Лебедев М.В., Черняк А.З. Онтологические проблемы референции
Подождите немного. Документ загружается.
М.В.Лебедев
А.З.Черняк
ОНТОЛОГИЧЕСКИЕ ПРОБЛЕМЫ
РЕФЕРЕНЦИИ
М., "Праксис", 2001
Введение
1. Референция и содержание мира
1.1. Указание на объект
1.1.1. Указание с помощью определенных дескрипций
1.1.2. Индивидуальные и общие имена
1.1.3. Референциальная непрозрачность
1.1.4. Каузальная референция
1.2. Принцип онтологической относительности
1.2.1. Внутренние и внешние вопросы существования
1.2.2. Относительность интерпретации теории
1.2.3. Объектная и подстановочная интерпретации квантора существования
1.2.4. Подстановочная квантификация при интерпретации предикатов в духе Тарского
1.2.5. Подстановочная интерпретация метаязыка
1.2.6. Подстановочная интерпретация и скептический аргумент
1.3. Требование онтологической нейтральности и алетический реализм
1.3.1.Требование независимости истинностных операторов от сознания
1.3.2. Требование независимости истины от сознания
1.3.3. Метафизический реализм и анти-реализм
1.4. Онтологические обязательства референции и истинность высказываний
1.4.1. Аналитичность истинности и истина как корреспонденция
1.4.2. Дефляционные концепции истинности
1.4.3. Нейтральность семантической концепции истины
1.4.4. Указание на объект в условие-истинностных концепциях значения
1.4.5. Референция при когерентной истинности
2. Критерии референциальности
2.1 Референция и содержание сознания
2.1.1. Ассоциированное содержание
2.1.2. Идеация
2.1.3. Унификация
2.1.4. Наличие коммуникативной интенции
2.1.5. Интенциональная и контекстуальная зависимости
2.2. Индивидуация
2.2.1. Выделение объекта единственным образом
2.2.2. Необходимость индивидуации
2.2.3. Достаточность индивидуации
2.3. Каузальность
2.3.1. Сохранение референции в контрфактических ситуациях
2.3.2. Каузальность и индивидуация
2.3.3. Определенные дескрипции
2.3.4. Разделение лингвистического труда
2.3.5. Каузальность и дескрипции
2.4. Номологический критерий
2.4.1. Номические отношения и дизъюнктивность
2.4.2. Следование правилу
2.5 Поддержка системой референций
2.5.1 Соотношение критериев и достаточность
2.5.2. Холизм и молекуляризм
2.5.3 Системность и конвенциональность референций
3. Референция и конвенция
3.1. Достаточность условий референциальности
3.1.1 Референция как способ употребления
3.1.2 Интенциональные условия референции
3.1.3 Социолингвистические компоненты референции
3.2 Референция и индивидуальные полагания
3.2.1 Специальный контекст значимости термина
3.2.2 Роль индивидуации и проблема перевода
3.2.3 Индивидуальные полагания и пропозициональная установка
3.2.4 Условия атрибуции полаганий
3.3 Процессуально-каузальная теория референции
3.3.1 Каузальная релевантность: синтагматическая и парадигматическая трактовки
3.3.2 Требование процессуальности
3.3.3 Индивидуальный язык как процесс
Заключение
Введение
Сколько философы говорят о языке, его роли в жизни людей, особенно — в познании,
столько они вынуждены обращать исключительное внимание и на то, как слова и выражения
языка связаны с остальной частью мира, с реальностью — с тем, "о чем говорится на языке".
Естественной является предпосылка о том, что говорим мы не просто так, а о чем-то, познаем
непременно что-то, и что наличие предмета разговора (или познания) как раз и отличает
разговор или познание в собственном и полном смысле от чего-то, что только кажется
таковым. Это допущение, скорее всего, можно считать главным фактором, обусловившим то
обстоятельство, что чаще всего постулируемым (а с точки зрения сторонников этих взглядов,
наиболее естественным, общим и прочным) типом связи языка и реальности является
соответствие (иначе, корреспонденция) и основанная на нем репрезентация. Привлечение
понятия корреспонденции подразумевает, что структуры языка каким-то образом
соответствуют структурам реальности, о которой на этом языке может идти речь. Это
предполагает прежде всего, что любые значимые изменения в реальности (понятой как
предметная сфера языка) не оставляют незатронутым язык, и в нем происходят свои
структурные изменения, как-то соответствующие первым. Привлечение понятия
репрезентации подразумевает, что соответствие имеет вид отображения структуры
реальности структурой языка — это, соответственно, означает, что мы не только можем
заключать, воспринимая новые языковые конструкции, что с реальностью, в реальности что-
то произошло, но и судить по этим конструкциям о характере изменений в мире.
Пожалуй, самым ярким результатом воздействия корреспондентно-репрезентативных
представлений о связи языка с реальностью на умы философов является концепция
референции. Под референцией обычно понимают вид непосредственной связи языковых
выражения с предметом в мире (в узком смысле эта связь может пониматься как
характеризующая выражения таким образом, что они, будучи употреблены определенным
образом (в определенном контексте), указывают на один единственный объект в мире и
больше ни на какой). В этом представлении изначально оказались смешанными по крайней
мере два: с одной стороны, это — обобщение фактов успешных указаний на предметы с
помощью таких выражений; с другой стороны — вызванное корреспондентно-
репрезентативной моделью убеждение в том, что успехи таких указаний не случайны, а
являются результатами существующего положения дел, а именно — что успешно и
систематически указывать на что-то есть функция самих выражений, причем только таких,
которые сами по себе обладают свойством быть непосредственно связанными с объектами,
на которые они могут указывать, т.е. иметь их в качестве своих референтов. При этом в
понимании референции можно выделить по крайней мере две трактовки:
(1) выражение может быть непосредственно связано отношением референции с одним
единственным предметом или объектом
[1]
в мире и больше ни с каким, так что только этот
объект и никакой другой может быть его референтом при правильном употреблении;
(2) или же выражение может быть так связано с неким множеством объектов, возможно,
даже не обязательно конечным — такое расширение референции обычно называют объемом
или экстенсионалом термина (выражения, имеющего в каком-то смысле самостоятельное
значение).
Назовем трактовку (1) узкой, а трактовку (2) — соответственно, расширенной. Такое
представление о семантических характеристиках определенной группы выражений и,
соответственно, определенной структурной части языка, в свою очередь породило
определенное направление в философском анализе языка, характеризующееся построением
теорий референции. Поскольку это — теории, их задача не просто указать на определенный
характер связи выражений с предметами, но объяснить его, т.е. выявить те факторы в мире, в
языке или, быть может, в нас самих, которые обусловили такое положение дел.
Однако, если смысл референциальной теории значения в том, что имена признаются
указывающими на нечто и благодаря этой своей характеристике имеющими значения, то
оказывается неважным, на какого типа сущности они указывают. Между тем, наши обычные
представления о мире таковы, что, если мы пытаемся судить о нем не через призму языка, то
мы, как правило, отдаем должное тем различиям, которые называем онтологическими — а
именно, мы говорим, например, что быки существуют, а единороги не существуют, что
мысли — у нас в голове, а смыслы — где-то в словах, но и то и другое нельзя ощутить
органами чувств; на более утонченном уровне дискурса мы можем различить их как
сущности разных видов, относительно которых "существовать" значит каждый раз разное.
Референциальные, согласно обыденным представлениям, слова и словосочетания, между тем,
к нашему неудовольствию не фиксируют (по крайней мере prima facie) этих различий:
"единорог" как имя грамматически ничем не хуже, чем "бык"; "мысль", "смысл" — не
отличаются грамматически от "стол" и "стул" и т.д. Мы можем с равным успехом обозначать
таким образом предметы, обладающие различным онтологическими статусами, включая
понятия о предметах. Очевидно, чтобы такие термины, как, например, "бык" и "единорог",
отражали соответствующие онтологические различия, их значения — семантические
характеристики — должны позволять устанавливать эти различия. Но, если значение термина
состоит в его референции, то на каком основании такое может быть выполнимо? С другой
стороны, у нас есть способы фиксировать нужные онтологические различия через
утверждение различий между типами признаков, которые могут характеризовать те или иные
виды сущностей и которые, скажем, для индивидуальных объектов, локализуемых в
пространстве и времени, интуитивно не такие, как для смыслов или ментальных сущностей.
На таких интуициях основано простое решение, к которому подчас прибегали философы —
провести демаркационную линию между существующим и несуществующим (или, например,
так: ‘existere/subsistere’) по этим качественным различиям. Но при таком подходе референция
не гарантирует существования и тогда, например "ничто", чье употребление в языке так
сходно с употреблением имен, вполне может трактоваться как имя какой-то сущности
(например, не существующей). Другие известные возражения против такого решения состоят
в указании на следующую из него абсурдность не только утверждения существования
относительно чего-то несуществующего, но и — отрицания его существования.
У.В.О.Куайн назвал проблемы такого рода проблемами "бороды Платона":
несуществующее в каком-то смысле существует, поскольку есть нечто, о чем идет речь. Но в
каком отношении можно говорить о том, что любой названный предмет существует
постольку, поскольку является предметом указания?
Если теория референции принимает вызов со стороны онтологии, то она должна как-то
решать и эти проблемы: относительно тех же факторов, которые, согласно данной теории,
обусловливают референцию, должно устанавливаться, что они дают основания также и для
проведения соответствующих различий в границах предполагаемой референциально
значимой части языка. Эти различия должны быть проведены либо так, чтобы отсечь все, что
только кажется референциальным, но не таково, поскольку предполагает признание
нежелательных сущностей, либо — как-то иначе. Решать эти проблемы — онтологические
проблемы референции — можно как минимум двумя способами. Назовем первый
метафизическим — он состоит в том, чтобы искать факторы, обусловливающие референцию,
в самом мире или в нас самих, но не в языке; второй заслуживает название аналитического
(по названию той традиции, в рамках которой он получил наибольшее развитие в ХХ веке) —
он состоит в поисках факторов указанного типа (иначе говоря, критериев) в самом языке.
Одно известное решение проблем означенного вида состоит в признании единицей языка
не термина — не того, что предполагается референциально значимым — а некоего
объемлющего по отношению к термину целого — предложения, пропозиции или
высказывания. Очевидное коммуникативное преимущество таких объемлющих единиц (чем
бы их ни считали) состоит в том, что с их помощью мы можем решать определенные
коммуникативные задачи без привлечения дополнительных теоретических предпосылок.
Просто произнести термин, как правило, бывает недостаточно для понимания того, что
говорящий хочет сказать, тогда как произнесение предложения, включающего данный
термин, с завидной регулярностью достигает нужного результата. При этом такие
объемлющие единицы, как "Бык существует" и "Единорог существует" будут обладать
различным семантическим статусом, по крайней мере, в одном существенном отношении:
одно считается истинным, а другое — ложным. Если это различие принимается в качестве
критерия онтологической значимости, то становится ясно — как онтологически различаются
выражения "бык" и "единорог". Однако, значение соответствующих объемлющих единиц
языка — не менее проблематичная материя, чем референция термина: условия
определимости таких значений далеко не всегда ясны, и далеко не для всех языковых единиц
такого рода. В этом случае вопрос может быть поставлен так:
(Q) Можно ли вообще считать составные значения определимыми независимо от
определенности составляющих их значений (терминов)?
Положительный ответ на этот вопрос подразумевает, что значение соответствующего
составного целого непосредственно определяется его связями с чем-то вне языка — с
реальностью: этим вводится в рассмотрения другой вид корреспондентно-репрезентативных
отношений — или же с каким-то еще более объемлющим целым. Это, в свою очередь,
предполагает решение другого вопроса: можно ли рассчитывать на решение онтологических
вопросов одним или другим способом, соответственно? Отрицательный ответ со своей
стороны, предполагает поиск таких семантических характеристик терминов, которые, с
одной стороны, не нуждались бы в подпорке из онтологических предпосылок и, с другой —
позволяли бы фиксировать требуемые онтологические различия: решение указанных проблем
в этом случае остается делом теории референции.
В связи с этим уместно будет провести некоторое предварительное различие между тем,
что может обозначаться термином "теория референции", и тем, чему может соответствовать
понятие "теория значения". Поскольку для тех же выражений, которые, считаясь
референциальными единицами языка, являются предметами теорий референции, могут
существовать и существуют теории, объясняющие их значения без упоминания референции,
уместно будет прояснить принципы демаркации между двумя видами теорий, из которых мы
намерены исходить:
1. Теории значения предполагают, что предложения или высказывания являются
первичными носителями семантического значения в языке, т.е. знать, что делает эти единицы
языка значимыми, существенно для ответа на вопрос "Что может делать значимыми все
остальные выражения языка (которые вообще могут иметь значения)?", но не наоборот.
Теории референции, напротив, считают термины и другие выражения языка, из которых
такие комплексы, как предложения или высказывания, могут состоять, первичными в
аналогичном, но противоположном смысле — т.е. знать, что делает их значимыми, значит
знать, по крайней мере, отчасти, в чем состоит значение предложения или высказывания. При
таком понимании этого различия теории значения для выражений, предположительно,
референциального типа, утверждающие, что другие факторы — не референция —
конститутивны в отношении устанавливаемых значений, уместно подразделить на два вида.
Первые — теории, строящие свои объяснения на основе предварительно установленных
ролей соответствующих выражений в формировании значений более крупных языковых
комплексов — предложений или высказываний, или пропозиций, если таковые признаются
первичными носителями значения — будут теориями значения в указанном выше смысле.
Вторые, скорее, обнаруживают признаки редуцирующих по отношению к понятию
референции теорий, нацеленных на распределение характеристик, обычно связываемых с
референцией, между другими факторами, но не обязательно с привлечением какой-либо
более общей теории значения (в указанном выше смысле).
2. Если принимается отрицательный ответ на вопрос Q, то теория значения (для
естественных языков), вероятнее всего, не может быть построена без опоры на какую-либо
теорию референции; в этом смысле референция конститутивна по отношению к значениям,
по крайней мере, некоторых (но, видимо, весьма значительного числа) типов языковых
выражений. Мы полагаем также, что результаты, которые мы намерены получить в
последующих главах, будут показательны в том отношении, что предполагаемое отношение
может со значительной долей уверенности утверждаться между теорией значения и теорией
референции также и безотносительно к тому какой ответ мы хотим дать на вопрос Q.
В этой работе мы хотели бы в целом сохранить семантическую идею референции, т.е.
ставить вопрос о природе референции как вопрос о природе референциальной значимости
языковых знаков. Вопрос о природе чего бы то ни было можно интерпретировать по крайней
мере в двух модальностях: ‘Как это произошло (или стало быть, или случилось, иначе говоря
— каково действительное происходжение данного феномена)?’ или ‘Как это (вообще)
возможно?’. Ответы на вопросы последнего вида, если вообще предполагается, что они могут
быть даны, обычно считаются прерогативой философского исследования. Ответ на такой
вопрос, например — ‘Как возможна референция?’ — обычно формулируется в терминах
необходимых и достаточных условий (соответственно, референции). Если построение теории
референции рассматривается как философская задача — а именно в этом смысле мы
намерены сделать ее темой нашего обсуждения — то формулирование необходимых и
достаточных условий референции можно считать минимальным требованием, которому
должны удовлетворять соответствующие теории. Это требование будет минимальным в том
смысле, что описание необходимых и достаточных условий, например, референции,
предположительно, может не включать в свой состав описаний «механизма» референции.
Т.е., предположительно — и мы склонны разделять это предположение — для того, чтобы
ответить на вопрос ‘Как возможна референция?’, совсем не обязательно исследовать, как
именно взаимодействуют зафиксированные в описании условий референции элементы на
психофизическом или каком-либо еще релевантном уровне
[2]
. Между тем, возможно, не на
все вопросы, которым придается философское значение, может быть дан минимальный и в то
же время удовлетворительный ответ: иногда
[3]
, наверное, формулировка необходимых и
достаточных условий не может обойтись без описания "механизма действия", или это
описание должно быть добавлено к описанию условий, чтобы ответ на вопрос считался
полным. С другой стороны, это, вероятно, в большей степени определяется позицией, с
которой задан вопрос, нежели предметом, в отношении которого он задан. Может так
случиться, что теория представит свой предмет в таком новом свете, что соответствие
минимальному образцу ответа на соответствующий философский вопрос, раньше казавшееся
вполне достаточной характеристикой удовлетворительного ответа, перестанет выглядеть
удовлетворительным. Мы, однако, будем исходить из того, что для ответа на вопрос ‘Как
возможна референция?’ теории референции достаточно удовлетворять минимальному
требованию
[4]
.
Соответственно, структура книги выглядит следующим образом. Глава 1 содержит
введение в проблематику и предварительные результаты, являющиеся исходными посылками
для дальнейшего анализа. Особое внимание здесь отведено принципу онтологической
относительности и связанному с ним требованию онтологической нейтральности
референции, дистинкции между метафизическим реализмом и реализмом относительно
истины, а также вопросу о связи успешности референции и истинности референциальных
высказываний. Показано, что для выполнения требования онтологической нейтральности
используемая при подобном анализе теория истины должна иметь определенную форму,
которой лучше всего отвечает когерентная концепция истины. Во второй главе обсуждаются
различные варианты критериев референциальности, их возможные претензии на
достаточность, взаимопересечения и взаимозависимости; показано, что объемлющим
является критерий поддержки системой референций, носящий молекуляристский характер.
Наконец, в третьей главе предпринимается попытка дать такое объяснение референции,
которое соответствовало бы этому критерию и другим предшествующим результатам. В
качестве такого объяснения предлагается процессуально-каузальная теория референции.
[1]
В связи с различением между узкой и расширенной трактовками референции уместно
будет указать и на коррелирующее с ним различие между терминами «предмет» и «объект»,
которое отражено в этом нашем их употреблении: под предметом предполагается понимать
все, что может быть референциально связанным с выражениями языка, независимо от своего
онтологического статуса, тогда как «объект» здесь обозначает не только качественно, но и
нумерически, отличную то других единицу реальности, т.е. референт, индивидуация
которого зависит от онтологического статуса, предписываемого соответствующими –
предметными – качествами.
[2]
Или квази-уровне – если считать, например, что психология и физика разделены
непреодолимой эпистемологической пропастью: так, что психофизические законы
невозможны.
[3]
Например, не исключено, что так обстоят дела в случае вопросов, подобных такому:
«Как возможно механическое взаимодействие?» Постольку, поскольку ответ на него – теория
– он, как предполагается, не может быть удовлетворительным, если он не включает ссылку на
законы, которые сами как раз включают в свой состав описания механизма взаимодействия
(или по крайней мере предполагают их).
[4]
Между тем, теория референции, не исключено, вполне может явно претендовать на
нечто большее, чме просто соблюдение минимального требования в описанном выше
смысле, а именно – на раскрытие некоего механизма референции, описываемого тогда,
например, в физических или психологических терминах – или предполагать его имплицитно.
Такие претензии могут быть чреваты признанием невозможности решения семантических
вопросов отдельно от решения психологических, физических или каких угодно
дополнительных по отношению к семантическим вопросов, какие только могут казаться
существенными для выяснения «механизма» референциальности при подобном подходе.
1. Референция и содержание мира
1.1. Указание на объект
Обратим внимание на вопрос, который может показаться связанным с проблемами собственно
лингвистического порядка, однако решение которого теория референции должна предлагать в
первую очередь: какие языковые выражения могут, а какие не могут иметь референцию?
1.1.1. Указание с помощью определенных дескрипций
Обычными носителями референции со стороны языка считаются собственные имена; к
возможным расширениям этого класса применяется термин 'единичные термины'. В языке
употребление имен обычно более или менее устойчиво связано с определенными дескрипциями
(которые иногда даже, в связи с этим, причисляют к классу единичных терминов); поэтому, в
частности, возникает вопрос: в какой степени и в каком смысле можно говорить, что референция
определяется определенными дескрипциями, одной — "существенной" — или семейством
дескрипций? Определенные дескрипции — такие выражения, как, например, 'первый космонавт
Земли', 'автор Уэверли', 'нынешний король Англии' — по своей роли в языке во многом
аналогичны собственным именам в том отношении, что принадлежат к весьма ограниченному
(качественно) числу языковых средств, с помощью которых при случае можно элиминировать в
соответствующих контекстах употребление того или иного собственного имени, сохранив, однако,
его референцию. Если это возможно, то, следовательно, надо полагать, что определенные
дескрипции в чем-то (предположительно, в том, что характер их значимости также —
референциальный) семантически подобны логическим именам собственным. Диапазон такого рода
функциональных (по способу употребления) сходств обусловливает возможные расширения
класса собственных имен по признаку референциальности. Так, возможность распознавания
человека по имени Цицерон достигается при условии знания дескрипций ‘великий оратор’ и
‘житель Древнего Рима’ определенным образом. Однако, с этим требованием определенности
понимания дескрипций, лежащих в основании индивидуации, связана проблема
межконтекстуальной многозначности: дескриптивный способ указания не гарантирует выделения
во многих ситуациях единственного референта, удовлетворяющего имеющимся в наличии
дескрипциям.
Теория определенных дескрипций Рассела
[1]
долго рассматривалась как классический пример
того, как детальный философский анализ может решать проблемы в пределах относительно чистой
онтологии. Несмотря на сильную критику и развитие альтернативных представлений, анализ
определенных дескрипций Рассела остается принятой теорией, потому что он обеспечивает
прямую (возможно, наиболее прямую) философскую теорию для следующих данных:
(1) можно делать значимые утверждения, используя даже те определенные дескрипции,
которые не в состоянии обозначать (denote);
(2) когда я полагаю, что F есть G, то имеется нечто, что я полагаю, даже в тех случаях, когда
не существует никакого F;
(3) некоторые интенсиональные и модальные утверждения, использующие определенные
дескрипции, референциально непрозрачны (при этом следует различать, какие именно
интенсиональные и модальные утверждения являются референциально непрозрачными — это de
dicto сообщения о полаганиях и de dicto модальные требования, где определенные дескрипции, в
случае полаганий, относятся к характеристике предмета полагания).
В результате очевидные и непротиворечивые факты о результатах функционирования
определенных дескрипций трактуются без привлечения сложных онтологических аппаратов вроде
возможных миров или несуществующих сущностей, с техникой не сложнее, чем кванторы логики
предикатов.
Рассел считает, что обычные имена являются логическими именами собственными для
предметов, с которыми мы можем быть непосредственно ознакомлены — при том, что мы не
можем быть непосредственно ознакомлены с большинством вещей, для которых мы имеем имена.
Таким образом, Рассел рассматривает обычные имена собственные как замаскированные
определенные дескрипции
[2]
. Однако он противопоставляет способ, которым определенные
дескрипции обозначают (denote), способу, которым имена указывают (имеют референцию, refer). С
такой точки зрения, с помощью имен собственных, которые не в состоянии обозначать, можно
делать значащие ложные утверждения. Такие утверждения могут быть приняты на веру (быть
полагаемы); при этом невозможна подстановка кореференциальных имен в контекстах полаганий
и в модальных контекстах.
Другой тип выражений, употребление которых зачастую позволяет обходится без упоминания
собственных имен и сохраняет референции последних — так называемые индексальные термины,
единственность и определенность референта которых зависит от обстоятельств употребления тем
способом, который устанавливают особые правила, касающиеся их употребления. Характер
референциальности определенных дескрипций, по-видимому, должен быть другим (если вообще
считать их референциальными терминами), поскольку их референции, с одной стороны, не так
сильно зависят от обстоятельств употребления, а с другой — не так четко определяются
правилами. Например, если для индексального термина 'Я' обычное правило, определяющее его
значение, гласит что-то наподобие: "'Я' указывает на того, кто его произносит, в момент
произнесения", - то подобное установление для какой-либо определенной дескрипции вынуждено
привлекать другой единичный термин (например: "‘Автор Уэверли’ указывает на Вальтера
Скотта") и, следовательно, оказывается зависимым от определенности условий референциальности
этого другого термина. С другой стороны, определенные дескрипции разделяют и некоторый
элемент индексальности. Так, понятно, что 'нынешний король Англии' может обозначать разных
индивидов (или никакого) в зависимости от того, какому хронологическому времени
соответствует указание 'нынешний'. Определенный элемент индексальности вносят в
употребление определенных дескрипций такие слова, как 'первый', 'последний', 'единственный',
'следующий' и др., если дескриптивные конструкции образованы с их помощью. Так,
двусмысленность определенной дескрипции 'последний человек, касавшийся поверхности Луны'
будет располагаться между тем, кто, как мы знаем, на данный момент является таким человеком, и
тем неизвестным, кто еще может им стать; при этом первый элемент этой дизъюнкции обречен
изменяться с каждым новым полетом на Луну. Условия же определения второго элемента —
неясны. Другая зависимость, с которой приходится считаться, говоря о референциальности
определенных дескрипций — эмпирическая: то, что Вальтер Скотт написал роман "Уэверли", а
Юрий Гагарин первый из людей полетел в космос — эмпирические факты и, в той мере, в какой
факты вообще фальсифицируемы, референты терминов 'Вальтер Скотт' и 'Юрий Гагарин' и
предполагаемые референты выражений 'автор Уэверли' и 'первый космонавт Земли',
соответственно, если тождественны, то, очевидно, не необходимым образом.
Согласно этим представлениям, указание на предмет возможно в случае представления
собственного имени как совокупности дескрипций которые фиксируют соответствующие свойства
объекта: знание таких, например, дескрипций, как ‘ученик Платона’ и ‘учитель Александра
Македонского’, считается достаточным для указания на человека по имени ‘Аристотель’.
Возможность указания при таком подходе определяется некоторым уровнем знания об объекте, а
сама проблема указания ставится как эпистемологическая проблема. Теория Рассела о
дескриптивном содержании имен (по крайней мере, обычных имен собственных) является
фрегеанской в том отношении, что, согласно ей, имена обеспечивают референцию к вещам через
дескриптивное содержание, которое связано с именем. Иными словами, имя связано с
эквивалентным (синонимичным) множеством дескрипций, и имя относится к чему бы то ни было,
что удовлетворяет всем (или наибольшему количеству из имеющихся или возможных)
дескрипций. С такой точки зрения, дескрипции дают значение имени, определяя предмет
референции, который является чем бы то ни было, что удовлетворяет (или лучше всего
удовлетворяет) дескрипции. Так, имя собственное является единичным выражением обращения,
которое используется, чтобы обеспечить референцию к единственному индивиду или предмету.
Возникающий в этой связи вопрос таков: в силу чего имена отсылают к их носителям? Согласно
Расселу и Фреге, имя "выбирает" своего носителя в силу некоторой связанной с именем
дескриптивной информации, которая относится исключительно к носителю имени.
Признание референциальности определенных дескрипций имеет важное следствие для теории
референции в целом, если оно дополнено тезисом, что такие дескрипции референциальны именно
в силу определенности своего дескриптивного содержания. Милль считал определенные
дескрипции (относящиеся к тому, что он называл составными именами индивидов) подобными
собственным именам в обладании референцией, но отличными от последних в следующем
отношении: тогда как собственные имена только обозначают предметы, будучи просто их знаками,
составные имена индивидов коннотативны, то есть непрямым образом обозначают (коннотируют)
еще и атрибуты, вследствие обладания которыми данные предметы обозначаются данными
составными именами. Некоторые современные теории референции настаивают на сохранении
различия между коннотирующими и неконнотирующим именами индивидов, делая из этого
различия далеко идущие выводы. Но это требует определения статуса случаев, которые можно
выделить как пограничные — считать ли, например, термин 'Вторая Мировая Война' собственным
именем и отказывать ему, таким образом, в дескриптивном содержании (что не очень совмещается
с составным характером термина) или же отнести его к коннотативным составным именам (что,
возможно, противоречит характеру употребления этого термина как обычного собственного
имени)?
1.1.2. Индивидуальные и общие имена
Иногда различают между общими и индивидуальными именами. Общее имя традиционно
понималось как такое, которое, если воспользоваться определением Милля, можно правильно
утверждать в одном и том же смысле относительно каждой из неопределенного множества вещей,
а индивидуальное — как такое, которым правильно можно обозначить в одном и том же смысле
одну единственную вещь. В этом определении, как видно, предполагается и определенная
асимметрия (впоследствии развитая Фреге) между общими и индивидуальными именами (шире,
единичными терминами) в отношении их ролей в предложениях. Это указывает на различие в
характере предполагаемых связей с реальностью, носителями которых считаются, соответственно,
индивидуальные и общие имена. Для обоих случаев, все же, теория познания, которой
придерживался Милль, предписывает сходные "механизмы" этих связей: именуемые предметы
есть ни что иное, как совокупности вызываемых ими в нас ощущений. Это относится и к
свойствам, которые обозначаются сказуемыми в предложениях и терминами, которые Милль
называет абстрактными именами (такими как 'белизна', 'добродетель' и т.д.) и которые, по-
видимому, должны располагаться в его классификации среди индивидуальных имен: то, что
именует термин 'белизна' — признак белизны — есть ни что иное, как определенные ощущения,
которые вызывают в нас предметы, окрашенные соответствующим образом. (И в этом отношении
такие термины, пожалуй, ближе к общим именам.) Общие имена прямо указывают на все так
окрашенные вещи, а косвенно — на сам признак, т.е. на определенные ощущения, которые в нас
вызывают соответствующим образом окрашенные предметы; таким же свойством соозначивания
(коннотации) обладают, по Миллю, в отличие от простых индивидуальных имен (имен
собственных), составные индивидуальные имена.
С точки зрения Фреге, значения предложений приоритетны по отношению к значениям
составляющих его выражений; только в контексте логического анализа предложений можно
судить о семантических характеристиках составляющих их слов и выражений. Значением
изъявительного предложения признается его истинностное значение, а соответствующая ему