Оссовская Мария. Рыцарь и буржуа: исследования по истории морали
Подождите немного. Документ загружается.
В «Образцовом английском джентльмене» автор, выступая в роли
урожденного джентльмена, не может слишком уж пачкать собственное
гнездо. Поэтому он отыгрывается на английских сыновьях-наследниках,
помешанных на своем благородном происхождении, и со страстью осуждает
родовую спесь в других странах. «Венеция и Польша — вот две страны, где
знатное происхождение превозносится ныне в преувеличенных до смешного
формах» (с. 11). «В Польше эта кичливость своим происхождением еще хуже
(чем в Англии. — М.О.). Она доходит там до такого чудовищного
преувеличения, что звание дворянина в сочетании со званием старосты,
воеводы или каштеляна [Смотритель замка в старой Польше] дает его
обладателю власть над всеми вассалами и простым людом большую, нежели
та, которой обладает король или император, и они могут править более
самодержавно и делать несчастными больше людей, нежели великий визирь
или татарский хан в своих странах. И они помыкают бедным людом в
Польше, как псами, и нередко их убивают, ни перед кем не отвечая за это, и
никто не требует, чтобы они оправдывались в таких поступках» (с. 29).
Причиной тому — не польская конституция, но польская спесь и гордыня.
Относительно польской шляхты и помещиков, продолжает Дефо, мы можем
утверждать — не только на основании личных знакомств с поляками, но и на
основании истории этой страны, — что это люди наиболее надменные,
властолюбивые и заносчивые из всех живущих. «Знаменитый современный
историк, — добавляет Дефо, не называя, однако, имени этого историка, —
говорит, что они горды, неучтивы, упрямы, вспыльчивы, неистовы» (с. 29).
Чтобы дополнить образ Польши в книге Дефо, заметим, что в одном
отношении его представления о Польше чрезвычайно благоприятны:
польская шляхта, по его мнению, весьма образованна. Все там учились в
университетах, у себя или за границей; и хотя шляхта не говорит на модный
манер, как это свойственно англичанам, то есть не говорит по-французски
(этот язык у них в пренебрежении), все там говорят по-латыни; так что
человек, знающий этот язык, может путешествовать по всей стране, как если
бы в ней родился (с. 114).
Если за границей дворянство хотя бы чему-то учится, то в семьях английских
помещиков старших сыновей в школы не отдают, не желая, чтобы первый
встречный учитель смел над ними начальствовать и чтобы они общались с
неблагородными. Учат их домашние «тьюторы» (наставники), потакающие
своим питомцам из страха потерять место. А после оказывается, что
наследник даже письма грамотно написать не умеет, беседовать может лишь
о собаках, лошадях и охоте, в обществе вспыльчив и неотесан, говорит
зычным голосом, грубо ругается и пьет без удержу. Если же голова у него не
совсем пуста, то, скорее всего, потому, что когда-то он был младшим сыном,
которому не полагалось наследства и которого поэтому отдали учиться, а
после уж стал наследником, похоронив старшего брата . Хозяйством такой
помещик не занимается, считая это ниже своего достоинства: ведь ему не
пристало заботиться о росте доходов. «Мое настоящее занятие — тратить
деньги, это мое призвание» (с. 66). Но главное, в чем обвиняет Дефо
сыновей-наследников джентри — это невежество; наследника он изображает
прежде всего дураком.
Чувство собственного превосходства, основывающееся на сознании
превосходства интеллекта, становится обычным оружием мещанства в его
отношениях с аристократией. Лозунги Просвещения немало способствуют
этому, а без малого два века спустя в романе Сенкевича «Без догмата»
Плошовский, заметив, что молодой врач Хвастовский относится к нему с
чувством интеллектуального превосходства, говорит: «Временами он
поглядывал на меня почти враждебно, должно быть, считал узурпацией
чужих прав то, что человек, которого он причисляет к аристократам,
позволяет себе знать такие-то книги или таких-то авторов»
Сенкевич Г. Без догмата. М.,
1960, с. 169.
.
Настоящий джентльмен для Дефо — не этот неотесанный джентльмен по
рождению, но джентльмен по воспитанию. Джентльмен необразованный,
невоспитанный, без нравственных достоинств и хороших манер ничем не
лучше плебея (с. 18). Это лишь тень джентльмена. Молодой дворянин,
которого Дефо заставляет вести об этом такой горячий спор с первородным
сыном, что оба даже хватаются за шпаги, уверяет сына-наследника, что не
променял бы свой ум на его глупость, пусть даже подслащенную богатством.
Отвергнув происхождение как условие, необходимое для того, чтобы
именоваться джентльменом, наш автор, который сам всегда держался
дворянином и свои анонимные сочинения охотнее всего подписывал просто
«а gentleman», приступает к устранению второй преграды, закрывающей ему
доступ в высшие сферы. Речь идет об исключении древних языков из
программы общего образования, поскольку Дефо ясно видит их классовую
роль как средства отделить узкий круг избранных от всех остальных. Почему
бы не учить людей на их собственном языке? Почему бы не знакомить их с
античными авторами по-английски? Ведь римская литература так и не
появилась бы, если бы римлян заставляли учиться и писать на языке какой-
нибудь еще более древней культуры. Пора изменить представления об
образованном человеке. Можно быть образованным и быть джентльменом,
не изучая классической филологии, если знаешь родной язык, естественные
науки, историю, географию, математику, астрономию, новые языки и
обладаешь большим опытом, обогащенным во время путешествий.
«Джентльмен может быть человеком образованным, не зная ни греческого,
ни латыни» (с. 208, а также 196 и след.). Преследуя при этом собственные
интересы, Дефо, который был в значительной мере самоучкой, не желает
также придавать слишком большое значение университетскому образованию.
Можно пополнять свои знания самому, путем чтения, необязательно
проходить весь курс высшего образования, хотя, вообще говоря, наш автор
говорит о нем с уважением.
Все цитировавшиеся выше высказывания должны побудить читателя
полностью согласиться с выводами, содержащимися в последней главе. За
последние годы, утверждает здесь автор, особенно много людей разбогатело
в Англии торговлей, войной, мореплаванием, службой в суде и т.д. Их нельзя
называть джентльменами в первом поколении, хотя бы даже они имели свой
выезд и носили шпагу (право ношения которой, добавляет Дефо, должно
быть ограничено законом). От них еще слишком отдает их прежним
занятием. В их речи чувствуются прежние привычки. Они неспособны
излечиться от золотой лихорадки, охотясь за деньгами правдами и
неправдами, подобно тому как старый вор не может не красть, а старая
распутница — не сводничать. Похвальба своим богатством, вызывающее
поведение, невоспитанность на каждом шагу выдают их происхождение (с.
257-258).
«Не принимая, следовательно, в расчет основателя дома, я, однако, должен
открыть двери перед его лучше воспитанным сыном. Второе поколение —
совсем другое дело.
Называй его, как тебе будет угодно, если ты имеешь в виду текущую в его
жилах кровь, и пусть его род будет сколь угодно недавним и скромным. Но
если его рано отдали в школу, если он имеет способности и
усовершенствовал их учением, путешествиями, чтением и беседами, а
главное, если он обладает скромными, учтивыми манерами джентльмена, то,
как бы ты ни презирал его, он будет джентльменом наперекор всему, и
притом благодаря не одним лишь деньгам и отнюдь не благодаря отцу и
семье, но благодаря тем качествам, которые составляют лучший Фундамент
при основании рода: личным достоинствам, общему образованию, советам,
которые он получал постоянно и вовремя, самообладанию, скромному нраву,
который воспитывался в нем с детства, нраву, податливому к самым лучшим
влияниям и послушному внушаемым ему правилам и законам...
Вот за какие достоинства наследники и сыновья «разбогатевших мужланов»,
или как ты их там называешь, становятся джентльменами, и в качестве
таковых их принимают без колебания в лучших британских семьях, а самые
древние роды без оговорок вступают с ними в брачный союз и не считают,
будто бы погрешили тем самым против чистоты своей крови» (с. 258-259).
Итак, наш автор не только требует, чтобы сыновьям нуворишей,
приобретшим благодаря деньгам светский лоск, был обеспечен доступ в
лучшее общество, но и утверждает в цитировавшейся книге (и не только в
ней), что так оно в Англии обычно и происходит. В Англии, писал он в
«Чистокровном англичанине», необязательно происходить из древнего рода:
бесцеремонность и деньги делают человека пэром. «В Америке, — пишут два
современных исследователя английского среднего класса, — деньги
определяют социальное положение человека; в Англии, по крайней мере до
недавнего времени, приходилось ждать, ибо деньги определяли лишь
социальное положение детей»
Lewis R., Maude A. The English middle class. London, 1950, p. 23.
.
Джентльмены, недавно ставшие таковыми, оказываются у Дефо лучшими
джентльменами, чем джентльмены потомственные. Автор рассказывает о
богатом купце, который с самого начала создал для своего старшего сына
условия лучше тех, какие имели младшие сыновья (любопытное подражание
помещичьим майоратам). Он послал его в Итон, а затем в университет, тогда
как остальных сыновей сделал помощниками в своем деле. Первородному он
купил имение. Тот устроил его великолепно, по лучшим господским
образцам. Лошади ухожены; те, что служат для выезда, для прогулок верхом
и для охоты, размещены по особым конюшням. Все у него со вкусом и
чувством меры. Ни в чем он не уступал дворянину-наследнику, даже в спорте
разбирался не хуже, а вдобавок превосходил соседей образованностью и
хорошими манерами, прекрасным ведением хозяйства и тем, что платил
своим людям вовремя. Он стал примером для всей округи (с. 270 и след.).
Условия, которые Дефо ставит своему джентльмену, не всегда звучат
одинаково. Свежеиспеченным джентльменам необходимо какое-то время для
утверждения в новом качестве (с. 268). Кроме того, настойчиво повторяется
требование образованности, воспитанности, личных достоинств,
подкрепленных добытым без скандала богатством, а также поместьем,
купленным на добытые деньги. Последнее условие иногда отсутствует, и
книга кончается даже признанием одного бедного молодого человека
джентльменом исключительно за его личные качества . Отец дал ему
воспитание прежде, чем обанкротился, и сын обладает такими манерами и
настолько располагает к себе, что женщины из хороших семей о нем лучшего
мнения. Он приглянулся некой богатой леди — владелице собственного
поместья. Мы закрываем книгу в убеждении, что еще один удачный
мезальянс не за горами (с. 278).
«Человек — это его манеры», — замечает Дефо (с. 242), повторяя свои
собственные слова из «Чистокровного англичанина». По мнению Ю.
Халасиньского, польская интеллигенция особо подчеркивала роль хороших
манер потому, что пополнялась она из рядов обедневшей шляхты, которая
только так и могла отграничить себя от низших слоев. «Чем более шаткими
становились материальные основы существования высших слоев, чем
больше ослабевало их нравственное влияние, тем больше для них самих, для
собственного их самочувствия значило их личное «искусство жить»,
хорошее воспитание»
ChałasińskiJ. Społeczna genealogia inteligencji polskiej. Warszawa, 1946, s. 38.
.
Справедливость этого наблюдения не вызывает сомнений. Вежливость, как
писал еще Монтескье, проистекает из желания выделиться. «Мы учтивы из
чванства: нам льстит сознание, что самые приемы нашего обращения
доказывают, что мы не принадлежим к низшим слоям общества и никогда не
знались с этой породой людей» («О духе законов», 4, II). Но подчеркивание
роли хорошего воспитания может использоваться и против будто бы
прирожденного превосходства дворянства — именно так поступает Дефо.
Изображенный Халасиньским польский интеллигент защищается своими
манерами от деклассации, ибо манеры нельзя приобрести сразу. Дефо
требует признать воспитанность качеством первостепенным, ибо ей все-таки
можно научиться — если не в этом, то в следующем поколении. Он с
удовольствием цитирует Карла I, который будто бы сказал: «Я могу
посвятить человека в рыцари, но не могу сделать его джентльменом», — явно
имея в виду, что личных достоинств приобрести сразу нельзя. Манеры,
следовательно, служат как защите, так и завоеванию положения в
обществе. Культивирование дворянских традиций в мещанском этосе может
быть с одинаковой вероятностью следствием как страха перед социальной
деградацией, так и стремления подняться выше.
Впрочем, и в Польше, и в Англии имелись причины, по которым дворянство
тоже должно было подчеркивать роль хороших манер. В Англии, как
известно, происходило постоянное «перетекание» из мещанства в
дворянство, и наоборот, в частности, из-за института майоратов и
деклассации младших дворянских детей. В Польше, как заметил уже Т. Бой-
Желеньский в предисловии к переводу «Мещанина во дворянстве» Мольера,
границы шляхетского сословия были настолько неопределенны, что
необходимо было подчеркивать манеру вести себя в качестве отличительного
признака шляхтича.
В предисловии к «Робинзону Крузо» Я. Котт следующим образом
характеризует отношение Дефо к привилегированным: «Дефо ненавидел
аристократов»
См.: Defoe D. Robinson Crusoe. Warszawa, 1949, s. 9.
. Из сказанного нами выше
видно, что это упрощение. Дефо ненавидит только барскую спесь и хочет
такой аристократии, среди которой мог бы сам оказаться. Он вовсе не
отвергает ее образцы, он хочет лишь лучше осуществлять их.
Не во всем верен образ Дефо и в статье Халасиньского «Джентльмен и
проблема национальной культуры». «Памфлету на «Благороднорожденного
англичанина», — читаем мы в этой статье, — Дефо противопоставил
«Образцового английского трейдсмена»«. И дальше: «Оптимистический мир
романов Дефо, проникнутый верой в его естественный, разумный и
провиденциальный характер и своим сатирическим острием направленный
против джентльменов прежнего времени, был миром надежд и стремлений,
приключений и борьбы нового, предприимчивого человека — «трейдсмена»
с забавным, непрактичным джентльменом»
Chałasiński J. Gentleman i zagadnienie kultury narodowej. —
Przegląd nauk historycznych i społecznych, 1952, t. 2, s. 213.
. Как атмосфера романов Дефо, так и их
проблематика, по-моему, переданы здесь неадекватно. Мир Дефо вовсе не
столь уж оптимистичен. Сатира на джентльменов отнюдь не главная для него
тема; причем, как уже говорилось, это не сатира на дворянство вообще, а
только на дворянскую спесь первородных сыновей, с которыми Дефо
борется, указывая на их необразованность и неотесанность, а не на их
непрактичность и неприспособленность к новым условиям. «Образцовый
английский купец» не противопоставляется «Чистокровному англичанину»,
поскольку последний не был памфлетом на «благороднорожденного»
англичанина, но написанной в защиту Вильгельма Оранского, сатирой на
англичанина «чистых кровей». Если бы «Образцовый купец» и мог чему-
либо противопоставляться, то разве что «Образцовому джентльмену»; однако
подобного противопоставления двух образцов ни в этой, ни в других
известных мне книгах Дефо нет.
В сочинениях Дефо, несомненно, изображен новый личностный образец,
формировавшийся под сильным влиянием купеческого образца. В виде
всеобщего образца для подражания мы находим его скорее в «Робинзоне»,
нежели в «Образцовом английском купце» — книге, в значительной мере
«профессиональной» по своему назначению. Но этот новый образец создан
не для того, чтобы вытеснить образец джентльмена . В «Образцовом
английском купце» перечисляются свойства, которыми должен обладать
купец, чтобы разбогатеть, а разбогатеть ему надо как раз для того, чтобы
сделаться (или хотя бы сделать своих детей) джентльменом, приобретя
необходимый для этого внешний лоск. К образцу человека, родившегося
богатым, мещанство добавляет новый и очень важный образец — образец
человека, стремящегося разбогатеть собственными усилиями. Гармоничное,
в общем-то, сосуществование в Англии дворянства и буржуазии немало
способствует и в дальнейшем постепенному срастанию этих образцов. Уже
слившимися мы находим их в «Саге о Форсайтах».
5. Образец купца у Дефо на фоне образцов купца у Савари и Франклина
Хронологически образец купца у Дефо — промежуточное звено между
образцом, изображенным Жаком Савари в «Совершенном негоцианте», и
образцом, который можно вычитать из наставлений Франклина.
«Совершенный негоциант», книга, написанная Савари в 1675 г. (то есть за
пятьдесят лет до появления книги Дефо на ту же тему), представляет собой
объемистое сочинение — свыше полутора тысяч страниц формата «ин
кварто», густо заполненных мелким шрифтом
См.: Savary J. Le parfait négociant, Paris, 1736, vol. 1-2.
Далее цитируется то же издание.
. Переводя слово «négociant» словом «купец», мы сужаем
объем этого термина, охватывающего область весьма неоднородную. Ж.
Лефевр в своей книге о Великой французской революции отмечает, что в
XVIII веке профессия негоцианта не была еще чем-то Достаточно
определенным. Негоциант мог быть судовладельцем, посредником,
заниматься перевозками, страхованием, банковским делом, наконец, он мог
быть промышленником
См.: Lefebvre G. Quatre-vingt neuf. Paris, 1939, p. 48.
. Савари часто
пользуется выражением «marchands et négociants» («торговцы и
негоцианты»), как если бы различал тут две самостоятельные категории
(например, т. 2, с. 98), но разницы между ними не объясняет.
Свой образец купца Савари создавал по заказу Ж.-Б. Кольбера, который
ожидал от него кодификации торговли. Такой заказ в значительной мере
объясняет ученый характер этого трактата, не предназначавшегося для особо
широкого круга читателей, а скорее для высокопоставленных лиц, которые в
эпоху протекционизма управляют хозяйственной жизнью. Если Дефо
солидарен со средним купцом, то Савари больше всего ценит крупного
оптовика. Негоциант высшего класса — это для него оптовый купец,
ведущий заграничную торговлю в широком масштабе. Купец, торгующий в
розницу, зависит от многих людей, иногда могущественных, иногда
незаметных, тогда как оптовик имеет дело лишь с производителями (точнее:
manufacturiers), которым дает заказы, и с розничными торговцами. Поэтому
во многих странах оптовой торговли не чурается и дворянство, которое
никогда не возьмется за розничную торговлю. Ведь в розничной торговле
есть что-то унизительное, тогда как в оптовой все почтенно и благородно (т.
2, ч. 2, кн. I, гл. III).
Сочинение Савари содержит прежде всего подробное изложение торгового
права, крайне любопытный курс экономической географии, товароведения,
бухгалтерии, сведения о мерах и весах и тому подобную профессиональную
информацию; и лишь попутно, в разбросанных здесь и там замечаниях —
образ примерного купца, рассуждения о том, что способствует и что мешает
его карьере, о воспитании его детей, о правилах, коими должен
руководствоваться мастер в отношениях с подмастерьями и купец — со
своими приказчиками. Тематика этих общих замечаний в принципе сходна с
тематикой книги Дефо, но соотношение различных тем у обоих авторов
неодинаково.
Савари был родом из обедневшей дворянской семьи, которая уже с середины
XVI века начала заниматься торговлей. С детства его прочили в купцы; жену
он тоже выбрал из купеческого сословия. В 1658 г., тридцати шести лет от
роду, Савари имел уже изрядное состояние. Тогда он оставил купеческие
занятия, имея в виду достичь более высокого положения в обществе. Какое-
то время он управлял торговлей кожей и королевскими имуществами, однако
лишился должности, попав в немилость у королевского суперинтенданта.
Это подорвало его состояние. В 1667 г. король издал указ, в силу которого
отцы, воспитывающие 12 детей, имеют право на постоянный пенсион и иные
привилегии. Известно, что Савари, успевший за какие-нибудь 17 лет
обзавестись 15 детьми, протянул руку к королевской казне одним из первых.
Ему повезло, ибо в скором времени прошений поступило столько, что двор
отказался от своих обязательств по отношению к опоздавшим просителям.
После временных немилостей и неудач Савари прочно укрепился на высоком
посту, на котором оставался до самой смерти, составив себе репутацию
лучшего знатока торгового права
Эти биографические сведения почерпнуты из предисловия к
«Совершенному негоцианту», написанного сыном Савари.
.
Торговлю, считает автор, создал господь — по всей вероятности, для того,
чтобы меж людьми воцарились любовь и согласие. Всевышний
неравномерно распределил по земле различные блага, дабы побудить людей