Мотрошилова Н.В. (ред.) История философии: Запад-Россия-Восток. Книга 1

Подождите немного. Документ загружается.

131

стоики

Диоген Лаэртий (IV 21) приводит эпиграмму на общей гробнице

Полемона и Кратета:

Путник,

поведай о том, что в этой гробнице сокрыты

Рядом мудрец Полемон и богоравный Кратет,

Великодушием схожие

двое

мужей, у которых

Сонмы

божественных слов жили на вещих

устах.

Чистою жизнь их была, посвященная вечным заветам,

мудрости высшей стремясь, в коей бессмертие их.

Не

будем

придавать слишком буквальное значение сообщениям Дио-

гена об образе жизни философов рассматриваемого периода, но все-

таки отметим резкое изменение самого описываемого Диогеном типа

тех, кто теперь прилежал философии. Диоген Синопский, сын меня-

лы Гикесия, за свой образ жизни и бесстыдство прозванный

собакой

(KUCOV)

И ставший родоначальником

кинизма,

Моним Сиракузский,

ученик Диогена, раб одного коринфского менялы, Кратет, человек

благородного происхождения, раздавший свое имущество и несмотря

на

уговоры родственников отдавший предпочтение

тому,

чтобы "же-

вать бобы и не знавать забот" (там же, VI 86), и

другие

прямые пред-

ставители кинического образа жизни, так же, как до известной степени

философы в общественном мнении становятся предметом насмешек.

Вероятно, этому в первую очередь способствовало изменение

духов-

ного климата эпохи, предпочитавшей активную и разнообразную прак-

тическую деятельность на необозримых просторах эллинистических

монархий. Однако и сам тип людей, избиравших философию своим

главным занятием, меняется.

Основатель стоического учения

Зенон

из

Китиона,

"что на Кипре,

греческого города с финикийскими поселенцами", в возрасте тридцати

лет прибыл с грузом пурпура в Пирей, попал в Афины и, познакомив-

шись

со второй книгой «Воспоминаний о Сократе» Ксенофонта, "при-

шел в такой восторг, что спросил, где можно найти подобных людей";

был он с кривой шеей,

худой,

с толстыми ногами, нескладный и сла-

босильный, но закаленный и неприхотливый, скупой, мрачный, ед-

кий,

с напряженным лицом, но распускавшийся на попойках (VII 1,

16,

26-27);

Клеанф

из

Асса,

в молодости кулачный боец, бедный,

трудолюбивый, но недаровитый, ставший преемником Зенона во гла-

ве школы (VII 168, 170, 174); ученик Клеанфа

Хрисипп,

родом из

Сол или из Тарса, поначалу — бегун, тщедушный телом, даровитый и

остроумный, но неблагородно плодовитый, постоянно погруженный в

бесконечные выписки, причем любивший гадости и непристойности

(VII

179-182,

187). Таковы, по Диогену, наиболее выдающиеся пред-

ставители Древней Стой.

Из

тех, кто прибывал в Афины со всего света, иные, обнаруживая

там философские школы и философов, становились их учениками,

переходили от одного к

другому

и стремились создать на основе усво-

енной

науки и свои собственные учения. Зенон учился у киника Кратета,

132

потом

— у

академиков Ксенократа

Полемона. Зенон усваивает

при-

нятое

Академии начиная

Ксенократа деление философии

на

физи-

ку, этику

логику. Однако Зенон

Хрисипп ставили

на

первое место

логику, причем последний предлагает

ее

особенно подробную разра-

ботку.

Это

специальное внимание

логике

стоицизме чрезвычайно

показательно, поэтому

с нее и

начнем рассмотрение.

Сталкиваясь

Академии

практикой диалектических рассужде-

ний

будучи

вовлечены

стихию школьных диспутов, новообращен-

ные философы стремились прежде всего овладеть

логикой:

стоики

разделяли

ее на две

части

— риторику и диалектику,

которая являет-

ся

"крепостью разума" (Секст Эмпирик,

VII 23).

Самые элементар-

ные вещи

той и

другой

становятся предметом школярски прилежного

рассмотрения. Стоики "открывают",

что

риторика делится

на три час-

ти:

совещательную,

судебную

хвалебную,

диалектика

— на две

области: обозначаемого

звука, соответственно рассматривая пред-

ставление

суждение (составленное

из

подлежащего, сказуемого),

умозаключение, софизм

и т. п., а

также буквы, части речи, обороты

проч.

То, что еще у

Аристотеля было великолепным жестом гения,

впервые осознавшего

специально рассмотревшего стихию культиви-

рованной

рефлектированной речи,

то в

стоицизме становится

пред-

метом

рутинной схоластической разработки.

Область

представления,

рассматриваемая Платоном

общей

ие-

рархии бытия

знания,

оборачивается плоским (обывательским)

про-

тивопоставлением

постигающего представления

(катаХ.грт'икт) <раута-

oia)

непостигающего представления: первое запечатлевает

существую-

щее

как

оно есть

потому является

критерием

правильного постижения

всякого предмета, второе

—

несуществующее

или

неправильно запечат-

левшееся существующее. Если

Платона

«Теэтете»

эта

возможность

правильного постижения рассматривалась

на

фоне общих философских

проблем бытия

знания

вызывала больше вопросов, нежели оконча-

тельных ответов,

то для

стоиков

все

достаточно просто

ясно:

"...на

первом месте речь должна идти

представлении

чувстве,

потому

что

именно

представление

как

таковое есть критерий, которым распозна-

ется истинность вещей,

потому

без

представления нельзя составить

понятие

признании,

постижении

и о

мышлении,

а оно

предшеству-

ет всему остальному.

самом деле, вначале бывает представление,

уже

за ним —

мысль, способная выговориться,

и она

выражает

в сло-

ве

то, что

испытывается

представлении"

(там же, VII 49).

Но

само внимание

этой искусственно выделенной

качестве пред-

мета специального рационального рассмотрения сфере представления

((pavTccaia) было безусловно продуктивным

впоследствии,

будучи

введено

общую иерархию знания неоплатониками, стало важной сфе-

рой собственно философского интереса

исследования. Точно

так же

интересно

точки зрения четкой рационализации стихии высказываю-

щей речи стоическое

учение о

XEKTOV:

есть некое означающее слово

"Дион",

которое равно слышат

греки

варвары; есть обозначаемый

им

находящийся

вне нас

предмет,

сам

Дион;

но

греки воспринимают

133

обозначаемое данным словом

как

нечто "установившееся

нашем

разуме", варвары

же — нет;

само слово

обозначаемый

им

предмет

телесны,

промежуточная рациональная структура, позволяющая

объ-

единить слово

предмет,

—

бестелесна;

это и

есть

XEKTOV,

С которым

соотнесена сфера истинного

ложного (Секст Эмпирик, VIII

12, ср.

VII

38).

Бестелесны

стоиков также пустота,

которой помещено одушев-

ленное

разумное тело мира,

также пространство

время.

мире

царит

Зевс-Логос,

который является

его

активным

началом (тб

ronoOv),

имманентным

рациональным планом

законом всех происходящих

мире изменений. Активности Логоса противостоит

пассивное начало —

бескачественная материя (то

TC&CTXOV,

алоюс, ЬХц).

Начала вечны.

Но

Логос

—

своего рода семя, которое, приспосабливая

себе материю,

раскрывается

создает

четыре элемента:

огонь-эфир,

котором

воз-

никает

сфера неподвижных звезд

планет;

воздух,

вода

земля

—

середина всего. Элементы

не

вечны.

Из них два

(огонь,

воздух)

соот-

ветствуют

активному началу,

два

(вода, земля)

—

пассивному.

Еди-

ный,

конечный

шарообразный

мир — как и все

телесное

—

подвер-

жен гибели.

Его

природа

—

огненное

дыхание,

движущееся

некоем

созидательном порыве (rcveuua, тгер

T£%VIK6V)

К порождению и даль-

нейшему выжиганию всего порожденного. Душа мира — теплое дыха-

ние,

которое

одушевляет

и нас,

причем

стоики

спорили,

то ли

души

людей смертны,

то ли

бессмертны,

то ли

бессмертны только души

мудрецов,

то ли

только мировая

душа,

частью которой являются

от-

дельные души живых существ.

Но

любом случае,

раз

возникнув, живое существо стремится

самосохранению, что

возможно благодаря согласию

со

всеобщим

все-

проникающим

Логосом,

т. е.

благодаря

жизни, соответствующей при-

роде,

что

тождественно добродетельной жизни

есть конечная цель

человека. Среди добродетелей первичные

—

разумение, мужество, спра-

ведливость, здравомыслие.

Они

суть

знание некоторых предметов,

пороки

—

незнание.

Добродетели взаимосвязаны одна с другой, и

кто

имеет одну,

тот

имеет

и все.

Добродетель

приносимые

ею ра-

дость, удовольствие

проч.,

также сами добродетельные люди

—

благо,

противоположное

ему — зло, но

есть

и безразличное с

этичес-

кой

точки зрения:

то, что

само

по

себе

не

ведет

ни к

счастью,

ни к

несчастью (например, богатство)

и не

возбуждает

в нас ни

склонно-

сти,

ни

отвращения (например, четное

или

нечетное число волос

на

голове).

То

из

безразличного,

что

содействует жизни, согласованной

с при-

родой,

—

предпочтительно,

а что нет —

избегаемо. Разум побуждает

нас

к надлежащим

поступкам,

но

отвращает

от ненадлежащих, а

есть

поступки

ни те, ни другие

(например, собирать хворост). Есть

по-

ступки, надлежащие безусловно

и по

обстоятельствам, постоянно

непостоянно,

надлежащие среди надлежащих

среди безразличных

проч.

неразумному

нас

подвигают страсти

избыточные побужде-

ния,

вызывающие несогласные

природой движения души.

Но как

тело бывает предрасположено

простуде

или

поносу,

так и

душа

— к

тем

или

иным дурным склонностям.

Не

впадает в страсти

мудрец,

который при

случае

может заняться

государственными делами, и тогда он

будет

обуздывать пороки и

поощрять добродетель в

других.

Мудрец занимается физическими уп-

ражнениями,

молится богам и

дружит

с другими мудрецами, а также

любит молодых людей, чей прекрасный облик обнаруживает врож-

денное расположение к добродетели, но не ради соития, а ради

друж-

бы. "Так, Фрасонид,

хоть

и имел любовницу в своей власти, но воз-

держивался от нее, потому что она его не любила" (Диоген Л., VII

130).

В государстве, по мнению Зенона (VII 32-33), не нужно строить

храмы,

суды

и училища. Странным образом Зенон объявляет беспо-

лезным весь общий круг

знаний.

Все, кто не стремится к добродетели, —

враги, ненавистники, рабы и чужаки, жены — общие, с чем соглашался

Хрисипп (там же, 131), одежды у мужчин и женщин — одинаковые,

причем не прикрывающие полностью ни одну часть тела, денег — нет.

Лучшее государственное устройство, по стоикам, — смешанное из демо-

кратии,

монархии и аристократии. Это очень напоминает карикатуру

на

платоновское государство.

Стоики

были необыкновенно плодовиты в своих писаниях: соглас-

но

Диогену, число сочинений только Хрисиппа — не менее семисот

пяти.

Так или иначе они были связаны с Академией:

Зенон,

как уже

упоминалось, учился у Ксенократа и Полемона, Хрисипп — у Арке-

силая и Лакида. Их несамостоятельность была очевидной: ученик зна-

менитого Аристарха Аполлодор Афинский замечал, что "если бы из

книг

Хрисиппа изъять все, что он повыписал из

других,

у него оста-

лись бы одни пустые страницы" (Диоген Л., VII 181).

Это краткое изложение философии стоиков по Диогену Лаэртию

показывает, что они были хотя и недалекими, но безусловно положи-

тельными людьми; но в то же время все это производит несколько

комическое впечатление, причем не по вине Диогена Лаэртия, а благо-

даря той ученической прилежности, которая вообще свойственна по-

пулярной

по своим установкам

философии.

Заметить освоенную уже

существующей философией величественную картину мира, так или

иначе вместить ее в форме, доступной для торговца, кулачного бойца,

бегуна и т. п., приобщить к ней своих домочадцев, рабов, родственни-

ков

и вообще юных сограждан, причем к удовольствию и под плески

всего города, увенчавшего Зенона венком за добродетель и безусловно

изменившегося с тех пор, как был казнен развратитель юношества

Сократ. Но в то же время нельзя не признаться, что для аристокра-

тической философской выдержки платоновского толка и впрямь не

было места в деятельном и практическом мире эпохи эллинизма, тогда

как

доступная стоическая мораль, построенная на незамысловатой фи-

зике

и школьной логике, имела свое воспитательное значение в не-

обыкновенно

расширившемся и впервые осваивавшем европейскую

цивилизованность мире.

135

ЭПИКУРЕЙЦЫ

Если стоики, начав свое знакомство с уже существующей в Афи-

нах философией, прежде всего увлеклись логикой и попытались в том

или

ином виде воспроизвести и

другие

части философии, разработан-

ные прежде всего Академией,

Эпикур

*, родившийся через семь лет

после смерти Платона и проживший 72 года, вообще отвергает логику

(диалектику), а в физике и этике объявляет себя самоучкой. Между

тем по свидетельствам, приводимым Диогеном Лаэртием (X 13), он

был слушателем последователя Демокрита Навсифана, ученика Теофра-

ста Праксифана, а также Ксенократа. Школу свою он основал сначала

Митиленах и Лампсаке, а затем перебрался в Афины. К занятиям

философией

он приобщил братьев Неокла, Хередема и Аристобула,

раба Миса, а также

других

рабов. Его отличала благодарность роди-

телям, любовь к братьям, гостеприимство, с которым он принимал

друзей в купленном им имении с прекрасным садом, по которому и

вся его школа — четвертая из главных школ в Афинах эллинистичес-

кого периода наряду с Академией, Ликеем и Портиком — стала назы-

ваться Садом.

"Простые основы" и "простые слова" — вот что объявляет Эпикур

главным признаком совершенного знания (X 36) в «Письме к Геродо-

ту», которое

дает

популярную сводку эпикуровского учения о приро-

де. Эти простые основы и слова были призваны доставить жизненный

мир любому человеку, молодому и старому, а для этого ему прежде

всего нужно было отказаться от всех прочих философских учений.

Поэтому в «Письме к Пифоклу», объясняющему небесные явления (X

84—116),

Эпикур увещевает: „От всякого воспитания, радость моя,

спасайся на всех парусах" (X 6). Впрочем, было и

другое

устойчивое

мнение

об этой враждебности Эпикура учению: „Эпикур выступает

против наук... надеясь прикрыть собственное невежество (ведь Эпи-

кур во многом уличается как человек невежественный и не умеющий

даже говорить чистым языком в повседневных разговорах). Возмож-

но,

причиной была и его неприязнь к сторонникам Платона и Аристо-

теля и подобным, поскольку те отличались большой ученостью. Не

является неправдоподобным, что это произошло из-за его вражды к

Навсифану... Хотя Эпикур был его учеником, он, чтобы казаться са-

моучкой и самородным философом, всячески старался это скрыть,

стремясь ослабить его славу, и стал яростным обвинителем наук, ко-

торыми тот гордился" (Секст Эмпирик, I 1-5).

Эпикур разрабатывает

канонику,

или учение о критерии познания,

которым объявляются ощущения, дополняемые предвосхищениями и

аффектами,

— это изложено в утраченном сочинении «Канон»;

физику,

знание

которой избавляет нас от страхов, смятения

духа

и позволяет

* Об

Эпикуре

уже шла

речь

разделе

II, где его

учение обсуждалось

связи

предшествующими традициями античного атомизма. Здесь

мы

возвращаемся

к Эпи-

куру

как

основателю школы, одной

из

самых важных

истории эллинистической

философии,

стремясь поставить эпикуреизм

общий контекст современной

ему и

после-

дующей философии.

136

сохранять

безмятежность, — об

этом идет речь

«Письме

Геродо-

ту» (X

35-83);

также

этику,

которая должна толпу избавить

от

мнений,

свойственных толпе,

привести

ее к наслаждению,

которое

есть устранение всякой боли, начало

конец блаженной жизни,

—

этому посвящено «Письмо

Менекею»

122-135).

Помимо этого

Диоген Лаэртий приводит «Главные мысли» Эпикура

139-154).

Ощущение

неразумно,

не

подвержено влиянию разума

и не

зави-

сит

от

памяти;

оно

неопровержимо,

но

само определяет

все

наши

по-

мышления.

Предвосхищения,

формируемые

на

основе частого явле-

ния

определенных вещей

и как бы

остающиеся

памяти, позволяют

опознавать

то, чем

вызываются ощущения,

назвать

их.

Аффектов

—

два: наслаждение

боль.

Вечный и беспредельный мир

всегда

был

таков, каков

он

сейчас;

ему

не во что

изменяться, потому

что

ничего кроме него

нет. В

мире

есть

боги, блаженные и бессмертные,

которые

суть

определенного

рода тела, поскольку

мире

нет

ничего, кроме вечно существовавших

атомов и пустоты. Все

сложное разлагается

на

атомы, которые несут-

ся

пустоте

отличаются

друг

от

друга

видом, величиной и весом.

Помимо

разнообразных атомов

существуют

неделимые

минимальные

частицы,

которые

суть

меры атомов. Сами

по

себе

они не

могут

дви-

гаться,

но,

будучи

составе атома, движутся вместе

с ним.

Все вещи испускают непрерывно исходящие

от них образы

(ei5coX,a),

которые,

возбуждая наши чувства, оседают

мысли

и так

дают

нам

возможность видеть

мыслить вещи,

от

которых

они

изошли.

От

этих

материальных истечений

в нас

происходит некоторое движение, из-за

которого возможны ошибки

суждении. Поэтому

мы

должны всегда

держаться критерия очевидности,

но не

допускать беспорядка

от

ошиб-

ки,

принятой

за

истину.

В мире Эпикура единственное бестелесное

— пустота.

Поэтому

все рассуждения

душе

сводятся

ощущениям

аффектам,

так что

вся

суть

этики состоит

в том,

чтобы избежать этих ошибочных движе-

ний,

возникающих

в нас,

приводящих

ошибочным суждениям

и вы-

зывающих боль

страдание.

Но не

надо бояться молнии, например,

впадать

баснословие

связи

с ней или

другими явлениями природы.

Молния

происходит оттого,

что

множество ветров скапливаются

вме-

сте, начинают вращаться

воспламеняются, землетрясение

—

оттого,

что заключенный

земле ветер, перемежаясь

частицами земли,

при-

водит

их в

движение

прочая

прочая. Понимая

мир, мудрец не

избегает жизни

и не

боится нежизни,

так что

если

он не

будет

допус-

кать ошибок,

то

останется здоров

безмятежен.

Это

невероятное сужение интеллектуального кругозора,

провоз-

глашаемое Эпикуром, было решительно необходимо

для его

учени-

ков,

поскольку

противном

случае

они

могли

бы

обнаружить,

что

целый

ряд

положений

их

учителя заимствован

как раз из тех

самых

учений,

от

которых

он их

всячески остерегает.

Сама

основная установка Эпикура

на

наслаждение явно восходит

Аристотелю, который

«Метафизике»

(XII 7,

107Б25

слл.) и

«Никомаховой этике»

1178Б21

слл.)

подробно рассуждает

о том,

что высшее блаженство мудреца, даруемое мыслью, которого

он

137

достигает иногда, всегда свойственно

богу.

Эпикуровские боги также

обладают высочайшим блаженством ("бог есть существо бессмертное

блаженное" — X 123), к которому последователь Эпикура приоб-

щен

через "блаженство познания природы" (X 78).

Отношение

Эпикура к традиционной мифологии также безусловно

соотносится

с аристотелевским. Рассматривая в «Метафизике» (XII

1074а38

слл.) предания о светилах-богах, Аристотель отмечает: „А

все остальное добавлено в виде мифа для внушения толпе, для соблю-

дения

законов и для выгоды, ибо в нем утверждается, что боги челове-

коподобны

и похожи на некоторые

другие

живые существа...". Так и

Эпикур

в начале письма к Менекею пишет: „Да, боги

существуют...

но

они не таковы, какими их полагает толпа... высказывания толпы о

богах — это... домыслы, и притом ложные", хотя они и

"дают

надеж-

ду умилостивить богов почитанием" (X

123-124,

134). Представление

Эпикура об отрешенности богов от мира также базируется на Аристо-

теле и толковании в Академии платоновского «Федра», где речь идет

том, что за пределами неба (247с2: та ё^со xov oupavou).

Несомненно

также влияние перипатетиков на физику и метеороло-

гию Эпикура. Но и его этическое учение тоже во многих пунктах

выводится из Аристотеля. В «Главных мыслях» (XIX) Эпикура чита-

ем:

„Бесконечное время и конечное время содержат равное наслаждение,

если мерить его пределы разумом", что является прямым переложением

того, что пишет Аристотель в «Никомаховой этике» (X 3, И74а 17 слл.):

"...за сколь угодно малый срок можно испытать наслаждение, которое не

станет совершеннее, продлившись большее время". Выше уже говори-

лось о том, что учение Эпикура о бестревожности есть вариант соответст-

вующего учения Спевсиппа.

Не

менее интересно также и происхождение эпикуровского учения

об атомах. В письме к Геродоту (X

55-59)

Эпикур специально и под-

робно

рассуждает о минимальных частицах, которые

служат

мерой

длины

атомов: „Мельчайшие и несоставные частицы

следует

считать

пределами длины, которые от самих себя

дают

мерило для меньших и

больших [длин] при рациональном рассмотрении невидимых предме-

тов".

Собственно говоря, в этой концепции минимальных заключается

вся

особенность эпикуровского атомизма: мы имеем дело не просто с

атомами разной величины, а с частицами минимальной длины, кото-

рые их составляют. Но эти минимальные частицы

могут

двигаться не

сами

по себе, а только войдя в состав атомов. Этот момент прямо

отсылает нас к шестой книге «Физики» Аристотеля, где он, доказы-

вая

необходимость бесконечной делимости для возможности движе-

ния,

критикует академическое учение о не имеющем частей, посколь-

ку таковое не может двигаться. Эпикур же явно был знаком с этим

учением, а критику его Аристотелем он

учел

в той части, которая

запрещает движение не имеющего частей.

Отечество почтило Эпикура медными статуями, число его друзей

измерялось

целыми городами, его ученики были прикованы к его

учению словно песнями Сирен... —

Эпикур,

как мы видим по этим

сообщениям

Диогена Лаэртия (X

9-10),

придал

философии

еще

боль-

шую

популярность

по сравнению со стоиками и сделал ее доступной

138

для

всех.

О необыкновенной популярности эпикуреизма мы можем

судить по тому, с какой легкостью он сам популяризирует свое учение

дошедших до нас письмах и «Главных мыслях», а также по тому,

как

им увлекались не имевшие своей философии римляне.

Среди учеников и восторженных почитателей Эпикура —

Колот

из

Лампсака:

он полемизировал с отдельными сочинениями Платона,

а также написал трактат о том, что «Нельзя жить в соответствии с

учениями прочих философов».

Преемником

Эпикура был

Гермарх

Митиленский,

писавший

«Против Платона» и «Против Аристотеля». Мы знаем имена

других

учеников и последователей Эпикура. Но вплоть до

Лукреция

среди

эпикурейцев не было ни одной значительной фигуры.

СТОИКИ

АКАДЕМИКИ

ВО II—I вв. до н.э.

Стоицизм — так же, как и

другие

эллинистические школы, —

выходит за пределы Афин. Перипатетики нашли себе применение в

Александрии, где Птолемей II Филадельф организовал знаменитые

Музей и Библиотеку. Стоики были связаны с другим центром эллини-

стической учености — Пергамом, который расцвел при

Атталидах:

библиотека Пергама

уступала

только Александрийской, и здесь с 168 г.

до н.э. процветала школа находившегося под влиянием стоицизма грам-

матика Кратета, учеником которого был

Панетий.

В 144 г. до н.э.

Панетий

приезжает в Рим, где сближается с кружком интеллектуалов

вокруг Публия Сципиона Эмилиана, а в 141 г. до н.э. сопровождает

его в поездке на Восток. С 129 по 102 гг. до н.э., Панетий возглавляет

Портик

и открывает период так называемой Средней Стой.

Наивное

заимствование отдельных достижений предшествующей

философии,

ее частичное усвоение и самостоятельная схоластическая

разработка, свойственные представителям Древней Стой, оказывают-

ся

в принципе неубедительными для Панетия и его ученика

Посидо-

ния, впоследствии организовавшего собственную школу на Родосе,

где в 78 г. до н.э. его слушал Цицерон, и оказавшего большое влияние

на

современников. И тот, и другой отказываются от непродуктивной

оппозиции

предшествовавшим философским школам со значительно

более мощным интеллектуальным и духовным потенциалом: Панетий

выдвигает концепцию единого Логоса, который во все времена прояв-

ляет себя в мудрецах, разумеется, независимо от их школьной при-

надлежности; и он сам (qykonkmw mi (piAoapicrcoTekriq, как называет

его Stoicorum Index Herculanensis, col. 61), и Посидоний (признавав-

ший

Платона божественным — 0еш<; — Цицерон, «Тускуланские бесе-

ды» , I 79)

прилежат

учениям

Платона

Аристотеля,

хотя и толкуют

их в свойственном стоицизму

духе:

Панетий признает вечность мира,

Посидоний

отличает от бога мировую

душу,

численно выражаемую

идею мира, которая, однако, материальна. Но гораздо более важным

оказывается не столько разработка тех или иных учений в стоицизме

этого периода, сколько само осознание того, что

философский

гори-

зонт

не

ограничен

одной

школой.

139

Этому способствует научная деятельность филологов

историков

тех же

главных центрах эллинистической учености. Сводки учений

философов

ученых

по

отдельным проблемам

— доксографические

компендии,

восходящие

Феофрасту

Эвдему;

жизнеописания фи-

лософов,

которые начали составляться

Древней Академии (Спев-

сипп)

и у

перипатетиков (Аристоксен

Неанф),

александрийский

период были продолжены Гермиппом

Сатиром; Антигон

из

Кари-

ста,

середине

III в. до н.э.

живший

Афинах

связанный

Акаде-

мией,

затем работавший

Пер гаме, составил биографии современ-

ных

ему

философов; «Преемства философов»,

т. е. изложение фило-

софских

учений по школам, от

учителя

ученику, составленные

начале

II в. до н.э.

Сотионом Александрийским

переработанные

затем Гераклидом Лембом, Сосикратом Родосским

Антисфеном

Ро-

досским;

списки философских сочинений, над

которыми филологи

Александрийской библиотеки работали начиная

Каллимаха,

также

хронологии древних философов,

составлявшиеся

в III в. до

н.э.

Эра-

тосфеном,

а во II в. до н.э.

Аполлодором Афинским,

— все эти

мате-

риалы безусловно расширяли интеллектуальный кругозор

и к I в. до

н.э.

привели

созданию ряда компендиев,

которых речь пойдет

ниже.

Специального рода сводки философских учений составлялись

так-

же

скептической Академии.

Об

этом можно

судить

по

значительно

более позднему

(II в. н.э.)

сочинению Секста Эмпирика «Против

ученых»,

представляющему собой

сводку догм разных философских

школ и их систематическое опровержение.

Собственно,

это и

было

целью скептической Академии начиная

Аркесилая;

но в

особенности

при

Карнеаде (ум. ок. 129 г. до н.э.) с его

подчеркнутым антистои-

цизмом полемический характер деятельности скептической Академии

принимает систематический характер. Указанное сочинение Секста

Эм-

пирика

ни в

каком

случае

нельзя считать оригинальным:

оно

восходит,

во всяком случае,

к Энесидему,

вероятные годы жизни которого

—

рассматриваемый период.

Это специальное заострение скептической позиции могло объяс-

няться

оппозицией

тому,

какое направление постепенно принимала

Академия

конце

II —

начале

I вв. до н.э. при Филоне из Ларисы.

Филон

возглавил Академию

в 109 г. до н.э. и

покинул Афины из-за

войны

Митридатом

в 88 г. до н.э.,

перебравшись

в Рим, где его

слушал

Цицерон.

Филон стремился показать,

что

Академия едина

что предпосылки скептицизма можно найти

Сократа

и в

диалогах

Платона.

хотя

он

отрицал возможность восприятия

на

основе

по-

стигающего впечатления стоиков, однако признавал восприятие

ве-

щей

соответствии

с их

природой (Секст Эмпирик, «Три книги

пир-

роновых положений»,

I 235). Это уже был

путь

догматизму.

Этот

путь

был

продолжен слушателем

оппонентом Филона

Ан-

тиохом

Аскалонским. В 88 г. до н.э.

Антиох

вместе

Филоном

— в

Риме,

но

впоследствии

он

возвращается

Афины

преподает плато-

новскую философию, правда,

уже не на

прежнем месте (поскольку

Ака-

демия была разрушена

во

время взятия Афин Суллой

в 86 г. до

н.э.),

городской черте,

где

Цицерон слушал

его

зимой

79-78 гг. до

н.э.

140

"под руководством этого великого ученого и наставника возобновил

занятия

философией"

(«Брут»,

315). Если Филон стремился пока-

зать единство академической традиции, то

Антиох

настаивал на ее

разрыве в скептической Академии и призывал "вернуться к древним"

(veteris

sequi), т. е. к учению Древней Академии. Это одновременное

физическое расставание платоновской школы с Академией и призыв

платоника

Антиоха

вернуться к древнему состоянию школы и ее учения

представляются весьма символичными и явственно знаменуют наступ-

ление нового этапа всей античной философии — этапа возвращения.

Однако,

прежде чем речь пойдет об этом, необходимо упомянуть еще

одно важное явление в философии эллинизма — пифагореизм.

ПИФАГОРЕИЗМ

Пифагореизм — единственный в своем роде феномен, который на

протяжении всего существования античной философии играет роль

подводного течения и, никогда не становясь доминирующим,

всегда

присутствует

в качестве фона. Не

забудем

о том, что сама философия

возникает в школе Пифагора как новый феномен в оппозиции к

двум

ведущим направлениям в духовной жизни VI в. до н.э.:

уходящему

движению "мудрецов" и набирающему силу движению ионийских

"ученых".

И те, и

другие

— на поверхности, и те, и

другие

определя-

ют стиль и общую светскую установку своего времени. Пифагор и его

окружение также представляют чрезвычайно важную тенденцию гречес-

кой

мысли VI в. до н.э. — тенденцию консервативную и религиоз-

ную, — но она

всегда

до известной степени остается под спудом. На

поверхности лежит политическая активность пифагорейцев, причем

она

до такой степени решительна, что вызывает противодействие, и

пифагорейские общины сметаются с политической арены,

хотя

еще в

IV в. до н.э. пифагорейцы сохраняют какое-то политическое влияние.

Над их учением посмеиваются начиная с Ксенофана. Гераклит их

поносит и изобретает для них ироническое прозвище

философы.

Зе-

нон

пишет специальный трактат «Против философов», поскольку смысл

учения его учителя Парменида по

существу

направлен против учения

пифагорейцев,

хотя

создается в той же традиции. Геродот обвиняет их

фальсификациях. Но у Эмпедокла мы находим почтительное и востор-

женное отношение к Пифагору; о Пифагоре пишет Демокрит; Исократ

признает его первым, принесшим философию грекам, а само слово

философия

употребляет уже совершенно всерьез и называет филосо-

фией

— как и Платон — собственную педагогическую и литературную

деятельность; Платон, единственный раз упоминающий Пифагора, тем

не

менее очевидно связан с пифагорейцами и пифагорейским учением.

О пифагорейцах пишут Аристотель и Аристоксен. Диоген Лаэртий

(VIII

45-46)

сообщает, что установления Пифагора "держались еще

девять или десять поколений — ибо последними из пифагорейцев бы-

ли те, которых еще застал Аристоксен... они были слушателями Фи-

лолая и Еврита Тарентских". Таким образом, Аристоксен осознавал

непрерывность предшествующей традиции, но, вероятно, на нем она