Мейер, К. Шостакович. Жизнь. Творчество. Время

Подождите немного. Документ загружается.

358 ГЛАВА 22 (1956 — 1958)

НО и вообще считала «Варшавскую осень» бельмом на глазу.

Агрессивные статьи советских музыковедов и критиков с само-

го начала сопутствовали польскому фестивалю — достаточно

вспомнить необычайно резкое высказывание одного из веду-

щих музыковедов Юрия Келдыша, напечатанное в «Советской

музыке» (1959, № 1 и 2). В Варшаве Шостаковича усадили на

почетное место, рядом с доктором Вольфгангом Штайнеке,

основателем Международных летних курсов новой музыки в

Дармштадте. Обоих музыкантов разделял не только языковой

барьер (Шостакович не говорил ни на одном иностранном язы-

ке). В области музыки им тоже нечего было сказать друг дру-

гу. Очень непосредственный, приветливый и почти постоянно

улыбавшийся Штайнеке превосходно чувствовал себя среди

новых друзей в Польше, в то время как Шостакович оставал-

ся один и не желал покидать своего места даже в перерывах.

Следует, однако, добавить, что организаторы фестиваля не

лучшим образом использовали пребывание Шостаковича в

Польше. В программе не оказалось ни одного из его наиболее

показательных произведений (если не считать Пятого струнно-

го квартета). Не исполнялось ни одной симфонии (а в то вре-

мя было еще несколько не известных в Польше), не говоря уже

о «Леди Макбет», которую извлек из забвения оперный театр

в Дюссельдорфе. В период увлечения авангардом и окончатель-

ного разрыва с соцреализмом визит Шостаковича в Варшаву

был событием скорее парадным, чем чисто художественным.

В октябре 1959 года Шостакович предпринял еще одну по-

ездку — в составе советской делегации отправился в Соединен-

ные Штаты. Приезд советских музыкантов был естественным

следствием процесса улучшения советско-американских дипло-

матических отношений. Этот вопрос с некоторого времени

очень занимал Хрущева. После предварительных встреч с аме-

риканскими бизнесменами, после организации советской вы-

ставки в Нью-Йорке и американской в Москве дело наконец

дошло до первого визита главы советского правительства в

Соединенные Штаты, и по приглашению президента Эйзен-

хауэра в сентябре 1959 года Никита Хрущев приехал в США.

Таким образом, пребывание советских музыкантов в Соеди-

ненных Штатах имело совершенно официальный характер, а

кроме того, было ответом на визит американских композито-

ВТОРАЯ ПОЕЗДКА В США 359

ров, посетивших Советский Союз осенью 1958 года. Тогда при-

езжали Роджер Сешнс, Питер Меннин, Рой Харрис и Юлиссес

Кей, то есть музыканты, творчество которых ни в коем случае

не могло вызвать споров. То же самое относилось к следую-

щему визиту в Москву американцев — на сей раз Аарона

Копленда и Лукаса Фосса. Понятно, что это не было случай-

ным. Все поездки подобного рода тщательно планировались

обеими сторонами: в СССР — Союзом композиторов, а в Аме-

рике — Государственным департаментом.

Советская делегация в составе Дмитрия Кабалевского,

Тихона Хренникова, Константина Данькевича, Фикрета Ами-

рова, Бориса Ярустовского и Дмитрия Шостаковича приехала

в Соединенные Штаты на целый месяц. Разумеется, ею руко-

водил Хренников, который каждое утро «разбирал» текущие

события с остальными членами делегации. Этот «разбор» был

обычной раздачей указаний и касался прежде всего содержания

возможных заявлений и способа поведения членов делегации

на официальных встречах. Хренников на каждом шагу демон-

стрировал свою власть. Когда одна из радиостанций обрати-

лась к Шостаковичу и Кабалевскому с просьбой дать интервью,

на что оба композитора выразили согласие, Хренников тут же

наложил запрет. В ответ газета «Нью-Йорк тайме» опубли-

ковала заявление, что «Хренников уже помешал свободному

разговору советских композиторов с американскими музыкаль-

ными критиками во время их посещения Советского Союза»1

Наконец первый секретарь Союза композиторов дал разреше-

ние на беседу, которая, однако, должна была состояться со

всеми членами делегации, а значит, и с Хренниковым. С аме-

риканской стороны в ней приняли участие композиторы Рой

Харрис, Юлиссес Кей, Говард Хенсон и Алан Шалмен, а по-

средником был говорящий по-русски Николай Слонимский.

Темы дискуссии были разными, но касались в первую очередь

идеологических вопросов и проблем национального искусства.

О национальном многообразии советской музыки, также затро-

нутом в беседе, должен был свидетельствовать состав делега-

ции, в которой, однако, из шести членов лишь двое представ-

ляли нерусские национальности: Данькевич был с Украины, а

Амиров — из Азербайджана.

Шостаковича один из репортеров описывал так: «Чрезвы-

чайно нервный, заядлый курильщик с блестящими глазами и

беспокойными, чаще всего напряженными руками»'*. В вопро-

360 ГЛАВА 23 (1959 — 1961)

сах, которые задавались композитору, содержалось порой не-

сколько провокационное желание узнать, продолжает ли он

поддерживать критические замечания в адрес Соединенных

Штатов, высказанные им во время своего предыдущего пребы-

вания здесь в 1949 году. «Шостакович дипломатично ответил

через переводчика, что "всегда был другом Соединенных

Штатов", а также "талантливого американского народа". Он

добавил, что ситуация в 1949 году отличалась от нынешней,

а его тогдашняя критика "не касается всего американского

нapoдa"»^

В течение этого месяца американцы организовали много

концертов, целиком или частично посвященных музыке гостей

в исполнении лучших симфонических коллективов — оркест-

ров из Филадельфии, Бостона, Нью-Йорка и Вашингтона.

Однако реакция слушателей была довольно сдержанной, осо-

бенно в больших городах. За исключением Виолончельного

концерта и Десятой симфонии Шостаковича, продемонстриро-

ванные произведения не были ни новыми, ни достаточно за-

хватывающими. Так, широко представленный Хренников пока-

зал американцам свою Первую симфонию 1935 года и сюиту из

балета «Много шума из ничего», тоже относящегося к довоен-

ному периоду. Юношеские концерты Кабалевского также не

давали полной картины творчества композитора, мало извест-

ного в Штатах. Разочаровывали невыносимо стереотипные и

нашпигованные лозунгами высказывания членов делегации,

особенно касающиеся новой музыки, — это были, по сути, ва-

рианты суждений, произнесенных Шостаковичем по поводу

«Варшавской осени».

Во время торжественного обеда, данного в честь делегации

советских музыкантов, создалась напряженная ситуация. Аме-

риканцы критически выразились о так называемой официаль-

ной линии советской музыкальной критики. Реакция же гостей

была явно продиктована сверху. Кабалевский, не моргнув гла-

зом, ответил: «Мы ни в коем случае не утверждаем, что наша

жизнь и искусство развиваются без помех. Мы не стыдимся

признаться в том, что в прошлом совершали ошибки. Жизнь не

может развиваться без ошибок и погрешностей»^ Данькевич

подчеркнул, что благодаря критике он смог написать новый

вариант оперы «Богдан Хмельницкий», которая теперь повсю-

ду пользуется прекрасным приемом. Ярустовский говорил о

свободе музыкальной критики, «которая должна выражать все.

ВТОРАЯ ПОЕЗДКА В США 361

кроме неправды». По этому случаю Хренников заверил амери-

канскую сторону, что в отчетах о пребывании в Америке не

найдется ни одного лживого слова.

Обещанный отчет, подписанный Хренниковым и Шостако-

вичем, появился 11 декабря в «Правде», а одобрение и крити-

ка американской музыкальной жизни оказались в нем диплома-

тично сбалансированы. Критика касалась, между прочим,

новейших направлений и — как обычно — додекафонии, кото-

рую американские композиторы не только применяют, но и

преподают. Как сообщалось в отчете, источником разногласия

в дискуссиях было обвинение, что в Советском Союзе додека-

фония запрещена, тогда как дело обстоит совсем иначе, ибо

додекафония не запрещена, а просто не привилась ни среди

исполнителей, ни среди публики.

Во время упомянутого обеда только Шостакович не уча-

ствовал в дискуссии. Однако и его в конце концов втянул в

разговор один из журналистов, заявивший о том, насколько

ему отраден факт, что создатель Ленинградской симфонии не

является членом коммунистической партии. Шостакович,

вынужденный отвечать, от волнения заговорил лозунгами:

«Коммунистическую партию Советского Союза считаю самой

прогрессивной силой мира, всегда прислушивался к ее советам

и буду прислушиваться к ним всю жизнь». Но когда посыпа-

лись более конкретные вопросы, в том числе касающиеся

«Леди Макбет», Шостакович отказался от всяких комментари-

ев, твердя, что «слишком устал».

Советские композиторы провели ряд встреч с американски-

ми коллегами. Они навестили Самюэля Барбера и Джан Кар-

ло Менотти, встретились с Аароном Коплендом и Николаем

Слонимским, прослушали много новых произведений. Один

день Шостакович провел в Библиотеке конгресса, где с волне-

нием просматривал хранящиеся там рукописи Брамса, дневни-

ки Паганини, письма Чайковского и Балакирева.

После почти месячного пребывания в Соединенных Штатах

Шостакович и Кабалевский отправились в Мексику. В то вре-

мя там находился Александр Гаук со скрипачом Игорем Без-

родным и пианистом Дмитрием Башкировым. Шостакович

стал свидетелем триумфа своей Пятой симфонии. А после кон-

церта состоялась церемония присуждения Шостаковичу, Каба-

левскому и Гауку звания почетных профессоров Мексиканской

консерватории. Как вспоминал Александр Гаук, тогда же про-

362 ГЛАВА 23 (1959 — 1961)

шла И пресс-конференция, на которой Шостакович, отвечая на

вопросы, сказал, в частности, следующее: «Никакие произведе-

ния не находились под запретом, а подвергались лишь крити-

ке». Каким своим сочинением он доволен? «Если бы мне при-

шлось испытать чувство удовлетворения от своих сочинений,

то я перестал бы быть композитором»^

Визит советских музыкантов в США, как и оба визита

американцев в Москву, имел в первую очередь политическое

значение. Для Шостаковича вторая поездка в Америку оказа-

лась несколько более легкой, чем предыдущая, и послужила

свидетельством того, что его вовлечение в политические дела,

несмотря на хрущевскую политику разрядки и либерализации,

зашло опасно далеко. И ближайшее будущее подтвердило это.

15 сентября 1960 года агентство ТАСС сообщило: «В среду

известный советский композитор Дмитрий Шостакович был

принят кандидатом в Коммунистическую партию Советского

Союза». Для многих это была неожиданная и будоражащая

новость. Несмотря на своеобразное сотрудничество Шостако-

вича с Кремлем, несмотря на полученные им бессчетные награ-

ды и титулы, российская интеллигенция всегда видела в нем

человека, стоящего вне системы. Десятилетиями его музыка

позволяла сохранять веру в гуманистические ценности, после-

довательно попираемые и уничтожаемые. Это представление

поддерживали как последние сочинения, так и поведение

композитора, который, лишь только Хрущев начал процесс

десталинизации, стал, не жалея, сил помогать преследуемым.

Он писал и подписывал просьбы о реабилитации ссыльных

музыкантов, помогал уцелевшим вернуться и найти работу, от-

давал огромное количество времени на всевозможную помощь

нуждающимся. А еще ранее он старался смягчить некоторые

резкие распоряжения Сталина в области культурной политики.

Но теперь власти решили назначить Шостаковича секретарем

Союза композиторов РСФСР, а из этого следовало, что он

должен вступить в партию.

Исаак Гликман вспоминал: «...29 июня (1960 года. — К. М.)

рано утром Дмитрий Дмитриевич позвонил мне и попросил

немедленно прийти к нему. Когда я мельком взглянул на него,

меня поразило страдальческое выражение его лица, растерян-

ность и смятение. Дмитрий Дмитриевич поспешно повел меня

в маленькую комнату... бессильно опустился на кровать и при-

нялся плакать, плакать громко, в голос. Я со страхом подумал.

ВСТУПЛЕНИЕ В КПСС 363

что с ним или с его близкими произошло большое несчастье.

На мои вопросы он сквозь слезы невнятно произносил: "Они

давно преследуют меня, гоняются за мной..." В таком состоя-

нии я никогда не видел Дмитрия Дмитриевича. Он был в тяже-

лой истерике. Я подал ему стакан холодной воды, он пил ее,

стуча зубами, и постепенно успокаивался. Примерно час спус-

тя Дмитрий Дмитриевич, взяв себя в руки, начал мне рассказы-

вать о том, что с ним случилось некоторое время тому назад в

Москве. Там было решено по инициативе Хрущева сделать его

председателем Союза композиторов РСФСР, а для того чтобы

занять этот пост, ему необходимо вступить в партию. Такую

миссию взялся осуществить ^1лен Бюро ЦК по РСфСР

П.Н.Поспелов.

Вот что говорил мне (текстуально) Дмитрий Дмитриевич..

"Поспелов всячески уговаривал меня вступить в партию, в ко-

торой при Никите Сергеевиче дышится легко и свободно. По-

спелов восхищался Хрущевым, его молодостью, он так и ска-

зал — «молодостью», его грандиозными планами, и мне

необходимо быть в партийных рядах, возглавляемых не Стали-

ным, а Никитой Сергеевичем. Совершенно оторопев, я, как

мог, отказывался от такой чести. Я цеплялся за соломинку,

говорил, что мне не удалось овладеть марксизмом, что надо

подождать, пока я им овладею. Затем я сослался на свою рели-

гиозность. Затем я говорил, что можно быть беспартийным

председателем Союза композиторов по примеру Константина

Федина и Леонида Соболева, которые, будучи беспартийными,

занимают руководящие посты в Союзе писателей. Поспелов

отвергал все мои доводы и несколько раз называл имя Хруще-

ва, который озабочен судьбой музыки, и я обязан на это от-

кликнуться. Я был совершенно измотан этим разговором. При

второй встрече с Поспеловым он снова прижимал меня к стен-

ке. Нервы мои не выдержали, и я сдался".

<...> Я напомнил ему, как он часто говорил мне, что никог-

да не вступит в партию, которая творит насилие. После боль-

ших пауз он продолжал: "В Союзе композиторов сразу узнали

о результате переговоров с Поспеловым, и кто-то успел состря-

пать заявление, которое я должен как попугай произнести на

собрании. Так знай: я твердо решил на собрание не являться.

Я тайком приехал в Ленинград, поселился у сестры, чтобы

скрыться от своих мучителей. Мне все кажется, что они одума-

ются, пожалеют меня и оставят в покое. А если это не произой-

364 ГЛАВА 23 (1959 — 1961)

дет. то я буду сидеть здесь взаперти. Но вот вчера вечером

прибыли телеграммы с требованием моего приезда. Так знай,

что я не поеду. Меня могут привезти в Москву только силком,

понимаешь, только силком".

Сказав эти слова, звучавшие, как клятва, Дмитрий Дмитри-

евич вдруг совершенно успокоился. Своим, как ему казалось,

окончательным решением он как бы развязал тугой узел, стя-

нувший его горло. <...> Обрадованный этим, я попрощался с

Дмитрием Дмитриевичем... Однако он... сам без предупрежде-

ния приехал 1 июля поздно вечером ко мне в Зеленогорск с

бутылкой водки. <...> Дмитрий Дмитриевич выглядел измучен-

ным, вероятно, после бессонной ночи с ее душевными пережи-

ваниями.

Дмитрий Дмитриевич, едва переступив порог нашей хижи-

ны, сказал: "Извини, что так поздно". <...>

Захмелев от выпитой водки, Дмитрий Дмитриевич... проци-

тировал строку из пушкинских "Цыган": "И от судеб защиты

нет". Слушая его, я вдруг с грустью подумал, не склонен ли он

покориться судьбе, сознавая невозможность сразиться с ней и

победить ее»^

Вскоре после этого должно было состояться собрание, на

котором предполагалось торжественно принять композитора в

партию. Пропаганда подняла вокруг этого события много

шума. Открытое партийное собрание было широко разрекла-

мировано, и все прошло бы по плану, если бы не тот факт, что

на собрание не явился... сам Шостакович. Организаторам при-

шлось дать малоправдоподобную информацию о его болезни и

извиниться перед присутствующими, что это стало известно

только в последнюю минуту. Скандальный привкус происходя-

щего позволял понять, что Шостаковича вынудили к этому

шагу.

Таким образом, его приняли в партию позже, 14 сентября, и

по этому случаю состоялось открытое собрание Союза компо-

зиторов. Шостакович пробормотал по бумажке заранее подго-

товленный текст, гласивший, что он не представляет себе жиз-

ни вне партии, в ряды которой вступает только сейчас, потому

что раньше считал себя недостойным такой чести. Лишь од-

нажды он оторвал голову от бумажки и внезапно повысил го-

лос: «Всем, что во мне есть хорошего, я обязан...» — и тут все

ожидали услышать обычное продолжение: «...Коммунисти-

ческой партии и советскому правительству». Но Шостакович

ОДИННАДЦАТАЯ

СИМФОНИЯ 365

драматически выкрикнул: «...моим родителям!» Владимир

Ашкенази в своих воспоминаниях писал, что это был один из

немногих случаев, когда Шостаковича видели — уже после со-

брания — горько плачущим.

Многие друзья отвернулись тогда от композитора; в частно-

сти, Виссарион Шебалин сказал, что до сих пор мог простить

ему все, но вступления в партию не забудет ему никогда.

В 1960 году Шостакович вместе с Евгением Мравинским,

Геннадием Рождественским и оркестром Ленинградской филар-

монии выехал в концертную поездку по Англии, Франции,

Италии, Бельгии, Швейцарии и Австрии. Среди исполнявших-

ся произведений не последнее место занимала его музыка, осо-

бенно Пятая и Восьмая симфонии.

Два крупных сочинения — Десятая и Одиннадцатая симфо-

нии — все больше возбуждали интерес в музыкальном мире:

какой будет следующая симфония Шостаковича? О двенадца-

том произведении этого жанра композитор, по его словам,

«начал... уже думать тогда, когда закончил свою 11-ю симфо-

нию, посвященную русской революции 1905 года»'. Будучи в

1958 году в Париже, он сообщил в одном интервью, что дела-

ет новую редакцию «Леди Макбет» и задумал Двенадцатую

симфонию. 6 июня 1959 года он признался на страницах «Со-

ветской культуры»: «В настоящее время меня все более и более

захватывает мысль написать произведение, посвященное бес-

смертному образу Владимира Ильича Ленина». Во второй по-

ловине следующего года можно было прочитать в журнале

«Музыкальная жизнь»: «Из четырех частей симфонии две уже

почти завершены. <...> Поскольку замысел у меня достаточно

созрел, я позволю себе рассказать о Двенадцатой симфонии, о

ее содержании... <...> Первая часть задумана мною как музы-

кальный рассказ о приезде В. И. Ленина в Петроград в апре-

ле 1917 года, о его встрече с трудящимися... Вторая часть от-

разит исторические события 7 ноября. Третья часть расскажет

о гражданской войне, а четвертая — о победе Великой Ок-

тябрьской социалистической революции»'".

В феврале газеты известили о том, что Двенадцатая симфо-

ния уже готова и в ближайшее время состоится ее премьера.

Новое сочинение было включено также в программу «Праж-

ской весны» 1961 года. Однако вопреки сообщениям в прессе

Шостакович еще не написал последней части. К тому же новое

произведение было совсем не той симфонией, о которой он упо-

366 ГЛАВА 23 (1959 — 1961)

минал в «Музыкальной жизни». В очередной раз авторские

высказывания не соответствовали музыке. Первая часть носи-

ла название «Революционный Петроград», вторая не рассказы-

вала историю прибытия Ленина в город, а была названа «Раз-

лив» (место, где скрывался Ленин). Третья часть — это не

гражданская война, а «Аврора» (с иллюстративным изображе-

нием исторического выстрела).

После сочинения первых трех частей Шостакович не сразу

сумел найти убедительное заключение. С момента завершения

третьей части в конце 1960 года он неоднократно размышлял

о финале, но без успеха. Так прошла «Пражская весна 1961» и

другие запланированные даты премьеры. Только летом он вне-

запно в молниеносном темпе сочинил последнюю часть

«Заря человечества» — и таким образом 22 августа 1961 года

закончил симфонию. «Мне очень хотелось, чтобы она [Двенад-

цатая симфония] была закончена к ХХП съезду Коммунисти-

ческой партии Советского Союза,— говорил Шостакович по

радио.— И мне это сделать удалось — мне удалось закончить

симфонию к этой исторической дате в жизни нашей Родины»".

Через неделю, 29 августа 1961 года, композитор, до того

состоявший в кандидатах в члены КПСС, подал заявление с

просьбой принять его в партию. В заявлении говорилось:

«За прошедшее время я почувствовал еще сильнее, как мне

необходимо быть в рядах Коммунистической партии Советско-

го Союза. В своей обшественной и творческой работе я повсе-

дневно ощущал руководство партии и прилагал свои силы для

того, чтобы оправдать доверие партии, народа и своих товари-

щей по Союзу советских композиторов. Во всей моей деятель-

ности имеется немало недостатков, но партия помогала, помо-

гает и будет помогать мне их преодолевать и исправлять... Я

даю торжественное заверение, что приложу все свои силы, что-

бы оправдать ваше доверие, дорогие товарищи коммунисты»'^.

Вскоре в Союзе композиторов в Москве Борис Чайковский

и Моисей Вайнберг показали Двенадцатую симфонию в четы-

рехручном переложении. Премьера была назначена на ок-

тябрь — период заседаний XXII съезда партии. 1 октября

произведение прозвучало одновременно в двух городах:

в Ленинграде (под управлением Евгения Мравинского) и

в Куйбышеве (под управлением Абрама Стасевича). 15 октяб-

ря в Москве симфонией продирижировал Константин Иванов.

ОДИННАДЦАТАЯ

СИМФОНИЯ 367

К сожалению, произведение не оправдало ожиданий. В его

основу положен материал не лучшего сорта. Тематизм порой

поражает банальностью, а порой — чрезмерным пафосом. Две-

надцатой симфонии не хватает той непосредственности, какой

отличалась ее предшественница. Музыкальный язык, хотя и

очень шостаковичевский, лишен той свежести, которая так ча-

сто пленяет во многих других сочинениях композитора.

Двенадцатая симфония является продолжением Одиннад-

цатой и одновременно — ее противоположностью. Как и

предыдущая, она состоит из четырех частей, снабженных

программными названиями и исполняемых без перерыва. Но в

ней нет никаких цитат. Первая часть — развитое сонатное

аллегро огромного размаха: композитор почти постоянно опе-

рирует всем оркестровым составом и динамикой fortissimo. Обе

темы похожи друг на друга, что придает музыке однородность,

почти монолитность.

Во второй части, масштабном Adagio, ощущается непосред-

ственная связь с симфонизмом Малера. Однако пространные

речитативы солирующих инструментов и простая тональная

гармония звучат не особенно убедительно, чувствуются даже

определенные длинноты; правда, нельзя отказать некоторым

фрагментам «Разлива» в оригинальности и красоте.

«Аврора» становится кульминацией всей симфонии. Хотя

это и третья часть, но не скерцо, а как бы прелюдия к финалу.

Быть может, это наиболее интересный фрагмент симфонии с

характерным развертыванием от еле слышного pianissimo до

tutti fortissimo на грани между третьей и четвертой частями.

Помпезно-оптимистический финал, несомненно, уступает

трем предшествующим частям. Шостакович использовал в нем

ранее уже употреблявшиеся темы и, кроме того, ввел цитату из

хорового раздела своей Второй симфонии. Произведение за-

канчивается патетической кодой, напоминающей финал Пятой

симфонии, но, впрочем, имеющей прообраз и в завершении

Третьей симфонии Малера.

Новая симфония, одно из самых слабых сочинений Шоста-

ковича, не приобрела особой популярности. Большинство ее

исполнений состоялось в Советском Союзе, и то скорее по слу-

чаю — например, при праздновании очередных годовщин Ок-

тябрьской революции или на концертах во время съездов

партии. За границей первым исполнителем Двенадцатой сим-

фонии был Леопольд Стоковский, получивший партитуру уже