Koob.ru
сменяется другой этической установкой, более ориентированной на автономию
пациента. Впрочем, говорить о смене парадигмы или даже о научной революции
в теории, практике и исследовании следует по меньшей мере с осторожностью
(Reiter-Theil, 1997a). В истории психоанализа и других психотерапевтических
школ мы тоже находим влияние гиппократовской модели отношений
психотерапевт—пациент. И как раз в этой сфере тонкого влияния и контроля за
пациентом или клиентом можно легко проглядеть патерналистскую установку, в
то время как в соматической медицине превышения полномочий намного более
очевидны. Другое правило, выводимое из первого принципа, — «неразглашение»,
или долг молчания лечащего врача или психотерапевта по отношению к третьим
лицам. По-видимому, это одна из самых частых и трудных этических проблем
для психологов, причем именно в клинической психологии, если верить данным
опроса, проведенного Американской психологической ассоциацией (Pope &
Vetter, 1992); данных по немецкоязычным странам, к сожалению, до сих пор не
имеется. Однако на основании примеров из этой и более поздних работ по этике
в психотерапии или клинической психологии можно заключить, что правило
информированного согласия и правило «неразглашения» требуют особенно
тщательного преподавания, чтобы ими мог пользоваться практикующий
психолог (Eich Reiter & Reiter-Theil, 1997; Koch, Reiter-Theil & Helmchen, 1996).
Доминирование подхода четырех принципов в международной дискуссии
по медицинской этике заставляет интенсивно искать другие модели (Reiter-Theil,
1998). Так, уже несколько лет наблюдается поворот (или возвращение) к этике
добродетели, которая, кажется, особенно привлекает те круги клинической
медицины, где решения этических проблем видятся прежде всего в
формировании личности врача (например, Pellegrino & Thomasma, 1993). Этика
принципов критикуется с точки зрения этики добродетели как слишком
абстрактная, слишком произвольная и слишком далекая от реальности.
Подобная критика выдвигается теоретиками нарративной этики,
основывающейся не на абстрактных принципах, а на конкретных историях о
проблемных ситуациях. В нарративной этике содержится проблематичная и
довольно рискованная, на мой взгляд, предпосылка: что рассказы о проблемных
ситуациях сами по себе уже будто бы содержат все готовые этические элементы,
необходимые для оценки и решения проблемы. Тогда критическое этическое
осмысление и легитимация дальнейших стратегий стали бы представлять собой,
очевидно, искусство интерпретации имеющегося в наличии материала. В этом
состязании подходов, однако, важно различать, представляется ли
соответствующий подход как исключительный или его можно комбинировать с
другими, а также чему служит данный метод в первую очередь — приобретению
знаний или формированию этической ориентации у практиков. На мой взгляд, в
настоящее время для той и другой цели гораздо больше дает плюрализм в
методах, нежели приверженность к одному-единственному подходу, и это тем
более можно сказать о преподавании этики в образовании, специализации и
повышении квалификации врачебных профессий. Именно казуистический метод
имеет в медицине, в психотерапии и также в самой этике — во всяком случае в