Кузнецова Т.Ф. (ред.) История мировой культуры
Подождите немного. Документ загружается.
Янко Слава (Библиотека Fort/Da) www.yanko.lib.ru || slavaaa@yandex.ru
Культурология: История мировой культуры: Учеб. пособие / Г. С. Кнабе, И. В. Кондаков, Т. Ф. Кузнецова и др.; Под ред. Т. Ф.
Кузнецовой. — М.: Издательский центр «Академия», 2003. - 607 с.
291-
-291
Последовательное противостояние принципам новой, советской культуры — пролетарскому
интернационализму, атеизму и материализму, партийно-классовому, политико-идеологизирован-
ному подходу, селекционной избирательности по отношению к классическому культурному
наследию, диктаторским методам руководства культурой и контроля за ней — позволило деятелям
русского зарубежья сохранить в течение всего ХХ в. многие традиции русской классической
культуры XIX в. и неклассической культуры Серебряного века. В том числе нужно назвать
национальный менталитет, общечеловеческие и гуманистические ценности, традиции
идеалистической философии и религиозной мысли, достояние как элитарно-аристократической,
так и либеральной и демократической культуры — без каких-либо изъятий или тенденциозных
интерпретаций и оценок, не ограниченное никакими запретами и предписаниями — политическое,
философское и художественное свободомыслие.
Культура русского зарубежья располагала немалыми силами для реализации иных путей
культурного развития России, нежели те, что прокладывала советская культура. В эмиграции
оказались И. Бунин, И.Шмелев, Д.Мережковский, З.Гиппиус, Вяч.Иванов,
464
К.Бальмонт, М.Цветаева, Г.Иванов, В.Ходасевич, Саша Черный, А.Аверченко, В.Набоков,
Г.Газданов, М.Алданов, М.Осоргин, Н.Бердяев, И.Ильин, Л.Шестов, Г.Федотов, Н.Трубецкой,
Г.Вернадский, В.Вейдле, С.Рахманинов, А.Гречанинов, Н.Метнер, Н.Черепнин, Ф.Шаляпин,
С.Дягилев, А.Павлова, В.Нижинский, Н.Бенуа, И.Репин, Ю.Анненков, М.Шагал, М.Ларионов, Н.
Гончарова, В. Кандинский и многие др. Однако создавать ценности русской культуры в отрыве от
национальной почвы, в тесном кругу самой эмигрантской культурной элиты, в атмосфере
иноязычного, инокультурного и иноконфессионального окружения было трудно, а подчас и
невозможно. Русская культура за рубежом с самого начала переживала кризис, чувствовала себя
невостребованной народом, чуждой тем странам, в которых нашла себе временный приют.
Становлению и закреплению в культуре русского зарубежья многих принципов и ценностей,
непривычных для русской культуры XIX в., страдавшей от политической и духовной цензуры,
идеологических гонений, атмосферы официального единомыслия и т.д., способствовала давно
сложившаяся атмосфера западноевропейского культурного плюрализма, составлявшая
естественный фон и контекст развития русской культуры за рубежом. Поэтому культура русского
зарубежья противостояла организуемой монистически и централизованно советской культуре как
плюралистичная, аморфная, стихийно саморазвивающаяся, многомерная в социальном,
политическом, философском, религиозном, эстетическом и других отношениях. При всех своих
духовных преимуществах эти же самые свойства культуры русского зарубежья определяли ее
слабость по сравнению с организованной и централизованной советской культурой, явно
выходившей в масштабах мировой культуры на первый план интересов большинства. Значение
культуры русского зарубежья возросло лишь с концом советской культуры.
Достигнутое после завершения Гражданской войны «мирное сосуществование» различных
социокультурных течений и культурно-политических тенденций в Советской России оказалось
недолгим. С конца 1920-х годов в стране сворачивается любой плюрализм; разбиты левая и правая
оппозиции в партии; начинается форсированный курс на индустриализацию и коллективизацию
страны; под флагом консолидации культурных сил распускаются литературные и художественные
группировки, научные и философские общества. Вся культура стягивается в один тугой узел, по-
литически контролируемый и жестко управляемый партией и государством (единый Союз
писателей, единая Академия наук и т.п.).
Начались новые политические процессы против интеллигенции, сфальсифицированные органами
госбезопасности «дела» буржуазных спецов («Шахтинское дело», процесс «Промпартии»,
«Трудовой партии»); были изгнаны с государственных постов по-
465
следние остатки «ленинской гвардии». Политическая борьба приобрела в стране характер хорошо
отрежиссированных театральных спектаклей с предсказуемым финалом — одновременно триум-
фальным и кровавым. Массы превращались в организованную толпу статистов (наподобие
участников физкультурного парада) или зрителей «театра казней», переживающих восторг и ужас
совершающейся на их глазах Истории.
Со времени «Великого перелома» в СССР (конец 1920-х — начало 1930-х годов) в отечественной
Янко Слава (Библиотека Fort/Da) www.yanko.lib.ru || slavaaa@yandex.ru
Культурология: История мировой культуры: Учеб. пособие / Г. С. Кнабе, И. В. Кондаков, Т. Ф. Кузнецова и др.; Под ред. Т. Ф.
Кузнецовой. — М.: Издательский центр «Академия», 2003. - 607 с.
292-
-292
культуре начался период тоталитаризма, связанный прежде всего с личностью и деятельностью
И. Сталина. Однако к формированию самого проекта централизованной и унифицированной
советской тоталитарной культуры как монолитного целого были причастны в той или иной мере
все крупные деятели большевистской партии во главе с В.Лениным: и Л.Троцкий, и Н.Бухарин, и
Г.Зиновьев, и Л.Каменев, и А. Богданов, и А.Луначарский, как и все деятели отечественной
культуры, признавшие советскую власть и согласившиеся на сотрудничество с нею.
Бюрократизация культуры дополнила ее тотальную политизацию и идеологизацию; любые
«импровизации» и «самодеятельность» деятелей культуры были исключены; модель «социального
заказа», о которой еще шли дискуссии в 1920-е годы, стала реальностью: производство
литературно-художественных произведений и научно-технических открытий ассоциировалось с
плановым промышленным или колхозно-совхозным производством.
Тем самым осуществлялась унификация и шаблонизация творчества в заданных идейно-
политических границах, что, в свою очередь, упрощало контроль за культурой и управление ею со
стороны партийно-государственных органов, от которых уже не требовалось никакой
компетентности (как в ленинские и первые послеленинские времена, когда известная
образованность и культурный кругозор партийных руководителей типа Вал. Полянского,
Ф.Раскольникова, Г.Чичерина, А.Луначарского гарантировали по крайней мере понимание
предмета руководства и его относительно объективную оценку). В сталинское время от работника
аппарата (в том числе учреждений культуры, творческих союзов, академических научных
институтов и т.д.) требовалось только одно — исполнительность в проведении партийной линии
и бдительность в отношении любых — вольных или невольных — отступлений от нее.
Политика партии в области культуры всегда была двойственной (что не делало ее при Сталине
гибкой): она состояла из жестких предписаний, «спускаемых» деятелям культуры сверху, и не
менее категорических запретов. Предписания адресовались деятелям безынициативным, ждущим
соответствующих указаний, разъяснений, официальных требований политического и иного
466
рода. Запрещения по преимуществу касались деятелей культуры, слишком активных,
инициативных, которых надлежало «держать в руках», ограничивать в творчестве, удерживать в
русле партийных установок. Область, ограниченная, с одной стороны, предписаниями и
долженствованиями, а с другой — запретами различного рода, и была «сфера дозволенного» в
литературе и искусстве, философии и науке. Шаг «вправо» или «влево» (по законам концлагеря)
приравнивался к «побегу», «измене», «враждебным проискам», «ревизии» и т.п. политическим
преступлениям и примерно карался «часовыми» от культурной политики — в том числе и для
«острастки» остальных, пока еще не оступившихся на трудном и опасном пути «служения»
тоталитарной власти.
Руководящую и направляющую силу в «литературном деле» советской власти с конца 1920-х —
начала 1930-х годов (время становления тоталитарного государства и советской тоталитарной
культуры) обрели крылатые афоризмы Сталина о «кадрах» и «технике», которые «решают все»; о
том, что писатели — это «инженеры человеческих душ», что необходимо овладевать «техникой
литературного дела», что изображать действительность нужно, с одной стороны, «правдиво», а с
другой — «в ее революционном развитии», с позиций метода социалистического реализма. Писа-
телям нужно было усвоить, что «слабости нашей литературы» отражают «отставание сознания от
экономики», что для советской литературы созданы все условия, чтобы она могла создать произ-
ведения, «отвечающие требованиям культурно выросших масс». Принципиальным было и
положение, что читатели из широких трудящихся масс — это и есть лучшие критики своих
писателей, а потому они всегда правы — и в своих требованиях, и в требовательности к советским
литераторам.
Подобное сугубо технократическое представление о культуре и ее составляющих было взято на
вооружение советской идеологией на всем временном протяжении ее существования и господства
в культуре СССР. Оно было функционально и в организационном отношении эффективно для
тоталитарного государства, поскольку содействовало сплочению деятелей культуры вокруг
централизованной политической власти и превращало их творчество в инструмент управления
массами и идеологической манипуляции, а культуру в целом делало придатком политики.
Вместе с укреплением тоталитарного режима в СССР область «дозволенного» в культуре
Янко Слава (Библиотека Fort/Da) www.yanko.lib.ru || slavaaa@yandex.ru
Культурология: История мировой культуры: Учеб. пособие / Г. С. Кнабе, И. В. Кондаков, Т. Ф. Кузнецова и др.; Под ред. Т. Ф.
Кузнецовой. — М.: Издательский центр «Академия», 2003. - 607 с.
293-
-293
последовательно сужалась, ограничивалась по различным основаниям: к борьбе с буржуазной
идеологией, пережитками дореволюционного прошлого, религиозным «дурманом», связями с
«белогвардейской» эмиграцией стали добавляться то связи с левой (троцкистско-зиновьевской)
или правой (бухаринской) оппозицией, то «кулацкая» и «подкулацкая» пропаганда, то недооценка
роли коммунистической партии и
467
Коминтерна, то умаление заслуг товарища Сталина и т.д. В то же время возрастала и степень
риска в культурной деятельности, и мера наказания: все больший размах и влияние приобретали
репрессивно-карательные органы; представители чекистов были внедрены во все организации,
особенно — связанные с культурой (поскольку недоверие к интеллигенции — то колеблющейся,
то склоняющейся к буржуазному либерализму, то проявляющей непоследовательность и мягкость
— не только сохранялось со времен «военного коммунизма», но и усиливалось). Однако по мере
нарастания «большого террора» репрессивно-карательная функция советской культуры стала
занимать центральное положение наряду с политико-идеологической, организаторской и т.п.
Всесильная политическая партия, единственная в стране, подменившая собой целое государство и
выступавшая от его лица, ожесточенно боролась с наиболее талантливыми, творческими де-
ятелями культуры, не сумевшими или не захотевшими растворить свою индивидуальность в
«общепартийном», «общепролетарском», общегосударственном деле. По мере того как крепла
мощь тоталитарного государства и всесилие руководившей им партии, они стремились
безраздельно подчинить себе науку, философию, архитектуру, кино, театр, живопись, музыку,
наконец, свободное писательское слово. В сталинском «Кратком курсе истории ВКП(б)»,
переиздававшемся с незначительными изменениями до конца горбачевской эры, была полностью
фальсифицирована и мифологизирована история страны, ее политики, культурной жизни.
Были объявлены «лженауками» генетика и кибернетика, социология и семиотика, теория
относительности и пресловутые «педологические извращения» в педагогике. Сталинскому
«надзирателю над идеологией» Жданову не удалось развязать гонения среди физиков
исключительно только потому, что было нужно создать советскую атомную бомбу, а дискуссия в
области физики была чревата потерями кадров в ядерной физике. Однако общая тональность
политической покорности, конформизма была внедрена в сознание большей части советской
интеллигенции. Среди тех, кто поступил на службу советской власти, были великие художники:
М.Горький и В.Маяковский, М.Шолохов и А.Толстой, А.Фадеев и А. Твардовский, К.
Станиславский и В. Немирович-Данченко, С.Эйзенштейн и А.Довженко, С.Прокофьев и
Д.Шостакович, Н.Голованов и Е.Мравинский. Верой и правдой служили режиму и ученые,
инженеры, педагоги, журналисты, философы — в каждой специализированной области свои
представители. И верноподданных интеллигентов в СССР было гораздо больше, нежели
оппозиционно настроенных или инакомыслящих.
В их творчестве, официально признанном и вознагражденном, были и свои исключения из правил:
конфликты с властями, подчас острые и драматические, подъемы и срывы, удачи и творче-
468
ские поражения; была подчас и халтура, и льстивое угодничество перед вождями, и дешевая
конъюнктура, но были и свои шедевры, значения которых в истории советской, отечественной и
мировой культуры никто не станет отрицать. Однако трагедией их жизни и творчества было то,
что, хотя и творили они, по выражению Шолохова, «по указке сердца», но сердца-то их вольно
или невольно были отданы «родной партии», и они были несвободны от своего общества,
политического строя, в котором жили — вынужденно или добровольно и которому помогали
процветать. Независимо от любимых жанров и стилей, эстетических и социальных предпочтений,
личных и общественных симпатий и антипатий они были «колесиками и винтиками» породившей
и поглотившей их тоталитарной системы и волей-неволей составляли неотъемлемую часть
официальной, разрешенной советской идеологии и культуры.
Другое дело, что фактически в каждом из них жило какое-то — более или менее значительное —
зерно несогласия, протеста против обезличивающей и подавляющей творческую личность систе-
мы, против политического произвола и насилия, атмосферы страха и террора, порожденных
тоталитарным режимом. Это приводило к «двоемыслию» и даже «двоедушию» выдающихся
деятелей отечественной культуры, живших и творивших по «двойному счету»: для государства и
Янко Слава (Библиотека Fort/Da) www.yanko.lib.ru || slavaaa@yandex.ru
Культурология: История мировой культуры: Учеб. пособие / Г. С. Кнабе, И. В. Кондаков, Т. Ф. Кузнецова и др.; Под ред. Т. Ф.
Кузнецовой. — М.: Издательский центр «Академия», 2003. - 607 с.
294-
-294
по зову собственной совести, на потребу политической конъюнктуре и ради «спасения души»,
реализации своих тайных убеждений и таланта.
В условиях тоталитарной цельности, социально-политической «монолитности» советская
культура находила свои специфические формы проявления культурного плюрализма. Одной из
таких характерных форм «латентного» плюрализма была пресловутая «двойная жизнь» деятелей
культуры, изматывавшая и физически, и особенно нравственно. Эти внутренние противоречия,
раздвоение творческой личности в условиях тоталитарного государства — между стремлением
выжить под гнетом репрессивного, тиранического государства и сохранить верность себе, своим
нравственным и философским принципам, творческой индивидуальности и своему стилю —
приводили к тому, что доброе и злое, активное и пассивное, творческое и инертное начала были
тесно соединены, даже спаяны в облике великого художника или мыслителя, вступающего в
компромисс со своей совестью, страдающего от своей житейской слабости и в то же время
имеющего силу быть — хотя бы в своем творчестве — самим собой, невзирая на обстоятельства.
Однако творческое «двоемыслие» имело и другой выход — не поведенческий, а творческий: в
силу изначальной многозначности любых явлений культуры (прежде всего культуры художе-
ственной) произведения, созданные великими мастерами куль-
469
туры в условиях тоталитарного режима, обладали не единственным, официально
санкционированным смыслом, но нередко двумя и более значениями в многослойной смысловой
структуре целого. Это объясняет и идейно-образную неоднозначность классических произведений
тоталитарной эпохи (М.Горького, А.Толстого, М.Шолохова, Л.Леонова, А.Фадеева, Н.Островско-
го и т. п.). Вполне соответствующие советской идеологии произведения литературы далеко не
укладывались в трафаретные схемы официозной пропаганды и отличались вариативностью,
многозначностью содержания, противоречивым сочетанием правды и лжи, реалистической
картины мира и угодливой просоветской апологетики, тонкого, глубокого психологизма и
вымученного схематизма, масштабных художественно-философских обобщений и примитивной
демагогии, лобовых политических и этических сентенций и многослойного подтекста и даже
иносказания.
То же можно сказать и о многих знаменитых советских кинофильмах, прославивших имена
С.Эйзенштейна и А.Довженко, В.Пудовкина и бр. Васильевых, Г.Козинцева и Л.Трауберга,
М.Ромма и С.Юткевича, Ф.Эрмлера и Г.Александрова, И.Пырьева и Ю. Райзмана, Р. Кармена и С.
Герасимова. В этих фильмах неразрывно соединялись ужасающий примитив и художественное
мастерство, поразительная наивность и философская глубина, политическая прямолинейность и
трогательная сентиментальность, плакатная агитационность и выстраданный патриотизм.
Впрочем, подобные примеры можно почерпнуть и из области изобразительного искусства,
музыки, театра, архитектуры и т.д.
Но рядом с теми деятелями культуры, что добровольно или вынужденно стали «колесиками» и
«винтиками» тоталитарной партийно-государственной политической машины, жили и работали в
тяжелейших условиях, напоминающих условия подполья, другие писатели и художники,
мыслители и ученые, которые не сдались и не подчинились Системе, несмотря на ее мощь и все
усилия ее управляющего (командного) и исполнительного (карательного) механизмов. Вопреки
сформулированному Лениным закону «Жить в обществе и быть свободным от общества нельзя»
они жили в советском обществе и были от него, по большому счету, свободны! Внутренняя
свобода духа и нравственная ответственность перед словом, культурой, памятью народа позволяли
всем этим деятелям культуры бескорыстно работать, чтобы изменить, реформировать,
преобразовать господствующую систему, сделать ее более гуманной, человечной, освободить от
переполняющего ее насилия, лжи, трусливого преклонения перед грубой силой, унижения
творческой личности, культа безличного и аморфного коллективизма, духовного и нравственного
рабства.
За бортом официальной советской культуры оказались не менее великие деятели культуры, чем те,
что состояли «на службе»
470
советской власти и были признаны тоталитарным государством в качестве «столпов»
социалистической культуры. Не нашлось места в советской культуре М.Булгакову и А.Платонову,
Янко Слава (Библиотека Fort/Da) www.yanko.lib.ru || slavaaa@yandex.ru
Культурология: История мировой культуры: Учеб. пособие / Г. С. Кнабе, И. В. Кондаков, Т. Ф. Кузнецова и др.; Под ред. Т. Ф.
Кузнецовой. — М.: Издательский центр «Академия», 2003. - 607 с.
295-
-295
А.Ахматовой и М.Цветаевой, М.Зощенко и Е.Замятину, Н.Заболоцкому и Н.Эрдману, А.Таирову и
Ю.Любимову, К.Малевичу и П.Филонову, А.Лосеву и М. Бахтину, В. Гроссману и В. Шаламову,
Б. Пастернаку и А. Солженицыну, В. Высоцкому и И. Бродскому, А. Тарковскому и А. Шнитке
Этот скорбный список может быть продолжен по разным основаниям: одни были расстреляны,
другие погибли в тюрьмах и лагерях, третьи высланы в эмиграцию, четвертые не имели
возможности заниматься творчеством или не могли сделать его достоянием читателей,
слушателей, зрителей. Так или иначе, все они выпали из советской культуры, оставаясь деятелями
русской культуры ХХ в.
Показательно, что даже такая — по определению, монистическая — модель культуры, как
тоталитарная, не устраняла потенциального культурного плюрализма, но лишь «загоняла» его в
культурный подтекст, в политическое «подсознание» эпохи. Подспудная противоречивость и
многозначность культурных процессов даже в условиях террора и политической диктатуры была
практически неустранимой — ни методами «культурной селекции», ни идеологическими
предписаниями и запретами, ни целенаправленным воспитанием деятелей культуры в духе
преданности политической системе; она была непреодолимой даже чрезвычайными мерами
репрессивно-карательных органов, даже показательными акциями устрашения, даже физическим
уничтожением деятелей культуры. Мартирологи уничтоженных деятелей культуры всегда
потрясают: Н.Гумилев, И.Бабель, Б.Пильняк, П.Васильев, Н.Клюев, С.Клычков, Вс.Мейерхольд,
Б.Корнилов, О.Мандельштам, Н.Вавилов, Д.Хармс, Н.Олейников, А.Введенский, Н.Кондратьев,
А.Чаянов, С.Михоэлс, Г.Гуковский и множество других стали безвинными жертвами
тоталитарного режима. Русская культура в ХХ в. понесла страшный урон.
Но это также означает, что культура, претерпевая в своем историческом развитии самые
драматические коллизии и трагические испытания, не может в принципе быть без остатка погло-
щена политической системой или подчинена ей, — даже самой несгибаемой, жестокой и
кровожадной; что изначальная многомерность и многозначность культурных феноменов служит
надежной защитой от насильственной унификации культуры политическими и репрессивными
средствами; что культурный плюрализм никогда и ни при каких условиях не может быть сведен к
непротиворечивому монистическому целому — он лишь меняет свои формы, адаптируясь к самым
сложным социально-политическим, экономическим и военным условиям человеческого бытия.
471
Эпоха тоталитаризма, пришедшая в историю ХХ в., с тем чтобы раз и навсегда доказать приоритет
политики над искусством, наукой, философией, вообще культурой, над человеческой личностью и
ее неповторимым духовным миром, над «вечными» вопросами и общечеловеческими ответами на
них, неожиданно для себя натолкнулась на противодействие своим замыслам и планам со стороны
всей предшествовавшей культуры (включая литературу и искусство, философию и науку, религию
и культуру повседневности), исторического прошлого, аккумулированного в традициях и
человеческой памяти выдающихся творческих индивидуальностей, вставших на защиту вечных
ценностей.
Культурно-исторический урок, преподанный тоталитаризмом ХХ в., заключался совсем в ином:
культуру оказалось невозможно политизировать и унифицировать даже средствами
беспрецедентного насилия и террора, переделать в соответствии с идеологическими установками
и субъективными убеждениями тех или иных государственных деятелей, даже очень сильных и
влиятельных. Культура не могла стать в ХХ в. монистичной и «одностильной», а творческая
индивидуальность не могла быть без остатка интегрирована в безличное массовое движение.
После советской культуры
Кризис советской культуры, начавшийся еще во время «оттепели» 1950—1960-х годов, стал
очевиден с началом так называемой «перестройки», случившейся во второй половине 80-х годов
ХХ в. Ирония истории заключалась в том, что целью затеянного М. Горбачевым и его
сторонниками социокультурного проекта была действительно перестройка социализма (в
противовес традиционному его строительству), т.е. попытка радикального реформирования
общественной системы. В этом отношении проект «перестройки», как он был замыслен его
инициаторами, был заведомо обречен на провал. Вместо того чтобы спасти тоталитарный режим
путем косметических процедур, за счет придания ему «человеческого лица», «прорабы
Янко Слава (Библиотека Fort/Da) www.yanko.lib.ru || slavaaa@yandex.ru
Культурология: История мировой культуры: Учеб. пособие / Г. С. Кнабе, И. В. Кондаков, Т. Ф. Кузнецова и др.; Под ред. Т. Ф.
Кузнецовой. — М.: Издательский центр «Академия», 2003. - 607 с.
296-
-296
перестройки» его окончательно разрушили (отнюдь к этому не стремясь). А наступившая «эра
гласности» не только вывела запрещенные явления на всеобщее обозрение, но и сделала
практически любой феномен советской культуры предметом обсуждения, дискуссии,
переосмысления и переоценки.
Тоталитарная культура (обслуживающая тоталитарный режим) — по определению целостное,
однородное и всеобъемлющее явление. Любые попытки ее демократизации и либерализации,
плюрализации и индивидуализации чреваты распадом единства и цельности общества, а тем более
его культуры. Соответственно, снятие множества запретов и расширение области раз-
472
решенного, привнесение в культуру дискуссионности и многозначности, допущение разногласий в
одних и тех же вопросах и плюрализма в идеологии неизбежно приводит к размыванию оп-
ределенности и однозначности, являющихся необходимыми атрибутами монистической
тоталитарной культуры.
Тоталитарная культура изначально целостна во всех возможных смыслах: в ней нераздельны
искусство, жизнь и политика, диктат власти, инициатива масс и индивидуальное творчество,
замысел, исполнение и результат, наука, техника и человек, личность, коллектив и толпа. Как
только это единство распадается (или даже просто перестает ощущать себя как единство),
тоталитарная культура утрачивает свою целостность, а значит, перестает существовать как
«тотальность», объединяющая в себе все. Именно это и произошло с советской культурой в годы
сначала «оттепели», затем «застоя» и наконец «перестройки».
В результате «перестройки» ведущие категории и представления советской социалистической
культуры подверглись политико-идеологической эрозии и стали предметом скепсиса, иронии,
сарказма, остракизма. Рядом с переоценкой старого чрезвычайно расширились пласты нового,
совершенно не свойственного ни социализму, ни советскому строю, в том числе ведущего проис-
хождение с «буржуазного Запада». Конфигурация того, что еще совсем недавно называлось
«советской культурой», стала не просто размываться, но стремительно претерпевать весьма
значительные изменения, носящие уже не эволюционный, а революционный характер. Важнейшей
предпосылкой этих угрожающих метаморфоз явился раскол советской культуры на две — офици-
альную и оппозиционную (диссидентскую), классическую и неклассическую (модернизм,
авангард), разрешенную и запрещенную (андеграунд). Вследствие этого официальная советская
(тоталитарная) культура поневоле утратила былую ценностно-смысловую цельность и идейно-
политический монизм и стала восприниматься скорее как препятствие, помеха, нежели как до-
стижение или вершина культурного развития — и в национальном, и в мировом масштабе.
Со времени горбачевской «перестройки» наше представление о единстве «советской культуры»
существенно изменилось. С одной стороны, под эгидой «гласности» появились новые явления
культуры, извлеченные из небытия (из архивов и «спецхрана», из эмигрантских изданий и
«самиздата») и, в силу прежних запретов и заговора молчания, привлекшие особое внимание
публики. С другой стороны, авторитет и значимость явлений советской культуры, прежде
общепризнанных, сильно потускнели, особенно в части идеологии и политики; к произведениям,
некогда одиозным по степени верноподданичества советской власти, отношение становилось все
более скептическим. Появление в одном ряду
473
мало согласующихся между собой имен и произведений не просто заставило классиков советской
культуры к концу ХХ в. несколько потесниться, разделив славу со своими вчерашними оп-
понентами, но и пересмотреть свое прежнее место в культуре. Так возникла проблема: как
объединить в рамках единой системы культуры России ее «старых» классиков и «новых», как
определить те интегральные качества, которые оказываются присущи русской культуре ХХ в. как
системе, понятой по-новому, нетрадиционно. Однако соединить в одно непротиворечивое целое
две русские культуры ХХ в., сопряженные между собой по принципу гражданской войны или, по
крайней мере, в виде идейно-смыслового контрапункта разноречивых процессов,
взаимосвязанных лишь общим культурно-историческим контекстом, оказалось практически
невозможно. Официальная советская культура, идеи и принципы, на которых она изначально
строилась, цели, которые она преследовала, принципиально расходились с идеями, принципами и
целями, исповедуемыми «другой», альтернативной, советской культурой, которая потому и
Янко Слава (Библиотека Fort/Da) www.yanko.lib.ru || slavaaa@yandex.ru
Культурология: История мировой культуры: Учеб. пособие / Г. С. Кнабе, И. В. Кондаков, Т. Ф. Кузнецова и др.; Под ред. Т. Ф.
Кузнецовой. — М.: Издательский центр «Академия», 2003. - 607 с.
297-
-297
оказалась столь «неорганичной» подлинно советской культуре и подвергалась преследованиям,
запрещениям, осуждению и изгнанию. Еще глубже были противоречия между культурой
советского официоза и культурой русского зарубежья.
Понимание того, что русская культура ХХ в. внутренне расколота, что на протяжении всего
времени существования тоталитарного режима в Советском Союзе она была пронизана духом
гражданской войны, классовой вражды и омрачена огромными культурными и человеческими
жертвами со всех сторон (причем правота любой из противоборствующих сторон была далеко не
безусловной), положение, сложившееся после «оттепели», само по себе уже исключало
представление о единстве и целостности русской культуры ХХ в. как важнейшем ее смысловом
атрибуте. «Советская культура» оказалась лишь небольшой, притом не самой важной, частью того
целого, которое называлось «культурой России ХХ в.» (наряду с культурой Серебряного века,
культурой русского зарубежья и советским андеграундом). Такое понимание сущности и границ
советской культуры настолько противоречило ее саморефлексии как культуры тоталитарной
(социалистической), что можно было констатировать не только ее кризис, но и начало ее конца.
И этот конец не замедлил настать: как разрешение запрещенного, осуществимость прежде
невозможного, разочарование в идеалах, закрытие ГУЛАГа, агония КПСС и распад СССР. То, что
называлось «советской культурой», перестало существовать. Социокультурная ситуация в России
конца ХХ в. характеризуется явной смысловой размытостью современной русской культуры.
Смешение стилей и норм, мировоззренческих принципов и эсте-
474
тических установок, явный конфликт интерпретаций в трактовке одних и тех же явлений — все
это характерные признаки социокультурной неопределенности, налагающей свою печать на все
явления и процессы современности.
Сосуществование в общественно-политической и социокультурной жизни — «на равных» —
«закрытых» и «открытых» явлений, прототалитарных и антитоталитарных сил, советских и анти-
советских (или несоветских) традиций, в принципе не способных к диалогу друг с другом, но при
этом взаимно уравновешивающих свое влияние на ситуацию, которая имеет тенденцию разви-
ваться как «вперед», от тоталитаризма к демократии, так и «назад», к новому тоталитаризму, но
под другим идейным знаменем («обновленный Союз», «Русское Национальное Единство», нео-
православная теократия и т.п.), представляет собой важнейшую предпосылку развития культуры
постмодерна сегодня, в условиях цивилизационного слома.
В современной российской цивилизации парадоксальным образом сопряжены несоединимые
принципы и ценностные ориентации: коллективизм и индивидуализм, резкая политизированность
и демонстративная аполитичность, антизападнические, изоляционистские настроения и
стремление воссоединиться с мировой цивилизацией (понимаемой как западная, евроамери-
канская), секуляризация и десекуляризация различных сфер жизни и культуры,
государствоцентризм, «державничество» и анархическая свобода творческих личностей и
стихийных масс от партийно-государственной ангажированности... В едином ценностно-
смысловом пространстве современной посттоталитарной российской культуры сосуществуют
фактически «на равных» одиозно-советские имена, произведения, идеалы; вновь обретаемые нами
культурные ценности русского зарубежья (самого по себе весьма пестрого и противоречивого);
возвращенное наследие деятелей культуры ХХ в. (несправедливо забытое, запрещенное, из-
влеченное из архивов, запасников, частных коллекций, спецхранов и т.п.); заново
переосмысленное с позиций ХХ и XXI вв. «классическое наследие» — явления, не только не
связанные друг с другом, но и друг друга подчас взаимоисключающие.
Современная ситуация определяется прежде всего противоборством двух глубоко укорененных в
истории русской культуры начал — тоталитарного и антитоталитарного. И дело даже не
только в политическом противостоянии «демократов» (в кавычках и без кавычек, во всей пестроте
спектра либеральных и демократических убеждений, — воплощающих в целом антитоталитарные
тенденции российского общества) и неокоммунистов, а также националистов различного толка (в
совокупности составляющих прототалитарные силы современной России). Речь идет о самих
навыках творческой свободы и творческой несвободы, активности
475
и пассивности, творческого поиска, разрушающего шаблоны и* стереотипы культуры, и
Янко Слава (Библиотека Fort/Da) www.yanko.lib.ru || slavaaa@yandex.ru
Культурология: История мировой культуры: Учеб. пособие / Г. С. Кнабе, И. В. Кондаков, Т. Ф. Кузнецова и др.; Под ред. Т. Ф.
Кузнецовой. — М.: Издательский центр «Академия», 2003. - 607 с.
298-
-298
репродуктивности. Сегодня эти начала, тесно сопряженные между собой, находятся в состоянии
противоборства, открытой или скрытой полемики, а также парадоксального симбиоза. Подобный
политический альянс столь разных культурных и социальных сил не может не быть хрупким и
эфемерным; однако же он достаточно точно характеризует постсоветскую реальность.
Постсоветская культура не только не представляет собой какого-либо единства, но принципиально
раздроблена, мозаична. Раздробленность, мировоззренческая и стилевая противоречивость —
характерная особенность постсоветской культуры, субъекты которой представляют собой скорее
оппонентов, нежели товарищей, сплоченных общей борьбой за существование. Оппоненты ведут
полемику, слушая только самих себя, апеллируя к аргументам и системе доказательств, ценностям
и традициям, заимствованным в одном случае из либеральной, в другом — из коммунистической
парадигмы, а подчас — из той и другой одновременно или попеременно. Спор «глухого с глухим»
— это иллюзия диалога; он рассчитан не на взаимопонимание сторон, а на правила
идеологического спора (например на искусство убеждать эмоционально, а не рационально). Это
спор вопреки фактам, наперекор логике, иррациональный, с опорой на демагогию, софистику или
даже мифологию и суеверия; апеллирующий не к логике науки, а к повседневному здравому
смыслу, мертвой традиции или психологическим феноменам массовых потрясений — страху,
инерции, шоку, панике, прострации, массовому гипнозу, обману и т.п. Это всеобщий монологизм,
своего рода «хор монологов», укорененных в разных культурных традициях и социальных слоях
общества, а потому в принципе не конструктивный, не плодотворный.
Современная российская культура на рубеже ХХ—XXI вв. оказывается одновременно
включенной в рыночные механизмы (но трактуемые очень архаично, примитивно, варварски) и в
процесс посттоталитарной стагнации; она насквозь монополизирована, ориентирована на
государственный патернализм и в то же время пронизана конкурентной борьбой «за выживание»;
она презирает «массовую культуру» (особенно западную) и жаждет сама стать столь же массовой,
но без конкурентов, монопольно; она соприкасается с теневой экономикой и криминальной
культурой (а подчас и прямо базируется на них) и в то же время открыто лоббируется
правоохранительными органами, правительством, различными политическими партиями и
движениями. Границы между искусственным и естественным стремительно размываются;
культурная предметность легко переходит в социальную среду, и детективный сюжет органично
размещается в действительности как некая «общая канва» исторических и житейских событий.
476
Все это косвенные черты современного состояния российской цивилизации.
Перестав отчасти быть «закрытым» обществом, посттоталитарная Россия лишь условно и чисто
словесно начала приближаться к нормативам и идеалам «открытого общества». Традиции непра-
вового государства в рамках российской цивилизации инспирируют феномен «слишком открытого
общества», в систему которого парадоксальным образом (псевдодемократически) включены на
равных правах как «открытые», так и «закрытые» структуры: компоненты правового государства,
криминальные образования и косные бюрократические институты; феномены классической со-
ветской культуры и эмигрантской культуры русского зарубежья, но более всего — западной
(американской) массовой культуры; образцы коммунистической и либеральной,
националистической и космополитической, атеистической и религиозной идеологий...
Противоречивый симбиоз закрытости/открытости также носит «химерический» характер: либо
«открытые» структуры поглощаются обобщающей «закрытой» системой, становясь в итоге «вто-
рично закрытыми»; либо «закрытые» структуры оказываются включенными в «открытую»
систему, во многом адаптируя ее к себе и трактуя «открытость» лишь как форму собственной
безграничной свободы относительно других структур и независимости от всей
системы.
При этом все «открытые» структуры вступают в диалог с «закрытыми» по принципам
«открытости», в то время как «закрытые» структуры ведут себя с «открытыми» по законам
«закрытого общества» (например, как с агентами чуждых влияний или прямыми сотрудниками
зарубежных спецслужб, как с представителями конкурирующей теневой фирмы или мафии), что
приводит к ценностно-смысловым разночтениям во всех планах — политическом, нравственном,
эстетическом, религиозном, философском, организационном, экономическом, житейском и т.д. И
в контекстуальном отношении Россия так же амбивалентна: она равно открыта как «открытым»,
Янко Слава (Библиотека Fort/Da) www.yanko.lib.ru || slavaaa@yandex.ru
Культурология: История мировой культуры: Учеб. пособие / Г. С. Кнабе, И. В. Кондаков, Т. Ф. Кузнецова и др.; Под ред. Т. Ф.
Кузнецовой. — М.: Издательский центр «Академия», 2003. - 607 с.
299-
-299
демократическим обществам, так и «закрытым», авторитарным и тоталитарным, осуждая
«открытые» общества за нетерпимость к «закрытым» и оправдывая «закрытые» общества в их
резкой враждебности к «открытым», что придает внешнеполитическому обличию постсоветской
России противоречивый характер.
Предсказанная П. Сорокиным конвергенция в отношениях между Востоком — СССР и Западом
(знаменитая теория конвергенции родилась в недрах западной демократии и несет на себе все
признаки классического либерализма) понимается в постсоветской России совершенно
нетрадиционно. Ее смысл в посттоталитарный период российской цивилизации — беспринципное
соединение любых цивилизационных и культурных явлений, в том
477
числе в принципе не совместимых и даже противоположных друг другу.
Усталость от конфронтаций, обличений, борьбы за власть; политическое равнодушие;
потребительство на бытовом и культурном уровне; поветрия оккультизма, эзотеризма, мистики,
традиционно расцветающих в периоды безвремения, смуты и заполняющих идеологический
вакуум, образовавшийся на месте скомпрометированных теорий; засилье массовой
стандартизированной и деидеологизированной культуры (развлекательных шоу, игровых
программ, лотерей и т.п.) создает атмосферу, уменьшающую опасность социокультурного взрыва,
которым всегда была чревата русская культура с ее ярко выраженной бинарной структурой
(«взаимоупором» противоположных начал). Антиномия тоталитаризма и демократии
«размывается» аморфной стихией «хеппенинга», и тот факт, что едва ли не треть общества
(особенно молодежь) поглощает эту специфическую «срединную культуру», выступающую в роли
«буфера» между поляризованными тенденциями, обнадеживает.
Складывающаяся в современном российском обществе «зона безразличия» — это присутствие в
обществе тенденций дорефлексивной аморфности, которой могут легко «сниматься» крайности
тоталитарной и либеральной культур, изживаться правый и левый радикализм, экстремизм,
формироваться исподволь новые нормы жизни и соответствующей ей культуры. В этом
отношении и ностальгия по «старому доброму советскому времени», и мечты о том, что «рынок»
автоматически приблизит нас к европейским социокультурным стандартам и оптимальным
культурно-политическим решениям, — в равной мере «старые» нормы, в значительной мере уже
не «работающие», не подтверждаемые практикой.
Частная жизнь, особенно те сферы, которые с трудом регламентируются обществом,
государством, политиками, культура повседневности выходят на первый план социокультурных
интересов современной России (заметно нарастают деполитизация, деидеологизация,
пародийность, развлекательность, гедонизм; широкое распространение получают непривычные
для советской и русской культуры эротика, порнография, «чернуха», «облегченные» жанры и
стили культуры, кич, шоу-индустрия, компьютерные игры и технологии, «пиар»). Все эти «срезы»
и аспекты массовой поп-культуры, рекламы, пропаганды активно включаются и «перевариваются»
в постлитературных произведениях, и нередко использованный внелитературный прием
превращается в постлитературный метод, в тематику и культурную семантику «постлитературы»
(ср. в поэзии: Т.Кибиров или Д.Пригов, в прозе — В.Пелевин, В.Сорокин, Т.Толстая).
Особое развитие в современной России получают маргинальные и диффузные формы культурных
и цивилизационных про-
478
цессов; общество все более атомизируется, в структурном плане усиливается аморфность и
размытость всех смысловых границ, социокультурных форм и интересов, субъективно
переживаемые и деятелями культуры, и рядовыми потребителями культурной продукции как
падение национальной культуры или даже «антикультура». Место традиционных мировых
религий в постсоветском десекуляризованном обществе все чаще начинают занимать религиозный
модернизм, сектантство, эзотеризм, мистицизм, провоцирующие решительную борьбу с ними не
только господствующих церковных институтов, но и официальных государственных органов
власти и административных учреждений. Все это также — вольно или невольно — становится
предметом современной русской постлитературы и далее — посткультуры.
Резкое понижение социокультурной и цивилизационной определенности, идейный и стилевой
эклектизм, мультикультурализм, принципиальная широта и «всеядность» ценностно-смысловых
Янко Слава (Библиотека Fort/Da) www.yanko.lib.ru || slavaaa@yandex.ru
Культурология: История мировой культуры: Учеб. пособие / Г. С. Кнабе, И. В. Кондаков, Т. Ф. Кузнецова и др.; Под ред. Т. Ф.
Кузнецовой. — М.: Издательский центр «Академия», 2003. - 607 с.
300-
-300
критериев в современной культуре России — показатель не только ее кризиса, «смуты», но и ее
открытости будущему, стремительным и радикальным социокультурным метаморфозам на
рубеже XXI в., в значительной степени сегодня непредсказуемым.
Контрольные вопросы и задания
1. В чем своеобразие русской культуры Серебряного века?
2. Каково национальное и мировое значение русского культурного ренессанса?
3. Назовите культурные истоки и предпосылки русской революции.
4. Каковы причины и следствия раскола русской культуры в ХХ в.?
5. Охарактеризуйте русскую эмиграцию как феномен культуры.
6. Опишите рождение и расцвет советской культуры.
7. Дайте описание конца советской культуры.
8. В чем состоят противоречия современной российской культуры?
Литература
Ахиезер А. С. Россия: критика исторического опыта: Социокультурная динамика России. — Новосибирск,
1997. — Т. 1: От прошлого к будущему.
Вайль П., Генис А. 60-е: Мир советского человека. — М., 1996.
Геллер М. Машина и винтики: История формирования советского человека. — М., 1994.
Голомшток И.Н. Тоталитарное искусство. — М., 1994.
Гройс Б. Утопия и обман. — М., 1993.
Емельянов Б. В., Новиков А. И. Русская философия Серебряного века: Курс лекций. — Екатеринбург, 1995.
История русской литературы. ХХ век: Серебряный век / Под ред. Ж. Нива, И.Сермана, В. Страды, Е.Эткинда.
— М., 1995.
Кондаков И. В. Культура России. Русская культура: Краткий очерк истории и теории. — М., 2000.
479
Максименков Л. Сумбур вместо музыки: Сталинская культурная революция. — М., 1997.
Манин В. С. Искусство в резервации: Художественная жизнь России 1919-1946 гг. — М., 1999.
Раев М. Россия за рубежом: История культуры русской эмиграции: 1919—1939.— М., 1994.
Рапацкая Л.А. Искусство «серебряного века». — М., 1996.
Русское зарубежье: Золотая книга эмиграции: Первая треть ХХ века: Энциклопедический биографический
словарь. — М., 1997.
Сарабьянов Д. В. История русского искусства конца XIX — начала ХХ века. - М., 1993.
Серебряный век в России: Избранные страницы. — М., 1993.
Синявский А. Основы советской цивилизации. — М., 2001.
Шенталинский В. Рабы свободы: В литературном архиве КГБ. — M 1995.
Шестаков В. П. Искусство и мир в «Мире искусства». — М., 1998.
Шнейберг Л. Я., Кондаков И. В. От Горького до Солженицына. — 2-е изд. - М., 1997.
Эткинд А. Содом и Психея: Очерки интеллектуальной истории Серебряного века. — М., 1996.