Нерсесянц В.С. Философия права

Подождите немного. Документ загружается.

Аналогичные положения содержались и в Конституции СССР 1977 г. Так, в статье 10 говорилось:

"Основу экономической системы СССР составляет социалистическая собственность на средства

производства в форме государственной (общенародной) и колхозно-кооперативной

собственности". Далее, в статье 12 утверждалось: "Собственностью колхозов и других

кооперативных организаций, их объединений являются средства производства и иное имущество,

необходимое им для осуществления их уставных задач... Государство содействует развитию

колхозно-кооперативной собственности и ее сближению с государственной".

Глава 2. Социализм и право L159

Но если бы эти конституционные положения носили бы не фиктивный и декларативный, а

реальный характер и соблюдались в жизни, то собственность колхозов и других кооперативных

организаций была бы на самом деле — вопреки конституционному утверждению — не

социалистической собственностью, а, напротив,, собственностью конкретно-определенной группы

людей (членов колхоза или иной кооперативной организации), т. е. групповой частной

собственностью, обособленной от социалистической собственности всего общества, "всех

вместе".

Реальное бытие и функционирование такой колхозной (т. е. групповой, обособленной, частной)

собственности означало бы реальное сохранение многоукладности в стране и обществе:

социализма — в городе, капитализма (пусть ограниченного и контролируемого диктатурой

пролетариата) — в деревне. Одна часть общества (политически господствующая при диктатуре

пролетариата и взявшая в свои руки командные высоты в экономике) оказалась бы при этом в

условиях полной социализации и полного отчуждения от индивидуализированной собственности

на средства производства, а другая часть общества сохраняла бы собственность на средства

производства индивидуально определенной группы лиц (т. е. групповую частную собственность

членов соответствующих колхозов, кооперативов).

Объявление колхозной (и иной кооперативной) собственности разновидностью социалистической

собственности, наряду с государственной (общенародной) формой, это лишь декларативная

фикция и словесная конструкция, не снимающая антагонизма между ними.

Историческая практика становления и утверждения реального социализма показывает, что этот

антагонизм был решен фактическим "огосударствлением" колхозной (и иной кооперативной)

собственности и основанной на ней формы хозяйствования — при внешнем сохранении

декларативно-словесной формулы об особой (не общенародной) форме собственности колхозов и

кооперативов. По сути дела речь шла лишь о разных формах в принципе единой социализации

всех производительных сил страны методами и средствами диктатуры пролетариата: в городе

— непосредственной, в деревне — через ряд опосредовании (раскулачивание одних,

кооперирование других, фактическое "огосударствление" колхозов и т. д.). В реальной

действительности кооперирование (включая и создание колхозов) как форма исходного и "малого"

обобществления средств производства в сельском хозяйстве (в пределах данной группы,

коллектива членов кооператива, колхоза) фактически представляло собой процесс приведения

частнособственнической деревни (и крестьянства) к виду, удобному для социалистического

"логарифмирования". В условиях капиталистически не развитой, мелкобуржуазной деревни, где

частная собственность не была еще ка-

160 Раздел И. Философия отрицания права. Идеология коммунизма

питализирована и отсутствовала развитая, необходимая для социализации всех средств

производства дифференциация на полярные противоположности (капитал — наемный руд,

капиталист — пролетарий), с помощью форсированного насильственного кооперирования был

осуществлен своеобразный социалистический вариант первоначального накопления

капитала для одновременной его фактической социализации ("огосударствления").

Диктатура пролетариата тем самым "подтянула" деревню к городу, реально подчинив всех без

исключения жителей страны единому социалистическому принципу отношения к

обобществленным средствам производства — "все вместе, никто в отдельности".

Сама по себе кооперация — это объединение и обобщение индивидуальных средств производства

и формирование групповой (коллективной) частной собственности персонально определенных,

конкретных лиц (членов кооператива, колхоза), форма концентрации и капитализации

собственности. Но в условиях диктатуры пролетариата эта капитализация осуществляется как

социализация, поскольку при отрицании частной собственности (и индивидуальной, и

групповой) обобществление средств производства фактически означает их "огосударствление".

Кооперирование означало одновременно пролетаризацию крестьянства и социализацию их

обобществляемого имущества (кооперативного "капитала"). Созданные в результате

насильственной коллективизации крестьянства колхозы и иные кооперативные предприятия стали

по существу сельскими вариантами социализированных заводов и фабрик города. При диктатуре

пролетариата такое кооперирование совпадает с социализмом.

Социализация средств производства в городе и особенно в деревне осуществлялась при помощи

такого беспрецедентного насилия и произвола, по сравнению с которыми меркнет все остальное в

жестокой и кровавой истории человечества. Лишить всех индивидов собственности и вместе с тем

заставить их работать за нищенский потребительский паек абсолютно невозможно без тотального

и постоянного насилия — этой, говоря словами Маркса, "повивальной бабки" нового строя,

представшего в облике реального социализма. Так "работает" история. Причем мы здесь говорим

об объективных корнях насилия и тоталитаризма, порождающего процесс социализации и

порождаемого им, не затрагивая вопрос о субъективных аспектах этого процесса и

злоупотреблениях наличными средствами и возможностями насилия в интересах тех или иных

групп, слоев, лиц. Характер и формы субъективных злоупотреблений средствами насилия в ходе

исторического процесса — явление, в общем и целом определяемое насильственной природой

самого этого процесса.

Поскольку социализм невозможен без насильственного уничтожения частной собственности и

обобществления средств произ-

f лава 2. Социализм и право

161

додства, он не может быть другим (в том числе и в плане насилия), у[ принципиально другой

социализм, отличный от исторически сложившегося реального социализма, не возможен.

Последствия установления и действия государственной фор-?ы социалистической собственности в

условиях реального социализма заметно отличаются от представлений и предсказаний

марксистской теории на этот счет. Но теория и практика совпадают тут в главном:

уничтожение частной собственности и установление общественной собственности возможны

лишь как насильственное сосредоточение всех средств производства в руках государства

(пролетарской политической власти, диктатуры пролетариата во главе с коммунистической

партией). Такое отождествление социалистической, общественной и государственной

собственности присуще и теории, и практике социализма. В силу такого принципиального

совпадения марксистской теории и практики реального социализма в фундаментальном моменте

характеристики нового строя можно уверенно утверждать: теория и практика здесь едины

настолько, насколько это вообще возможно, и если по теории предполагалось, что при реализации

положений этой теории будет "хорошо" (наступят такие-то позитивные последствия в жизни

людей и т. д.), а практика реализации данных положений (в нашем случае — установление

общественной, социалистической собственности в форме государственной собственности)

оказалась "плохой" и дала иные результаты (негативные, "не предусмотренные" теорией

последствия и реалии), то это вовсе не означает, что практика "отклонилась" от теории, что

реальный социализм — это не реализация марксисткой теории или что осуществление данной

теории может привести к иным реалиям, к какому-то другому реальному социализму.

Напротив, историческая практика выступает здесь как критерий для оценки теории, и по

последствиям, к которым приводит реализация принципиальных положений теории (к изобилию

или к Дефициту, к царству свободы или тоталитаризму и т. д.), можно судить о подлинной

социальной значимости соответствующих теоретических положений (например, о

коммунистической концепции обобществления средств производства). Как говорится, "по плодам

их узнаете их".

Вместе с тем сами по себе негативные последствия теории и реализующей ее практики не

обязательно означают их ложность. История, реальная жизнь развиваются в противоречиях и

борьбе. И нет ничего (ни в теории, ни в практике) только позитивного (только хорошего") без

негативного ("плохого"). Исторический прогресс по

Ути своей внутренне противоречив, и

движение человечества от несвободы к свободе, от неравенства к равенству, от произвола к

Раву,

преодолевая одни барьеры, трудности и проблемы, порождает другие, ранее не известные и не

предвиденные. И чем основа-

162

Раздел II. Философия отрицания права. Идеология коммунизма

тельней процесс исторического обновления, тем радикальней насилие, сопровождающее этот

исторический процесс. Такова насиль-ственная сторона и трагическая подоплека истории и

прогресса.

Тут, в тисках истории, не на кого жаловаться, некому изливать обиды. Надо попытаться понять

исторические реалии, объективную логику и тенденцию их движения и по возможности повлиять

на ход их развития в нужной (с учетом исторического опыта и знаний) перспективе. Поэтому

главная проблема — в связи с марксистской теорией и осуществившей ее социалистической

практикой — состоит в следующем: если, как оказалось, реальный социализм не привел к

предсказанному коммунизму, то куда в действительности он ведет; имеет ли он такую

будущность, которая по своему смыслу явилась бы новой, более высокой (по сравнению с

капитализмом) ступенью социально-исторического прогресса; подготовлена ли реальным

социализмом (несмотря на все связанное с ним зло и негативное) объективная база и реальная

возможность для перехода к этой грядущей ступени прогресса?

От ответа именно на эти вопросы о месте и значении марксистской теории и реального

социализма в контексте исторического прогресса зависит, в конечном счете, их объективная

всемирно-историческая оценка.

Раздел III. Марксистская доктрина и социалистическое правопонимание

Глава 1. "Новое право": основные направления интерпретаций

1. Появление "нового права"

История формирования и развития социалистической теории права и государства и юридической

науки в целом — это история борьбы против государственности и права в их действительном

(некоммунистическом) смысле и значении, против "юридического мировоззрения" как сугубо

буржуазного мировоззрения, история замены правовой идеологии идеологией пролетарской,

коммунистической, марксистско-ленинской, история интерпретации учреждений и установлений

тоталитарной диктатуры как "принципиально нового" государства и права, необходимых для

движения к коммунизму и вместе с тем "отмирающих" по мере такого продвижения к обещанному

будущему.

Формировавшаяся в условиях диктатуры пролетариата теория права встретилась с рядом

принципиальных трудностей, связанных с радикальным отрицанием прежних представлений и

учений о государстве и праве, построением классовой (пролетарской, марксистско-ленинской,

коммунистической) науки о классовом государстве и праве. Один из ключевых аспектов всей этой

работы состоял в том, чтобы в рамках зарождающейся марксистско-ленинской юридической

науки согласовать соответствующие положения марксизма-ленинизма о государстве и праве с

практикой диктатуры пролетариата и социалистического строительства в целом.

После революции в общем русле марксистско-ленинского подхода к праву стали постепенно

складываться различные направления и концепции понимания и трактовки права. При всех своих

внешних различиях эти концепции внутренне едины в своем отрицании права, его объективной

природы и смысла. Под видом буржуазного права йсе они вместе и каждая по-своему отвергают

суть права, а за новое "право" выдают антиправовые установления про-летарско-

коммунистической диктатуры.

Это новое "право" появляется в виде декретов советской власти. Послереволюционное положение

дел в данной сфере от-

164 Раздел Ш. Марксистская доктрина и социалистическое правопонимание

разил декрет СНК от 22 ноября 1917 г. (Декрет о суде № 1). Pt

была упразднена вся прежняя

система юстиции и предусматривалось создание новых местных судов и революционных

трибуналов. В декрете, в частности, подчеркивалось: "5) Местные суды решают дела именем

Российской Республики и руководятся в своих решениях и приговорах законами свергнутых

правительств лишь постольку, поскольку таковые не отменены революцией и не противоречат

революционной совести и революционному правосознанию.

Примечание. Отмененными признаются все законы, противоречащие декретам ЦИК Советов р. с.

и кр. депутатов и Рабочего и Крестьянского Правительства, а также программам-минимум РСДРП

и партии С-Р"

Показательно, что новые установления (декреты советской власти) здесь вообще не

характеризуются в качестве "права". Термин "советское право" возник в буржуазных кругах в

качестве иронического обозначения декретов и установлений большевиков и пролетарской власти,

т. е. для критической оценки антиправового характера советской власти и ее нормотворчества.

"Впервые мы это слово, — пояснял И.И. Стучка в 1927 г. происхождение данного

словообразования, — встретили в проектах буржуазных спецов как некоторого рода ругательство,

как противопоставление "общему праву", т. е. праву буржуазному. Тогда советское право

понималось как отрицание всякого права. Еще не так давно даже среди коммунистов слышны

были разговоры, что это словосочетание представляет собой какую-то несуразность. Ныне тот

взгляд сменился противоположным, и мы встречаем слишком универсальное его понимание, но

одновременно замечаем, что за этой вывеской иногда скры-вают старый буржуазный или

мелкобуржуазный товар... Когда поя-вилась у нас впервые мысль о советском праве, т. е. о праве

переходного времени (я не говорю о названии)? Наша программа ее не знала. Вся Февральская

революция 1917 г. также прошла без "идеи" революционного права... Лишь по поводу выселения

ПК и ЦК РКП из дворца Кшесинской были разговоры на тему о том, что революция отменяет

законы старого режима, со ссылкой при этом на речь Маркса перед кельнскими присяжными

заседателями. Но во всяком случае тут речь не шла еще о классовом праве"

Этот разрыв между теорией и практикой нового "советского права" длился, однако, не долго. И

вскоре после революции декре-ты большевиков получили свое теоретическое освящение как

качественно новое, "пролетарское право".

СУ РСФСР, 1917. № 4, ст. 50. Ссылки в приговорах и решениях на законы свергнутых правительств были воспрещены

новым Декретом о народном суде (ноябрь 1918 г.).

Стучка И.И. Избранные произведения по марксистско-ленинской теории права-Рига, 1964. С. 583.

Глава 1. "Новое право": основные направления интерпретаций

165

2. Концепция "пролетарского права"

Концепцию нового, революционного, пролетарского права как средства осуществления диктатуры

пролетариата активно развивал и внедрял в практику советской юстиции Д.И. Курский, нарком

юстиции в 1918—1928 гг. Он был также и первым Генеральным прокурором республики,

возглавлял Институт советского права. В 1928—1932 гг. был советским послом в Италии.

Право в условиях диктатуры пролетариата — это, согласно Курскому, выражение интересов

пролетариата. "Диктатура пролетариата, — подчеркивал он в 1918 г., — может признавать только

интересы своего класса в целом; подлинный представитель такой диктатуры — весь класс в

целом, т. е. рабочие и беднейшие крестьяне, организованные в коммунистическую партию и

Советы; отдельное лицо, тем паче должностное лицо, — всегда исполнитель, даже когда является

наиболее ответственным организатором"

. Здесь, по признанию самого Курского, нет места для

"норм вроде Haeeas Corpus"

, для признания и защиты прав и свобод индивида. "Отмена всех норм

буржуазного права, — утверждал Курский, — единственная гарантия правосудия для городского и

сельского пролетариата и беднейшего крестьянства, поставившего и осуществляющего в своей

диктатуре великую цель: полное подавление буржуазии, уничтожение эксплуатации человека

человеком и водворение социализма"

Курский восхвалял деятельность "революционных народных судов" в качестве нового источника

правотворчества, особо выделяя то обстоятельство, что "в своей основной деятельности —

уголовной репрессии — народный суд абсолютно свободен и руководствуется прежде всего своим

правосознанием"

Новое, революционное право, по Курскому, это "пролетарское коммунистическое право".

Советская власть, поясняет он, разрушила "все три основы института буржуазного права: старое

государство, крепостную семью и частную собственность"

Однако реализация этих положений в виде "военного коммунизма" держалась на прямом насилии,

а не на праве. Признание данного обстоятельства фактически присутствует и в той характеристике

"военного коммунизма", которую дает Курский. "Для нас, юристов, — писал он в 1922 г. уже при

нэпе, — он представлял собой по преимуществу систему принудительных норм, когда

хозяйственные отношения строились на началах принудительного регулирования из центра, когда

в основе отношений между рабочим

Курский- Д.И. Избранные статьи и речи. М, 1948. С. 38.

LТам же. С. 41.

LТам же. С. 42.

LТам же. С. 47.

Там же. С. 56.

166 Раздел III. Марксистская доктрина и социалистическое правопонимание

классом и крестьянством лежали суровые формы принуждения в виде разверстки, когда в области

распределения у нас все более и более получал значение принцип натурального распределения,

когда... мы вынуждены были расширять область внесудебных репрессий, а для ускорения

хозяйственной работы, в особенности в области военного снабжения, мы стояли перед

необходимостью широко применять административные меры"

Подобная характеристика самим Курским "юридической надстройки" периода "военного

коммунизма" фактически свидетельствует о ее явно антиправовой природе. "Что означала в целом

эта юридическая надстройка? — спрашивал позднее Курский. — Она означала, что Советская

республика в полном буржуазном окружении, переживая острую гражданскую войну, но в

преддверии мировой революции, строила свою экономику, а следовательно, и право на началах

всепоглощающего государственного регулирования, экспроприации буржуазии, превращения всех

средств производства в общую собственность трудящихся, на замене торговли государственным

распределением и расширением области безденежных расчетов. Частный оборот сводился на нет.

Суд, классовый пролетарский суд, становился или органом расправы с классовыми врагами

(ревтрибуналы), или на три четверти судом уголовным (нарсуды). Задачи НКЮ были сужены, так

как самые вопросы права играли подчиненную роль: там, где гремят пушки, молчит право"

Фактическая сторона ситуации "военного коммунизма" здесь в общем изложена верно, хотя,

конечно, не полностью. Так, ничего не сказано о монополии реальной политической власти в

руках партии большевиков, о месте и роли органов ВЧК, ревкомов, комбедов и т. д. в

осуществлении внесудебных репрессий и проведении в жизнь политики диктатуры пролетариата,

об отношении к крестьянству (продразверстка), о введении всеобщей трудовой повинности,

трудармиях, милитаризации народного хозяйства и т. д.

Но даже если бы все это и подразумевалось в подходе Курского, все равно с его оценкой нельзя

согласиться. По оценке Курского получается, будто право (в виде "пролетарского права") было, но

"молчало", поскольку гремели пушки. На самом деле право "молчало", потому что его при

"военном коммунизме" вообще не было, а т. и. "пролетарское право", игравшее весьма активную

роль (а отнюдь не второстепенную, как считал Курский) в проведении военно-коммунистической

политики диктатуры пролетариата во главе с большевистской партией, как раз и

продемонстрировало весьма наглядно свой неправовой характер и свою насильственную,

антиправовую сущность.

Там же. С. 70.

LКурский Д.И. Избранные статьи и речи. М., 1958. С. 121.

Глава 1. "Новое право": основные направления интерпретаций 167

Именно социалистическая природа "военного коммунизма" (обобществление средств

производства, запрещение частной собственности, свободного оборота, рынка, товарно-денежных

отношений и т. д.) исключала возможность права, а не внешние факторы (буржуазное окружение,

гражданская война, разруха и т. д.), сопутствующие пролетарской революции, насильственной

социализации собственности, производства и общественной жизни в целом. И именно кризис этой

социализированной природы "военного коммунизма", бывший исторически первым глубоким

кризисом социализма, а вовсе не окончание гражданской войны и т. д., вынудили переход к нэпу,

т. е. отступление от социализированного строя к многоукладности с ограниченным допущением

буржуазных экономических и правовых отношений. И все собственно правовое в нэповском праве

(как и частно-собственническое, товарно-денежное — в экономике) было по сути буржуазным, а

не пролетарским, не социалистическим. Пролетарское, социалистическое начало присутствовало в

нэповском праве лишь как негативный момент — как ограничение и, в конечном счете, отрицание

этих вынужденно и частично допущенных элементов буржуазного права (и буржуазной

экономики).

Это частичное и временное отступление к нэповскому (буржуазному) праву Курский (со ссылкой

на новое законодательство и кодификацию в начале 20-х годов, отмену внесудебных репрессий и

т. д.) трактовал как свидетельство утверждения правового строя. "Государственный строй РСФСР,

— писал он в 1922 г., — в более отчетливой, чем в ряде западноевропейских стран форме,

несмотря на незаконченную еще полностью борьбу Советской власти с ее врагами, по существу

становится правовым"

. Подобная попытка выдать диктатуру пролетариата, хотя бы и

законодательно обрамленную, за "правовой строй" (т. е. за "правовое государство") была, конечно,

совершенно несостоятельной.

Да и сам Курский говорил о "внедрении правового порядка, совершенно своеобразного в рабоче-

крестьянском государстве"

И в условиях нэпа вся разрешенная "частная", несоциалистическая сфера была под жестким

неправовым контролем диктатуры пролетариата и допускалась лишь в пределах, выгодных для

социалистического строительства. Показательно в этой связи следующее утверждение В.И.

Ленина: "Мы ничего "частного" не признаем, для нас все в области хозяйства есть публично-

правовое, а не частное"

На самом деле — вопреки утверждению Ленина — партийно-классовая диктатура (при нэпе, как и

до нэпа) отрицала не только частное право, но и право публичное. Поэтому является ошибочным

\ Там же. С. 126.

" Курский Д.И. Избранные статьи и речи. М., 1948. С. 70.

LЛенин В.И. Поли. собр. соч., т. 44. С. 398.

168 Раздел III Марксистская доктрина и социалистическое правопонимание

довольно распространенное у нас представление, будто в условиях социализма было уничтожено

лишь частное право, а публичное право якобы существовало. При этом под "публичным правом"

при социализме, видимо, имеются в виду насильственные, приказные нормы советского

законодательства, которые по существу носили антиправовой характер и отрицали принципы

права, права и свободы человека и в сфере взаимоотношений отдельных индивидов, и в сфере

политико-властных отношений, в отношениях между различными властными органами, между

индивидами и властью.

Опыт реального социализма как раз свидетельствует о тотальном отрицании права как формы

общественных отношений свободы, о принципиальной невозможности существования публичного

права при отрицании частного права и наоборот.

Нэповское право не гарантировало даже допущенных имущественных прав граждан (не говоря

уже об их личных и политических правах и т. д.) при их столкновении с интересами

государственными. Это признает и Курский: "Наше обязательственное право, его основная

особенность и будет состоять, по мнению Наркомюста, в том, что здесь интересы государства

должны превалировать над интересами ограждения личных прав отдельных граждан"

Курский был против даже разрешенного декретом ВЦИК от 20 мая 1921 г. права наследования,

которое в условиях нэпа распространялось и на средства производства. "Я, товарищи, — говорил

он, — не являюсь сторонником того, на мой взгляд, глубоко буржуазного взгляда, что

наследование необходимо ввести для того, чтобы здесь увеличивать количество

производительных сил и т. д."

Да и в целом допущенные при нэпе гражданско-правовые (т. е. буржуазные) отношения

осуществлялись в жестких рамках уголовных норм. В этой связи Курский отмечал, что в борьбе

против свободы гражданского оборота "приходится уголовными нормами регулировать

отношения там, где они в буржуазно-развитом праве регулируются в порядке гражданском"

Еще жестче классовый характер уголовных норм проявлялся в вопросах преступления и

наказания. Подчеркиваемая Курским замена (практически лишь частичная) при переходе к нэпу

внесудебных репрессий репрессиями судебными фактически во многом компенсировалась

предоставлением пролетарскому классово-партийному суду широкой свободы усмотрений,

отсутствием юридически определенных составов преступлений и соответствующих наказаний,

упрощенным судопроизводством, уголовной ответственностью по аналогии и т. д.

Курский Д.И. На путях развития советского права. М., 1927. С. 67.

LТам же. С. 65—66.

LТам же. С. 70.

Глава 1. "Новое право": основные направления интерпретаций 169

Так, отстаивая положение об ответственности по аналогии, Курский писал: "В случае отсутствия в

Уголовном кодексе прямых указаний на отдельные виды преступлений, наказания применяются

согласно статей, предусматривающих наиболее сходные по важности и роду преступления, с

соблюдением правил общей части кодекса"

. С этих позиций он отвергал содержавшуюся в

первоначальном проекте УК РСФСР статью, запрещавшую наказание по аналогии. "Мы живем в

таком периоде, — поучал Курский, — когда должна быть норма, но такая, которая дает

возможность суду более свободно применять свое правосознание"

. Здесь по сути дела

обосновывается нормативное оформление и закрепление произвола в деятельности судов как

репрессивных органов диктатуры пролетариата. Судьи уже и в те годы были в полной зависимости

от партийно-политической власти, послушно проводили в жизнь (все равно по

коммунистическому убеждению или по служебной обязанности) директивы сверху, так что в этих

условиях ни о какой действительной свободе их правосознания не могло быть и речи.

При переходе к нэпу допущение частно-собственнических (буржуазно-правовых) форм

сопровождалось перегруппировкой карательных средств и методов, усилением контроля (в том

числе и уголовно-судебного) для удержания несоциалистических укладов в допущенных рамках.

В этой связи примечательно следующее признание Курского: "Особенно характерными для

первого года нэпа являются декларация об имущественных правах, точнее будет сказать о

границах этих прав, принятая сессией ВЦИК в 1922 г., и одновременно принятый той же сессией

ВЦИК первый Уголовный кодекс РСФСР. Самое сопоставление этих двух законодательных актов,

принятых одновременно, показывает, что пролетарская государственная власть, допуская

частичный оборот и вольный рынок, предусматривала с первых же шагов необходимость

ограждения завоеваний революции от натиска частного капитала и корректировала уголовной

нормой имущественное право этого периода"

Не только "уголовные нормы", но и в целом все нормотворчество диктатуры пролетариата (или т.

и. "пролетарское право") были направлены на классово-коммунистическое толкование,

использование, а затем и полное вытеснение временно допущенных при нэпе буржуазных норм и

институтов. Партийные решения предопределяли реальное содержание и характер "пролетарского

права", цели пролетарской юстиции, задачи революционной законности. Так, говоря о задачах

органов юстиции после решений XV съезда ВКП(б), Курский подчеркивал, что для вытеснения

"анархии товарно-капиталистического производства" планово-социалистическим хозяй-

Там же. С. 86.

LТам же. С. 87. Там же. С. 5.

170 Раздел Ш. Марксистская доктрина и социалистическое правопонимание

ством в городе и деревне необходимы и "административно-организационные меры", среди

которых "известный участок фронта занимают органы юстиции — судебно-следственные органы

и прокуратура"

"Своеобразие" нового, пролетарского права, "свободное" официально-большевистское

правосознание суда и других звеньев юстиции облегчали как этот поворот к "административным"

мерам в конце 20-х годов, так и последующие массовые репрессии. Там, где нет права, произвол

неизбежен; другой вопрос — в каких целях, формах и масштабах.

3. Право как классовый порядок

Заметную роль в процессе зарождения и становления советской теории права сыграл И.И.

Стучка.

Основными началами нового, революционно-марксистского правопонимания Стучка считал: 1)

классовый характер всякого права; 2) революционно-диалектический метод (вместо формальной

юридической логики); 3) материальные общественные отношения как базис для объяснения и

понимания правовой надстройки. Особенность советского права, согласно Стучке, заключается в

его классовом характере, в том, что это "советское право", "право переходного периода" есть

"пролетарское право"

Термин "пролетарское право" появляется впервые в 1918 г. (в официальных документах, в работах

И.И. Стучки, М.Ю. Козловского, И.В. Крыленко)

. Так, М.Ю. Козловский писал: "Переходный

строй от капитализма к социализму, переживаемый впервые на земном шаре после Октябрьской

революции в России, творит в процессе социалистической революции особое, невиданное нигде

право, право не в подлинном его смысле (системы угнетения большинства меньшинством), а

право пролетарское, которое все же право, в смысле средства подавления сопротивления

меньшинства трудящимися классами"

Здесь, как видим, новое, "пролетарское право" понимается как "средство подавления". Логика

доказательства наличия "пролетарского права" здесь такова: всякое право — классовое право,

средство классового угнетения и подавления (до пролетарской революции меньшинством

большинства, после пролетарской революции — большинством меньшинства), пролетариат после

революции и установ-

Курский Д.И. Избранные статьи и речи. М., 1948. С. 193—194.

Стучка И.И. Мой путь и мои ошибки // Советское государство и революция права, 1931, № 5—6. С. 70.

LСм.: Плотниекс А.А. Становление и развитие марксистско-ленинской общей теории права в СССР. 1917—1936 гг.

Рига. С. 98—99.

Козловский М. Пролетарская революция и уголовное право // Пролетарская ре~ волюция и право, 1918, № 1. С. 24.

Глава 1. "Новое право": основные направления интерпретаций 171

ления диктатуры пролетариата обладает средствами подавления других классов, следовательно,

есть "пролетарское право". Таким образом, право вообще (и в его допролетарских формах, и в его

пролетарском выражении) отождествляется при подобном правопонима-нии с подавлением и

насилием. Право просто сводится к насилию (феодальному, буржуазному или, наконец,

пролетарскому).

Выделяемая при этом отличительная особенность "пролетарского права" (в виде подавления

большинством меньшинства) носит количественно-цифровой характер (кого больше, кого

меньше) и на поверку оказалась чистой иллюзией: объектом насилия со стороны диктатуры

пролетариата и "пролетарского права" практически оказалось как раз не меньшинство, а

большинство и не только непролетарские классы и слои (дворянство, буржуазия, крестьянство,

духовенство, интеллигенция и т. д.), но и сам пролетариат, включая его идеологов и политических

представителей в лице пришедшей к власти в ходе пролетарской революции и монопольно

правящей коммунистической партии.

Концепция "пролетарского права" как "права не в подлинном его смысле" сконструирована по

аналогии с марксистско-ленинскими положениями о пролетарском государстве и диктатуре

пролетариата как государстве не в подлинном смысле слова, "полугосударстве", отмирающем

государстве и т. д. Подобно тому как пролетарское государство — "машина" и орудие подавления

(меньшинства большинством), так и "пролетарское право" — средство классового подавления. И

"государство" и "право" здесь одинаково выступают как различные компоненты единого средства

насилия: "государство" (в виде диктатуры пролетариата) как учреждения организованного

насилия, "право" как соответствующие "правила", "порядок", "законы" этого насилия,

осуществляемого "большинством". Тем самым радикально отрицается какая-либо специфика

государства и права в их отличии от инструментов насилия.

Остается совершенно без ответа напрашивающийся вопрос: почему, собственно говоря,

учреждения диктатуры пролетариата для классового насилия надо вообще называть

"государством" ("пролетарским государством"), а требования и правила такого насилия

(соответствующие декреты, законы, указы, постановления, инструкции, а на первых порах — и

непосредственное усмотрение представителей пролетарской власти, их "революционную совесть и

революционное правосознание") — "правом" ("пролетарским правом")? Разве соответствующие

прилагательные ("феодальное", "буржуазное", "пролетарское") могут превратить насилие в право

— феодальное, буржуазное или пролетарское?!

Ведь ясно, что если "государство" и "право" — только разновидности (разные средства выражения

и осуществления) насилия, то они превращаются в лишние, пустые слова, используемые лишь

172 Раздел III. Марксистская доктрина и социалистическое правопонимание

для прикрытия иных дел и мероприятий — для благозвучного наименования насилия, для

эксплуатации авторитета, традиционно связанного с этими явлениями и понятиями.

Если в т. и. "пролетарском праве" нет ничего, кроме пролетарского классового насилия, то это

лишь насилие-(как угодно классово маркированное), но не право. Если же в этом "пролетарском

праве", помимо классового насилия, есть что-то собственно правовое, общее для всякого права, то

в чем же оно состоит?

Убедительного ответа на этот принципиальный вопрос у сторонников классовой трактовки права

нет.

В период от Февраля к Октябрю Стучка, высмеивая призывы тогдашнего министра юстиции

Керенского к "соблюдению строгой законности", утверждал, что "суть революции именно и

заключается в "захватном праве"

. Свою (большевистскую, пролетарскую, марксистскую)

позицию в вопросе о "революции и праве" он в это время формулирует следующим образом:

"Поэтому еще и еще раз мы вслед за Марксом заявляем, что мы должны стоять не на почве

законности, а стать на почву революции"

. Здесь, как видим, революция и право противостоят друг

другу.

После Октября взгляды Стучки как одного из ведущих идеологов и руководителей новых органов

юстиции (с 15 ноября по 9 декабря 1917 г. ис 18 марта по 22 августа 1918 г. он был Наркомом

юстиции, а в 1923—1932 гг. — Председателем Верховного Суда РСФСР) развивались в

направлении к сочетанию революции и права, к признанию нового, революционного,

пролетарского права.

В совместно подготовленном Стучкой и Козловским первом варианте проекта Декрета о суде № 1

говорилось о необходимости "коренной ломки старых юридических учреждений и институтов,

старых сводов законов" и о "выработке новых законов, которые должны отразить в себе

правосознание народных масс"

. По поводу использования в декрете понятия "правосознание"

("революционное правосознание") Стучка несколько позже писал: "Школа кадетского лидера

Петражицкого могла бы обрадоваться тому, что мы стали на ее точку зрения об интуитивном

праве, но мы глубоко расходимся с ней в обосновании этой точки зрения"

Действительно, в контексте декрета в понятие "правосознание" вложен совершенно другой

(пролетарский, классовый, большевистский) смысл, нежели в психологической теории права Л.

Петражицкого. Но слово, как говорится, было подходящее для целей революционного декрета. "...

И мы, — замечает Стучка, — убеди-