Мейер, К. Шостакович. Жизнь. Творчество. Время

Подождите немного. Документ загружается.

Композитор делает запись в Золотой книге города Берлина

n^iio • ~ io

Р^*- —

—

1 .. у- 1 1

I-"

li - 'П t r*

Страница рукописи (финал Пятнадцатого квартета)

^ I

Л'!

в Репине (/969J

в последние месяцы жизни

Глава 19

1948 — 1949

На распутье: Еврейские песни. —

Поездка в Америку на Конгресс деятелей

науки и культуры. — «Песнь о лесах»

и дальнейшие компромиссы с властью

Совершенно случайно летом 1948 года ро-

дилось одно из наиболее волнующих произведений Шостакови-

ча. Проходя однажды мимо книжного магазина, композитор

заметил на витрине выпущенную год назад тетрадь еврейских

песен, собранных И. Добрушиным и А. Юдицким. Он купил

книгу, решив, что найдет в ней неизвестный ему еврейский му-

зыкальный фольклор. На самом же деле сборник содержал сти-

хи, переведенные с еврейского языка на русский. Эта поэзия

очень взволновала Шостаковича, а поскольку после нападок

на его творчество он не имел никаких конкретных планов, то

принялся за сочинение песен. Цикл, названный «Из еврейской

народной поэзии», предназначен для сопрано, альта, тенора и

фортепиано. Пять песен исполняются соло с аккомпанементом,

четыре — дуэтами и две — терцетами. Этот цикл принадлежит

к прекраснейшим и одновременно к интимнейшим страницам

творчества Шостаковича, хотя входящие в него произведения

поразительным образом различаются своими достоинствами.

Ознакомление с автографом проливает некоторый свет на

историю создания произведения. Шостакович вписал в ноты

дату окончания каждой песни, и отсюда известно, что восемь

первых песен он сочинил в августе 1948 года. Поэзия, посвя-

щенная давним временам, представляет жанровые сцены из

жизни бедных еврейских семей, и ее общая атмосфера - глу-

боко угнетающая. Необыкновенно драматичная вокальная

лирика Шостаковича подхватывает традиции Мусоргского.

Ощущение трагизма особенно сильно пронизывает музыку че-

НА РАСПУТЬЕ: ЕВРЕЙСКИЕ ПЕСНИ 2W

тырех песен: это «Плач об умершем младенце», Колыбельная,

«Перед долгой разлукой» и «Зима». В восьмой песне — «Зи-

ма» -- выступают все три певца, и, собственно говоря, она за-

мыкает цикл как с музыкальной, так и с драматургической точ-

ки зрения.

В день рождения Шостаковича, 25 сентября 1948 года, во-

семь песен были исполнены у него дома в присутствии несколь-

ких друзей, в том числе Мстислава Ростроповича и Натальи и

Моисея Вайнберг. Музыка потрясла слушателей. Всем стало

ясно, что новое творение является выражением протеста про-

тив бушевавшей уже несколько месяцев волны преследования

евреев. Было совершенно очевидно, что в ближайшее время

произведение не имеет ни малейшего шанса на публичное ис-

полнение.

А между тем через два месяца Шостакович вернулся к рабо-

те над циклом и написал еще три песни, ценность которых не

идет ни в какое сравнение с предыдущими. Это относится в

основном к песне «Хорошая жизнь», довольно банальному

романсу, текст которого — о чудо! — воспевает труд на кол-

хозных полях; но и две остальные не представляют собой

ничего интересного.

Таким образом, в одиннадцатичастном цикле, завершенном

24 октября, есть заметная трещина. Неужели, дописывая «поло-

жительную развязку драмы», композитор думал, что благода-

ря этому удастся обеспечить публичный показ произведения и

благожелательную оценку критики? Сегодня уже нельзя отве-

тить на этот вопрос, хотя Шостакович явно находился в то

время на распутье между верностью совести художника и не-

возможностью пренебречь очередными требованиями, которые

предъявляла к нему власть. Зато остается фактом, что произве-

дение семь лет ожидало премьеры. Волна антисемитизма в

Советском Союзе была в то время так сильна, что перед пер-

вым исполнением никому еще не известного произведения ком-

позитора засыпали письмами и угрозами. 3 марта 1954 года

молодой Эдисон Денисов записал:

«Был у Дмитрия Дмитриевича. Он очень огорчился, когда

узнал о кампании против его Еврейских песен. Он получил две

анонимки, очень вульгарные: "Продался жидам!" Сказал, что,

хотя анонимок никогда не читает, эти все же прочел, потому

что они были короткие и напечатаны на машинке. И добавил:

"Я всегда старался философски относиться к таким инциден-

294

ГЛАВА 19 (1948 — 1949)

там, однако никогда не думал, что это меня до такой степени

возмутит"»'.

Композитор наверняка отдавал себе отчет в больших досто-

инствах произведения. Но оно появилось в ту пору, когда по-

чти над всем его творчеством был поставлен знак вопроса.

Однажды Шостакович уже находился в подобной ситуации,

когда после критики «Леди Макбет» в 1936 году закончил уди-

вительную Четвертую симфонию. Тогда он решил не исполнять

ее публично. Вот и теперь, несмотря на компромисс с офици-

альной эстетикой в виде трех последних песен, он спрятал но-

вый цикл в ящик стола. Там уже несколько месяцев лежала

партитура Скрипичного концерта, а через год к ним прибавил-

ся великолепный Четвертый квартет...

В 1948 году, кроме Еврейских песен, не было сочинено ни

одного крупного произведения. Удрученный критикой Шоста-

кович не мог работать с былой страстью и, подобно Хачатуря-

ну и Прокофьеву, почти совсем изолировался от музыкальной

жизни. Закончил только музыку к двум фильмам — «Молодая

гвардия» и «Встреча на Эльбе», явившуюся большим компро-

миссом с требованиями февральского постановления. Фильмы

были приняты очень доброжелательно, что означало первый

шаг к обретению прежнего положения. О Шостаковиче вновь

заговорили. Этому способствовал и Евгений Мравинский, ко-

торому трудно было согласиться с критикой, обрушившейся на

друга. Он безгранично верил в талант композитора и был не в

состоянии понять осуждение таких замечательных, по его мне-

нию, произведений, как Шестая и Восьмая симфонии. На ап-

рельском съезде Союза композиторов Мравинский выразил

обеспокоенность тем, что изменение направления развития со-

ветской музыки осуществляется чересчур механически. 7 декаб-

ря 1948 года он включил в концертную программу Пятую сим-

фонию Шостаковича, чтобы выразить свое убеждение, что это

сочинение не утратило свежести и актуальности и продолжает

оставаться классическим образцом советской музыки. Богда-

нов-Березовский пишет в книге о Мравинском, что для компо-

зитора это стало огромной моральной поддержкой: ведь в том

году его музыка почти совсем не исполнялась.

Между тем в марте 1949 года в Соединенных Штатах дол-

жен был состояться Всеамериканский конгресс деятелей науки

и культуры в защиту мира, на который пригласили ученых и

артистов со всего света, в том числе делегацию из Советского

ПОЕЗДКА В АМЕРИКУ НА КОНГРЕСС ДЕЯТЕЛЕЙ НАУКИ И КУЛЬТУРЫ ^^^

Союза в составе семи человек. Музыкальную общественность

должен был олицетворять Шостакович. Однако он не собирал-

ся ехать, и ни Министерство культуры, ни тогдашний министр

иностранных дел Вячеслав Молотов не могли склонить его к

поездке.

Тогда в доме Шостаковичей неожиданно зазвонил телефон

и композитору сообщили, что вскоре ему лично позвонит Ста-

лин. Это звучало настолько неправдоподобно, что поначалу

Шостакович решил, будто это очередной розыгрыш компози-

тора Никиты Богословского, известного своими эксцентрич-

ными затеями. Нина позвонила Арнштаму и своей подруге,

вдове художника Петра Вильямса, которая жила в том же доме

на Кутузовском проспекте, что и Шостаковичи. Та немедлен-

но пришла к ним. Когда через некоторое время зазвонил теле-

фон, обе женщины побежали в спальню, чтобы подслушать

разговор с другого аппарата. И они действительно услышали

голос Сталина.

Вождь бесцеремонно спросил, почему Шостакович не хочет

ехать в Америку. Композитор оправдывался плохим состояни-

ем здоровья.

— Вас осмотрит доктор,— оборвал его Сталин.

Тогда Шостакович сказал, что не может ехать в Америку,

чтобы не попасть в очень неловкое положение: уже год он и

его коллеги — Прокофьев, Хачатурян, Шебалин и другие —

находятся в «черном списке», а исполнение их музыки запре-

щено.

— Кто запретил? — прикинулся удивленным Сталин.

— Главрепертком (Главный репертуарный комитет),— отве-

тил композитор и перечислил имена всех музыкантов, попав-

ших в список, а также запрещенные произведения.

Сталин заявил, что впервые слышит о таких указаниях, и

добавил:

— Мы займемся этим делом, товарищ Шостакович, и при-

зовем к порядку товарищей цензоров.

Вскоре после этого разговора к Шостаковичу явилась целая

бригада кремлевских врачей, которые действительно нашли у

него ослабление организма. О результатах обследования сооб-

щили секретарю Сталина Поскребышеву с просьбой передать

эту информацию Сталину. Но Поскребышев отказался, и

Шостаковичу, признанному совершенно здоровым, пришлось

отправиться в поездку.

329 ГЛАВА 20 (1950 — 1954)

Курьезным следствием этой циничной игры явилось подпи-

санное Сталиным постановление Совета министров от 16 мар-

та 1949 года, № 3179р, состоящее из двух пунктов. В первом

признано необоснованным распоряжение Главреперткома от

14 февраля 1948 года о «запрещении исполнения и снятии с

репертуара ряда произведений советских композиторов», во

втором предписывается «объявление выговора Главреперт-

кому» за вышеупомянутое распоряжение.

Интерес Сталина к особе композитора не закончился на

этом эпизоде. Вскоре у Шостаковича снова зазвонил телефон:

на сей раз его соединили с Берией, а свидетелем разговора был

Левой Атовмьян.

«Берия... сообщил, что по указанию Сталина композитору

предоставляется новая, большая квартира, зимняя благоустро-

енная дача, автомобиль и деньги в размере 100000 рублей.

Шостакович начал было возражать: "Позвольте, у меня есть

машина, с которой я сейчас с трудом справляюсь из-за бен-

зина". — "Откуда у вас машина?" — "Мне выдали ее по наря-

ду В. Молотова". — "Но Молотов не подарил вам машину, а,

видимо, продал ее". — "Ну конечно, я за машину заплатил

деньги". — "Ну вот видите, а Сталин приказал не продать, а

подарить машину вам". Был спор и по поводу денег. Шостако-

вич заявил, что он в состоянии заработать на жизнь и потому

деньги ему не нужны, на что Берия возразил: "Но это же пода-

рок! Если Сталин подарил бы мне свой старый костюм, я ни за

что бы не отказался и поблагодарил бы его за этот подарок.

Да и кроме того, деньги вам потребуются для переезда, обза-

ведения и на другие расходы". <...>

Долго Нина Васильевна ездила... смотреть предлагаемые

дачи, но были они весьма неудачные, к тому же летние. После

долгих и мучительных поисков Нина Васильевна остановилась

на даче в Валентиновке (недалеко от Болшева), благо здесь

имелась просторная веранда, которую можно было утеплить.

Правда, на благоустройство, в частности на утепление и по-

стройку колодца, Шостаковичу действительно пришлось

потратить 100 000 рублей, хотя... вместо обещанной он получил

значительно меньшую сумму»^

Так композитор вошел в состав делегации, в которой на-

ряду с ним оказались писатели Александр Фадеев и Петр

Павленко, режиссеры Сергей Герасимов и Михаил Чиаурели

и два представителя науки — академики Александр Опарин

ПОЕЗДКА В АМЕРИКУ НА КОНГРЕСС ДЕЯТЕЛЕЙ НАУКИ И КУЛЬТУРЫ ^^^

(известный биохимик) и Николай Рожанский. Это был уже чет-

вертый выезд Шостаковича за границу — свидетельство его

необычайно привилегированного положения в государстве,

функционеры которого считали своей обязанностью сделать

невозможными какие-либо контакты своих граждан с внешним

миром1 Подробный отчет об этой поездке Шостакович пред-

ставил на страницах «Советской музыки» (1949, № 5), красоч-

но описав заседания конгресса и вспоминая о многих приклю-

чениях, которые произошли во время пути и в самой Америке.

Делегаты вылетели с аэродрома Внуково 20 марта. Тогда

еше не было прямого воздушного сообщения между Советским

Союзом и Соединенными Штатами, поэтому пришлось пу-

тешествовать несколько дней, делая остановки в Берлине,

Франкфурте-на-Майне и в Исландии. Первую однодневную

остановку в Берлине заполнили встречи с немецкими артиста-

ми (впрочем, Шостакович не принимал в них живого участия).

По его утверждению, он целый день плохо чувствовал себя

из-за утомительного перелета. Тем не менее похоже, что пребы-

вание в Берлине принадлежало к приятным, а возможно, даже

самым приятным моментам всей поездки. Такое мнение кажет-

ся вполне понятным по крайней мере по двум соображениям:

во-первых, в Берлине делегация находилась в секторе, занятом

советскими войсками, и читатели «Советской музыки» не мог-

ли сомневаться относительно замечательных условий, господ-

ствовавших в этой части Германии; во-вторых, для необыкно-

венно впечатлительного и нервного композитора контакт с

Западом действительно мог стать шокируюшим и неприятным.

Достаточно вспомнить, что, когда советская группа прибыла в

западную зону, ее окружила толпа журналистов, довольно бес-

церемонно требовавших интервью. «Как только наш самолет

опустился на землю [во Франкфурте-на-Майне], — писал ком-

позитор, — на нас набросились репортеры и фотографы. <...>

...Я совершенно не выношу этой фамильярности, когда к вам

подходит незнакомый человек, больно хлопает вас по плечу и

орет: "Hello, Shosty! Кого вы предпочитаете — блондинок или

брюнеток?"» Подобные инциденты происходили с советской

делегацией и во время пребывания в Соединенных Штатах.

В нью-йоркском аэропорту Ла Гуардия прибывших из

Москвы встретили Норман Мейлер и Аарон Копленд, а затем

русских разместили на окраинах города, вдали от центра, что,

разумеется, затрудняло им контакты с другими делегациями.