Купина Н.А., Хомяков М.Б. Философские и лингвокультурологические проблемы толерантности: Коллективная монография

Подождите немного. Документ загружается.

го языка обозначаются и неопределенно*личными конструкция*

ми: Я знал, что мной интересуются, Но все равно пренебрегал

(«Я был душой дурного общества»). Те, которые задерживают, ис*

ключаются из круга «своих». Официальный образ «моей», «нашей»

милиции разрушается. Более того, человек, выбравший для себя

воровскую жизнь, доставляющий милиции много хлопот (И граж)

данин начальник Токарев / Из)за меня не спал ночей), легко деформи*

рует формульность идеологемы единения. Идеологические акцен*

ты смещаются:

…И я, начальник, спал спокойненько

И весь ваш МУР видал в гробу!

(Я был душой дурного общества)

Свою чуждость понимают и милицейские работники. Так, один

из персонажей, лейтенант милиции, предлагает нетрадиционный

тост:

Давайте выпьем за тех, кто в МУРе.

За тех, кто в МУРе, никто не пьет.

(День рождения лейтенанта милиции

в ресторане «Берлин»)

Сема исключения деформирует стереотипное идеологическое

представление о монолитном единстве советского общества. Поля*

ризуются те, которые ждут ареста/находятся под следствием/в за*

ключении, и те, которые задерживают/допрашивают/вершат

суд/охраняют. Сострадание вызывают первые — деклассированные.

Именно их Высоцкий наделяет интуитивной социальной проница*

тельностью. Волею поэта бывшие зэки поднимаются к вершинам

вербальных обобщений. Средством выражения народных чаяний

служит несобственно авторская речь:

Пьем за то, чтоб не осталось

по России больше тюрем,

Чтоб не стало по России лагерей!

(Эй, шофер, вези — Бутырский хутор…)

Раздел 3. Толерантность в пространстве функциональных стилей... 301

В границах образа тюрьмы происходит деидеологизация ряда

фундаментальных концептов. Так, обнажается истинное содержа*

ние идеологемы бескорыстного труда на благо народа:

Теперь я жду, — теперь я жду —

Куда, куда меня пошлют,

Куда, куда пошлют меня работать за бесплатно.

(Все позади — и КПЗ, и суд…)

Государство, страна присваивают себе плоды рабского труда. Ср.:

Государство будет с золотишком,

А старатель будет с трудоднем!

(Старательская);

А меня в товарный — и на восток,

И на прииски в Бодайбо.

<…>

Ну а мне плевать — я здесь добывать

Буду золото для страны.

(Бодайбо)

Как видим, образ подневольного труда укрупняется, переносится

на советскую систему с ее трудовой повинностью. Результаты этого

труда не принадлежат человеку, всегда озабоченному проблемой пи*

тания, еды вообще:

А люди все роптали и роптали,

А люди справедливости хотят…

<…>

«Мы в очереди первыми стояли, —

А те, кто сзади нас, уже едят!»

Им объяснили, чтобы не ругались:

«Мы просим вас, уйдите, дорогие!..

<…>

Те, кто едят, — ведь это иностранцы,

А вы, прошу прощенья, кто такие?..

<…>

Те, кто едят, — ведь это ж делегаты,

А вы, прошу прощенья, кто такие?..»

(А люди все роптали и роптали…)

Философские лингвокультурологические проблемы толерантности302

Очередь становится привычной для советского человека формой

ожидания возможности купить что*либо на средства, полученные

в качестве вознаграждения за труд. Однако даже еда превращается

в роскошь для немногих — делегатов (тех, кто уполномочен работать

на власть) и иностранцев. Голодный народ обманут: честность, ис*

тинность, справедливость, законность существуют не для него.

Страна оказывается тюрьмой, люди превращаются в каторжников.

Двуплановость иронии Высоцкого не требует специальных разъяс*

нений:

За хлеб и воду и за свободу —

Спасибо нашему советскому народу!

За ночи в тюрьмах, допросы в МУРе —

Спасибо нашей городской прокуратуре!

(Мы вместе грабили одну и ту же хату…)

Стереотипы, образованные по модели спасибо — кому (товарищу

Сталину, лично товарищу Хрущеву, дорогому Леониду Ильичу)/чему

(партии, государству, родному профсоюзу), соединяясь с объектами,

семантика которых включает сему «элементарное», разрушаются.

Идеологическая энергия, создающая эффект толерантности, рас*

щепляется. Взрыв раскалывает гармоническое единство государст*

ва, власти и народа; власть — виновница народных бед; человек

и власть оказываются по разные стороны оппозиции:

И если б наша власть была

Для нас для всех понятная,

То счастие б она нашла, —

А нынче жизнь — проклятая!..

(Она на двор — он со двора…)

Народная власть предстает как антинародная, репрессивная. Все

стандартные словосочетания с местоимением наша + существитель)

ное с семой «организация» приобретают ироническое звучание. При*

ем стилизации блатной речи обнажает неуместность притяжатель*

ного смысла и связанного с ним смысла преданности государству,

властям, как, например, в монологе зэка*картежника, ждущего ис*

полнения сурового приговора:

Раздел 3. Толерантность в пространстве функциональных стилей... 303

Возьмите мне один билет до Монте*Карло —

Я потревожу ихних шулеров!

Я привезу с собою массу впечатлений:

Попью коктейль, послушаю джаз*банд, —

Я привезу с собою кучу денег —

И всю валюту сдам в советский банк.

Я говорю про это без ухарства —

Шутить мне некогда: мне «вышка» на носу, —

Но пользу нашему родному государству

Наверняка я этим принесу!

(Передо мной любой факир —

ну просто карлик…)

Игра местоименными смыслами создает образ поляризованного,

разобщенного общества, состоящего из наших и чужих — ненаших

(ваших, ихних). Человек живет надеждой обретения толерантности,

ощущения себя своим среди своих, близких, принимающих и понима)

ющих его. Драма равнодушия и отчужденности изображается как об*

щечеловеческая проблема:

Бродят толпы людей, на людей не похожих,

Равнодушных, слепых, —

Я заглядывал в черные лица прохожих —

Ни своих, ни чужих.

(Так оно и есть)

Идентификация себя как своего, нашего часто оказывается невоз*

можной:

И хотя во все светлое верил —

Например, в наш советский народ, —

Не поставят мне памятник в сквере

Где*нибудь у Петровских ворот.

Но я не жалею!

(У меня было сорок фамилий…)

Массовое предстает как вынужденное, убивающее индивидуаль*

ное, ограничивающее право выбора:

Философские лингвокультурологические проблемы толерантности304

И перекрыты выходы и входы,

И путь один — туда, куда толпа.

(Мосты старели, углубились

броды…)

Наперекор общим идеологическим установкам, Высоцкий по*

этизирует не коллективные разум и действия, а личностно значимые

поступки:

Мой командир меня почти что спас,

Но кто*то на расстреле настоял…

И взвод отлично выполнил приказ, —

Но был один, который не стрелял.

Судьба моя лихая

Давно наперекос:

Однажды языка я

Добыл, да не донес, —

И особист Суэтин,

Неутомимый наш,

Еще тогда приметил

И взял на карандаш.

Он выволок на свет и приволок

Подколотый, подшитый матерьял…

Никто поделать ничего не смог.

Нет — смог один, который не стрелял.

(Тот, который не стрелял)

Формула один вопреки всем открывает возможность свободного

выбора — непременного условия толерантности.

Стереотипы наше/общее/свое существуют в песенном сверхтек*

сте в нескольких вариантах. Это прежде всего Отчизна, попав*

шая в беду. В этом случае выбор личный совпадает с общим до*

бровольным выбором:

Ведь у нас такой народ:

Если Родина в опасности —

Значит, всем идти на фронт.

(Все ушли на фронт)

Раздел 3. Толерантность в пространстве функциональных стилей... 305

Нашим, своим персонажи Высоцкого считают дом, двор, где тебя

принимают таким, какой ты есть, где нет жесткой социальной ие*

рархии:

За пьянками, гулянками.

За банками, полбанками,

За спорами, за ссорами, раздорами

Ты стой на том,

Что этот дом —

Пусть ночью, днем —

Всегда твой дом,

И здесь не смотрят на тебя с укорами.

(В этом доме большом раньше

пьянка была…)

Устаревшее укора (то же, что укор, то есть «упрек, порицание, вы*

ражение неодобрения, осуждения»), употребленное в отрицатель*

ной конструкции, и есть знак толерантного отношения к человеку

[Шмелев 2002: 113—117].

Высоцкий*бытописатель выявляет факторы, препятствующие

установлению толерантности в российском быту. К ним относят*

ся пьянство, рукоприкладство, необузданность характера, за*

висть, предательство, этнические предрассудки, социально*ин*

теллектуальные и другие контрасты, усугубляющиеся бытовыми

трудностями.

Инвариантный мотив пьянства, задающий цепочку факторов ин*

толерантности, воплощается с помощью комических гипербол:

Считай по*нашему, мы выпили не много —

Не вру, ей*богу, — скажи, Серега!

И если б водку гнать не из опилок,

То че б нам было с пяти бутылок?

(Милицейский протокол)

Глагол пить, его приставочные производные и глаголы соответст*

вующей лексико*семантической группы обладают высокой частот*

ностью. «Я»*конструкции в границах реальной модальности подчер*

кивают восприятие пьянства как бытовой нормы мужской жизни:

Философские лингвокультурологические проблемы толерантности306

Я один пропиваю получку —

И плюс премию в каждый квартал!

(Я был слесарь шестого разряда)

Ой, где был я вчера — не пойму, хоть убей!

Только помню, что стены — с обоями…

(Ой, где был я вчера…)

Пьянство в песнях Высоцкого — общая мужская примета (вне за*

висимости от жизненного опыта и возраста). Пристрастие к спирт*

ному в частных случаях осуждается. Вместе с тем, человек, выпивая,

получает возможность эмоциональной разрядки и эмоционального

коммуникативного взаимодействия. Ему трудно отказаться от

спиртного, снимающего «коммуникативный эгоцентризм» [Гловин*

ская 1998: 18].

Он [капитан] ругался и пил, он спросил про отца,

И кричал он, уставясь на блюдо:

«Я полжизни отдал за тебя, подлеца, —

А ты жизнь прожигаешь, Иуда!»

Он все больше хмелел, я — за ним по пятам, —

Только в самом конце разговора

Я увидел его — я сказал: «Капитан,

Никогда ты не будешь майором!»

(Случай в ресторане)

Укореняют пьянство стереотипы не о чем жалеть, все равно мы

пить не бросим, нет смысла бросать и др.:

Говорят, что на место все встанет.

Бросить пить?.. Видно, мне не судьба, —

Все равно меня не отчеканят

На монетах заместо герба.

Но я не жалею!

(У меня было сорок фамилий…)

Жизнь собутыльников капсулируется, становится однолиней*

ной, замыкается на стакане. Поэт создает афористический образ ос*

кудения интеллекта:

Раздел 3. Толерантность в пространстве функциональных стилей... 307

У ребят серьезный разговор —

Например, о том, кто пьет сильнее.

У ребят широкий кругозор —

От ларька до нашей бакалеи.

(Ну о чем с тобою говорить!)

Пьянство, по Высоцкому, — причина бытовых конфликтов. Са*

мая частотная причинно*следственная связь — пьянка — драка:

А потом кончил пить —

Потому что устал, —

Начал об пол крушить

Благородный хрусталь…

И никто мне не мог даже слова сказать.

Но потом потихоньку оправились,

Навалились гурьбой, стали руки вязать,

И в конце уже — все позабавились.

Кто — плевал мне в лицо,

А кто — воду лил в рот,

А какой*то танцор

Бил ногами в живот…

(Ой, где был я вчера…)

Гротескное представление безобразного как смешного укрупняет

изображение разрушительных последствий пьянства для общего

жизненного устройства.

Насилие — объективный фактор интолерантности — предстает

в сценах рукоприкладства смешным и трагическим:

Я однажды гулял по столице — и

Двух прохожих случайно зашиб…

(

Городской романс)

Мордобой становится обыденным эпизодом городской жизни:

В Ленинграде*городе

у Пяти углов

Получил по морде

Саня Соколов.

(Зарисовка о Ленинграде)

Философские лингвокультурологические проблемы толерантности308

Неистовство пьяной драки влечет за собой смерть:

Вот такая смерть шальная

Всех нас ждет потом.

(Нам вчера прислали…)

Драка, увечья и смерть по пьянке интерпретируются как лингво*

культурологические факты, то есть «осознанные представителями

этноса и превращенные посредством лингвокультурологического

содержания языка как системы в достояние сознания предмета и яв*

ления окружающего мира. Познать предметы и явления означает

сказать что*либо о них, высказать их, что, в свою очередь, означает

констатацию лингвокультурных фактов» [Шаклеин 2002: 30].

Анализируя лингвокультурологическую природу толерантности,

О. А. Михайлова отмечает, что «сам тип речевого взаимодействия

оказывается фактором мотивационного психического состояния

субъектов общения и источником соответствующего поведения»

[Михайлова 2001: 26]. Агрессивное (вербальное и невербальное) по*

ведение делает человека невменяемым и служит источником ответ*

ной агрессии и насилия.

Фактор толерантного отношения к другому — зависть («жгучее

чувство досады, вызванное благополучием этого другого»). Зависть,

по Высоцкому, обусловливается не психологически. Ее корни —

в бедности, отсутствии среднего материального достатка. Вечный

дефицит ожесточает, отупляет. В песнях находим перечислительные

ряды вожделенных товаров и продуктов:

Чтобы я привез снохе

с ейным мужем по дохе,

Чтобы брату с бабой — кофе растворимый.

Двум невесткам по ковру,

Зятю — черную икру,

Тестю — что*нибудь армянского разлива.

(Поездка в город)

Объектом зависти становятся элементарные вещи (в текстах —

обозначения предметов одежды, тканей, аксессуаров):

Раздел 3. Толерантность в пространстве функциональных стилей... 309

У него на окнах — плюш и шелк,

Баба его шастает в халате…

(Песня завистника)

Объект зависти — сытая жизнь по контрасту с собственной — го*

лодной, неустроенной:

Там у соседа — пир горой,

И гость — солидный, налитой.

Ну а хозяйка — хвост трубой —

Идет к подвалам…

Там у соседа — мясо в щах —

На всю деревню хруст в хрящах…

<…>

А у меня — сплошные передряги:

То в огороде недород, то скот падет,

То печь чадит от нехорошей тяги.

А то щеку на сторону сведет.

(Смотрины)

Особый объект зависти — автомобиль, пусть даже самый зауряд*

ный. Бытовая зависть прикрывается идеологическими стереотипа*

ми, надевает на себя маску революционной справедливости. Оксю*

морон лежит в основе комического эффекта, углубляющего диагно*

стическую социально*психологическую процедуру:

Произошел необъяснимый катаклизм:

Я шел домой по тихой улице своей —

Глядь, мне навстречу нагло прет капитализм,

Звериный лик свой скрыв под маской «Жигулей»!

Я по подземным переходам не пойду:

Визг тормозов мне — как романс о трех рублях, —

За то ль я гиб и мер в семнадцатом году,

Чтоб частный собственник глумился в «Жигулях»!

(Песня автозавистника)

Страстное желание иметь машину порождает зависть, которая

трансформируется в ненависть к владельцам автотранспорта и заод*

но — к интеллигентам:

Философские лингвокультурологические проблемы толерантности310