Оссовская Мария. Рыцарь и буржуа: исследования по истории морали

Подождите немного. Документ загружается.

отношении. Английский ученый Р. Тоуни, выяснявший применимость

тезисов Вебера к Англии, цитирует анонимного английского автора, который

в 1671 г. писал: «В папской религии заключается какая-то врожденная

неспособность к предпринимательству, а у людей Реформы, напротив, чем

жарче религиозный пыл, тем сильнее рвение к торговым и промысловым

занятиям»

Tawney R. H. Religion andtherise ofcapitalism. London, 1942, p. 162.

Было ли в протестантизме что-то такое, что могло способствовать развитию

капиталистической экономики? Анализ учения Лютера приводит Вебера к

выводу, что не здесь следует искать подобные экономические стимулы.

Правда, у Лютера уже можно найти осуждение монашеской жизни и призыв

искать себе счастья на земле, другими словами, искать своего призвания в

посюсторонней жизни. Имелись у Лютера и призывы к труду. Но его взгляды

все еще были проникнуты тем, что Вебер называет традиционализмом в

экономической жизни. Человек, воспитанный в духе традиционализма, не

спрашивал, сколько он может заработать в день при наиболее интенсивном

труде. Его интересовало лишь, сколько он должен работать, чтобы как-то

просуществовать. Он предпочитал хуже жить и меньше работать, чем

наоборот. Этот докапиталистический дух напрасно пытались преодолеть

путем перехода к аккордной оплате. Интенсивность труда пытались также

повысить, снижая заработную плату, полагая, что люди работают лишь

тогда, когда нужда заставляет (с. 44-54). Но самые лучшие результаты в

постепенном внедрении навыка трудиться ради самого труда дало

религиозно-этическое воспитание под флагом пуританизма.

Слово «пуританизм» автор употребляет в том смысле, какой оно получило в

XVII веке для обозначения аскетических разновидностей протестантизма,

распространявшихся прежде всего в Англии и Голландии. К ним в первую

очередь относились: 1) кальвинизм, получивший распространение, как

известно, в Западной Европе; 2) пиетизм, который нашел довольно много

приверженцев в Германии; 3) методизм, зародившийся в Англии, а позже

особенно популярный в Соединенных Штатах; 4) баптизм. Следует также

упомянуть о меннонитах и квакерах. Несмотря на различия в догматике, все

эти секты объединял общий стиль этики, нашедший свое классическое

выражение в кальвинизме.

Что же благоприятствовало распространению кальвинистских установок,

важных в экономической жизни? Кальвин, как известно, считал, что люди

заранее разделены всевышним на избранных, на коих почиет его благодать, и

на осужденных. В кальвинизме человек предоставлен себе самому. Он не

может ожидать помощи от таинств (как в католицизме) и тому подобных

магических средств. Символом благодати становится для него успех в жизни,

как для древнееврейских пророков; на них и ссылается кальвинизм, недаром

названный своими английскими последователями гебраизмом. Жизненный

успех кальвинист может обеспечить себе лишь благодаря неусыпному и

методическому самоконтролю. Трудиться он должен с утра до вечера.

Идеолог кальвинизма Р. Бакстер на сон отводит крайне ограниченное время.

Удовольствия грешны, включая те из них, которые доставляет искусство, а

также эротика. Последняя должна служить единственно продолжению рода и

допустима постольку, поскольку этого требует гигиена.

Весь этот стиль жизни сводится к тому, что Вебер называет «посюсторонней

аскезой» в отличие от прежней «потусторонней аскезы» святых. Богатство

становится здесь наградой за примерную жизнь, обогащение — религиозно-

этической миссией, призванием, причем этот специфический сплав

экономики и религии получает массовое распространение. Пуританин

обогащается «помимо воли». Труд постоянно приумножает его достояние.

Ему нельзя наслаждаться жизнью, поэтому он инвестирует. И Бакстер, и

идеолог методистов Дж. Уэсли сознают, что их поучения ведут к опасному

для души человеческой богатству. «Мы должны советовать всем христианам,

— пишет Уэсли, — зарабатывать сколько возможно и сберегать сколько

возможно, чтобы тем самым становиться богатыми»

Цит. по англ. изд. «Протестантской

этики», где этот текст приведен на языке оригинала.

Требуя ограничить потребление, пуританизм в то же время санкционировал

жажду приобретательства. Эта новая жизненная установка распространяется

снизу. Ее носители не крупные предприниматели, а скромные труженики

(часто ремесленники), прошедшие суровую жизненную школу,

рассудительные, деловые, солидные. На милость небес эти деятельные люди

не уповали. Они были не из тех, кто, разбогатев, спешит в геральдическую

контору за дворянским гербом и пристраивает сыновей в офицеры, чтобы

заставить забыть об их низком происхождении. Франклин, которого Вебер

считает классическим представителем этих скромных тружеников, от своего

богатства не имел ничего, утверждает Вебер, кроме иррационального

ощущения исполненного, как надо, призвания. В эпоху расцвета итальянских

городов немалые деньги после смерти богатых людей поступали в пользу

церкви как искупление за грехи. А значит, совесть у тогдашних богачей была

неспокойна — по всей вероятности, из-за нарушения запрета взимать

проценты. То, чем занимались флорентийские капиталисты XIV и XV веков,

находилось вне сферы морали или же морали противоречило (с. 60). Иначе у

пуритан. Стиль жизни, который для докапиталистического человека был

скорее отталкивающим, получил здесь полное моральное одобрение. В

итальянских городах, по мнению Вебера, этические установки Франклина

были бы невообразимы. Между тем пуританизм обеспечил предпринимателю

чистую совесть. Кальвин учил, что работник послушен богу лишь в том

случае, если он беден; это служило прекрасным обоснованием низкой

заработной платы. Отношение к нищим изменилось полностью. Нищенство,

если можно было работать, стало грехом. Бедняк в своей бедности был

виноват сам и не заслуживал жалости.

Пуританский способ обогащения, согласно Веберу, принципиально

отличался от еврейского. Евреи представляли «авантюристский» капитализм,

а пуритане — капитализм, основанный на рациональной организации труда,

рассчитанной на длительную перспективу (с. 18). Религиозная мотивация со

временем отмерла, но созданный ею стиль жизни сохранился, поскольку

оказался практичным. Цеховая организация с ее солидарностью в рамках

цеха уже не стесняла свободу действий обогащающихся; роль цехов

частично перешла к сектам. Но цех объединял конкурентов той же самой

профессии: чрезмерный успех одного из цеховых мастеров мог помешать

успеху других и разлагал цеховую организацию (напомним, что еще Дефо

снижение цен считал ужаснейшим проступком купца против своих коллег).

Секты же объединяли представителей различных профессий, и крупный

успех одного из единоверцев поднимал значение секты и увеличивал ее

миссионерские возможности. Цехи, может быть, были необходимой

ступенью на пути к капитализму, но только аскетические секты смогли

оправдать и санкционировать индивидуалистическое предпринимательство,

приведшее к расцвету капитализма (с. 236). Вера в то, что скорее надлежит

слушаться бога, чем людей, также была одной из важнейших предпосылок

формирования индивидуализма Нового времени (с. 235).

Благоприятное влияние пуританизма на зажиточность его приверженцев

можно заметить, прослеживая судьбы пуританских семей в Англии и

Соединенных Штатах. Франклин, добавим мы уже от себя, в своей

автобиографии отмечал, что квакеры в Соединенных Штатах представляют

особенно важную в промышленном и торговом отношении группу. Фридрих

Вильгельм I считал меннонитов необходимыми для торговли в Пруссии и

поэтому их не преследовал, несмотря на то что они упорно отказывались от

военной службы (Вебер, с. 28). Практическую полезность этических

установок пуританского типа подтверждает, по мнению Вебера, и то, что

всюду, где появлялась этика подобного рода, она приводила к аналогичным

последствиям. В качестве примера Вебер приводит моравских братьев, к

которым мы еще вернемся, а в следующих томах своей «Социологии

религии» вновь обращается к этому тезису, описывая секту джайнов в Индии

См.: Weber M. Gesammelte Aufsätze zur Religionssoziologie, Bd. 2, S. 203 и сл.

Элитарная секта джайнов — одна из наиболее древних; она появилась на

рубеже VII-VI веков до н.э. Джайны-монахи должны были вести бродячую

жизнь, чтобы не привязываться ни к чему в этом мире. Мирянам, напротив,

предписывался оседлый образ жизни, дабы не подвергаться искушениям в

незнакомых условиях.

Джайнам запрещено убивать какое бы то ни было существо, во всяком

случае слабое и невооруженное. Только себя самого джайн мог и даже

должен был лишить жизни (предпочтительнее всего отказом от пищи), если

достиг святости или не сумел совладать со страстями. Принцип отказа от

умерщвления живых существ был доведен у джайнов до последней

крайности. Правоверный джайн не зажигает свечу, чтобы не привлечь

насекомых, которые могли бы сгореть в огне; процеживает воду перед тем,

как ее вскипятить; закрывает нос и рот, чтобы дыханием не лишить какое-

либо существо жизни. Землю, по которой он ступает, надлежит

предварительно подмести метелкой. Волосы он не стрижет, а вырывает их —

чтобы не причинить ненароком вреда собственным паразитам. Через воду он

не переходит. Все эти ограничения сводили к минимуму число разрешенных

для джайна занятий. Разумеется, он не мог заниматься земледелием, ведь при

вспашке гибнут живущие в почве создания. Он не мог трудиться при помощи

каких бы то ни было острых орудий, а также заниматься делом, требующим

использования огня. Зато ему разрешалась торговля.

Стремление и привязанность к богатству осуждались, хотя обладать им не

воспрещалось, — точно так же как в западноевропейском протестантизме,

который позволял быть богатым, но не радоваться богатству, что

причислялось к наихудшим проступкам. От джайнов, как и от квакеров,

требовалась безусловная правдивость. Запрещалось даже преувеличивать.

Отступления от принципа безусловной честности и ответственности за слово

в хозяйственных сделках грозили после смерти возрождением в образе

женщины. Практические последствия этих предписаний были сходны с

практическими последствиями известного на Западе принципа: «Честность

— вот лучшая политика». В пословицу вошла честность джайнов, но также и

их богатство. Только торговля позволяла соблюдать строжайшие

предписания ахимсы [Принцип непричинения вреда живым существам],

поэтому в торговле роль этой секты была огромна, несмотря на ее

небольшую численность. Джайны, которым запрещалось путешествовать,

обосновывались на одном месте в качестве банкиров. И от купцов, и от

банкиров требовалась аскетическая бережливость, что — опять-таки как в

западном протестантизме — вело к обогащению; но это обогащение не было

связано с индустриализацией, которой препятствовал традиционализм

экономической структуры Индии, изоляция, в которой жила секта, а также ее

ритуалы.

Джайнам запрещалось есть мясо и вообще проявлять чревоугодие,

употреблять какие-либо наркотики, жить в роскоши. Для них было

обязательно целомудрие, супружеская верность, самодисциплина и

подавление всевозможных страстей. Голодного надлежало накормить,

жаждущего напоить, а кроме того, заботиться о животных. Но пятый обет,

соблюдение которого было обязательно для монахов, исключал любовь к

кому бы то ни было и к чему бы то ни было, поскольку любовь ведет к

желаниям и страстям. В их учении не было ни любви к ближнему, ни любви

к богу. В сердце джайна царила пустота. Бог, если и существовал, не

заботился о мире. Поэтому джайн не молился и не рассчитывал получить

отпущение грехов благодаря покаянию.

Несмотря на эту предписываемую эмоциональную холодность, солидарность

между членами секты была чрезвычайно сильна, что, как и в американских

сектах, немало способствовало ее экономическому преуспеянию. Джайн

всегда ощущал поддержку единоверцев, и в случае переезда в другой город

сразу же находил в них точку опоры, хотя о братстве в раннехристианском

смысле слова здесь говорить трудно.

Джайны жили преимущественно в городах, но Вебер оговаривается, что

джайнизм нельзя считать созданием городских слоев. Основатель секты,

умерший около 600 г. до н.э., был из касты кшатриев; секта зародилась в

кругу интеллигенции, все ее святые были королевского происхождения.

Участие в ней князей было весьма заметным, что было связано с их

стремлением высвободиться из-под опеки браминов. Наибольший расцвет

джайнизма не совпадает со временем усиления городских слоев, но скорее с

их ослаблением, а также с ослаблением значения гильдий. Географическое

размещение джайнов также свидетельствует о том, что развитие секты шло

независимо от развития городских слоев. И вряд ли можно сказать, что

джайнизм, не будучи создан в этой среде, служил ее интересам: ведь он

налагал на своих приверженцев обязанности, которыми они никогда бы себя

не отяготили, если бы руководствовались экономическими интересами.

То, что пишет о джайнизме Вебер, стоит дополнить сведениями о

дальнейших судьбах секты, содержащимися в поучительной книге Дж. Ф.

Маэла «Интервью с Индией», изданной в 1950 г.

См.: Muehl J. F. Interview with India. New York,

1950, p. 34-58.

Маэл, американский писатель, который, путешествуя по Индии,

внимательно наблюдал разительные проявления экономической

эксплуатации, находит джайнов в роли банкиров в соответствии с описанием

Вебера. Обходя деревни Катхиявара [Катхиявар — полуостров на западе

Индии, в штате Гуджарат], он имел случай убедиться (а затем наблюдал это и

в других местностях), что пиявками, высасывающими кровь из сельского

населения, являются здесь банья — купцы, но прежде всего ростовщики,

принадлежащие, как правило, к секте джайнов. По утверждениям местных

жителей, в их руках находится все сколько-нибудь ценное в округе, и всех

они опутали долгами, беря 40% на ссуду и описывая имущество

неплатежеспособных должников. Доходов крестьян, которых нужда

заставляет прибегать к займам, едва хватает на выплату этих процентов. Если

они не в состоянии их заплатить, то бесплатно работают в каменоломнях,

принадлежащих банья, получая нищенское пропитание. Банья также

соблазняют крестьян, открывая лавочки с украшениями; побуждают их жить

не по средствам, поощряют бессмысленное соревнование в том, кто больше

истратит денег на свадьбу. Забота о жизни мельчайшей букашки сочетается у

них с неслыханной жестокостью по отношению к людям. Они нанимают

людей из низших каст, чтобы те подметали улицу на их пути. Правда,

подметальщики эти, несомненно, способствуют смерти разных мелких

существ, но для джайна важно не столько то, чтобы букашки не гибли,

сколько то, чтобы их смерть не отягощала его совести. Одетые в белое (ибо

некоторые красители — животного происхождения), джайны рассыпают

перед своими домами сахар и зерно для муравьев, причем смотрят в оба,

чтобы того и другого не крали дети с раздутыми от голода животами. По

мнению местных жителей, брамины по сравнению с банья ничего не значат.

Банья позволяют им жить, потому что решили, что им выгоднее купить их,

чем уничтожить.

Мы познакомились с тезисом Вебера, согласно которому определенный

стиль этики связан с экономическим преуспеянием, что, однако, не значит,

будто это преуспеяние было сознательной или неосознаваемой целью тех,

кто подобную этику создал. Вебер считает ошибочным мнение, будто бы

Реформацию можно объяснить при помощи одних лишь экономических

факторов как «необходимость исторического развития» (с. 83). Число

повлиявших на ее формирование факторов бесконечно. В то же время автор

категорически отрицает приписываемую ему недалекую и доктринерскую

точку зрения, что Реформация будто бы породила капитализм. Ведь этому

противоречит существование форм капиталистического

предпринимательства, предшествовавших Реформации. Вебер желает лишь

выяснить, «играло ли также и религиозное влияние — и в какой степени —

определенную роль в качественном формировании и количественной

экспансии «капиталистического духа» и какие конкретные стороны

сложившейся на капиталистической основе культуры восходят к этому

религиозному влиянию» (с. 83),

Известно, что капитализм не получил развития в южных штатах США, хотя

колонисты поселялись там по экономическим соображениям, а расцвел в

северных штатах, где они селились для того, чтобы иметь возможность

свободно исповедовать свою религию. Деятельность Франклина, считает

Вебер, предшествовала развитию капитализма в Соединенных Штатах: когда

Франклин переехал в Пенсильванию, там еще существовало меновое

хозяйство, а крупных предприятий не было и в помине. Не соглашаясь в

данном случае с положениями исторического материализма, в других

случаях Вебер признает их ценность: временами бывает так, временами

иначе; осознание безмерного многообразия входящих в расчет факторов

побуждает быть осторожным. Исторический материализм в качестве общей

теории Вебер, несомненно, не признает. Буржуазная этика Франклина, по его

мнению, не была создана в экономических целях, хотя ее жизнеспособность

объясняется тем, что она оказалась полезной с точки зрения этих целей.

b) Анализ и критика тезисов Вебера. Вкратце изложив теорию Вебера, мы

приступаем теперь к ее анализу и критике. Критика эта будет

сопровождаться рассмотрением других факторов, которые могли повлиять на

развитие капиталистического «духа», кроме особо подчеркиваемого Вебером

влияния пуританизма.

Попробуем сначала уяснить себе, в каком виде следовало бы сформулировать

наиболее важные утверждения Вебера, содержащиеся в его работе о

пуританской этике. Уже ее название позволяет сформулировать первый

тезис: в менее обязывающей форме это будет тезис об определенной

корреляции, в более обязывающей — об определенных причинно-

следственных связях. В первом случае он выглядел бы так: развитие

пуританской этики сопутствует развитию духа капитализма (Ia). Во втором:

пуританская этика способствовала развитию духа капитализма (Ib). В обоих

случаях речь, по-видимому, идет о каких-то психологических зависимостях;

дискуссия по этому поводу ведется в области психологии. Но более важен

тезис, согласно которому определенный комплекс убеждений, составляющий

пуританскую этику, связан не с другими фактами психологического порядка,

но с развитием самого капитализма . Этот тезис, как и предыдущий, можно

сформулировать в более обязывающей и менее обязывающей форме, но

Вебер явно склоняется к более «сильной» из них, а именно: пуританская

этика способствовала развитию капитализма (II). Наконец, к числу наиболее

важных утверждений Вебера относится следующее: свойственное

пуританизму понимание обогащения как религиозно-этической миссии в

качестве массового явления было чем-то новым (III). Рассмотрим поочередно

три эти тезиса, из которых два первых не различаются должным образом ни

самим автором, ни его почитателями, ни его критиками.

О тезисе I. Припомним, что Вебер констатировал более сильный приток

протестантов в реальные гимназии и высшие технические училища, а

католиков — в общеобразовательные гимназии и университеты.

Предположив, что цифры установлены верно, и принимая их интерпретацию,

предложенную автором, который видит здесь свидетельство более

практичной, трезвой жизненной установки протестантов по сравнению с

католиками, можно счесть это доводом в пользу каких-то связей между

вероисповеданием и определенной жизненной установкой.

Но сказать определеннее, что здесь с чем связано, непросто. Допустив пока,

что мы знаем в общих чертах, что такое пуританская этика (хотя и тут, как

увидим, не все так ясно), рассмотрим повнимательнее ее коррелят — так

называемый «дух капитализма». Вебер уклоняется от его определения через

ближайшее родовое понятие и видовое различие. Что такое «дух

капитализма», должно, по его мнению, стать ясным в ходе дальнейшего

анализа (с. 30). Пока читатель должен удовлетвориться примером,

приводимым в качестве наглядной иллюстрации концепции автора. Таким

примером служат для Вебера уже известные нам высказывания Франклина.

Комментарии Вебера к ним позволяют предположить, что духом

капитализма, по его мнению, проникся тот, кто каждую минуту использует

для обогащения, понимая обогащение как призвание и воспрещая себе

наслаждаться жизнью в ущерб уже приобретенным богатствам. Но ведь в

классических высказываниях Франклина содержится не только это. Там есть

еще призывы к усердию и трудолюбию, бережливости, неукоснительному

соблюдению принятых на себя обязательств. Если то, что мы находим в