C. E., & Glaser,
R. (1988). Marital discord and immunity in males. Psychosomatic Medicine, 50, 213-229.
Kirsch, I. (1985). Self-efficacy and expectancy: Old wine with new labels. Journal
of Personality and Social Psychology, 49, 824-830.
Krause, R. (1981). Sprache und Affekt — Das Stottern und seine Behandlung.
Stuttgart: Kohlhammer.
Lazarus, R. S. (1984). On the primacy of cognition. American Psychologist, 39, 124-
129.
Leff, J. & Vaughan, Ch. (1985). Expressed emotion in families — its significance for
mental illness. New York: Guilford.
Linden, M. (1976). Depression als aktives Verhalten. In N. Hoffmann (Hrsg.),
Depressives Verhalten — Psychologische Modelle zur Ätiologie und Therapie (S. 108-149).
Salzburg: Otto Müller.
Mann, L. (1994). Sozialpsychologie (10. Aufl.). Weinheim: Beltz PVU.
Matarazzo, J. D. (1984). Behavioral health: A 1990 challenge for the health
sciences professions. In J. D. Matarazzo, S. M. Weiss, J. A. Herd, N. E. Miller & S. M.
Weiss (Eds.), Behavioral health (pp. 3-40). New York:WiIey.
Miklowitz, D., Goldstein, M. J., Falloon, I. R. H. & Doane, J. (1984). Interactional
correlates of expressed emotion in the families of schizophrenics. British Journal of
Psychiatry, 144, 48-487.
Nicassio, P. M., & Smith, T. W. (1995). Managing chronic illness: A biopsychosocial
perspective. Washington, DC: APA.
O'Leary, A. (1990). Stress, emotion and human immune function. Psychological
Bulletin, 108, 363-382.