Немирович-Данченко Вл.И. Рождение театра

Подождите немного. Документ загружается.

нации? Что в этой славянской душе от великой терпимо-

сти? В ней и упорство поляка, и романтизм Кавказа,

и лирика Востока...

Но больше всего говорили о великой терпимости сла-

вянина. Подошли и к ненависти, возбуждаемой в его ду-

ше злом, и, приводя разные примеры, удивлялись спо-

койным формам выражения этой ненависти, несмотря на

ее кипение.

После паузы кто-то сказал: «Да, есть поговорка рус-

ская, которая лучше всего характеризует отношение сла-

вянина ко злу: «Еду, еду — не свищу, а наеду — не спу-

щу».

Впечатление от этого все-таки осталось такое, что лю-

ди с восхищением говорили о какой-то колоссальной на-

ции, непочатой, выбрасывающей из себя громадные та-

ланты, но еще остающейся в полудиком состоянии.

И только этот некрупный по фигуре, но обаятельней-

ший актер — сегодня он играл Эдипа,— ярый поклонник

Москвы —Моисеи вставил своей чеканной дикцией и ти-

хим волнительным голосом:

— А не потому ли мы так говорим об их дикости, что

они не мирятся с законами нашей цивилизации и созда-

ют новую?

Наступила длительная пауза. Улыбки, обращенные

в течение беседы в мою сторону, сползли. Глаза, следя-

щие за поднимающимися клубами сигарного дыма, как

бы нечаянно проверяли меня...

ПИСЬМА

1. НЕИЗВЕСТНОМУ АДРЕСАТУ

28. II 28 февраля 1940 г.

Барвиха

Отвечаю Вам вот как поздно! Ваше письмо от 6.1!

С месяц назад я заболел, очень сильно. Потом мне го-

ворили—39,8 в течение трех дней! Припадок печени, что

ли. Можно было ожидать конца, ведь 81 год! Но оказа-

лось, сколочен крепко.

Вот уже две недели я в санатории «Барвиха» — заме-

чательное учреждение и по комфорту и по уходу. Мало

где в мире есть подобное. Несколько дней, как мне позво-

лено и работать помалу и переписываться. А вернусь в

Москву, к своим делам, еще не раньше дней 10.

Благодарю Вас за чуткое и трепетное письмо.

Одиночество? Я так окружен множеством людей, ко-

торым я нужен и многие из которых поэтому меня даже

любят, что полосы одиночества не могут быть длительны.

И оно никогда не тяготит меня. А «призрак смерти» пока

никогда не страшил меня, хотя он всегда от меня неда-

леко... Если же есть все-таки много мыслей и чувств, ко-

торыми ни с кем не делишься,— да словно остерегаешься

обидеть эти мысли и чувства, не обратились бы они в бол-

товню... Что же поделаешь?..

Я хотел Вам вот о чем написать: по поводу страстного

желания Вашей дочери идти на сцену. Хотел добавить

к Вашим, очень верным, замечаниям об «искусственно-

сти».

Искусственность вообще явление противное, искусст-

венность на сцене — совершенно обычное, и Вы правы,

говоря, что между искусственностью и искусством разни-

ца колоссальная. И не только искусственностью заменя-

ют талант, а из нее создана целая система, она обращена

в школу. Это Вас и отталкивает от театра. У самых

ярких представителей этой школы искусственность

504

со сцены перешла в жизнь, стала второй природой

актера.

Но вот против этого-то явления и встал 42 года назад

Художественный театр! В этой-то борьбе и заключается

его главнейшая революционная победа. Девиз его: про-

стота! Простота и на сцене и в жизни. Малейшая

«искусственность» — злейший враг Станиславского, Не-

мировича-Данченко и всех их питомцев. Причем просто-

та не значит простецкость или вульгарность. Она тем яр-

че и глубже, чем содержательнее, благороднее стремле-

ние актера. И победа Художественного театра уже не

ограничилась сдвигом в рассадниках искусственной игры

в столице, а захватила всю периферию, весь театральный

мир. Теперь театральная смена даже сама не знает, что

в основу ее воспитания положено зерно искусства Худо-

жественного театра.

Так что, я бы сказал, эта сторона не должна бы пу-

гать Вас относительно тяготения к сцене Вашей дочери.

Достаточно, если она поймет, какая фальшь, какое гри-

масничество и в жизни у людей, всегда что-то играющих.

И второе — что и на сцене это не хорошо, и что первые

уроки школы заключаются в том, чтобы научиться пой-

ти на подмостки, ничего не играя. У Вас есть моя

книга — там об этом много говорится (постановка

«Чайки»).

Пугать Вас может другое: есть ли у Вашей дочери дар

для сцены? А узнать это нелегко. Но, во всяком случае,

первые признаки определить не так уже трудно: внеш-

ние данные. Это не значит — красивое лицо. Главней-

шее— голос, достаточно ли крепок и привлекателен.

Дикция — чистота речи (акцент может потом исправить-

ся) . Выразительность лица, естественная, искренняя.

Фигура.

Если данные внешние хорошие, чувствуется темпера-

мент, заразительность (драматическая или комическая)

и есть большое стремление, то полезная актриса всегда

может выработаться...

А лучше это, чем химик или инженер,— сказать

трудно.

А где неподалеку от Вас есть техникум театра?.. Там

могли бы сделать испытание.

Всего лучшего!

Вл. Немирович-Данченко

505

2. ИЗ ПИСЬМА О. С. БОКШАНСКОЙ

Конец апреля — начало мая 1940 г.

Москва

Дорогая Ольга Сергеевна!

Павел Александрович пишет в статье «Новое в «Трех

сестрах»: «...внутри театра кипит неустанная и страстная

серьезная работа...» Дальше: «...эти спектакли были от-

даны той огромной цели, к которой стремится коллектив

театра...» и, наконец: «...и которой особенно упорно доби-

вается Вл. И. Н.-Д.»...

«Соединение поэтической простоты с глубокой психо-

логической и социальной правдой».

Я думаю, что мне было бы очень полезно узнать от

Павла Александровича, в каких постановках, или в каких

репетициях, или хотя бы по каким беседам он усмотрел

эту «страстную, кипучую работу» «коллектива» театра?..

...Эти комплименты по адресу коллектива вводят в за-

блуждение самый коллектив. Он может думать (да и ду-

мает!}, что он все при этом необходимое постиг; что он

крепок на этом пути;, что он по всем постановкам прояв-

ляет именно эту устремленность к соединению поэтиче-

ской простоты с жизненной и социальной правдой. И, до-

биваясь мастерства в «правденке», будет все так же пре-

небрегать и стилем автора, и напряжением фантазии для

создания образа, и даже просто необходимостью думать

об образе и — тем менее •—об укрупнении и обобщенно-

сти его. И т. д., и т. д., что так игнорируется нашими пре-

подавателями и куце воспринятой «системой». До какой

степени единичны, не глубоки, и особенно не освоены мои

принципы в самом коллективе, легко увидеть из того, что

при каждой новой постановке актеры выслушивают от

меня эти принципы как нечто новое. Каждый раз как но-

вое! Так глубоко внедрилось в искусство МХАТа бес-

стильное и без-образное направление работы. И если бы

Марков свои великолепные мысли и слова этой статьи на-

правил в сторону убеждения коллектива, что вот еще до-

казательство (как во «Врагах») торжества такого-то и

такого-то направления в искусстве и что коллектив дол-

жен сделать из этого «оргвыводы»,— словом, если бы Па-

вел Александрович, так сказать, призывал коллектив по-

верить и страстно работать, а не комплиментил, что он

уже давно верит и работает,— то вопрос ставился бы пра-

вильно.

Вот! В. Немирович-Данченко

506

3. ВЛАДИМИРУ ТЕРЕЩЕНКО

10 июля 1940 г. 10 июля 1940 г.

Москва

Моя книга мало поможет Вам в Ваших исканиях,

она совсем не преследовала научно-театральных целей.

Это просто куски воспоминаний из жизни Художествен-

ного театра и моей лично.

Мне не трудно Вам послать ее бесплатно.

Что касается книги Станиславского, то вряд ли ее

можно найти в книжных магазинах или складах. Попро-

буйте обратиться к быв. секретарю К- С. Станиславско-

го — Р. К.. Таманцовой, по адресу: Москва, Проезд Худо-

жественного театра, 3, МХАТ.

Отвечаю Вам на Ваш главный вопрос: продолжу ли я

«незаконченный путь» Станиславского..

В формальном смысле — нет, конечно. Во-первых, я, в

моем возрасте, слишком загружен текущими работами

по моим театрам. Во-вторых, я стремлюсь если не изло-

жить в книгах, то оставить моим соработникам матери-

алы по моим методам работы с актером, режиссуры и

управления театрами. В-третьих, в этих моих методах и

так называемой «системе» Станиславского имеются пунк-

ты, которые большинством театроведов принимаются за

коренные расхождения, и для одного разъяснения их по-

надобилась бы книга.

Наконец, если бы мне удалось книжно изложить, так

сказать, мое искусство театра,— то этим самым я помог

бы людям самим как-то наметить «незаконченный путь»

Станиславского, потому что конечные цели у нас были

одни и те же. Это для меня совершенно бесспорно.

Народный артист Союза ССР

Вл. И. Немирович-Данченко

4. В. И. КАЧАЛОВУ

Заречье 25 июля 1940 г.

25 июля 1940 г.

Милый Василий Иванович!

Я не так слеп, чтобы не заметить, что в Барвихе Вы

были со мной подчеркнуто сухи. Мне было больно, на-

сколько я вообще могу еще испытывать боль.

Ни для кого не новость, что из всех «стариков» у меня

507

к Вам в душе самое лучшее место. Долго я перебирал

мысленно, за что у Вас появилась ко мне немилость.

И сколько я ни думал, все сталкивался с «Тремя сестра-

ми». Я решил Вам написать. Должен это сделать. Может

быть, в последнюю минуту гордость не позволит мне по-

слать письмо. Но все-таки попытаюсь.

Вы же кругом неправы. Даже странно, как умный че-

ловек может так несправедливо сваливать с больной го-

ловы на здоровую. Разберемся.

Первое. Первый период репетиций Вы были очень вя-

лы. Может быть, до моего прихода этого не было. Но

нельзя было не заметить, что с первой же моей беседы о

моих замыслах по постановке Вы были вялы. Потом, ко-

гда после болезни Вы снова пришли на репетиции, опять

нельзя было заметить никакой энергии с Вашей стороны.

Наконец, в ответ на мою настойчивость, Вы просто и от-

кровенно сказали буквально следующее: у меня нет ни-

какого аппетита к этой роли. Так продолжалось и до

конца.

Второе — и это, пожалуй, еще важнее. Вы решитель-

но игнорировали самую сущность моего плана постанов-

ки. Не очень легко мне было и с другими исполнителями.

И они, после нескольких месяцев работы без меня, оста-

вались в тонах прежнего, бытового Чехова. Но все они с

открытой душой и верой пошли мне навстречу, и мне уда-

лось заразить их мечтой о поэте-Чехове. А для этого мне

надо было

а) максимально бороться со штампами Художественного

театра, до возможного предела вытравить из актеров и

из всей постановки те особенности, которые мешали все-

гда в спектаклях Художественного театра чистоте поэти-

ческого начала. Это же побудило меня и отказаться от

милого Владимира Львовича, ввиду совершенной безна-

дежности извлечь его из густых слоев этих штампов;

б) с той же целью — достигнуть чистоты чеховской поэ-

зии— я настаивал на самом строгом, безукоризненней-

шем тексте, протестовал против малейшего засорения его

вставными словами или повторениями слов.

И то и другое Вы игнорировали до такой степени, что

мне даже казалось — Вы просто еще недостаточно вду-

мались в мои замыслы. Поэтому, Вы помните, у меня в

кабинете я снова пытался как можно убедительнее рас-

крыть Вам, «ак я вижу не реставрацию «Трех сестер», а

новую постановку на основах нашего, по-моему, уже зна-

508

чительно очищенного и от натурализма и от дурных при-

вычек старого Художественного театра искусства. Зна-

ете, я до сих пор не уверен, что Вы меня понимали. Ко-

нечно, Вы слишком деликатный человек, и меня уважа-

ете,— но у меня осталось такое впечатление, что Ваше

лицо едва-едва удерживалось от гримасы на мою горяч-

ность в этом направлении.

И вот так Вы подошли к генеральной репетиции 11-го

числа. Тут уже мне стало совершенно ясно, что все мои

разговоры, все мои убеждения, все мои надежды на но-

вую трактовку спектакля Вы отвергли, ни на минуту не

вдумываясь в них. Нина Николаевна говорила, что Вы

волнуетесь. Ну, это могло касаться первого акта. Нельзя

же допустить, чтобы Вы волновались в течение всего

спектакля. Не стоит останавливаться на этой репетиции.

Я думаю, что Вы сами хорошо помните ее.

Что же мне было делать? Отложить спектакль еще не-

дели на две? Против этого восставало бы не только Ре-

пертуарное управление, но и все актеры. Да было бы и

бесцельно ввиду Вашего отношения. Давать Вам еще не-

сколько генеральных репетиций, как, кажется, хотел мой

сорежиссер? Но это значило бы рисковать тем, что Вы

все-таки играть не будете, а другой исполнитель будет со-

вершенно не готов, и в конце концов все-таки мне отка-

заться от моего основного плана, ради чего ставились

«Три сестры».

А Вы, по доходящим до меня слухам, с Ниной Нико-

лаевной поддерживаете версию, что я Вас отстранил от

этого спектакля, и проявляете ко мне небывалое до сих

пор плохое отношение. Как же мне промолчать, в особен-

ности теперь, так сказать, в последние годы моего пребы-

вания не только в Художественном театре, а, может быть,

и в жизни!

Верный моей многолетней преданности Вам

Вл. Немирович-Данченко

5. П. А. МАРКОВУ

9 августа 1940 г. 9 августа 1940 г.

Заречье

Милый Павел Александрович!

Получил Ваше письмо, когда Ольги Сергеевны уже

здесь со мной не было. Поэтому пришлось преодолевать

509

Ваш почерк. Но так как на даче у меня времени много, то

я это сделал.

Отвечаю Вам просто, чтобы не оставлять Ваше письмо

без ответа, а каких-нибудь определенных мыслей у меня

как будто нет.

Меня спрашивала Евгения Евгеньевна, довольно ли

мне будет двух недель для репетиций «Семьи». А я ду-

маю, что две недели и делать будет нечего. Сколько я по-

нимаю— скромные художественные задачи, которые вы-

полнялись в этой постановке, и, с другой стороны, такие

туго поддающиеся индивидуальности, как, например, Ку-

тырина,— Вами сделано уже все с предельной возможно-

стью. Значит, или я уловлю только частности и мелочи,

которые легко вычистить в короткий срок, или наткнусь

на такие качества и в постановке и в исполнении, для пре-

одоления которых потребовалось бы гораздо больше вре-

мени. Если бы еще эта вещь стоила того. Так мне ка-

жется.

По поводу «Сказок» я тоже Вам ничего определенного

сказать не могу. Я давно не имею в руках либретто.

Из музыки хорошо помню только популярнейшую серена-

ду. Да и вообще сказки Гофмана читал мало и, по прав-

де сказать, никогда ими особенно не увлекался. Помню,

что всегда Гофмана литературоведы ставили рядом с Го-

голем, Гоголем-мистиком, Гоголем, гримасничающим, а

эта сторона меня никогда и в Гоголе не увлекала. Сказки

я в детстве любил, но только именно сказки: вот «Тысяча

и одна ночь», Шехерезада. И даже уже поэтому мне ка-

жется, что Вы правы, что здесь подчеркивание сказочно-

сти поведет к тем сценическим гримасам, на которые бы-

ли такие мастера, как Таиров или Комиссаржевский, и

которых я никогда не любил. Сказочность будет найдена,

вероятно, в каких-то привходящих на сцене обстоятельст-

вах. А люди должны быть совершенно живые, простые,

ясные.

Не могу Вам сейчас сказать, повторяю, что-нибудь

определенное. То мне кажется, что в световых моментах,

то в появлении лиц, в особенности этого скептика. Пото-

му что вести действие уже совсем просто, совсем реали-

стически тоже не придется. Иначе почему же это называ-

ется «Сказками». Во всяком случае, репетировать Вы бу-

дете с актерами, как с живыми людьми, совершенно ре-

альными, а эта черта сказочности — потом.

Зерно пьесы, мне почему-то кажется, Вы ищете не там.

510

Но, может быть, я ошибаюсь. Я-то всегда думал, что все

произведение дышит резко пессимистическим отношением

к влюбленности, к исканию идеалов, а может быть, даже

и к женщине вообще.

Есть великолепный, фантастический образ Стэллы.

И поэт или художник должен питаться этим образом. Ес-

ли же он хочет сам, как простой, живой человек получить

радость от такого образа, от земной женщины, то непре-

менно наскочит или на чудесную красоту без всякого со-

держания— на куклу, или на любовную хищницу, или,

наконец, на существо во всех отношениях очарователь-

ное, но подорванное чахоткой. Если поэт все-таки, не-

смотря на пережитое разочарование, будет пренебрегать

своим великолепным, фантастическим образом, то ему

больше ничего не останется, как запить.

А этот его приятель, конечно, просто мефистофельско-

го уклада скептик глубочайший. Как вы его верно опре-

деляете,— «саркастический отрицатель».

Но, пожалуйста, не принимайте мои мысли как что-

нибудь руководящее. Я, в сущности, и не собирался с Ва-

ми беседовать о «Сказках» до тех пор, пока не займусь

этим. А сейчас только высказал мнение прежнего худож-

ника...

Из исполнителей, конечно, я бы больше всех видел

Огоняна, если бы он не был так юн. Во всяком случае, с

ним бы хорошо работать.

У Тимченко много вижу достоинств для этой партии и

вокальных и волевых. Но думаю, что вся артистическая

индивидуальность Тимченко не соответствует таким бур-

ным вспышкам, как у Гофмана.

Как этот вопрос решить — тоже ничего вам сейчас ска-

зать не могу.

И хотя вопрос об одной или трех исполнительницах то-

же мною недостаточно продуман, но чувствую необходи-

мость разных типов. Притом же, назначая одну исполни-

тельницу, вы сразу отходите от одного из важнейших сти-

мулов постановки — т. е. возможности репетировать одно-

временно все три пьесы.

Вот пока все. Желаю Вам хорошо отдохнуть. Вы уж

очень замотались.

Гринберг порывается меня видеть, но я так много по-

тратил времени за этот месяц с неделей моего пребыва-

ния на даче на деловые встречи, что избегаю их еще не-

которое время.

511

Были у меня Дзержинский, Хренников. Добивается

встречи со мной Кригер и т. д.

Будьте здоровы.

В л. Немирович-Данченко

6. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ

Прилагается копия 3 сентября 1940 г.

письма М. Н. Кедрову Москва

Пожалуйста, прочтите, что я пишу Кедрову и что ка-

сается и Вас.

Нельзя Горького играть в таких, хотя и мастерских, но

прохладных приемах. Идти на сцену надо с тем, что Ва-

ша Полина попадает в атмосферу, где идет смертельная

борьба за существование! Это не значит, что я призываю

пыжиться, наигрывать. Но я приглашаю думать именно о

том, что Вам грозит катастрофа, а не о тонких актерских

приемах для рисования бытовой фигуры.

Извините!

Ваш Вл. Немирович-Данченко

7. М. Н. КЕДРОВУ

3 сентября 1940 г.

Москва

«Враги»

При всем том, что Ваш Бардин сделан четко и, как у

нас любят хвалить,— мягко, исполнение, во всяком слу-

чае, сразу обнаруживает актера-мастера,— при всем этом

я никак не могу примириться с таким ритмом роли. А ста-

ло быть, в какой-то области, и самого образа. Этот, Ваш,

ритм вне общей тональности спектакля, вне его горячей

насыщенности. Ваш Бардин из другого спектакля. Так

же, как и из другого спектакля Ольга Леонардовна. Оба

вы мастерски ведете диалоги из пьесы, где разыгрывают-

ся те или другие личные комедийно-драматические столк-

новения, даже преимущественно комедийные; рисуется

быт меткими живыми чертами, но не образы, из огромной,

насыщенной страстями и гневом атмосферы. Бытовые

черты взяты жизненно и просто, но в настроении благо-

душного отношения к событиям. Вы и Ольга Леонардов-

на не только не помогаете фантазии зрителя, его восприя-

тию подниматься от быта до эпохи, а скорее принижаете.

512