Левинас Э. Избранное: Трудная свобода
Подождите немного. Документ загружается.
100
Ibid., 124.
m
lbid., 131.
102
Ibid., 126-127.
103
Ibidem.
104
Ibid., 84.
105
Ibidem.
106
Ibid., 89.
107
ТШет.
108
TbiYfe/я.
109
/Ш., 1 37 ff.
110
Аи/., 128.
111
Ж/., 118-121.
112
/Ш., 121.
ш
Ibid., 92.
114
Ideen. 80, 85-86: «Nur für Ich, und Erlebnisstrom in Beziehung auf Sich selbst besteht diese ausgezeichnete
Sachlage, nur hier gibt es so etwas wie immanente Wahrnehmung, und muss es das geben»
36
*.
115
См. статью Жана-Поля Сартра в N.R.F. 1928 г. Он интерпретирует ин-тенциональность как свойство
сознания быть вне себя. Тем не менее в движении интенции во вне вовсе нет бегства от себя, предпочтения
по отношению к внешнему, потому что оно извне; оно целиком задумано по образцу смысла мышления.
Оно стремится во вне в той мере, в какой мыслит, но также и внутрь в той мере, в какой смысл
воспринимается и
312
понимается в мышлении. Интенциональность позволяет понять, «как в-себе
объективности может быть представлено, воспринято сознанием и стать в конечном итоге
субъективным». LUII, 8.
116
Это исследование является частичным воспроизведением статьи, вышедшей в 1932 г. в
«Revue Philosophique» (майско-июньский номер). Измененная и сокращенная, она тем не
менее несет печать того времени, когда философию Хайдеггера еще только открыли во
Франции, и не лишена некоторых упрощений, которые, однако, не могут
скомпрометировать понимание учения Хайдеггера в его основных чертах, остающееся
целью данной работы.
117
См. предыдущую работу.
118
См.: Becker. «Mathematische Existenz // Jahrbuch für Phanomenologie und
phanomenologische Philosophie». S. 425.
119
Ничто, к которому философия от Парменида до Бергсона тщетно пыталась
подступиться, предполагая, что его природа — теоретическая и как теоретическое
отрицание бытия — сущностно доступно тоске. Теоретическое отрицание — лишь одна из
его модальностей.
по Это неизданное на французском языке исследование было опубликовано на испанском
в аргентинском журнале Sur 167.
121
Опубликовано в сборнике: Husserl E. Cahiers de Royaumont. Philosophie № III. Edition de
Minuit, 1959.
122
Опубликовано в «Edmund Husserl 1859—1959». Памятный сборник к столетию со дня
рождения философа. La Haye, 1959. Collection Phaenomenologica.
123 Интересные истории о личных отношениях с Гуссерлем расскажут другие. Я хотел бы
отметить только три момента. — Во время двух семестров моего пребывания во
Фрайбурге (лето 1928 г., зима 1928/29 гг.) госпожа Гуссерль, ссылаясь на свою
предстоящую поездку в Париж, брала у меня уроки «совершенствования французского
языка». Их целью была скорее прибавка к стипендии студента, чем обогащение словаря
именитой ученицы. Эти скрытые проявления доброты не были редкостью в доме
Гуссерля, и ими, как известно, часто пользовались. — В конце июля 1928 г. я сделал
сообщение на семинаре Гуссерля. В его преподавательской карьере это было последнее
занятие, последний семинар. Конечно, в последовавшей прощальной речи не было ни
слова об этом сообщении; Гуссерль говорил о том, что теперь, когда время для решения
философских проблем ограничено его возрастом, они наконец ясно предстают перед ним.
И вот еще, о чем я вряд ли рассказал бы, если бы меня не побудила к этому поднятая
недавно проблема иудаизма Гуссерля. Как известно, Гуссерль и его жена были евреями,
принявшими протестантство. Последние фотографии мэтра подчеркивают еврейские
черты его лица (быть может, напрасно говорили, что оно становилось похоже на лица
пророков; ведь никому, в конце концов, неизвестен портрет Иеремии или Габакука).
Госпожа Гуссерль всегда говорила мне о евреях даже не во втором, а только в третьем
лице. Гуссерль никогда не касался этой темы. Кроме одного раза. Его жена должна была
совершить поездку в Страсбург для очень важной покупки. Возвратившись из
путешествия, которое она совершила вместе с госпожой Геринг, матерью страсбургского
теолога и философа, она заявила в моем присутствии: «Мы нашли серьезный дом. Die
Leute obgleich Juden, sind sehr zuverlässig» («Люди, хотя и
313
евреи, очень надежные». — И.М.). Я не скрыл обиды. Тогда Гуссерль сказал: «Оставьте
это, г-н Левинас, я сам родом из торгового дома и...» Он не стал продолжать. Евреи строги
друг к другу. Хотя они и не переносят «еврейских историй», которые передают им не
евреи — подобно посвященным, ненавидящим антиклерикальные грубоватые шутки
неверующих, — но вполне могут пересказывать их друг другу. Замечание Гуссерля
успокоило меня.
124
Опубликовано в «Revue Philosophique de la France et de l'Etranger». P.U.F., 1959.
125
P. 21-37, 217-226.
126
Phil. andPhen. research, 1940. S. 23.
127
Ibid. S. 24.
128
Ibid. S. 25.
129
Ibid. S. 217.
130
/Ш. S. 218,219.
131
Ibid. S. 25.
132
В частности, вся современная философия искусства была бы невозможна и
непостижима без идеи интенциональности, понятой более изначально, чем это
происходит в объективации; без интенциональности, освобожденной от
объективирующей логики, намечающей подлинно транзитивные отношения. Упомянем
лишь ее наиболее выдающееся свидетельство — критическое творчество Мориса Бланшо,
в котором литература не является ни приближением к идеально Прекрасному, ни одним из
украшений нашей жизни, ни свидетельством эпохи, ни передачей ее экономических
конфликтов, но высшей связью с бытием в почти невозможном предвосхищении того, что
уже не является бытием; его творчество немыслимо вне коренной идеи
интенциональности. Как были бы возможны иначе такие слова: «Рассказ — это движение
не только к неизвестной, неведомой, незнакомой точке, а к точке, как бы не обладающей
заранее, вне этого движения, никакой реальностью: но она столь повелительна, что лишь
ей рассказ обязан своей привлекательностью. Однако только рассказ и непредсказуемое
движение рассказа предлагают пространство, где точка обретает реальность, силу и
привлекательность» (Blanchot M. Le livre a venir. P. 13).
То же относится к столь значимому теологическому творчеству Анри Дю-мери:
некоторые реалии могут проявиться лишь посредством формулировок, абсурдных для
объективирующего мышления, но неизбежных для того, кто хочет установить настоящий
контакт с этими реалиями; и наоборот, некоторые абсурдные формулировки — лишь
пути, по которым нужно идти, если стремишься постичь эти реалии; этого нельзя ни
помыслить, ни высказать без феноменологического понятия интенциональности,
отделенного от понятия объективации.
из Опубликовано в «Revue Internationale de Philosophie», Bruxelles, 1965, fascicules 1-2.
134
См., например, «Phanomenologische Psychologie», посмертное издание лекционного
курса, прочитанного летом 1925 г., в «Husserliana», IX. S. 24—25.
135
Formale und transzendentale Logik. S. 25—26; о материальном a priori см. выдающиеся
исследования Микеля Дюфренна в «La notion d'à priori». P.U.F. Collection «Epimèthèe».
314
136
См.: De Waelhens. La philosophie et les expériences naturelles // Phaenomenologica, IX. P.
10.
137
См.: Formale und transzendantale Logik. S. 3—4.
138
Например, в «Erfahrung und Urteil» описывается модальность темпорального
присутствия акта. См., например, S. 118, 122. Но в трудах различных эпох немало
подобных текстов.
139
«Recherches Logiques». Т. III. S. 101, в переводе Юбера Эли (Hubert Elie) при участии
Лотара Келькеля и Рене Шерера. Мы написали «в виде...», а не «посредством», как это
делают переводчики. Наброски — не средство, которым располагает сознание, чтобы
представить себе объект. Связь между объектом и пережитым содержанием — это связь
между вещью и ее тенью, вещь существует в виде или в модусе наброска.
140
Подчеркнуто нами.
141
Recherches Logiques, III. P. 122.
142
Recherches Logiques, II. P. 383.
143
Ibid.
144
Мы цитируем их в сносках аббревиатурой ZB.
145
ZB 423.
146
Понятие жизни ассоциируется с понятием «сейчас» прото-впечатления начиная с 1905
г. См. ZB 386.
147
ZB 451.
148
См.: Leçons sur la conscience intime du temps. P. XII. P.U.F. Collection «Epiméthée»
149
ZB 427.
150
ZB 445.
151
Например, ZB424 (p. 90 французского превода): «...из сейчас в то же время
проистекает всегда новое исходное бытие» и т.д. (Подчеркнуто нами). Таким примерам
нет числа.
152
ZB 466-467.
153
Следовало бы установить, какое место по отношению к этому понятию субъективности
занимает понятие чистого «Я» — трансценденции в имманентности, источника
деятельности в строгом смысле слова, носителя габитуса и всех наслоений прошлого.
154
Можно еще раз заметить, как верен Гуссерль эмпиристскому комплексу ощущений и
двойственности ощущения, одновременно принадлежащего к сфере прожитого и
изображающему «мысленное».
155
ZB 451.
156
О проблеме времени и интенциональности в целом см. проницательное исследование,
опубликованное в «Deucalion» I за 1947 г. и представляющее собой дипломную работу
Ивонны Пикар, написанную, должно быть, в первые годы оккупации. В частности, в этом
тексте выделяется приложение V к ZB. Это одна из первых попыток серьезного
переосмысления тщательных исследований Гуссерля — в открытом Жаном Валем русле,
предвосхищающего позиции Мерло-Понти, Рикёра и Деррида. Речь здесь идет о
конфронтации между Гуссерлем и Хайдеггером, и последнее слово не всегда остается за
Хай-деггером. Ивонна Пикар была депортирована за участие в Сопротивлении и погибла;
причиной ее мученичества не было ее происхождение. Мы хотели бы здесь с
благоговением почтить ее нетленную память, обратившись к ее творчеству и заставив,
таким образом, заговорить ее мертвые уста.
315
157
Трудно создать неологизм для перевода этого понятия: его расплывча- | тый характер
выражается, быть может, термином «сентенция». I
158
Ideen II 153. 1
159
Ideen II 57-58. *
160
/Ш. 58.
161
См. в: Brand G. Welt, Ich und Zeit. S. 75 — примечательный текст из неизданной
рукописи.
162
Husserl E. Philosophie comme science rigoureuse // Logos. S. 340. В переводе Лаэра — р.
125.
163
В том же журнале за 1939 г. О. Финк высказал фундаментальные, определяющие
мысли о значении идеи истока у Гуссерля. Мы пользуемся случаем, чтобы приветствовать
в юбилей Финка человека, которым мы восхищались в 1928—1929 гг. рядом с Учителем,
чьим ассистентом он был и кому ассистировал и в час покинутости. Как очень видный
философ, Финк «никогда не давал греческих названий варварским вещам».
Комментарии
!* Универсальная наука (лат.)
2
* Второй том «Логических исследований Гуссерля» разделен на шесть относительно самостоятельных
частей — «Исследований». Первые пять и шестое разделены соответственно на первый и второй полутома.
3
* Своего рода (лат.).
4
* Вид (лат.).
5
* Или, в терминах Гуссерля, «Bewusstsein von...».
6
* Вибрация голоса (лат.).
7
* Соответствие вещи и
познания (лат.).
8
* Сущее в разуме (лат.).
9
* Пусть это исполнится; здесь: решимость начать действовать (лат.).
10
* Букв.: «луч "я"» (нем.).
п
* Умение,
ремесло, искусство (греч.).
12
* См.: Декарт Р. Размышления о первой философии, в коих доказывается существование Бога и различие
между человеческой душой и телом. Пер. С. Я. Шейнман-Топштейн//Дел;я/?т Р. Соч. в 2-х томах. М., 1994.
Т. 1.
13
* «...некоторым образом душа есть все сущее» (Аристотель. Соч. в 4-х томах. М., 1976. т. 1, с. 439,
перевод П. С. Попова; см. также: Хайдеггер М. Бытие и время. М., 1997, с. 14, перевод В. В. Бибихина.
14
*
Суть бытия (греч.)
15
* Через род и видовое отличие (лат.).
16
* Тем самым (лат.).
17
* «Эффективность» отношения здесь может вводить в заблуждение: вероятно, подразумевается
«исполнение», «осуществление интенции полноты» значения (то есть его иллюстрация конкретным
образом). Между тем, в интерпретации феноменологии Гуссерля и Хайдеггера именно «эффективность»
становится для Левинаса одним из ключевых понятий.
18
* Путь отрицания (лат.).
19
* Фр. «l'angoisse» имеет значения: тоска, ужас, тревога, страх. При выборе русского эквивалента мы
следовали В. В. Бибихину, автору перевода на русский язык «Бытия и времени» Хайдеггера (§ 40), хотя, как
представляется, слово «тревога» здесь было бы уместнее, чего не исключает сам В. В. Биби-хин (см. с. 450).
20
* Перед чем, от чего (нем.).
21
* Быть воспринимаемым (лат.).
22
* «Fait» - причастие прошедшего времени, образованное от глагола «faire» -делать, создавать, творить
(φρ.).
23
* Сначала жить (лат.).
24
* Не только «к самим вещам», но и: «никогда не отходить от вещей» (нем.).
25
* «...в высшей степени
достоверная мысль, что я был создан по его образу и подобию, и именно это подобие, в коем заключается
идея Бога, воспринимается мною с помощью той же способности, благодаря которой я воспринимаю и
самого себя» (Декарт. Соч. в 2-х томах. М., 1994. Т. 1. С. 43).
26
* Сначала жить, а потом философствовать
(лат.).
27
* По своей степени это принятие за истинное не похоже ни на какое знание, словно оно совершенно иной
природы (нем.).
317
28
* Уже об этом у нас много наук (нем.).
29
* Гилетический факт (лат.)', см. с. 44—45 наст, издания. зо*
Интенсивность (лат.).
31
* От «meinen» — предполагать, подразумевать (нем.).
32
* Букв.: «пронизывает духом» (нем.).
33
*
Протяженная жизнь (лат.).
34
* «...простой взгляд на то, что оно в действительности подразумевает...»; «в соответствии с его подлинным
смыслом...»; «действительно ли имеется в виду, когда логики говорят».
35
* Насколько простирается очевидность - настолько же простирается и понятие знания (нем.).
36
* «Такое особое положение существует только для «я» и потока переживаний в отношении к самим себе,
только здесь существует нечто вроде имманентного восприятия и оно должно существовать» (Гуссерль Э.
Идеи к чистой феноменологии и феноменологической философии. Книга 1. Общее введение в чистую
феноменологию / Перевод с немецкого A.B. Михайлова. М., 1999, с. 101.
Перевод с французского языка выполнен Н.Б. Маньковской по изданию: Levinas E. En découvrant l'existence
avec Husserl et Heidegger. P., Librairie J. Vrin, 1967.
Комментарии составлены И.С. Вдовиной и И.А. Михайловым.
Трудная свобода
Очерки по иудаизму
Доктору Анри Нерсону.
Другу в память о наставлении,
вдохновившем эту дружбу
Предварительные замечания
В настоящем издании « Трудной свободы» большей частью воспроизводятся тексты, уже
присутствовавшие в первом издании книги
1
*. Мы не включили в нее некоторые очерки,
поскольку проблемы и обстоятельства, послужившие толчком к их написанию, утратили
актуальность или остроту. Вместе с тем мы добавили новые очерки, вполне
соответствующие первоначальному духу книги. За эти годы множество вещей изменилось
в мире и нравах, многое оказалось не таким, каким виделось сразу после Освобождения.
Но свобода не стал а легче.
Предисловие
Очерки, собранные в этой книге, создавались на протяжении долгих лет, отделяющих нас
от Освобождения. Они представляют собой свидетельства иудаизма, воспринятого из
живой традиции, вскормленного размышлением над суровыми текстами, более живыми,
чем сама жизнь. Эти древние библейские и раввинистичес-кие тексты — не просто
предмет ученого любопытства филологов, которые корпят над ними и в силу одного
этого факта находятся в привилегированном положении. Нет, они отвечают и на другие
вопросы, помимо вопроса о датах и литературных влияниях. Нужно прислушаться: быть
может, еще до того, как Средневековье опустилось на Европу, всё уже было осознано
мыслителями, не слишком заботившимися о развернутости изложения и намеренно
утаивавшими — даже от будущих историков — острие своих реальных проблем. Многие
страницы этой книги посвящены исследованию
319
непростой экзегезы, скрывающей за кажущимися наивностями архаичные комментарии.
Наша задача — смиренно восславить ее.
Сразу же после массовых уничтожений, которые гитлеровцы смогли осуществить в
Европе, вот уже пятнадцать веков исповедующей христианство, иудаизм обратился к
своим истокам. До сих пор на Западе именно христианство приучало его считать эти
истоки устаревшими или затопленными более живой водой. Вновь ощутить себя евреем
после нацистской бойни — значит вновь занять собственную позицию по отношению к
христианству: позицию иного плана, чем даже суверенная позиция Жюля Исаака
2
*.
Но возвращение к истокам подчинено другой теме, более возвышенной и менее
полемичной. Опыт гитлеровских преследований для множества евреев стал опытом
братского общения с христианами, которые отдавали им свое сердце, рискуя для них всем.
Перед лицом восхождения третьего мира это воспоминание бесценно: не потому, что
возбуждает сентиментальные чувства, а потому, что напоминает нам о долгом соседстве
на протяжении истории, о существовании общего языка и действия, где наши
антагонистические судьбы оказываются взаимодополняющими.
Слава Богу, мы не собираемся проповедовать сомнительные крестовые походы, чтобы
«сплотить ряды верующих» и объединить «спиритуалистов» против набирающего силу
материализма. Словно этому опустошенному голодом третьему миру нужно
противопоставлять какие-то фронты; словно есть дело важнее, чем утолить этот голод;
словно вся духовность мира не вложена в жест руки, протягивающей пищу; и словно в
этом разлаженном мире нужно спасать иные сокровища, кроме дара (и принятия)
способности мучиться голодом других людей! «Вкушение пищи — важное и
возвышенное дело!» — говорит рабби Йоханан от имени рабби Йоси бен Кисма
(Санхедрин 103 Ь)
3
*. Голод другого — телесный голод, нужда в хлебе — свят. Права
третьего мира ограничиваются только голодом; нет худшего материализма, чем наш. Быть
может, этим первичным неравенством и определяется иудаизм. Трудная судьба.
Извращение видимого порядка, возобновляющееся вновь и вновь. Отсюда — ритуализм,
обрекающий еврея на служение без награды, за свой счет, на свой страх и риск. Именно
такое служение обозначается, в изначальном и неопровержимом смысле, греческим
словом «литургия».
I
По ту сторону патетики
...Пусть они не вступают в святилище, будучи в опьянении...
Раши, комментарий на Левит, 10,2
й
.
Этика и дух
1
I. Нудная мораль
Если следить за публикациями, определяющими идеологию социального христианства и
таких журналов, как Esprit, то может сложиться впечатление, будто христианство (даже
католическое) тяготеет к менее реалистической интерпретации догматов, лежащих в
основании религиозной жизни верующих. Недавно опубликованный превосходный
доклад Андре Зигфрида
2
наводит на мысль, что во многих протестантских церквах
религия полностью смешивается с моралью и социальной деятельностью.
В отношении католицизма это чисто иллюзорное впечатление. Недавнее провозглашение
нового догмата свидетельствует о том, насколько сильна приверженность церкви понятию
духа (esprit), которое не является несовместимым с реалистическим утверждением
иррациональных фактов, чье значение выводится из внутреннего опыта, непроницаемого
извне. Мы и не будем пытаться это обсуждать. Мы лишь хотим подчеркнуть, что для
самих католиков возможны иные значения духовного. Например, в работе профессора
Латрейя о католицизме, отмеченной редкой проницательностью и вдохновленной всей
совокупностью опыта Нового времени, раскрывается бдительное присутствие церкви во
всех дискуссиях по духовным и материальным проблемам нашей эпохи, но в то же время
признаётся наличие «двух типов европейского католицизма, очень разных, порой прямо
противоположных друг другу...»
3
. Средиземноморский католицизм «...всё еще близок
старому идеалу христианского мира, где широко распространенная в народе практическая
религиозность и приверженность внешнему, коллективно-
11 Избранное: трудная свобода 321
му, традиционному благочестию внушают страх перед любым религиозным
инакомыслием, перед любыми уступками либерализму и индифферентизму в отношении
государства...». Этот католицизм «...охотно упрекнул бы второй» — то есть северный —
католицизм «в дерзости, заподозрил бы его в том, что тот жертвует цельностью
вероучения, уступая неприемлемым требованиям модернизма — более того,
примиренчески вступая в сделку с другими конфессиями, не признающими существенных
свойств и прав истинной церкви». И далее проф. Латрей добавляет: «Складывается
впечатление, что в последние годы непримиримым удалось предопределить переход
папства на более жесткие позиции по отношению к тем теологам, которые, как
подозревают, своим учением способствуют укреплению опасных тенденций; а также по
отношению к апостольским начинаниям, сочтенным чересчур дерзкими по форме
(энциклика Humani generis, август 1950)»
4
.
Даже в протестантизме просматривается некое движение к более строгой
ортодоксальности. Христианство словно чувствует себя опустошенным, когда отдаляется
от догмы и ее реалистического толкования. Признаки этого ощущаются уже в книге
«Протестантизм», опубликованной вскоре после Освобождения и объединившей работы
различных протестантских теологов, профессоров и писателей. Прошлой зимой ряд
превосходных статей Р. Меля в «Le Monde» подтвердил это возвращение к ортодоксии —
или, по крайней мере, ностальгию по такому возвращению, попытку найти иные,
отличные от этических, формы религиозного выражения и религиозной жизни.
Евреи всегда считали, что все ситуации, которые человечество признавало поворотными
пунктами на своих религиозных путях, именно в этических отношениях обретают свое
духовное значение, то есть истину для зрелых людей. Поэтому евреи всегда мыслили
мораль очень действенным образом, ощущая свою приверженность к ней, словно к
неотчуждаемому наследию. Даже в XIX в., когда иудаизм вступил в общение с западными
нациями, он выдвигал мораль в качестве основания бытия. Он был убежден, что цель его
существования — сохранить в чистоте учение пророков. В мире, где духовные ценности,
поддбно материальным благам, предлагались всякому желающему как товар, мораль
стоила того, чтобы в мире по-прежнему существовал бедный еврей — даже если еврей
переставал быть бедным.
И тем не менее тесное общение с христианством на Западе порождало в евреях некое
беспокойство — по крайней мере, в тех из них, кто был искренне предан иудаизму, кто
через воспоминания детства сохранил эмоциональную связь с символами еврейского су-
322
ществования и ощущение беспокойства. Мораль, социальная деятельность, забота о
справедливости — всё это прекрасно. Но всё это не более чем мораль, земная
пропедевтика! Слишком абстрактная, чтобы наполнить внутреннюю жизнь. Слишком
бедная стилистическими формами, чтобы рассказать историю души. Не имеющая
материала для литературы, для драматургии. И в самом деле, она никогда не породила
ничего, кроме псалмов!
II. Этот «бедный» XIX век
Такое беспокойство не лишено оснований. Но они коренятся не в еврейской морали.
Все дальше отходя от раввинистических традиций и раввинис-тической экзегезы,
предлагаемая в западных синагогах мораль больше не заключала в себе ничего от вести,
оправдывающей вестника. Она все больше походила на благородные, но слишком общие
формулы европейского нравственного сознания. Оно в самом деле существовало, это
европейское нравственное сознание! Блаженная эпоха, когда гитлеровская авантюра еще
не выявила хрупкости всего, что было создано веками христианской философствующей
цивилизации. Никогда пророческая мораль не казалась более конформистской, а
пресловутая миссия Израиля — более близкой к своему завершению.
Конечно, древность вести, существование Моисея или Исайи в ту эпоху, когда Греция
была еще погружена во мрак варварства, способны поразить воображение. Но
историческими заслугами не купить бесполезного долгожительства. В области духа нет
права на пенсию. Только блестящее настоящее может ссылаться на былые заслуги, не
боясь быть отвергнутым, а при необходимости и выдумать их.
Но, может быть, евреи хотя бы примером собственной жизни продолжали нести народам
пророческую мораль? Добродетели, в самые мрачные времена Средневековья
восхищавшие добросовестных христиан, поколебались, как стены гетто. Другие
добродетели пришли им на смену, но вместе со всеми свободами евреи в значительной
мере усвоили дух насилия, присущий современному миру. Они с восторгом приобщались
ко всем проявлениям национализма, но также ко всем спорам, ко всем страстям. Израиль
не сделался хуже окружающего мира, что бы ни твердили антисемиты. Но он перестал
быть лучше него. Самое большее — он лишь стремился быть таковым.
Пожалуй, с этого времени еврейское присутствие выражалось скорее в участии в
освободительных и общественных движениях (в борьбе за права человека, за действенную
социальную справедли-
11* 323
вость), чем в проповедях эмансипированных синагог. Все эти ниспровергатели традиций,
атеисты, инсургенты — все они бессознательно следовали божественной традиции
бескомпромиссной справедливости, заранее искупающей богохульство. В этой мятежнос-
ти иудаизм, едва заняв свое место в окружающем мире, уже в некотором смысле вошел в
противостояние с ним. Но в такой форме противостояния он утратил собственный язык.
Превратившись в волю, он вынужден был заимствовать чужие мысли, чтобы понять
самого себя. Ибо нельзя быть евреем инстинктивно; нельзя быть евреем, не зная об этом.
Нужно желать блага всем сердцем — и в то же время желать его не только наивным
стремлением сердца. Поддерживать и одновременно сокрушать стремление — быть
может, именно в этом суть еврейского ритуала! Страсть не доверяет собственному
пафосу, вновь и вновь становясь сознанием. Принадлежность к иудаизму предполагает
ритуал и знание. Справедливость невозможна для несведущего. Иудаизм — это
предельная осознанность.
А коли так, возможно ли обновление иудаизма под знаком Иррационального,
Мистического, Сакраментального? Ибо именно таковы искомые религиозные категории.
Нам нужна собственная святая Тереза! Возможно ли быть евреем без Кьеркегора! Слава
Богу, у нас были хасидизм и каббала! Могу вас уверить: евреем вполне можно быть и без
святых. Хасидизм и каббала получают права гражданства в еврейской душе только тогда,
когда она полна талмудического знания. Талмудическая наука — развертывание
этического порядка вплоть до спасения индивидуальной души. Каким новым светом
начинает сверкать в наших глазах морализм XIX века, несмотря на всю его наивность! По
крайней мере, у него была одна заслуга: он стремился интерпретировать иудаизм как
религию духа. Существенный момент, даже если на взгляд молодежи, очарованной
мифами и таинствами, этот морализм безжизнен и лишен всякого специфически
религиозного содержания.
III. Дух и насилие
5
Нет ничего двусмысленнее, чем термин «духовная жизнь». Нельзя ли его уточнить,
исключив из него всякую сопряженность с насилием? Ведь насилие проявляется не только
тогда, когда один бильярдный шар толкает другой, когда непогода побивает посевы,
господин истязает раба, тоталитарное государство унижает своих граждан, завоеватель
порабощает завоеванных. Насилием оказывается любое действие, если совершающий его
ведет себя так, словно действует только он один: словно весь прочий мир призван лишь
324
к тому, чтобы испытывать воздействие. Следовательно, насильственным будет любое
действие, которое мы претерпеваем в каждый из его моментов, не соучаствуя в нем.
В этом смысле почти всякая причинность насильственна: изготовление вещи,
удовлетворение потребности, желание и даже познание предмета. Насильственны борьба
и война, где выведываются предательские слабые места другого человека. Но в
значительной мере насилие присутствует также в поэтическом бреде и восторге, когда мы
просто предоставляем наши уста музе, чтобы она ими говорила; в страхе и трепете, когда