Панченко Л.Л. Хрестоматия-Стресс

Подождите немного. Документ загружается.

Министерство транспорта России

Морской государственный университет

имени адмирала Г. И. Невельского

СТРЕСС

Хрестоматия

Рекомендовано Дальневосточным региональным

учебно-методическим центром в качестве учебного пособия

для студентов специальности 020400 «Психология» вузов региона

Владивосток

2003

УДК 159.9 (076.6)

Панченко Л.Л. Стресс: Хрестоматия. – Владивосток: Мор. гос. ун-т,

2003. – 120 с.

Настоящая хрестоматия содержит тексты, объединенные темой

стресса как одной из форм проявления критических ситуаций в жизни

человека и, может быть использована при изучении курсов «Общая

биология», «Общая психология» и «Психология кризисных ситуаций»,

«Профессиональный стресс» также при написании курсовых и ди-

пломных работ.

Пособие рассчитано на студентов и преподавателей психологи-

ческих, медицинских, биологических специальностей и всех интере-

сующихся проблемой стресса.

Рецензенты:

Л.Д. Маркина, д-р мед. наук, проф.,

член-корр. МАН ВШ заведующая ка-

федрой нормальной физиологии Вла-

дивостокского государственного ме-

дицинского ун-та;

И.Л. Аристова, канд. психол. наук, до-

цент., заведующая кафедрой психоло-

гии ин-та психологии, педагогики и

социальной работы ДВГУ

©Морской государственный университет

ISBN 5-8343-0181-9 им. адм. Г.И. Невельского, 2003

ВВЕДЕНИЕ

Жизнь и деятельность человека в условиях современного общества не-

разрывно связана с периодическим воздействием на него неблагоприятных

факторов, что сопровождается перенапряжением физических и психических

функций. Критические ситуации, переживаемые людьми, разнообразны, к

ним принято относить стрессы, состояния фрустрации, конфликты (как меж-

личностные, так и внутриличностные) и кризисы. Однако, не все авторы же-

стко разделяют эти понятия и для большинства наиболее характерным пси-

хическим состоянием, развивающимся под влиянием экстремальных условий

жизнедеятельности, является стресс.

Термином “стресс” объединяют вопросы, связанные с опасными ситуа-

циями, конфликтами, проявлениями и последствиями экстремальных послед-

ствий среды и т.д. Как особое психическое состояние стресс связан с зарож-

дением и проявлением эмоций, но не сводится только к эмоциональным фе-

номенам, а отражается в мотивационных, когнитивных, характерологических

и других компонентах личности. Кроме этого, в научных исследованиях, по-

священных проблемам стресса, заметен интерес к изучению вопросов взаи-

мосвязи личностных особенностей как с характером стрессовых реакций, их

типом и интенсивностью, так и с определенными формами нарушения здоро-

вья.

Хрестоматия состоит из трех частей. Первую часть составляют тексты,

представляющие собой отдельные главы из книг автора понятия «стресс»

Ганса Селье. Данные тексты дают читателю возможность познакомиться с

историей формирования концепции стресса и эндокринным аспектом адапта-

ционных реакций организма. Вторая часть знакомит с психологической кон-

цепцией стресса: работами Р. Лазаруса и Т.Кокса, а также содержит статью

отечественных авторов В. Ротенберга и В. Аршавского, посвященную теории

поисковой активности. В третью часть хрестоматии вошли тексты, посвя-

щенные проблемам профессионального стресса.

В сборник вошли главы из давно не переиздаваемых и труднодоступ-

ных книг и статья из журнала “Вопросы философии” двадцатилетней давно-

сти. Хрестоматия содержит вопросы к каждой части и глоссарий медицин-

ских и биологических терминов, используемых в текстах.

Раздел 1. ТЕОРИЯ СТРЕССА ГАНСА СЕЛЬЕ

ГАНС СЕЛЬЕ (Selye H.)

1907 – 1982

Канадский биолог, физиолог. Автор

учения о стрессе

и общем адаптационном синдроме.

РАЗВИТИЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЙ О СТРЕССЕ. ЧИСТО

ОПИСАТЕЛЬНАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА АДАПТАЦИОННОГО

СИНДРОМА [1]

Меня часто спрашивают, что именно впервые привело меня к мысли об

адаптационном синдроме.

По прошествии стольких лет очень трудно точно указать момент пово-

рота мышления. Насколько я могу припомнить, меня всегда привлекали

именно неспецифические реакции, так как ими обычно пренебрегали и не

концентрировали внимания на них.

Отчетливо помню, например, одну из первых лекций по внутренней

медицине, которые я посещал в 1925 г., будучи студентом-медиком Немецко-

го университета в Праге. Нам демонстрировали нескольких больных, нахо-

дящихся на самых ранних стадиях различных инфекционных заболеваний.

При разборе каждого случая профессор тщательно обращал наше внимание

на болезненный вид и плохое самочувствие больного, обложенный язык, жа-

лобы на более или менее разлитые боли в суставах, расстройство функции

желудочно-кишечного тракта с потерей аппетита и похуданием (с повышен-

ным выведением из организма азота, фосфатов и калия). Не всегда, но очень

часто отмечалась лихорадка (с признаками эйфории, возбуждения или угне-

тения психики), увеличение селезенки и печени,…, тонзиллит, кожная сыпь и

т. д. Однако всему этому не придавалось большого значения.

Затем перечислялось несколько “характерных” симптомов, которые,

проявившись только впоследствии, могли помочь диагностировать специфи-

ческое заболевание. Именно на них, как нас учили, мы должны были скон-

центрировать все свое внимание. До их возникновения ничего нельзя было

сделать для больного, поскольку без них невозможно сформулировать опре-

деленный диагноз или назначить эффективное лечение. Профессора, видимо,

не интересовали многие изменения, которые были уже налицо, ведь они были

“неспецифическими” и, следовательно, “бесполезными” для врача.

Так как это были мои первые больные, я еще мог анализировать свои

наблюдения над ними без предвзятости ходячего медицинского мышления.

Я мог понять, что наш профессор пытается найти специфические про-

явления заболевания, чтобы определить ту особую болезнь, которой в данном

случае страдает пациент. Я отчетливо представлял себе, что это необходимо

для назначения соответствующего специфического лекарства, которым рас-

полагает медицина, для уничтожения микроба или нейтрализации токсина,

вызвавшего данное заболевание у человека.

Однако значительно большее впечатление произвело на меня — нович-

ка то обстоятельство, что лишь несколько признаков действительно характе-

ризуют любую частную болезнь; большинство же симптомов являются об-

щими для многих различных заболеваний или даже для всех болезней.

Почему, спрашивал я себя, столь различные болезни, как корь, скарла-

тина или инфлюэнца, наряду с некоторыми лекарственными веществами, ал-

лергенами и т. п. способны вызывать вышеупомянутый “неспецифический

синдром”. Но ведь они обладают этой способностью, обладают в такой сте-

пени, что делают невозможным установление дифференциального диагноза

на ранних стадиях!

Сегодня, по прошествии более чем четверти века, я по-прежнему ясно

помню, какое необыкновенно глубокое впечатление произвела на меня в то

время эта мысль. Я не мог понять, почему, врачи с незапамятных времен

концентрировали все свои усилия на распознавании отдельных нозологиче-

ских форм и поисках специфических лекарств, подходящих для лечения лишь

этих отдельных болезней, не уделяя никакого внимания “синдрому становле-

ния болезни”. Ведь если важно найти средства, помогающие при том или

ином заболевании, то гораздо более необходимо изучить механизм возникно-

вения болезни и найти средства лечения того “общего синдрома болезни”,

который, по-видимому, более существен, чем все специфическое в болезни!

Однако 18-летний студент-медик не обладал ни опытом, ни возможно-

стями для последовательного развития, таких представлений, и по мере того,

как я все больше и больше узнавал о медицине, многие специфические про-

блемы диагностики и терапии вытеснили неспецифическое из поля моего

зрения. На прежнее постепенно наслаивалось более важное, и в моем созна-

нии концепция “становления болезни” отодвигалась в туманную категорию

чисто диалектических вопросов, которые, видимо, были неразрешимыми и не

заслуживали мучительных раздумий.

Только через 10 лет, в 1935 г., передо мной вновь встали эти вопросы,

но уже при совершенно иных обстоятельствах. Я изучал в то время в отделе

биохимии Университета Мак-Гилла физиологию материнской плаценты. Как

раз тогда со мной работал студент-дипломник Том Мак-Кьоун (ныне профес-

сор социальной медицины в Бирмингемском университете). Мне удалось за-

интересовать его вопросами нейроэндокринной корреляции в процессе бере-

менности и привлечь к сотрудничеству со мной в этой области.

Случайно мы отметили, что у некоторых из наших экспериментальных

животных появились аномалии полового цикла после введения им гормо-

нальных препаратов гипофиза или плаценту. У них прекращалась течка, и

возникало состояние так называемой псевдобеременности.

Уже без дальнейшего анализа этого явления стало ясно, что его нельзя

отнести за счет специфического действия использованных препаратов. Изу-

чение литературы и некоторые наши эксперименты, проделанные для выяс-

нения этого явления, вскоре показали, что передозировка высушенной щито-

видной железы, нехватка различных витаминов, гормонов, адреналэктомия и

другие повреждающие воздействия — все могут явиться причиной прекра-

щения созревания фолликула и расстройства полового цикла. Таким образом,

стало очевидно, что это явление полностью неспецифично, а, следовательно,

мы быстро потеряли интерес к нему.

Тем не менее, пытаясь объяснить механизм этих половых нарушений,

мы заключили, что они должны быть проявлением “неспецифического стрес-

са”, опосредованного через гипофиз и железы, находящиеся под его контро-

лем. Мы допускали, что некоторые агенты, создавая определенное состояние

неспецифического стресса, могут менять гонадотропную функцию гипофиза

таким образом, что при этом выделяется недостаточное количество фоллику-

лостимулирующего гормона и прерывается цикличность выделения яйца и

наступления эструса.

Здесь мы впервые использовали слово “стресс” в его сегодняшнем зна-

чении, как состояние неспецифического напряжения в живой материи, кото-

рое проявляется реальными морфологическими изменениями в различных

органах и, особенно в эндокринных железах, контролируемых передней до-

лей гипофиза. Однако эти эксперименты не обратили на себя внимания, что

не удивительно, так как они были описаны в приложении к статье, озаглав-

ленной “Изучение физиологии материнской плаценты у крыс” — название,

едва ли подходящее для привлечения внимания к этой части работы.

Несколько позднее в том же году я вновь столкнулся с проблемой

стресса в связи с совершенно другим наблюдением. Помимо нашего гисто-

физиологического изучения плаценты, в том же отделе под руководством

профессора И. Б. Коллипа разрабатывалась широкая программа научных ис-

следований гормонов плаценты, яичников и гипофиза. Моя задача заключа-

лась в использовании главным образом гистологических критериев для выяс-

нения способности экстрактов некоторых желез вызывать у овариэктомиро-

ванных и гипофизэктомированных крыс эффект половых гормонов.

Мне была поручена эта часть работы отдела, поскольку я имел опыт в

основном в области экспериментальной хирургии и морфологии. Хотя не-

сколько лет назад Филип Смит достиг успеха в удалении гипофиза крыс, ис-

пользованный им метод требовал необыкновенного хирургического мастер-

ства, длительного времени и был слишком рискованным, чтобы подходить

для целей биологического наблюдения. Большую часть времени в 1932—

1933 гг. я затратил на разработку значительно более простой техники опера-

ции, которая обычно используется теперь. Можно понять поэтому, что в те-

чение последующего года я особенно желал воспользоваться этой методикой

при изучении тех эндокринологических вопросов, которые могут быть раз-

решены лишь экспериментально на большом числе гипофизэктомированных

животных. В качестве примера занимавших нас тогда вопросов можно упо-

мянуть идентификацию и разделение гормонов передней доли гипофиза, а

также систематическое изучение многочисленных взаимосвязей между гипо-

физом и гонадами.

Для “Очерков об адаптационном синдроме” наиболее важным резуль-

татом этих исследований была идентификация веществ, рассматриваемых

нами теперь как главные “адаптивные гормоны” передней доли гипофиза. В

то время было известно лишь, что гипофизэктомия вызывает инволюцию

коркового слоя надпочечников и прекращение роста, тогда как имплантация

гипофиза или введение неочищенного экстракта его восстанавливают рост

крыс и структуру надпочечника до нормы. Еще нельзя было дать определен-

ный ответ на вопрос, присущи ли эти эффекты различным специфическим

гормонам передней доли гипофиза. Используя разные фракции экстрактов

гипофиза, приготовленных профессором Коллипом, мы смогли показать на

гипофизэктомированных крысах, что, судя по гистологическим показателям,

фракции, способные активно стимулировать рост, не вызывают заметной

стимуляции коры надпочечников, гонад и щитовидной железы. Наоборот,

иначе приготовленные экстракты обладали способностью более или менее

избирательно стимулировать деятельность коры надпочечников. Отсюда мы

заключили, что “гормон роста”, или соматотропный гормон, и адренокорти-

котропный гормон передней доли гипофиза должны быть химически различ-

ными веществами.

Затем в течение 1935 г. определенные теоретические рассуждения при-

вели меня к предположению, что, помимо, так называемых фолликулоидов

(или эстрогенов) и лютеоидов (прогестерон), которые были уже известны в то

время, яичник может выделять гормоны, обладающие качественно иным дей-

ствием. Я не буду задерживать вас описанием причин этой уверенности; впо-

следствии оказалось, что это был ошибочный путь. Однако я все-таки должен

упомянуть об этом неверном пути, по которому я пошел, как это часто быва-

ет, поскольку он, в конце концов, привел к открытию адаптационного син-

дрома, хотя это и было результатом не тщательно спланированного система-

тического исследования, а случайного наблюдения, сделанного по ходу экс-

периментов, вдохновленных этой ошибочной гипотезой.

Как принято, при изучении действия половых гормонов мы вводили

овариэктомированным и гипофизэктомированным крысам экстракты яични-

ков и плаценты, которые, по нашему предположению, могли содержать “но-

вое овариальное начало”. Затем мы исследовали органы этих животных, что-

бы удостовериться в наличии в них каких-либо изменений, обычно не свой-

ственных действию известных овариальных гормонов.

К моему огромному удовлетворению такие изменения были немедлен-

но обнаружены, даже при использовании наиболее неочищенных экстрактов.

У овариэктомированных животных эти экстракты вызывали: 1) значительное

увеличение коркового слоя надпочечников с исчезновением секреторных

гранул из корковых клеток… 2) острую инволюцию тимико-лимфатического

аппарата и 3) появление кровоточащих язв в желудке и двенадцатиперстной

кишке. Крысы, лишенные гипофиза, плохо переносили действие этих экс-

трактов, у них никогда не отмечались признаки стимуляции коры надпочеч-

ников и атрофии тимико-лимфатического аппарата; но у большинства из них

появлялись язвы в желудочно-кишечном тракте.

Это особая триада изменений (стимуляция коры надпочечника, атро-

фия тимико-лимфатического аппарата и язвы пищеварительного тракта) не

вызывалась ни одним из известных гормонов яичника, следовательно, было

очень соблазнительно отнести ее за счет присутствующего в яичнике нового,

до сих пор неидентифицированного начала или начал, вероятно, гормональ-

ный природы.

Вы можете прекрасно представить себе мое ликование! В 28 лет я, ка-

залось, напал на след нового гормона и располагал совершенным биологиче-

ским методом, могущим служить основой для его, без сомнения, неизбежно-

го выделения.

К несчастью, радость оказалась непродолжительной.

То обстоятельство, что и яичниковый, и плацентарный экстракт оказы-

вались одинаково активными в отношении перечисленных изменений, не

слишком смущало меня; в конце концов, мы ведь знали, что плацента выде-

ляет и овариальные гормоны. Мы были отчасти смущены, когда впоследст-

вии оказалось, что экстракт передней доли гипофиза также вызывает подоб-

ные изменения — и даже у овариэктомированных крыс. Ведь предполага-

лось, что гонадотропный гормон гипофиза, уже идентифицированный к тому

времени, действует только опосредованно через гонады. Но даже это не вну-

шало особого беспокойства, поскольку можно было представить себе, что

причиной этих изменений является другой гормон. Как мы предполагали, он

мог вырабатываться рядом желез внутренней секреции и действовать прямо.

Однако, когда несколько позднее выяснилось, что тот же синдром вы-

зывается экстрактами (или даже просто подсадкой) почки, кожи, селезенки и

ряда других органов, я пришел в замешательство: был ли причинный фактор

своего рода “тканевым гормоном”, вездесущим биологическим началом,

продуцирующимся почти всякой клеткой?

Другим смущающим обстоятельством являлось то, что все наши усилия

очистить активный экстракт приводили к потере его активности в отношении

перечисленных изменений. Неочищенные препараты и просто подсадки не-

изменно оказывались более активными.

Мне никогда не забыть один особенно мрачный, дождливый день вес-

ной 1936 г., когда пришло великое разочарование. Я сидел в своей маленькой

лаборатории, размышляя над растущим количеством фактов, делающих

предположение об “активном начале” как новом гормоне совершенно неве-

роятным. Но ведь эти экстракты все-таки вызывали очень четкие и постоян-

ные изменения. Вероятно, было нечто в их приготовлении, что обусловлива-

ло такой характерный эффект. Но что это было?

Ужасная мысль пришла мне в голову: что если весь этот синдром зави-

сит только от неочищенности и токсичности экстрактов.

В таком случае, конечно, вся моя работа теряла смысл. Оказалось бы,

что я имел дело не с новым овариальным гормоном, даже не с каким-то вез-

десущим биологическим началом, а просто с повреждением как таковым.

В этот момент мой взгляд случайно упал на бутылку с формалином, ко-

торый хранился вместе со многими другими гистологическими фиксаторами

на полке против моего стола. Формалин, конечно, является безусловно по-

вреждающим веществом, которое, осаждая белки всех живых клеток, фикси-

рует их таким образом для гистологического изучения. Коль скоро мой син-

дром зависит лишь от повреждения тканей, мне должно удастся вызывать его

инъекцией крысам слабого раствора формалина. Я немедленно приступил к

делу и через 4—8 часов, когда животные поступили на аутопсию, увидел уве-

личение коры надпочечников, атрофию тимико-лимфатического аппарата и

язвы желудочно-кишечного тракта, причем эти изменения были даже интен-

сивнее тех, которые мне удавалось вызвать каким бы то ни было экстрактом.

Не знаю, испытывал ли я когда-либо более глубокое разочарование!

Внезапно все мои мечты об открытии нового гормона разлетелись в

прах. Время и длительный труд были потеряны напрасно. Я пытался сказать

себе: нельзя допустить, чтобы эти мысли сразили тебя; в конце концов, к сча-

стью, еще ничего не опубликовано о новом гормоне, следовательно, ни перед

кем не нужно оправдываться и не от чего отрекаться. Я вновь и вновь пытал-

ся убедить себя, что такие разочарования неизбежны в жизни ученого. Вся-

кий может случайно пойти по ложному следу, и умение вовремя заметить это

характеризует надежного исследователя. Но все это очень мало утешало ме-

ня. Я был настолько угнетен, что в течение нескольких дней вообще не рабо-

тал. Я только сидел в своей лаборатории, пытаясь освободиться от этого со-

стояния и размышляя о том, что теперь делать.

Наконец, я решил, что только мужество может обеспечить победу, на-

сколько мог быстрее постарался забыть этот несчастный случай и вернулся к

некоторым более ортодоксальным эндокринологическим вопросам, привле-

кавшим мое внимание перед этим рискованным увлечением. Среди них были

гормональная корреляция во время беременности и лактации, физиология

гормонов паращитовидных желез, идентификация гормонов передней доли

гипофиза и антигормоны. Эти вопросы представляли большой интерес и, ра-

ботая в Монреале, я обладал особым преимуществом для разрешения ряда из

них, имея возможность рассчитывать на руководство и сотрудничество одно-

го из крупнейших специалистов в этой области профессора Коллипа, изу-

чающего эти вопросы в биохимическом плане. Однако я не мог ни забыть о

случившемся, ни увлечься чем-либо другим в течение ряда дней.

Решающим фактором в определении пути всех моих дальнейших науч-

ных усилий явились сосредоточенные размышления следующего периода.

Поскольку я продолжал повторять мои разбухавшие эксперименты и

придумывать всевозможные объяснения для них, мне внезапно пришло в го-

лову, что на них можно было бы взглянуть и под другим углом зрения. Если

существует единая неспецифическая реакция организма на повреждения лю-

бого рода, то она сама по себе заслуживает пристального изучения. В самом

деле, выявление такого стереотипного “синдрома ответа на повреждение как

таковое” может оказаться значительно более важным, чем открытие еще од-

ного полового гормона.

Так как я повторял себе: “синдром ответа на повреждение как таковое”,

мои ранние студенческие впечатления о клиническом “синдроме становления

болезни” постепенно стали туманно проявляться из области подсознательно-

го, где они прятались в течение стольких лет. Можно ли предположить, что-

бы такие признаки у человека, как плохое самочувствие, диффузная боль в

суставах и мышцах, желудочно-кишечные расстройства с потерей аппетита,

катаболизм и т.д., были своего рода клиническим эквивалентом эксперимен-

тального синдрома (стимуляция коры надпочечников, атрофия тимико-

лимфатического аппарата и желудочно-кишечные язвы), вызываемого столь

разными токсическими веществами у крыс?

Могло ли прекращение эструса при стрессе, которое Том Мак-Кьоун и

я наблюдали несколько месяцев назад, быть эквивалентом аменореи, насту-

пающей у женщин во время инфекции, голодания или эмоционального по-

трясения?

Если это так, то этот синдром имеет громадное распространение в ме-

дицине! Неспецифическое повреждение в определенной степени, несомнен-

но, накладывается на специфическую симптоматику любой болезни и любого

лекарства, использованного для лечения болезни.

Если это так, то все учение о характерных проявлениях болезни и о

специфическом действии лекарств нуждается в пересмотре. Все наблюдае-

мые в действительности биологические эффекты раздражений должны пред-

ставлять собой сумму их специфического действия и неспецифического отве-

та на повреждение, которое обладает тенденцией замаскировать первое.

Если это так, значит, мои первые студенческие впечатления об одно-

сторонности медицинского мышления были совершенно оправданы и не яв-

лялись чисто теоретической точкой зрения без практических выводов. Оче-

видно, если “синдром повреждения” накладывается на специфические прояв-

ления всех болезней и действие специфических лекарств, систематическое

изучение его механизма дало бы нам прочную научную основу для лечения

повреждений как таковых.

Эмпирически знали давно, что определенные меры помогают человеку

переносить почти любую болезнь. В самом деле, такие меры используются

столетиями. Больным рекомендуется соблюдать постельный режим, физиче-

ский и психический покой, переходить на легкую, удобоваримую диету, обе-

регаться от резких колебаний температуры, влажности, сквозняков…