Мейер, К. Шостакович. Жизнь. Творчество. Время

Подождите немного. Документ загружается.

318

ГЛАВА 20 (1950 — 1954)

|J.]08|

Симфония № 10,

ч., 2-я тема

p.scmp/icc

С1.

17г' I ггг

~V-ni|

V-c..C-b. РР

[р]

л.

-РР

"If

fjr^-i

поп cresc.

120

Симфония № 10,1 ч., 3-я тема

Постоянное оперирование темными красками создает

настроение пессимистическое и подавленное; это один из

наиболее типичных примеров трагизма, игравшего с тех пор в

музыке Шостаковича все большую роль. Длительно разверты-

ДЕСЯТАЯ СИМФОНИЯ

319

вающиеся темы, нарастание напряжения на протяжении всей

разработки вплоть до генеральной кульминации — все это, как

и в Восьмой симфонии, становится подытоживанием его пре-

жнего композиторского опыта.

За развитой, длящейся свыше двадцати минут первой час-

тью следует самое короткое из всех скерцо Шостаковича

(около четырех минут), основанное на захватывающих ритмах,

которые заставляют вспомнить «Чудесного мандарина» Бар-

тока. Первая тема является парафразой одной из тем «Бориса

Годунова» Мусоргского:

М. Мусоргский. «Борис Годунов», вступление

Andante

Allegro J=176

Archijgr

Симфония № 10, II Ч.

^ -ё J

Ob.,

-s LIu, J 1

t^ и

(>, i—^—>—

^ !

)

>—

sWf

> fl >

г e ' г 1

" ^ 1

—•

» «

320 ГЛАВА 20 (1950 — 1954)

Вторая тема не вносит контраста, а служит как бы продол-

жением первой. В целом, с небольшими исключениями, компо-

зитор пользуется всем оркестровым аппаратом в динамике

fortissimo. Оригинальная гармония, опирающаяся на собствен-

ные лады Шостаковича, интересные ритмические сдвиги,

«агрессивная» оркестровка, необычайная внутренняя энер-

гия — все это создает музыку волнующую и глубоко инди-

видуальную.

В одной из тем третьей части (Allegretto) композитор приме-

няет мотив, образованный из звуков D-Es-C-H, которые состав-

ляют музыкальные инициалы его имени в немецком написа-

нии — D. Sell. Позже он еще не раз использует этот мотив,

главным образом в автобиографическом Восьмом струнном

квартете. В третьей части Десятой симфонии появляется и дру-

гая характерная, исполняемая валторной соло тема E-A-E-D-A,

или E-l(a)-mi-r(e)-a, — в ней зашифровано имя бывшей учени-

цы Шостаковича Эльмиры Назировой, которой композитор в

тот период оказывал большое внимание'^. По характеру эта

часть близка первой, в частности благодаря цитированию на-

чальной темы Moderato, только она, пожалуй, более сжата и

более прозрачна по звучанию.

Пессимистическое настроение рассеивается лишь в финале.

Шостакович создал здесь музыку безмятежную, простую и пол-

ную юмора, тематика которой явно обращена к классическому

русскому симфонизму (прежде всего Бородина). Оптимистичес-

кий финал близок по характеру к завершению Девятой симфо-

нии и становится как бы развязкой всех конфликтов предыду-

щих частей.

Еще до окончания Десятой композитор сообщил о работе

над ней Евгению Мравинскому, для которого факт рождения

новой симфонии, первой после известных событий 1948 года,

был и неожиданным, и радостным. 29 сентября знаменитый

дирижер приехал в Москву, чтобы встретиться с композитором

и поговорить о еще не законченном произведении. В своих за-

метках он день за днем описывал процесс постепенного изуче-

ния партитуры, выражаясь о ней не иначе как в превосходных

степенях. А когда 17 декабря 1953 года прошла премьера это-

го сочинения, ленинградские слушатели стали свидетелями не

только ошеломляющего успеха ведущего советского компози-

тора, но и высочайшего исполнительского мастерства Евгения

Мравинского и филармонического оркестра с берегов Невы.

ДЕСЯТАЯ СИМФОНИЯ 321

Вскоре после ленинградской премьеры Десятая симфония

прозвучала в Москве. Предусмотрительности Мравинского

Шостакович был обязан тем, что это произведение не встрети-

ло немедленного официального осуждения. Впоследствии дири-

жер рассказывал:

«...Перед премьерой в Москве, которая должна была состо-

яться 28 декабря, в канун 1954 года, стало ясно, что готовится

шельмование и этого сочинения, как якобы пессимистического,

чуждого реализму, что может произойти дезинформация руко-

водящих инстанций. Что предпринять?

<...>

И тогда я решился. Попросил о приеме у тогдашнего мини-

стра культуры Пантелеймона Кондратьевича Пономаренко.

Мне ответили, что в предновогодние дни он очень занят,

проходит какое-то важное совещание. Я настаивал. И в конце

концов он назначил мне день и час. Я подготовил 16 вопросов,

16 "почему?", которые должны были доказать несправедливость

по отношению к ряду сочинений и композиторов.

Пономаренко записал все вопросы в блокнот и спросил:

"Чего вы хотите?"

Я ответил: "Прошу вас прийти на концерт и послушать сим-

фонию".

В день премьеры звонит мне в гостиницу заведующий Боль-

шим залом консерватории и говорит: "Союз композиторов

просит 300 билетов". И назвал некоторые имена тех, кто про-

сили: это были недруги Шостаковича. Я сказал: "Немедленно

продайте все билеты через кассу публике".

Министр пришел на премьеру. А на следующий день к нему

явилась делегация композиторов убеждать в том, что возродил-

ся формализм. Пономаренко сказал: "Я слушал эту симфонию,

и она мне понравилась".

Композиторы, не отличавшиеся принципиальностью и при-

выкшие следовать за начальством, ретировались»'^

Однако разногласий по поводу симфонии избежать не уда-

лось. В печати появились многочисленные рецензии — от са-

мых положительных до в высшей степени критических. Пожа-

луй, только «Леди Макбет Мценского уезда» была в свое время

причиной столь же горячих споров и обсуждений.

На страницах «Советской музыки» выступали как компо-

зиторы и критики, так и любители музыки. С энтузиазмом вы-

сказался о симфонии Арам Хачатурян. Интересный текст

322 ГЛАВА 20 (1950 — 1954)

опубликовал Андрей Волконский, в ту пору еще студент третье-

го курса Московской консерватории, а в 1960-е годы один из

представителей советского авангарда. Первую, и к тому же

положительную, музыковедческую работу о Десятой симфонии

поместил Борис Ярустовский. Нашлось там место и для скан-

дального в своей тенденциозности «слова слушательницы»

З.Акимовой, которая, остро критикуя произведение, зада-

валась вопросом: а нужна ли вообще такая музыка простым

людям?

Позднее споры нашли свое продолжение в дискуссии на

тему нового произведения, организованной в Большом зале

Центрального Дома композиторов. В ней приняли участие

композиторы, критики, музыканты-инструменталисты и люби-

тели музыки. Зал едва вмещал всех заинтересованных. Обсуж-

дения проходили необычайно бурно, заседания продолжались

целых три дня - - 29-го и 30 марта и 5 апреля 1954 года. Сто-

ит проследить их ход, чтобы познакомиться с высказываниями,

диапазон которых простирался от восторженных похвал до

грубейших нападок.

Вначале выступил сам композитор, пытаясь оценить соб-

ственное произведение:

«Над Десятой симфонией я работал летом прошлого года,

закончил ее осенью. Как и другие свои сочинения, я писал ее

быстро. Это, пожалуй, не достоинство, а скорее недостаток,

потому что многое при такой быстрой работе не удается

сделать хорошо. Как только сочинение написано, творческий

пыл проходит; и, когда видишь недостатки сочинения, иногда

крупные и существенные, начинаешь думать, что неплохо было

бы избежать их в следующих работах, а написанное — с плеч

долой.

Я советую всем, и в первую очередь себе, — не торопиться;

лучше подольше сочинять и в процессе работы исправлять все

недостатки.

Симфония состоит из четырех частей. Критически оценивая

первую часть симфонии, я вижу, что мне не удалось сделать то,

о чем я давно мечтаю: написать настоящее симфоническое

аллегро. Оно не вышло у меня в этой симфонии, как не выхо-

дило и в предыдущих симфонических сочинениях. Но буду на-

деяться, что в будущем такое аллегро мне удастся написать.

В первой части моей симфонии больше медленных темпов,

больше лирических моментов, нежели героико-драматических и

ДЕСЯТАЯ СИМФОНИЯ 323

трагических (как в первых частях симфоний Бетховена, Чай-

ковского, Бородина и ряда других композиторов).

Вторая часть, как мне кажется, в общем отвечает замыслу и

занимает в цикле место, какое ей полагается. Но пожалуй,

часть эта слишком коротка, особенно если учесть, что и пер-

вая, и третья, и четвертая части довольно длинные. Таким

образом, получилось некоторое нарушение циклической кон-

струкции. Видимо, не хватает еще одной части, которая вмес-

те с небольшой второй частью, возможно, уравновесила бы

конструкцию всего произведения.

Что касается третьей части симфонии, то тут, думается, за-

мысел более или менее удался, хотя и в ней есть некоторые

длинноты, а кое-где, напротив, какие-то куцые места. Для меня

было бы очень полезно и ценно услышать на этот счет замеча-

ния товарищей.

В финале несколько длинновато вступление, хотя, когда я в

последний раз слушал это вступление, мне показалось, что оно

выполняет свою смысловую и композиционную функцию и

более или менее уравновешивает всю часть.

Авторы часто любят про себя говорить: я пытался, я про-

бовал и т. д. Но я, пожалуй, воздержусь говорить в таком роде.

Мне было бы гораздо интереснее узнать, что чувствуют слуша-

тели, услышать их замечания. Одно только скажу: в этом сочи-

нении мне хотелось передать человеческие чувства и страсти»'".

После Шостаковича первым выступил Лев Данилевич. Он

высказался положительно, подчеркнув глубину выражения и

тематики симфонии. Покритиковал слишком односторонний,

по его мнению, характер первой части и менее убедительный

финал, но при этом отметил мастерство композитора и реализм

музыки.

Следующие ораторы уже остро критиковали Шостаковича.

«После Восьмой и Девятой симфоний все ждали от Д. Шо-

стаковича коренного поворота, — заявил в своем пространном

выступлении музыковед Юлий Кремлев. — Такой поворот как

будто произошел в "Песни о лесах". Но теперь видно, что этот

поворот был непрочным и несерьезным. Я должен откровен-

но сознаться, что был обманут "Песнью о лесах". Я искренно

радовался этому произведению (хотя и находил в нем недостат-

ки); я от всей души надеялся, что музыка Д. Шостаковича пой-

дет иными, чем ранее, путями. Но последующие его произве-

дения опровергли радужные надежды». По мнению Кремлева,

324 ГЛАВА 20 (1950 — 1954)

В Десятой симфонии меньше резкостей, «эпатирующих» диссо-

нансов в сравнении с Восьмой симфонией, меньше «судорож-

ных» ритмов, композитор в значительной мере освободился от

своих связей с экспрессионизмом, но все это не свидетельству-

ет о его возвращении к реализму. А далее Кремлев старался

подробно обосновать, почему Десятая симфония имеет так

мало общего с реалистическим искусством.

Другой музыковед, Виктор Ванслов, высказывался еще бо-

лее критически. В первую очередь он предъявлял произведению

в целом обвинения в одностороннем трагизме, мрачности кра-

сок и образов, в излишнем пессимизме. «Глубокий психологизм

симфоний Д. Шостаковича сводится преимущественно к выра-

жению различных оттенков человеческого страдания, ужаса,

мрака или образов гротескных, карикатурных. <...> В симфо-

ниях Д. Шостаковича почти нет героики, нет образов природы,

любви.

<...>

Мир не таков, каким его показывает нам Д. Шостакович.

В Десятой симфонии Д. Шостаковича дается ошибочное реше-

ние коренных проблем жизни».

Композитор Иван Дзержинский, который в 1930-е годы под-

держивал с Шостаковичем дружеские отношения, поставил

знак вопроса не только над Десятой симфонией, но и над ее

автором.

«Когда здесь говорят о Д. Шостаковиче, который, дескать,

благодаря яркой индивидуальности сумел на протяжении мно-

гих лет, преодолевая трудности, сохранить "свое лицо", то, мне

кажется, при этом забывают о многих других композиторах,

которые тоже сохранили и сохраняют "свое лицо" по сей день,

двигаясь вперед; это В. Соловьев-Седой, Д. Кабалевский, А. Ха-

чатурян, А. Баланчивадзе, Т. Хренников и другие». Дзержин-

ский отважился сравнить Шостаковича со Скрябиным. Он вы-

разил мнение, что Скрябин как симфонист был узок и глубоко

субъективен, его симфоническое творчество существует только

само для себя, а все мысли, чувства и образы концентриру-

ются вокруг собственного «я». Поэтому Скрябин «не создал

школы и не продвинул русский симфонизм ни на один шаг».

«Конечно, Скрябин — большой художник, — продолжал Дзер-

жинский, — и он занял свое место в истории русской музыки.

Но его творчество, никуда не ведущее, есть "уникум". В этом

отношении есть нечто общее между Д. Шостаковичем и Скря-

ДЕСЯТАЯ СИМФОНИЯ 325

биным. д. Шостакович — тоже одаренный композитор и боль-

шой мастер. Он займет в истории советского симфонизма свое

место. Однако творчество Д. Шостаковича не прокладывает

новых путей. Непонятно, откуда вышел симфонизм Д. Шоста-

ковича. Это тоже "вещь в себе", вещь талантливая, интересная,

но тем не менее "круг замкнут". Забыты скрябинисты, а Скря-

бин остался. Останется и Д. Шостакович. Но "маленькие Шо-

стаковичи" исчезнут — о них быстро забудут».

В ответ на эти три негативных выступления последовал ряд

полемических, положительных, отзывов. Такими были выска-

зывания Дмитрия Кабалевского, Николая Пейко, Георгия Сви-

ридова, Моисея Вайнберга, Кара Караева и других. Особенно

убедительно говорил Кабалевский, подчеркивая внутреннее

единство всех элементов новой симфонии. Это свое мнение он

впоследствии расширил в дискуссии на тему советского симфо-

низма: «Критикуя Д. Шостаковича, мы зачастую делаем две

серьезные ошибки. Во-первых, мы склонны забывать о его глу-

бокой самобытности и хотим, чтобы он сочинял музыку так,

как сочиняли бы мы ее сами. Во-вторых, мы хотим, чтобы в

каждом произведении он отразил все стороны жизни, все ее

богатство и многообразие. Даже такой гигантский гений, как

Бетховен, в каждой своей симфонии воплощал разные стороны

жизни»'^

Много сердечных слов в адрес Десятой симфонии сказал

композитор Моисей Вайнберг. Между прочим, он выступил

против утверждения, что музыка Шостаковича существует сама

для себя, и добавил, что, по его мнению, только в одной Стра-

не Советов живут десятки тысяч поклонников этого компози-

тора. Он признал также, что не видит ничего плохого в том,

чтобы молодое композиторское поколение находилось в сфере

влияния автора Десятой симфонии. Среди защитников произ-

ведения оказался также музыковед Даниэль Житомирский и

несколько учеников Шостаковича. Все они придерживались

позиции, что это «произведение нашего времени» и большой

шаг на пути к реализму.

Как среди положительных, так и среди отрицательных вы-

ступлений были резко субъективные суждения. Так, например,

дирижер Гавриил Юдин заявил, что не только Десятая симфо-

ния, но и вообще все когда-либо написанное Шостаковичем

абсолютно гениально и не подлежит критике. Заодно он не

пожалел обидных слов в адрес тех, кто критиковал новое со-

326 ГЛАВА 20 (1950 — 1954)

чинение. Это выступление, как и некоторые другие, особенно

негативные, встретило решительный протест у участников

встречи. Заключительное слово досталось на долю главного

редактора «Советской музыки» Георгия Хубова, который на

третий день закрыл бурную дискуссию.

Споры о произведении не затихали, однако, в течение всего

1954 года. Их следующий этап пришелся на заседания VIII Все-

союзного пленума Союза советских композиторов. Вышла

даже специальная брошюра, которая содержала около двадца-

ти статей, посвященных новой симфонии. В конце концов ее

признали явлением выдающимся, имеющим решающее влияние

на развитие советского симфонизма.

Суматоха, вызванная Десятой симфонией, имела большое

значение для советской музыкальной жизни 1950-х годов: ведь

обсуждалось первое, возникшее после 1948 года произведение,

которое нарушало требования, определенные в постановлении

об опере «Великая дружба» и на съезде Союза композиторов.

Окончательная положительная оценка Десятой симфонии

свидетельствовала о том, что в советской музыкальной жизни

и в культурной жизни вообще постепенно начали происходить

определенные изменения. Дальнейшим их этапом станут заседа-

ния XX съезда КПСС и постановление ее Центрального комите-

та от 1958 года.

Тем временем на Западе, и особенно в Соединенных Шта-

тах, Десятая симфония сразу была признана одним из значи-

тельнейших симфонических произведений нашей эпохи. Она

быстро приобрела популярность, какой до сих пор пользова-

лись лишь некоторые сочинения Шостаковича (к примеру,

Первая, Пятая, Седьмая симфонии), с триумфом прошла почти

по всем европейским странам. Крупнейшие дирижеры —

Митропулос, Стоковский, Орманди — включили ее в свой

репертуар. И по сей день она является одной из партитур, наи-

более показательных для творчества Шостаковича, и ни на

йоту не утратила своей свежести.

Глава 21

1953 — 1955

Кремлевский «триумвират» и начало

десталинизации. — Улучшение

положения Шостаковича. — Исполнение

Четвертого струнного квартета. —

Пятый струнный квартет. —

Скрипичный концерт. —

Смерть жены. — Смерть матери

Симптомы определенных перемен, вызван-

ных смертью Сталина, начали появляться относительно быст-

ро. Заметные сперва только для внимательных наблюдателей,

они постепенно становились все более явными, причем во мно-

гих областях политической, государственной и культурной

жизни. Прежде всего, сюда нужно отнести события, происшед-

шие сразу после похорон Сталина, а также периоды «оттепели»

после XX и XXII съездов КПСС, каждый раз пробуждавшие

новые надежды на демократию — к сожалению, обычно преж-

девременные. Но, несмотря на решающее влияние консерватив-

ных сил на все сферы жизни в СССР, процесс десталинизации

был необратим.

15 марта 1953 года Верховный Совет утвердил новых госу-

дарственных руководителей — впервые за много лет не одного

человека, а группу лиц. Руководство принял «триумвират»:

Маленков, Берия и Молотов. В программе их правительства

провозглашалось обязательство «неослабно заботиться о бла-

ге народа, о максимальном удовлетворении его материальных

и духовных потребностей»'. Было объявлено о существенном

снижении цен на продовольственные товары с целью добиться

поддержки общества, которое к концу жизни Сталина находи-

лось в состоянии постоянного напряжения.

4 апреля без каких-либо комментариев было опубликовано

коммюнике Министерства внутренних дел, информирующее о

том, что дело «врачей-убийц» — это провокация, состряпанная