
178
посредством единения, а не познания, потому что и
следует
к первому
обращаться посредством первого обращения,
тогда
как знание не яв-
ляется первым, а по крайней мере третьим; <а то обращение является
первым,> и оно скорее является общим для первых
трех,
а вернее —
предшествует и ему" (I,
72-73
Westerink).
"Ум, претерпев в себе самом разделение, стал целиком и во
всех
своих частях знающим и знаемым, потому что,
будучи
разделенным с
самим собой и остановившись в таком разделении, он посредством
знания
сохраняет связь с самим собой... Но он и к единому устремля-
ется посредством знания...
Восхотев
соприкоснуться и сочетаться с
ним,
он свел все свое знание в единую сводку
всех
знаний и, произве-
дя одно объединенное знание, изо
всех,
так сказать, сил стал устрем-
ляться к предмету своего знания, который поистине неразделен... И
хотя
он устремился к нему как знающий устремляется к предмету
своего знания, поскольку он
удален
от него, однако же, соединившись
с ним и достигши его, он понял, что это соединение не есть соединение
знающего с предметом его знания, а бытия с бытием: оказалось, что
восхождение к нему — бытийное, а к себе самому — скорее в знании"
(II,
154-155).
"Нелегко человеку — в особенности пока он еще живет здесь, на
земле — проводить такой род умопостижения, однако же мы стремим-
ся
хотя
бы каким-то образом, но все-таки созерцать и тамошнее, со-
крытое в тамошней глубине и как бы размытое (во всяком случае, для
нашего взора), попытавшись охватить тамошнюю природу так, как
можем, то есть еще не сведя на уровень единого умопостижения, кото-
рый мы выше назвали средоточием
всех
постижений... И тем не менее
мы любим
хотя
бы так узревать его и именовать: с одной стороны, как
не
само единое мы называем его множественным, с другой, поскольку
оно
все же оказалось единым, применяем к нему имя приобретшего
единство. Но тамошняя природа — едина..." (III,
89-90).
"...и
тогда,
убоявшись этой растерзанности наших мыслей, поис-
тине чудовищной и титанической (причем растерзанности не в сфере
делимого ума, а той, что нечестивым и бесконечно дерзостным обра-
зом проявляется по отношению к целиком и пссцсла пЗДРЛПМиМу), rim
довольствуемся восприятием триады; рискуя быть совлеченными к край-
нему разделению и ограничивая себя в таком падении, мы дерзаем
предицировать умопостигаемому тройное разделение, потому что хо-
тим ограничить наши понятия, не способные к большей собранности,
однако не могущие также и отказаться от умозрительных построений в
умопостигаемой сфере в нашем страстном влечении к исходным
причинам
природы в целом" (III,
91-92).
Стремление Дамаския вернуться как к подлинному первоистоку
всего мироздания, так и к тем священным текстам, которые символи-
зируют полноту человеческого вмещения божественной мудрости, яв-
ляется кульминационным пунктом многовековой традиции позднеан-
тичной философии, которая шла к своему завершению.
Историк
Агафий сообщает, что после издания эдикта Юстиниана
529
года
о закрытии языческих философских школ Дамаский из Си-
рии,
Симпликий из Киликии, Евламий (или Евлалий) из Фригии,