Лобок А.М. Антропология мифа
Подождите немного. Документ загружается.
всевозможности и переводом их из пространства мифа в пространство предметно-практической среды.
Двойной отщеп
Итак, можно говорить о двухполюсной структуре мифа.
С одной стороны - полюс всевозможности, потенцирующий какие угодно функциональные обличья вещи.
Этот полюс может быть аналитически представлен формулой "все может быть всем". А, с другой стороны -
полюс, на котором информационно накапливаются все конкретные сведения, которые получает человек о
данной вещи в процессе ее познавательно-преобразующего освоения.
Если первый полюс - это полюс-воронка, втягивающий в себя все новую и новую информацию, но
остающийся всегда принципиально открытым, то второй полюс - это полюс-накопитель, на котором
происходит непрерывное расширение информационного пространства мифа.
Первый полюс - это полюс дерзости, полюс эвристики, полюс Тотема, полюс Творца-Демиурга. Второй
полюс - это полюс кладовщика, полюс Плюшкина, где складируется все то гигантское многообразие
конкретной информации о возможностях и способностях окружающего человека мира, которое поступает в
миф через воронку первого полюса.
Именно эта двухполюсная структура мифа способна достаточно убедительно объяснить ту особенность
первобытного мышления, на которую обратил внимание В.Н.Топоров, а именно, пристрастие этого
мышления к классификациям, доведенным "до инвентаря конечных и конкретных вещей и их названий" 25.
Именно благодаря такой своей структуре миф оказывается чрезвычайно эффективной познавательной
структурой и одновременно - чрезвычайно
объемным хранилищем информации. И, в частности, становится
понятной демонстрируемая мифом и приводящая в замешательство исследователей необыкновенно тонкая
дифференциация информации, которая делает "маловероятным заключение, что столь систематическое и
разветвленное знание представляет собой функцию исключительно практической полезности
соответствующих объектов" 2°.
В том-то все и дело, что познанием человека в первобытном обществе движет вовсе не практическая
потребность. Реальная познавательная деятельность первобытного человека абсолютно избыточна по
отношению к его - довольно скромным - практическим потребностям. Познанием первобытного человека
движет всевозможностный миф, который является самозначимым культурным образованием и выступает в
качестве наиболее глубокой, тайной пружины
той познавательно-преобразовательной деятельности, которая
разворачивается первобытным человеком А все те многочисленные мифологические классификации, на
которые постоянно указывают исследователи, вовсе не являются класги-
315
фикациями эмпирического опыта в смысле его обобщающего упорядочения. Они, скорее, сколы с мифа, но
сколы, обрамленные в предметное содержание.
Сама суть познания в его исходных мифологических формах оказывается, таким образом, вовсе не
накоплением эмпирического опыта или информации о мире, а процессом скалывания или отщепления
кусочков мифологической всевозможности с помощью предметно-орудийной деятельности. Делая отщеп от
камня и получая в результате каменный нож, который "откуда-то" в этом камне берется, первобытный
человек одновременно с самим этим орудийным актом совершает и другой, параллельный и в чем-то более
глубокий: он производит ОТЩЕП ОТ МИФА - от того имеющегося в его распоряжении мифа, который
"объясняет" и санкционирует чудо произошедшей в его руках трансформации.
Ведь сам по себе отколотый от камня кусок не является никаким ножом. Ножом он становится в результате
культурного поимено-вания и навязывания ему каких-то функций. А культурное поименование - это не
просто речевой акт. Это нечто гораздо более сложное. Это изобретение всего операционально-культурного
контекста для вновь появившегося предмета. И потому
в руках обезьяны тот же самый отщеп никаким
ножом являться не будет.
В этом и состоит специфика человеческой деятельности и человеческой культуры: она производит как бы
двойной отщеп. Один - от куска камня, а другой - от МИФА этого камня, т.е. от той культурной условности,
которая предполагает бесконечное число возможностей культурной трансформации этого камня. И, таким
образом, процесс творчества, процесс познания как творчества оказывается
вовсе не процессом накопления
информации, а процессом скалывания или отщепления кусочков мифологической всевозможности. "Отщеп
от мифа" - это тот глубоко духовный акт, который санкционирует принципиальную возможность из-
готовления из куска камня такой вещи или такого предмета, которого до сих пор не существовало. Это не
что иное, как предельное духовное обеспечение процесса
предметно-практического творчества, которое
невозможно без этого предельного духовного обеспечения.
Между прочим, описываемая модель мифологического познания является универсальной познавательной
структурой, и на развитых ступенях культурного развития описываемый познавательный механизм, в
сущности, сохраняется, но приобретает более изощренные формы. В любой развитой форме творческого
сознания можно выделить некие устойчиво воспроизводящиеся "сцепления, сгущения, целостности, не
разложимые никаким светом науки, и продолжающие источать из себя
определенные детерминации по
отношению к целому нашей деятельности и представлений", - как их описывает М.К.Мамардашви-ли -1.
Это "своеобразные "кванты познания", создающие вокруг себя поле виденья, по силовым линиям которого
движется продуктивная мысль" 2S.
316
В сущности говоря, сколы с мифа или мифологические отще-пы, о которых идет речь" - это и есть такого
рода элементарные "кванты познания", по которым движется продуктивная мысль первобытного человека,
которая в этом плане не отличается от продуктивной мысли современного человека. Первобытный миф -
суть исторически первая форма бытия такого рода элементарных "квантов
познания", и в форме мифа
изобретается сам процесс познания как таковой. Свернутая в мифе бесконечность, все-возможностность
мифологической фантазии - это именно то, что позволяет первобытному человеку снова и снова
осуществлять какие-то творческие инициативы и создавать все новые и новые социальные и культурные
формы, которые могут быть проинтерпретированы как сколы
с мифа.
Впрочем, обилие информации о мире, возникающей на порождающем полюсе мифа и накапливаемой им на
другом своем полюсе, оказывается в конце концов объективно сдерживающим фактором по отношению к
возможностям познавательно-преобразовательного творчества. Во всяком случае, необходимость хранения
и трансляции из поколения в поколение огромных объемов информации делает описанную познавательную
систему относительно инертным
образованием, во всяком случае, до той поры, покуда не возникает
феномен письменной речи. И потому можно было бы сказать, что миф - это чрезвычайно мощная по своему
творческому потенциалу, по своей творческой энергии структура, но структура, обремененная чрезвычайно
перегруженным информационным тезаурусом. И потому реализация творчески-познавательного потенциала
мифа в первобытном обществе
оказывается объективно ограничена.
317
1. Леви-Строс К. Структурная антропология. М.,1983.
2. См.: Лурия А.Р. Маленькая книжка о большой памяти. М., 1968.
3. Платонов А. Потомки солнца.
4. См.: К.Леви-Строс. Первобытное мышление. М.,1994, с.142.
5. К.Леви-Строс. Первобытное мышление. М.,1994, с.148.
6. Там же, с.116.
7. К.Леви-Строс. Первобытное мышление. М.,1994, с.119.
8. Там же.
9. См.: К.Леви-Строс. Первобытное мышление. М.,1994, с.121.
10. Цит.по: Лифшиц М.А. Мифология древняя и современная... с.119.
11. Л.Леви-Брюль. Сверхъестественное в первобытном мышлении. М., 1994, с.398.
12. Там же, с.392.
13. Там же, с.393.
14. К.Леви-Строс. Первобытное мышление. М., 1994, с.117.
15. Там же, с. 117.
16. Там же, с.119.
17. Там же, с. 115-116.
18. Мелетинский Е.М. Поэтика мифа. М., 1976, с.170.
19. Там же, с.177.
20. Фрейденберг О.М. Цит. пр., с.28.
21. Топоров В.Н. Первобытные представления о мире. - В кн.: Очерки истории естественнонаучных
знаний в древности. М., 1982, с.28.
22. Леви-Брюль Л. Первобытное мышление. - В кн.: Хрестоматия по истории психологии: Период
открытого кризиса. М., 1980, с. 241.
23. Лосев А.Ф. Мифология. - Филос. энциклопедия, т.З. М., 1964, с.458.
24. Лосев А.Ф. Мифология - Фс. энциклопедия, т.З, с. 458.
25. Топоров В.Н. Первобытные представления о мире. - В кн.: Очерки истории естественнонаучных
знаний в древности. М., 1962, с.28.
26. Там же, с.30.
27. Мамардашвили М.К. Классический и неклассический идеалы рациональности. Тбилиси, 1984, с.27.
28. Мамардашвили М.К. Формы и содержание мышления. М., 1968, с.105.
ЧАСТЬ III. ОСНОВАНИЯ МИФА
ГЛАВА 1. АРХЕОЛОГИЯ МИФА
Загадка древнейшего производства
Почему первобытный человек производит так называемые "орудия труда"? Кто-то пожмет плечами: "Что за
странный вопрос! Конечно, потому, что они ему нужны в повседневной практической жизни." Но тогда
почему на значительной части палеолитических предметов, идентифицируемых археологами в качестве
орудий труда, вовсе не лежит печать сколько-нибудь интенсивного и долговременного их использования
?
Во всяком случае, степень их изношенности не слишком отличается от степени изношенности заведомо
неорудийных предметов, и при этом количество обнаруживаемых археологами гипотетических орудий пре-
вышает все разумные представления о практической целесообразности.
Много ли вообще орудий требуется человеку в его повседневной жизни при осуществлении натурального
типа хозяйствования? Десять? Пятьдесят? Сто?.. Но ведь не тысячи же!
Однако количество предметов, которые археологи называют по привычке орудиями труда и которые
обнаруживаются ими на палеолитических стоянках настолько велико, что просто невообразимо представить
те утилитарные потребности, которые могли бы обслуживаться таким количеством орудий. Ведь каменное
орудие - это долговечный инструмент, который может передаваться из поколение в поколение. И если его
природа утилитарна, представляется несколько странным изготавливать все новые и новые орудия, когда
под рукой - надежные старые. Между прочим, образцовый пример утилитарного отношения к орудиям
труда
мы находим у крестьянина-земледельца: он не будет изготавливать новую мотыгу, если у него еще не
сломалась та, к которой он привык.
Но в том-то и состоит парадокс палеолитической каменной индустрии, что здесь процесс производства
новых орудий происходит практически непрерывно. В раскапываемых археологами пещерах
обнаруживаются СОТНИ ТЫСЯЧ каменных предметов, изготовленных рукой палеолитического человека. И
хотя понятно, что все эти предметы накапливаются за долгие тысячелетия, никуда не уйти от вопроса: с
какой стати
древний человек должен
320
делать новые каменные отщепы и изготавливать новые орудия труда, если у него под ногами - изобилие
старых? Ладно бы речь шла об изготовлении орудий нового типа. Однако хорошо известно, что эволюция
орудий в палеолитической культуре происходит крайне медленно и сколько-нибудь значимые изменения
происходят на дистанции, измеряемой многими тысячелетиями. А это значит
, что из поколения в поколение
палеолитический человек изготавливает многие сотни абсолютно одинаковых и оттого практически
бесполезных орудий. И, тем не менее, каменный конвейер не'останавливается ни в одном поколении. Перво-
бытный человек снова и снова обрабатывает камни по технологиям, транслируемым посредством ритуала из
глубины тысячелетий, несмотря на то, что кругом -
множество камней, уже обработанных точно таким же
образом! Но если для практических нужд может потребоваться три десятка орудий, то к чему изготавливать
ТЫСЯЧИ - практически идентичных?
Очевидно, что интенсивность каменной индустрии палеолитического человека многократно превышает
какие бы то ни было утилитарные запросы. А из этого следует неумолимый вывод: ее глубинный источник
не имеет никакого отношения к утилитарным потребностям. Что же является этим глубинным источником?
Есть самые серьезные основания утверждать, что итого рода глубинным и надутилитарным источником
палеолитической
индустрии являлся миф.
В этой связи обращу внимание на одно песьим шгадочное с точки зрения классической орудийной
археологической парадигмы обстоятельство: значительное болышшсшо обнаруживаемых археологами
палеолитических предметов искусственного происхождения вообще не имеет каких бы то ни было следов
использования. Характерные данные можно привести по хорошо сохранившейся и хорошо исследованной
пещере Матунл в Центральной Африке. Это
пещера площадью 40 квадратных метров являлась местом
обитания человека на протяжении всего верхнего палеолита, начиная с 40 тыс. лет до н.э., т.е. на
протяжении примерно тридцати тысяч лет.
Здесь, в частности, был подвергнут тщательной раскопке участок размером 1 кв. метр (т.е. участок,
составляющий примерно сороковую часть общей площади пещеры). И только на одном этом весьма и
весьма небольшом участке было обнаружено 8045 каменных предметов (микролитов), обработанных
человеческой рукой.
Много это или мало?
Если принять, что исследованный квадратный метр достаточно репрезентативен, простой арифметический
подсчет позволяет предположить, что всего сорокаметровая пещера хранит не менее трехсот тысяч
микролитов, накопившихся здесь на протяжении позднего каменного века. Казалось бы, в пересчете на
тридцать тысяч лет или на тысячу поколений не так уж много: триста искусственных предметов на одно
поколение или десяток в год.
11 Зш. 239
321
Учитывая, что речь идет о жилой площади стандартной двухкомнатной квартиры, а, следовательно, о
возможности одновременного проживания на ней полутора-двух десятков "жильцов" (включая детей и
женщин, заведомо не участвующих в каменном производстве), такой темп производства вовсе не выглядит
значительным.
Не будем, однако, забывать, во-первых, о том, что речь идет лишь о предметах, осевших в пространстве этой
весьма небольшой пещеры, но никак не о тех, что были произведены и оказались (или остались) за ее
пределами. А, во-вторых, вернусь к вопросу, уже поставленному выше: какой утилитарной потребностью
можно объяснить производство
все новых и новых каменных предметов, если пол пещеры буквально устлан
ковром из каменных обломков, созданных предшествующими поколениями? Если потребность в том или
ином каменном обломке утилитарна, то не проще ли выбрать подходящий обломок из десятков тысяч,
разбросанных под ногами, а не мучиться над производством нового?
Впрочем, анализ найденных обломков под углом зрения их реального использования подтверждает
высказанные выше сомнения: из всего огромного количества обломков, обнаруженных в пещере Матупи,
лишь пять процентов несут на себе следы утилитарного использования.
Так, из 8045 каменных предметов, обнаруженных на площади 1 кв. метр, только 390 несут на себе хоть
какие-то следы использования. Среди них отщепов и фрагментов отщепов со следами использования
обнаружено 339, тогда как отщепов и фрагментов отщепов без следов использования - 3113; осколков и
обломков со следами использования найдено 42, тогда как осколков и обломков без следов использования
найдено 2978; пластинок со следами использования найдено 8, тогда как пластинок без следов
использования найдено 38 '.
Если исходить из орудийной теории происхождения всего этого огромного многообразия каменных
предметов, то ситуация выглядит достаточно странной: зачем производить так много, если утилитарные
потребности ограничены, а произведенные орудия заведомо не будут использованы? Потому-то
традиционная археологическая парадигма склонна видеть в отщепах без следов использования всего лишь
"отходы производства". Непонятно, правда:
на каком основании те или иные отщепы определяются в "от-
ходы"?
Между прочим, точно такая же ситуация наблюдается не только в верхнепалеолитических культурах,
созданных рукой "человека разумного", но и в гораздо более древних культурных отложениях. Можно
сослаться к примеру, на стоянку Homo erectus в пещере Ла Кан, где археологами были найдены сотни тысяч
предметов каменной индустрии, относящихся к нижним среднепалео-литическим культурам тейяк и
ашель.
Можно сослаться на открытую в 1942 году супругами Лики стоянку Олоргазейли в Най-
322
роби, где чудом сохранился участок древней террасы, буквально устланый тысячами ручных рубил
ашельской культуры. Естественно, что столь невероятные количества "орудий труда", производимых
древним человеком, не укладывается ни в какие разумные представления о практических потребностях. А
это значит,что уже сотни тысяч лет назад питекантроп производил свои так называемые "орудия" с полным
пренебрежением к вопросу о разумной целесообразности, и это заставляет усомниться в однозначно ути-
литарном назначении этих "орудий".
Но дело не только в огромном количестве продуктов каменного производства, обнаруживаемых
археологами в палеолитических культурных слоях. Сомнение в том, что сущностью палеолитического
производства является утилитарная орудийность, имеет и более концептуальные основания. И связано это
сомнение прежде всего с тем анализом феномена человека, который был предложен в предшествующих
главах: первичным в феномене
культуры является вовсе не утилитарность, а МИФОСЕМАНТИЧНОСТЬ,
ЗНАКОВОСТЬ, и именно мифосемантика должна являться тем ключом, который может помочь проникнуть
в тайну возникновения и существования древнейшей каменной индустрии как первичной манифестации
самой человеческой культуры.
Во всяком случае, если исходить из теории мифосемантичес-кого происхождения всего многообразия
каменных предметов, обнаруживаемых на палеолитических стоянках, многое становится понятным.
Обнаруживаемые предметы - это предметы, которые по своей генетической сути, по своему происхождению
вовсе не являются орудиями, производимыми в связи с теми или иными утилитарными потребностями, а это
предметы, выполняющие функции
культурных знаков. Это предметы, являющиеся носителями некоей
мифосемантики - предметы культа, предметы обряда, ПРЕДМЕТЫ МИФА. Все они создаются в процессе
исполнения тех или иных мифологических ритуалов, но при этом некоторые из них - помимо своей
основной мифологической нагрузки - исполняют еще и некоторые утилитарные роли в качестве собственно
орудий.
Иначе говоря, если и можно говорить о неких отходах палеолитического производства, то прежде всего о...
самой утилитарности как о своеобразном отходе МИФОЛОГИЧЕСКОГО ПРОИЗВОДСТВА. Следовало бы
иметь в виду, что перед нами не просто производство в том подчеркнуто утилитарном смысле, который
вкладывает в этот термин современный человек, а совершенно особое, РИТУАЛЬНОЕ производство
,
подлинным содержанием которого является не производимый предмет, а исполнение некоего
"производственного ритуала", имеющего мифосеман-тическое значение. Это производство заведомо
избыточно, заведомо надутилитарно. Это производство, которое менее всего является средством
удовлетворения каких-то практических потребностей. Оно вполне самозначимо, поскольку носит
КУЛЬТУРНО-КУЛЬТОВЫЙ характер, и производит не пото-
11* 323
му, что те или иные предметы НУЖНЫ, а потому, что этого требует культурная традиция, требует ритуал. В
каком-то смысле можно было бы сказать, что это не производство вещей, а производство самой культуры -
производство, в процессе которого транслируется некая существенная для общества мифосемантика, когда
каждый получающийся в процессе такого производства обломок
камня оказывается мифосемантически
значим.
Конечно, не все производимые палеолитическим человеком предметы равнозначны в своем культурно-
культовом функционировании. Во всяком случае, в эпоху верхнего палеолита, т.е. эпоху господства
человека современного вида, изготавливаемые им предметы достаточно отчетливо разделяются на две
группы. С одной стороны, это предметы, которые принципиально допускают утилитарную интерпретацию
(несмотря на то, что
количество этих потенциально утилитарных предметов надутилитарно велико), а, с
другой стороны, чрезвычайно обширная группа предметов, которые вообще не интерпретируемы в качестве
утилитарных, а являются, так сказать, специализированными "предметами мифа", пользуясь выражением
М.К.Мамардашвили.
"Обычно, особенно в XIX веке, когда делались археологические раскопки, то в силу многих позитивистских
установок при поиске останков древних человеческих существ или непосредственно предчеловеческих
наших предков искали рядом с: ними и предметы. Искали-то предметы практические - какую-нибудь раз-
новидность ножа кремневого или какого-то еще, стрелы (тоже практический предмет, хотя служит для
убийства), топора и т.д... Искали это, а находили (конечно, находили иногда
и орудия) странным образом в
решающем и самом интересном числе случаев абсурдные, никому не нужные предметы. Начнем со
скальных изображений, которые явно (можно затратить всю силу божественного или дьявольского ума, и
даже этой силы не хватит на то, чтоб превратить эти наскальные изображения в простые репетиции охоты,
которые совершал якобы
первобытный человек) избыточны и неутилитарны. Находили некоторые
символические предметы, которые создавали какое-то другое пространство, были явно предметным бытием
ритуала и мифа" -.
При всей своей видимой непрагматичности эти предметы, подчеркивает Мамардашвили, были, судя по
всему, чрезвычайно значимы в жизни первобытного человека. "Мы находим предметы, которые были
особым изображением мира, а не отражением его, особыми в том смысле, что они были явно
конструктивными по отношению к человеческому существу, т.е. были орудиями переведения
биологических
качеств, биологических структур, биологических реакций и состояний человеческого
существа в режим человеческого их бытия" 3. "Символы - вот, например, дощечки, на которых изображено
мировое дерево, известное в семиотике и мифологиях. Такие дощечки никого не кормят. И создавались они,
наверное, не для того, чтоб кормиться. Они избыточны по отношению к любой практической жизни
челове-
324
ка. Но, очевидно, через избыточное на этой стороне в практической жизни и появляются впервые
человеческие связи между этими существами..." *.
Вместе с тем, столь отчетливое разделение производимых палеолитическим человеком предметов на две
группы - "утилитарные" и "неутилитарные" - является специфической особенностью эпохи верхнего
палеолита, т.е. эпохи, связанной с феноменом человека современного вида, человека разумного. Если же
обратиться к каменной индустрии неандертальца, питекантропа или олдувайского человека, т.е. к индустрии
видовых предшественников сапиенса
, то там производимая продукция не имеет следов такого разделения, и
археологи склонны к абсолютно однозначной интерпретации артефактов соответствующих культур как ути-
литарных орудий труда.
Но если перечисленные культуры не создают специализированных предметов мифа, значит ли это, что в них
вообще отсутствуют предметы, поддерживающие бытие культурной мифосе-мантики? И значит ли это, что
у тех предметов, которые Мамар-дащвили называет "предметами мифа", отсутствует культурная
предыстория, и они возникают как бы ниоткуда?
Разумеется, нет. Предшествующий анализ показал, что мифосемантика является глубинным основанием
культуры как таковой, а вовсе не ступенькой ее развития. И если в ранние эпохи развития человеческой
культуры нет специализированных предметов мифа, это означает только одно: предметом мифа здесь может
являться ЛЮБОЙ искусственно обработанный предмет. Какой бы древней ни была та или
иная культура,
радикальным условием и основанием ее существования являются именно предметы мифа; однако на^
первых порах предметы мифа носят, так сказать, ТОТАЛЬНЫЙ характер, т.е. не являются специализи-
рованными, и потому любой производимый древнейшими каменными индустриями предмет есть по своей
сути, по своему функциональному происхождению не что иное, как "предмет
мифа", т.е. носит характер
"конструктивного по отношению к человеческому существу", говоря словами Мамардашвили.
Таким образом, я хочу сказать, что не только заведомо неутилитарные предметы верхнего палеолита, о
которых пишет Мамардашвили, но и вообще любые искусственно обработанные камни ранних
археологических слоев, любые предметы, обнаруживаемые археологами в древнейших палеолитических
отложениях и называемые по привычке орудиями труда, на самом деле являются чем-то существенно иным,
нежели их
утилитарная видимость. Они находятся в чрезвычайно сложных мифологических контекстах, и
уж во всяком случае не сводятся к тому или иному их функциональному использованию. Любое так
называемое орудие труда из ранних палеолитических культур на самом деле является чем-то неизмеримо
большим, нежели просто орудие труда. Оно прежде всего предмет обряда, предмет
мифа, оно - та система
"зарубок", с помощью которых человек поддержива-
325
ет и воспроизводит бытие мифа. И лишь потом, дополнительно, факультативно этот предмет мифа может
выступить также и в качестве орудия труда. Именно в мифосемантике, а не в утилитарности состоит
генетическая природа древнейших каменных изделий. Все, что ни изготавливает первобытный человек,
является на первых порах, в своем исходном бытии совокупностью предметов культа
(=предметов
КУЛЬТУРЫ), но просто некоторые из этих предметов находят утилитарное применение в качестве орудий
труда. Этим-то и объясняется фантастическая избыточность древнейшего каменного производства.
Работающий безостановочно каменный конвейер с самого начала движим не утилитарными, а
мифологическими, или, точнее, мифосемантичес-кими потребностями, и потому многие тысячи
обнаруживаемых археологами каменных "рубил", "ножей", "
топоров", "скребков" и т.д. произведены вовсе
не по причине практической необходимости, а по причине МИФОЛОГИЧЕСКОЙ необходимости. Впрочем,
эта формула, пожалуй, описывает не только тайну древнейших культур, но и тайну культуры как таковой:
любая развитая культура точно так же имеет в основании своей динамики совокупность мифологических, а
отнюдь не утилитарных потребностей.
Итак, есть серьезные основания полагать, что множество предметов древнейшей каменной индустрии,
идентифицируемых археологами в качестве тех или иных орудий труда, являются на самом деле, по своему
происхождению и исходному функционированию чем-то существенно иным. Есть серьезные основания
полагать, что смысл появления этих предметов на свет вовсе не орудийно-функциональный, и что
в
реальном первобытном сообществе они производятся не с целью их дальнейшего утилитарного
использования, а совсем по другим причинам, имеющим нецелевую природу. Что вначале все эти предметы
создаются как ПРЕДМЕТЫ МИФА, и лишь вдобавок к своей основной, мифологической сущности
обретают некую практическую, утилитарную жизнь в качестве орудий труда, т.е. начинают
использоваться
утилитарным образом.
Разумеется, такая гипотеза переворачивает всю систему представлений о природе и сущности орудийной
деятельности в первобытном обществе; но, тем не менее, она, согласуется с фактами и выглядит как весьма
конструктивный объяснительный принцип по отношению ко многим загадкам палеолитической археологии.
Парадокс хабилиса
Согласно современным археологическим данным, самые древние предметы, несущие на себе несомненные
следы искусственной обработки, - это предметы так называемой "галечной культуры", имеющие в наиболее
ранних вариантах возраст приблизительно два с половиной миллиона лет. Сразу оговорюсь: архео-
326
логическая традиция однозначно именует эти предметы "орудиями", имея в виду определенное
функциональное назначение этих предметов. Тем не менее, вопрос о том, можно ли эти искусственно
обработанные камни однозначно рассматривать в качестве древнейших орудий труда или же они имеют
иное, неорудийное функциональное измерение, следует считать открытым, чему и будет посвящен анализ
последующих
страниц. Во всяком случае, использование на последующих страницах устоявшегося в архео-
логии термина "галечные орудия" в применении к этим древнейшим артефактам человеческой культуры
будет иметь подчеркнуто вынужденный характер, поскольку у автора есть более чем серьезные сомнения в
корректности данной терминологической традиции.
Впрочем, прежде чем переходить к существу разногласий, опишу вкратце то, что можно считать
бесспорным в отношении феномена галечной культуры.
Во-первых, едва ли может быть вопросом разногласий вопрос о том, что представляют собой "галечные
орудия" по своему внешнему виду. Это округлые каменные гальки различного размера и веса, у которых
один край имеет несколько сколов искусственного происхождения. Причем наиболее распространены в
древнейших слоях весьма массивные гальки, именуемые чопперами, у которых несколькими
ударами
стесана самая верхушка.
Другим вполне установленным фактом можно считать тот, что история "галечных орудий" насчитывает не
менее полутора миллионов лет: если возраст самых древних из них исчисляется двумя и даже двумя с
половиной миллионами лет, то самые поздние относятся к отложениям приблизительно пятисоттыся-
челетней давности. Причем, если на первых порах оббитые гальки абсолютно преобладают
среди каменных
предметов, обработанных рукой человека, то к концу этого срока они практически исчезают в массиве
ашельской культуры, созданной руками питекантропа.
Достаточно выверены сегодня и представления о том антропологическом виде, на котором лежит
ответственность за создание галечной индустрии. Создатель галечной индустрии получил у археологов и
антропологов имя Homo habilis, а сама галечная индустрия была названа олдувайской культурой по имени
знаменитой стоянки в Северной Танзании, предоставившей уникальный материал для реконструкции
древнейшей истории человечества.
Впрочем, что касается определения границ этого древнейшего человеческого вида и его места на
антропогенетической эволюционной лестнице, то здесь уже существуют весьма существенные
интерпретационые расхождения.
Так, в 60-70е гг.получила широкое распространение и была достаточно аргументирована точка зрения,
согласно которой ха-билисы являлись промежуточным звеном между древнейшей формой гоминид -
австралопитеками африканскими (Australopithecus africanus) - и хорошо известным науке питекантропом
(Homo
327
erectus), чья принадлежность к роду Homo не вызывает сомнении ни у одного исследователя. При этом
исследователи, в об-щгм, сходятся на том, что австралопитеки африканские - это самое начало той
эволюционной линии, того эволюционного ответвления, результатом которого стал человек современный.
Древнейшие австралопитековые представляли собой относительно небольших по размерам (их вес
составлял чуть более 20
кг) существ, которые появились более трех миллионов лет назад и исчезли около
двух миллионов лет назад. Примерно два миллиона лет назад эти ранние австралопитеки прекратили свое
существование и уступили место двум эволюционным ветвям. Причем одна из этих двух ветвей,
австралопитеки массивные или парантропы (Australopithecus robustus, Genus Paranthropus), к которым тяго-
теет так же зинджантроп (Australopithecus boisei) оказалась
, судя по всему, тупиковой, а другая - в лице
"хомо хабилисов" - и положила начало собственно человеческому роду и человеческой культуре.
Само собой разумеется, что данная схема носила достаточно условный характер, что связано с очевидной
ограниченностью интерпретационного материала, и допускала внесение различных - более или менее
существенных - коррективов. Среди наиболее интересных ее трансформаций - вариант, предложенный в 80-
е гг. группой исследователей в составе Д.Джохансона и Т.Уайта, которые на основании своих раскопок в
Хадаре и Летоли (Эфиопия) пришли к выводу о существовании наиболее раннего вида австралопитековых -
австралопитека
афарского (Australopithecus afarensis), возникшего около 4 млн. лет назад, и примерно через
миллион лет давшего ключевое разветвление на австралопитека африканского и ветвь, которая привела к
возникновению Homo habilis. Причем австралопитек африканский в этой модели оказывается заведомо
тупиковой ветвью, которая завершается в своем развитии феноменом массивного австралопитека, а послед-
ний постепенно сходит с эволюционной дистанции, тогда
как Homo habilis и становится тем существом, с
которого началась эволюционная линия собственно человека. Таким образом, австралопитек африканский
вообще вычеркивается из предков рода Homo; однако, это не меняет общей концепции. Так или иначе, но
фактом, который сегодня признается практически всеми археологами, является то, что именно Homo habilis,
возникший приблизительно 2 или даже 2,5 млн. лет назад (данные в
2,5 млн. лет получены в результате
раскопок в Хадаре), явился тем самым существом, которое впервые начало обрабатывать камни и создало
феномен галечной каменной индустрии - наиболее раннюю манифестацию того, что впоследствии будет
названо культурой.
Впрочем, именно в этой точке мы встречаемся с первой антропологической загадкой, касающейся феномена
хабилиса и созданной им культуры.
Дело в том, что, если сравнить морфофизиологию хабилиса с морфофизиологией его непосредственных
предшественников -
328
примем ли мы, что таковыми являлись Australopithecus afarensis или Australopithecus africanus, - то окажется,
что первосоздатель феномена культуры и прародитель рода Homo вовсе не обладал какими-либо
очевидными эволюционными преимуществами по отношению к своим австралопитековым родственникам.
Конечно, морфофизиологические отличия есть; однако при том нельзя обнаружить ровным счетом ничего
настолько радикального, чтобы можно было объяснить феномен того фундаментального
культурного
скачка, который произошел с появлением на эволюционной арене вида Homo habilis. Во всяком случае,
твердо установлено, что именно "хабилисы" стали создателями каменной индустрии; однако остается
совершенно неясным, ЧТО в их морфо-физиологической организации могло послужить предпосылкой столь
фундаментального скачка, полностью изменившего рисунок самой биологической эволюции.
Парадокс ситуации заключается в том, что, скорее, как раз австралопитековые обладали рядом
морфологических особенностей, существенно выделявших их по отношению к "классическим" обезьянам.
Правда, мозг австралопитеков не слишком существенно отличался от мозга человекообразных обезьян,
достигая объема 550 куб.см. (для сравнения: у высших обезьян этот объем составляет порядка 400 куб.см., а
иногда может
достигать даже 600 куб.см.). Вместе с тем, это были существа, обладавшие такими
особенностями конституции, которые еще не так давно считались поздним эволюционным приобретением,
сформировавшимся под воздействием активной орудийной деятельности - выраженным прямохождением и
весьма развитой кистью руки. Скажем, по мнению Д. Джохансона, одного из ведущих палеоантропологов
мира, директора-основателя Института происхождения
человека в Беркли, представители
австралопитековых обладали кистью руки, которая "мало отличается от кисти современного человека" >.
Таким образом, чисто морфологически австралопитековые представляли собой таких существ, которые
вполне могли сойти за представителей рода Homo.
Тем не менее, и прямохождение. и весьма развитая кисть руки сочетались у австралопитековых с полным
отсутствием какой бы то ни было каменной индустрии, что, между прочим, опровергает популярную
теорию, согласно которой возникновение прямохож-дения было связано с началом систематической
орудийной деятельности и освобождением передних конечностей, а деятельность по изготовлению орудий
труда
являлась главным стимулом развития руки в процессе антропогенеза. Как подчеркивают Д.Джохан-
сон и М.Иди, "эти существа ходили на двух ногах, но еще не употребляли орудий. Они передвигались этим
способом, может быть, уже миллион лет, прежде чем их потомки начали использовать орудия" ". Впрочем,
то обстоятельство, что ключевым фактором формирования
морфологических особенностей рода Homo и не
могла являться орудийная деятельность, а, вполне вероятно, являлись иные обстоятельства, связанные с
особенностями сексу-
329
альной конституции человеческих пращуров, было достаточно подробно проанализировано в
предшествующей части.
Так или иначе, но факт остается фактом: несмотря на то, что австралопитеки обладали выраженными
морфофизиологически-ми отличиями от обезьян (прямохождение, высокоразвитая кисть руки, больший
объем мозга), они, тем не менее, не оставили никаких культурных следов: искусственная обработка камня
была им совершенно не знакома.
Казалось бы, наступление эпохи хабилисов - существ, несущих всю полноту ответственности за создание
древнейших культурных артефактов - должно было подкрепляться существенным морфофизиологическим
скачком; однако, если сравнить морфо-физиологию австралопитековых и хабилисов, то выяснится, что здесь
отличий неизмеримо меньше, чем между австралопитеками и чистыми обезьянами. То же прямохождение,
та же рука, и лишь немного больший объем мозга, в среднем составляющий 650 куб.см. Одним словом, если
австралопитек - это далеко не обезьяна с морфологической точки зрения, то хабилис это ПОЧТИ австра-
лопитек.
Но, таким образом, следует признать, что хабилис - это крайне парадоксальная фигура на эволюционном
дереве. Ведь при всей очевидной незначительности морфофизиологических отличий от своего
непосредственного эволюционного предшественника именно хабилис становится автором самого
грандиозного прорыва в истории эволюции: он приступает к систематической обработке камней и создает
фундамент того, что впоследствии будет названо культурой
.
Столь выраженная парадоксальность фигуры хабилиса обусловила весьма ожесточенные споры по его
поводу в 60-70 гг. Наличие каменной индустрии безусловно свидетельствовало о принадлежности
хабилисов к роду Homo, тогда как многие мор-фофизиологические показатели свидетельствовали о их
принадлежности к роду австралопитеков 7. В частности, по мнению авторов солидной монографии,
созданной усилиями ведущих отечественных этнографов и антропологов
в 80е гг, "...твердо установлено,
что по своей морфофизиологической организации, включая структуру мозга, они сколько-нибудь
существенно от австралопитеков не отличались. Как вынуждены признать даже самые упорные защитники
человеческого статуса хабилисов, если бы с последними не было найдено орудий, то никто из
исследователей не усомнился бы в том, что они
являются животными" 8.
Между прочим, если сравнить хабилиса со следующей отчетливой эволюционной ступенькой
антропогенеза, которую представляет вид Homo erectus или питекантроп, то здесь морфологические отличия
окажутся более чем очевидными, и прежде всего они будут касаться фундаментального скачка в объеме
мозга: объем мозга питекантропа составляет от 900 до 1250 куб.см., практически приближаясь к
нормальному человеческому, и потому человеческий
статус питекантропа ни у кого не вызывает сомне-
330
ний. Таким образом, именно на переходе от хабилиса к эректусу происходит своего рода церебральная
революция, т.е. происходит мощный скачок в развитии мозга.
И ничего подобного мы не находим на переходе от австрало-питековых к первому представителю рода
Homo. Это невероятный парадокс, но факт: "первый человек" на Земле, создавший сам феномен древнейшей
культуры, автор древнейших культурных артефактов не обладал сколько-нибудь заметной морфологической
выделейностью на лестнице эволюции.
Тем не менее, следует признать, что отличие хабилисов от австралопитеков совершенно фундаментально.
Как бы ни выглядело это невероятно с точки зрения биологической систематики, но хабилис - это своего
рода "невозможный вид", это такой представитель рода австралопитеков, который... ОДНОВРЕМЕННО
является представителем рода Homo. Нарушая все законы биологии, он представляет одновременно два
рода, являясь живым
олицетворением парадокса человека.
И, возможно, это самая глубокая загадка во всем процессе антропогенеза: почему вдруг хабилис начинает
заниматься обработкой каменных галек и создает феномен искусственной природы, феномен культурных
артефактов? В самом деле: более миллиона лет существовал прямоходящий австралопитек с освобожденной
рукой - но никакой каменной индустрии не возникало. И вдруг наступает момент, когда представители
практически
того же самого биологического рода совершают шаг, который имеет самые беспрецедентные
последствия для дальнейшей истории. Самая грандиозная в истории эволюции революция совершается
руками существ, практически не отличающихся от своих непосредственных предшественников. Возможно
ли вообще такое?
Чтобы ответить на этот вопрос, попробуем разобраться в феномене создаваемой хабилисом каменной
индустрии, а, значит, в феномене самой человеческой культуры в ее наиболее древних проявлениях.
Проблема орудийности
Традиционное объяснение феномена искусственно сколотых галек - чопперов и других олдувайских камней
со следами искусственной обработки - состоит в том, что они являлись элементарными орудиями,
изготавливавшимися хабилисами в каких-то утилитарных целях.
Замечу сразу: то, что обработанные хабилисами камни являются непременно орудиями труда, - это не
столько эмпирический факт, сколько своего рода археологическая парадигма, в границах которой сегодня
осуществляются все без исключения интерпретации ранних ступеней антропогенеза. И несомненно, что до
недавнего времени эта орудийная парадигма выглядела весьма убедительным основанием для описания и
объяснения древнейших
археологических фактов.
331
Вместе с тем, любая научная парадигма имеет некоторый интерпретационный предел, за границами
которого она теряет эвристический потенциал и превращается из средства развития научной теории в его
тормоз; выход из ситуации такого рода совершается посредством парадигмальной революции. Похоже, что
ситуация, сложившаяся в палеоантропологии к настоящему времени именно такова: накопленный за
последние десятилетия
археологический материал, особенно в той его части, которая касается древнейших
ступеней развития человечества, выглядит настолько сложно и противоречиво, что возникают сомнения в
принципиальной состоятельности той орудийной парадигмы, в рамках которой этот материал до сих пор
описывается и интерпретируется.
Между прочим, сама орудийная парадигма лишь в XIX в. утвердилась в качестве всеобщей
интерпретационной схемы для понимания и анализа древнейших культурных артефактов. И, по-видимому,
она выглядела достаточно убедительной, покуда шла речь об ашельской индустрии, созданной руками
питекантропа и покуда древнейшими искусственными предметами считались аббевильские проторубила,
имеющие возраст порядка 500 тыс. лет. Питекантроп с объемом мозга от 900 куб.см. и выше вполне мог
быть существом
, способным к сознательной и целенаправленной деятельности по изготовлению каменных
орудий труда, а ручные рубила, обнаруженные в ашельских слоях, имели отчетливо утилитарную форму.
Однако открытие гигантской по своей временной протяженности олдувайской культуры с более чем
специфической галечной индустрией и обнаружение хомо хабилиса как наиболее вероятного создателя этой
культуры заставляет существенно по-новому взглянуть на возможности данной интерпретационной схемы.
Суть орудийной парадигмы заключается в том, что любые обнаруживаемые археологами артефакты
древнейшей материальной культуры однозначно интерпретируются ими как орудия труда, т.е. как
предметы, созданные с целью их дальнейшего утилитарного использования. Такая трактовка
археологических фактов древнейших культур выглядела на протяжении долгого времени настолько
естественной и очевидной, что она вообще не становилась
предметом теоретического анализа и дискуссии.
Если споры и велись, то исключительно по вопросу о том, являются ли те или иные сколы на простейших
галечных орудиях результатом искусственной обработки или возникли естественным путем. Но никогда не
ставилось под сомнение, что главной мотива-ционной пружиной, побудившей предчеловека начать
обрабатывать камни, являлась пружина
утилитарного интереса. Мол, человек делает скол с камня для того,
чтобы с помощью образовавшегося осколка решить ту или иную практическую задачу. И когда было
доказано, что характер сколов на простейших олдувайских орудиях таков, что естественным образом они
образоваться не могли, это было однозначно воспринято как доказательство орудийного характера этих
предметов.
332
Тем не менее, возникает закономерный вопрос: насколько оправдано такое отождествление искусственного
с орудийным, а культурного с утилитарным? Насколько оправдано предположение, что культура является
орудийно-утилитарным по своей природе феноменом? В конце концов, если понимать под культурой мир
искусственно созданного или мир искусства в широком смысле этого слова, то это вопрос о
том, насколько
корректно выводить феномен искусства, феномен культуры как искусства из некоей утилитарной
потребности. Ведь если в самом основании феномена культуры лежит орудийность, практическая
целесообразность, утилитарность, то это означает, что и более совершенные, более развитые формы
культуры должны иметь в качестве своего ключевого измерения утилитарность.
В самом деле, если олдувайская культура - это наиболее ранняя, наиболее простая, наиболее элементарная
форма культуры как таковой, это значит, что она уже должна нести в себе какие-то ключевые для
понимания самого феномена культуры измерения, должна нести в себе нечто абсолютно фундаментальное
по отношению к сколь угодно развитым формам культуры. И
если мы признаем, что сутью самой ранней
манифестации культуры является орудийность, утилитарность, то это предполагает определенный взгляд на
сущность всех последующих культурных феноменов: утилитарность, орудийность должны будут в этом
случае рассматриваться в качестве предельнбго, конечного и наиболее глубокого измерения всех прочих
культурных феноменов.
Впрочем, есть и иные основания сомневаться в корректности орудийно-утилитарной интерпретации
артефактов древнейшей человеческой культуры. И связаны эти сомнения с анализом самого феномена
деятельности по производству орудий труда. Уже при ближайшем рассмотрении эта деятельность - даже в
самых элементарных своих формах! - оказывается сверхсложной в интеллектуальном отношении
деятельностью, требующей для своего осуществления такой
организации высших психических функций,
которая оказывается принципиально недостижима для существ с мозгом обезьяны.
Еще раз вернусь к тому, что создатель галечной индустрии -Homo habilis - это существо с уровнем развития
мозга, принципиально соответствующим уровню развития австралопитековых обезьян. Важным, хотя и
косвенным показателем этого уровня является объем мозга: общепризнано, что процесс антропогенеза и
связанный с ним процесс развития высших психических функций антропоидов сопровождался чрезвычайно
быстрым увеличением объема мозга
: со средних значений 400-500 куб. см. у австралопитековых и
хабилисов до 1400 куб.см. у человека современного вида, причем в основном за счет увеличения лобных
долей. Поэтому процесс увеличения объема мозга вполне можно рассматривать в качестве одного из
важнейших показателей развития высших психических функций в процессе антропогенеза.
333
И в этой связи выглядит вполне закономерно вопрос: а мог ли Homo habilis - существо с мозгом,
составляющим менее половины объема мозга современного человека, создавать именно орудия труда, т.е.
предметы, предназначенные для какого-то дальнейшего целевого использования?
Как уже говорилось, у современных палеоантропологов положительный ответ на этот вопрос не вызывает
сомнений. На чем, однако, базируется эта уверенность?
Обычно подчеркивают крайнюю примитивность тех ТЕХНОЛОГИЧЕСКИХ операций, которые совершает
предчело-век, создавая свои первые орудия. И, тем самым, неявно предполагают, что главная проблема в
изготовлении каменного орудия труда - это проблема технологическая. Мол, если речь идет всего о трех-
четырех сколах, которые делает хабилис, обрабатывая камень, то это не слишком сложно. Однако
дело
вовсе не в количестве сколов, а в'самой проблеме цели, которую должен поставить перед собой создатель
даже самого простого орудия.
Дело в том, что изготовление орудий труда - любых, даже самых элементарных - предполагает способность
создающего их человека к постановке совершенно особых целей - целей, которые могли бы быть
определены как цели второго порядка. А это, между прочим, целевая деятельность, которая принципиально
недоступна существу с интеллектом обезьяны.
Целями первого порядка я называю цели, которые можно было бы по-другому назвать естественными
целями. Это цели, которые существуют у любого живого существа на уровне его базовых биологических
потребностей. А это значит, что их не приходится искусственно ставить - они существуют как бы сами
собой. Скажем, обезьяна может быть весьма изобретательна в
попытках достать недоступный банан, но при
этом она не осуществляет никакого сознательного целеполагания, никакой сознательной постановки цели
как рационального акта. Цель в данном случае как бы априорно поставлена на уровне" биологического
алгоритма, на уровне генетической программы. Банан - это, в сущности говоря, не цель, а предмет желания,
органически существующая потребность.
Что же касается целей второго порядка, то это принципиально искусственные цели - цели, которые человек
формирует сам, осуществляя целеполагание. И вот как раз способность к искусственному целеполаганию -
это сверхсложная способность, находящаяся далеко за границами интеллектуальных способностей любого,
даже самого умного животного.
Кстати говоря, когда шестимесячный ребенок тянется к яркой погремушке - здесь тоже нет никакого
целеполагания. Да, погремушка ему интересна, да, погремушка привлекательна. Но можно ли утверждать,
что шестимесячный ребенок ставит перед собой какую-то сознательную цель? Разумеется, нет. Он просто
руководствуется потребностями, которые заложены на уровне его генотипа. А когда двухгодовалый малыш
методично выбрасывает
334
на пол содержимое ящика папиного стола, он вовсе не ставит при этом той или иной целевой задачи, вовсе
не пытается получить некий заранее запланированный результат, а просто осуществляет некую - не
простроенную заранее рациональным образом - последовательность действий, которые интересны ему
ЗДЕСЬ И ТЕПЕРЬ, а вовсе не с точки зрения достижения некоего заранее
запланированного результата. Он
делает что-то - и с любопытством смотрит, что же у него получается? И точно такая же логика определяет
действия этого малыша, когда он готов до бесконечности включать и выключать свет в комнате: ему
интересен сам процесс включения или выключения света.
Наоборот, деятельность по изобретению и изготовлению любых, даже самых элементарных орудий труда -
это деятельность, связанная с сознательным целеполаганием, деятельность, связанная с формированием
искусственных целей второго порядка.
Цель второго порядка - это принципиально рациональная структура, предполагающая некоторое мысленное
простраивание деятельности и ее результата. А деятельность, опирающаяся на сознательное целеполагание,
это деятельность, которая предполагает предварительное интеллектуальное моделирование - моделирование
будущего. Человек, ставящий перед собой сознательную'цель, - это человек, который интеллектуально
прогнозирует некий результат своей деятельности, а не просто следует какому-то
своему желанию. Цель -
это не просто объект влечения, а некий интеллектуальный конструкт, создаваемый человеком по поводу
объекта влечения.
Понятно, что такая сложная прогностическая деятельность рассудка является продуктом длительного
культурного развития, и никак не может предшествовать феномену культуры, - касается ли это становления
рационального целеполагания у маленького ребенка, или же становления феномена рационального
целеполагания в самой культуре.
Взглянем под этим углом зрения на феномен галечной культуры.
Сложны или просты олдувайские гальки в интеллектуальном отношении? На первый взгляд, нет ничего
проще: взять круглую гальку и сделать с нее несколько искусственных сколов. Однако если исходить из
предположения, что олдувайские гальки - это орудия труда, то интеллектуальная нагруженное.™ этих галек
оказывается непомерно большой. Даже самые простые в технологическом отношении сколы оказываются
в
этом случае продуктом сложнейшей интеллектуальной деятельности.
Если один-единственный скол, совершенный хабилисом, был совершен им с целью создания некоего орудия
труда, т.е. предмета, предназначенного для обработки других предметов, это означает, что он совершил
фундаментальный интеллектуальный прорыв. Более того, совершение одного-единственного скола с целью
превращения природного камня в некое искусственное орудие труда следует признать в качестве
наиболее
сложного и
335
наиболее фундаментальный шага на всей дистанции, отделяющей обезьяну от человека. Ведь
принципиальная сложность любого, даже самого примитивного орудия труда состоит не в том, насколько
сложной была технология его обработки, а в самой ИДЕЕ орудийности, в той УМСТВЕННОЙ СХЕМЕ,
которая лежит в основании любого орудия. Тот или иной искусственно обработанный предмет может
быть
назван орудием труда только в том случае, если на его рабочем крае как бы присутствует незримо образ той
деятельности, в которой этому орудию придется принимать участие. Иначе говоря, изготовитель орудия