Купина Н.А., Хомяков М.Б. Философские и лингвокультурологические проблемы толерантности: Коллективная монография

Подождите немного. Документ загружается.

тельно, с конца ХVIII века, в русле нарождающихся сентименталь*

ной и романтической традиций, с распространением идей Гердера

и Гумбольдта пробуждается интерес к народному искусству, фольк*

лору и речи; и в ХIХ веке возникает диалектология, признающая

речь сельского населения объектом исследования, заслуживающим

внимания ученых. При этом мы не можем сказать, что в нашем язы*

ковом обществе к диалектной речи относятся с уважением. Скорее

следует говорить о «языковой и речевой ксенофобии» [Гольдин 2001:

184]. В данном случае гносеологическая толерантность ученых опе*

режает обыденную метаязыковую терпимость.

Постепенно и речь малообразованного городского населения —

просторечие, а затем и устно*разговорная речь образованных слоев

начинают записываться и изучаться. Как известно, в русистике

еще в 1928 году была поставлена проблема исследования «языково*

го быта города», «городских диалектов» Б. А. Лариным, отметив*

шим парадоксальность создавшегося положения вещей: «Если

картографически представить лингвистическую разработку, на*

пример, современной Европы, то самыми поразительными пробе*

лами на ней оказались бы не отдаленные и неприступные уголки,

а именно большие города» [Ларин 1977а: 175]. Б. А. Ларин расши*

рил представления об объекте лингвистики, предложив рассматри*

вать «разговорные и письменные городские арго» как «третий ос*

новной круг языковых явлений», наряду с литературным и диа*

лектным языком.

Н. И. Толстой выделял просторечие как языковое соответствие

промежуточной, «третьей культуре». Если оттолкнуться от предло*

женной Н. И. Толстым схемы соотношения культуры и языка,

то «письменное просторечие», или естественная письменная речь,

относится к «третьей культуре», промежуточной между элитарной

культурой, обслуживаемой литературным языком, и крестьянской

культурой, соотносящейся с диалектами. Актуальны его слова:

«В нашей стране интерес к третьей культуре еще слабо выражен»

[Толстой 1995: 16—17].

В настоящее время появились активно работающие центры ис*

следования живой разговорной речи городского населения —

в Москве, Саратове, Екатеринбурге, Красноярске, Омске, Перми.

Обыденная устная речь, то есть «непринужденная устная речь город*

Раздел 3. Толерантность в пространстве функциональных стилей... 281

ского населения», как «речевое проявление неофициального обще*

ния горожан» [Живая речь… 1995: 4] завоевала признание в качестве

самостоятельного объекта исследования. В наши дни даже обесце*

ненная речь подвергается разным формам изучения, начиная от сбо*

ра и публикаций словарей бранных слов и энциклопедий русского

мата и кончая серьезными теоретическими работами. Другими сло*

вами, по отношению к устной разговорной речи проявилась профес*

сионально*лингвистическая толерантность. Заметим, что обыден*

ное сознание в гораздо меньшей мере, чем научное, склонно рассма*

тривать устную бытовую речь как культурную ценность —

обыденная метаязыковая толерантность по отношению к этому ви*

ду речи отстает от профессионально*лингвистической метаязыко*

вой толерантности. В этом, видимо, проявляется такая специфика

российского метаязыкового сознания, как «литературноцентризм»,

вписывающийся в преобладающий в нашем обществе нормативный

и «запретительный» подход к рече*языковой деятельности.

Но и профессионально*лингвистический подход ко многим «нека*

нонизованным» сферам русского языка далеко не всегда гносеоло*

гически толерантен. Так, например, лексикографическая метаязы*

ковая ментальность многих лингвистов с большим напряжением до*

пускает введение в обычные толковые словари «сниженных»

вариантов русского языка, признавая их допустимость лишь в спе*

циальных лексикографических изданиях.

К письменному же варианту разговорной стихии в силу устоявше*

гося представления о «культурности» всего написанного, а тем бо*

лее напечатанного, лингвисты обращались мало, спорадически.

Как представляется, слабо осознается специфика, отличающая ее

от устной разговорной речи. Видимо, еще иногда бытует представ*

ление о письменной речи как простой фиксации устной речи, что

подвергал сомнению еще И. А. Бодуэн де Куртенэ. Современные

психолингвистические исследования подтверждают его взгляды.

Признаемся, что «в языковом сознании грамотного человека суще*

ствуют два стандарта, своего рода две языковые системы — устная

(звуковая) и письменная (буквенная)», «письменная речь как раз*

новидность речевой деятельности резко отличается от речи устной

рядом психологических особенностей» [Горелов, Седов 2001: 321—

322]. Различия эти проявляются во всех аспектах письменной ре*

Философские лингвокультурологические проблемы толерантности282

чи — как в деятельностном, так и в «результативном» (текстовом)

измерениях.

Таким образом, естественная письменная речь (обыденная пись*

менность, наивное письмо, разговорные письменные тексты и пр.)

не получила еще признанного статуса в качестве отдельного объекта

лингвистики. Обычно она описывается как часть разговорного язы*

ка в целом, и поэтому специфика ее не осознается в достаточной ме*

ре. В гносеологическом плане в объекте лингвистического исследо*

вания обнаруживается своего рода лакуна — между письменной ка*

нонической речью (признаваемой правильной, литературной,

иногда лишь допускающей вкрапления отдельных проявлений уст)

ной, разговорной стихии — диалектизмы, жаргонизмы, «разговориз*

мы», сейчас уже и «матизмы») и устной разговорной речью, в том

числе и просторечием. Эту лакуну, по нашему мнению, составляет

естественная письменная речь. Настало время признать, что «все

сказанное и написанное рядовыми носителями языка заслуживает

внимания, уважения и беспристрастного учета со стороны лингви*

ста» [Голев 2001: 40], то есть требует проявления метаязыковой гно*

сеологической толерантности.

Под термином «естественная письменная речь» (ЕПР) понимается

письменный вариант «народной» речи. Этот вид речевой деятельно*

сти (и ее результат — тексты) обладает следующими характеристика*

ми: письменная форма, спонтанность и непрофессиональность ис*

полнения. Две последние характеристики отличают ЕПР от таких

видов письменной деятельности, как художественная, газетно*пуб*

лицистическая, деловая, рекламная и другие виды подготовленной

и профессиональной («искусной») речи. В отличие от них, ЕПР ха*

рактеризуется непринужденностью, непосредственностью, вписан*

ностью в конситуацию, короткой временной дистанцией между за*

мыслом и реализацией, отсутствием промежуточных лиц и инстан*

ций как между ними, так и между отправителем и реципиентом

текста. Все эти характеристики объединяют ЕПР с естественной уст*

ной речью, но их различие (устная / письменная форма) позволяет

считать их разными видами мыслительно*речевой деятельности,

требующими и разного подхода. Спонтанность и непрофессиональ*

ность — два признака ЕПР, во многом пересекающихся, но не по*

крывающих друг друга полностью, эти признаки находятся в отно*

Раздел 3. Толерантность в пространстве функциональных стилей... 283

шении дополнительности, а сами тексты ЕПР имеют черты фамиль*

ного сходства, по Витгенштейну: предметное поле текстов ЕПР на

одном полюсе может содержать в качестве основного признак спон*

танности при нерелевантности признака профессиональности (дет*

ские каракули, спонтанно*рефлекторные записи и рисунки взрос*

лых, например, скучающих на совещании), на другом — признак не*

профессиональности, при ослабленности признака спонтанности

(поздравительный альбом, письмо, рукописное объявление). Ос*

новной же массив текстов ЕПР содержит оба эти признака. Возмож*

но представление всего корпуса текстов как полевой структуры: яд*

ро составляют тексты собственно ЕПР, включающие ярко выражен*

ные типологические — спонтанность и непрофессиональность —

признаки (записки, граффити, «чат»); периферия представлена пе*

реходными, смежными с ЕПР текстами — с художественной литера*

турой (альбомы*поздравления, дневники), обиходно*деловым сти*

лем (автобиография, заявление), газетно*публицистическим стилем

(письмо в редакцию) и т. д.

В настоящее время в качестве одной из первоочередных задач

формулируется задача выявления и описания разновидностей

ЕПР — жанров и поджанров. Жанроведческий аспект поставлен

на первом этапе разработки проблемы в центр исследовательской

программы, поскольку он позволяет описать и систематизировать

разнородный материал, увидеть в нем естественную структур*

ность, иерархизированность, в конечном счете — осмыслить его

как набор специфических форм коммуникации, выработанных

русской народной культурой, так как под жанром понимается

«вербальное оформление типических ситуаций социального взаи*

модействия людей» [Ларин 1977а: 108]. В Лаборатории русской ре*

чи филологического факультета Барнаульского госпедуниверсите*

та развернута работа по собиранию и описанию различных жанров

естественной письменной речи. Сейчас идет эмпирический сбор

материала, который еще предстоит осмыслить в жанроведческом

аспекте: объявление, открытка, письмо, записка, компьютерная пе)

реписка «чат», телеконференции Фидонет; современные граффити

(настенные, аудиторные, подъездные, лифтовые, сортирные, «на)

скальные»); рукописная родословная, рукописный журнал, рукопис)

ные альбомы (поздравительный, памятный, девичий, «дембельский»,

Философские лингвокультурологические проблемы толерантности284

песенник, анкеты); разные виды поздравлений (формы: коллаж,

«стенгазета», рукописные виды открыток, гравировка и надписи на

подарочных вещах, на фотографиях ипр.), мемуары, дневник, авто)

биографические записки; автобиография, заявление, объяснительная,

записи на доске, шпаргалка, разные виды конспектов, контрольные

работы, сочинения, изложения, черновики, вахтовый журнал, жур)

налы дежурств, книги отзывов и предложений, записная книжка, пе)

рекидной календарь с записями, еженедельник, хозяйственные рас)

ходные записи, планы, тетради рецептов, заговоры, молитвы, спон)

танно)рефлекторные записи, детские «каракули» и другие

жанровые разновидности, которые могут стать предметом обы*

денной грамматологии.

Письменное творчество может быть рассмотрено не только в соб*

ственно лингвистическом, но и в лингвокультурологическом отно*

шении. Подразумевается, что все жанры общения, и письменного

в том числе, являются достижением и достоянием народной культу*

ры, исследование которой также требует толерантного отношения.

Народную культуру можно понимать в оппозиции к элитарной (ка*

нонизированной, официальной, профессиональной) культуре, та*

ким образом объединяя и собственно народную (традиционную,

крестьянскую) культуру, и так называемую «третью культуру» [Тол*

стой 1995: 16—17], и более того — любую неэлитарную и непрофес*

сиональную, включая и культуру образованных слоев населения,

не имеющую признаков профессиональности и официальности (это

«городской фольклор, неканонизованные виды письменного языка,

разговорная речь разных групп городского населения…» [Ларин

1977а: 176]). В частности, городская народная культура выработала

особую форму объявлений — с настриженными внизу полосками бу*

маги, на которых написан номер телефона. Это особое проявление

коммуникативности: учет интересов и удобства адресата, предусмо*

трительное обеспечение обратной связи. В этом, кстати, проявляет*

ся толерантность первого типа — собственно речевая, прагматиче*

ская, являющаяся формой взаимодействия между участниками

письменно*речевого акта общения.

Большое распространение получили различные виды личных

тетрадей, отличающиеся интимным, а порой исповедальным со*

держанием: личный дневник, непрофессиональные любовные сти*

Раздел 3. Толерантность в пространстве функциональных стилей... 285

хи, армейские письма (их особый поджанр — тюремные письма),

рукописные альбомы, среди которых особо выделяются девичьи,

мальчишеские и «дембельские» альбомы, песенники, анкеты, раз*

вешанные по стенам рукописные плакаты с прецедентными и шу*

точными высказываниями, с заданиями себе на следующий день

и на всю жизнь и т. д. Альбомные виды ЕПР, выделяющиеся очень

личным характером, вызывают интерес в антропоцентристском от*

ношении. Являясь, по*видимому, своеобразным продолжением

альбомного увлечения барышень позапрошлого века, они ярко

проявляют индивидуальность пишущих. Нередко эти альбомы но*

сят черты креализованного текста, в котором сочетаются не только

вербальные и паравербальные начертательные приемы, но и более

объемные элементы в виде различных «секретов» в форме кармаш*

ка и треугольника, «загибов» и «перегибов» страниц, в которых

«спрятаны» советы, кокетливые вопросы, пожелания — все это

особым образом выработанные альбомной культурой приемы ин*

тимности, доверительности, стыдливо прикрытые призывы к об*

щению.

Народная культурная традиция выработала этикетные формы

письма, из которых особо надо выделить разные виды поздравлений

(формы: коллаж, альбом, рукописные виды открыток, гравировка

и надписи на подарочных вещах, на фотографиях и пр.). В этих кре*

ализованных текстах много традиционной символики, фольклор*

ной красочности, прецедентных текстов. Особенно любят делать ру*

кописные альбомы и открытки женщины. Мужчины занимаются

этим редко, в особых условиях, таких, как места заключения (реже —

армейская казарма). В письмах из тюрьмы бросается в глаза и требу*

ет специального объяснения (возможно, психологического) исклю*

чительная старательность, тщательность в выписывании и раскра*

шивании букв, и при этом параграфемика не обязательно связана

с вербальным текстом — она носит самодовлеющий характер. Про*

стодушие, сентиментальность, традиционная народная символи*

ка — розы, банты, гитары, свечи — все эти «красивости» не должны

отталкивать исследователя («дурновкусие», «мещанство»), воспи*

танного на лучших образцах русской элитарной культуры, к ним не*

применимы привычные требования, характерные для профессио*

нальной культуры. Только гносеологическая толерантность может

Философские лингвокультурологические проблемы толерантности286

обеспечить адекватный подход к подобным проявлениям письмен*

но*художественно*речевого творчества. Заметим, что культурологи

интересуются данными видами народной культуры как областью на*

ивного искусства.

Одной из наиболее ярких разновидностей ЕПР, в которой бытует

«письменное просторечие», является граффити, и одним из аспек*

тов описания естественной письменной речи является изучение от*

правителя и получателя, а в сфере последнего — адресата и читателя

(близкие, но функционально различные понятия), в частности, ис*

следование обыденной разновидности гносеологической толерант*

ности по отношению к некоторым видам граффити (настенные

и «подъездные»). Специальный опрос вывил, что большинство ин*

формантов (от 18 до 50 лет, интеллигентного слоя населения) разгра*

ничивает культурно*эстетический и коммуникативно*экспрессив*

ный аспекты этого вида письменно*речевой деятельности. Многих

не устраивают культурно*эстетические характеристики этих пись*

менных знаков (бескультурье, надо становиться культурной нацией);

отмечено безусловное неприятие обсценной лексики и соответству*

ющих рисунков (от таких надписей портится настроение, возникает

желание немедленно стереть или закрасить). Но при этом большин*

ство опрашиваемых склонно с пониманием относиться к потребно*

сти молодежи в самовыражении и общении даже таким образом

(это особый прием человеческого самовыражения; они хотят показать

то, чем они довольны или недовольны, что им нравится или не нравит)

ся; некоторые таким образом хотят с кем)нибудь познакомиться и за)

вести друзей; если это пишут, значит, это кому)нибудь нужно!). Та*

ким образом, имеет место не только профессионально*лингвисти*

ческий вид гносеологической толерантности к таким маргинальным

явлениям, как настенные и «подъездные» граффити, но и ее обыден*

ная разновидность, проявляющаяся в оценках языковых фактов ря*

довыми носителями языка.

Особый аспект в исследовании обыденной письменности пред*

ставляет изучение стихийной (естественной) орфографии и пунк*

туации. В текстах ЕПР, находящихся вне пространства официаль*

ного контроля и оценки, проявляется естественная орфографиче*

ская и пунктуационная ментальность и реальная нормативность.

Необходимое условие осмысления основ наивной орфографии —

Раздел 3. Толерантность в пространстве функциональных стилей... 287

гносеологическая толерантность по отношению к естественному

проявлению орфографической и пунктуационной свободы письма,

хотя в филологической среде (в нефилологической же — тем более)

такой аспект вызывает недоумение и неприятие, поскольку норма*

тивный, предписывающий подход кажется единственно возмож*

ным по отношению к такой стороне письменного текста. Н. Д. Го*

лев считает такой «орфографоцентризм» частью российского мен*

талитета [Голев 1997: 71 и след.], мы же в данный момент

констатируем отсутствие гносеологической толерантности к этому

предмету.

Изучение низких жанров естественной письменной речи позво*

лит подойти к проблеме толерантности в аспекте оперирования

культурными ценностями.

ТОЛЕРАНТНОСТЬ КАК НЕОБХОДИМОЕ УСЛОВИЕ

ФУНКЦИОНИРОВАНИЯ

РЕЧЕВОГО ЖАНРА АНЕКДОТА*

Е. Я. Шмелева, А. Д. Шмелев

Встретились две толерантности: одна рос*

сийская, другая — американская. Похоже на на*

чало анекдота, правда?

Новая газета. 2002. 28 февр.

Речь о толерантности в связи с рассказыванием анекдотов захо*

дит не так уж редко, но выводы, которые при этом делаются, часто

оказываются излишне прямолинейными: на основании наличия

анекдотов, «высмеивающих» какие*то этнические, религиозные

или сексуальные меньшинства, делается вывод о недостаточной

терпимости, обнаруживаемой по отношению к этим меньшинст*

вам. Но специфика речевого жанра рассказывания анекдота состо*

Философские лингвокультурологические проблемы толерантности288

* Работа выполнена при поддержке РГНФ (грант № 02*04*00188*а).

ит, в частности, в том, что анекдот всегда подается как услышанный

от других людей: рассказчик не претендует на авторство анекдота.

Поэтому анекдоты, которые рассказывает человек, не обязаны от*

ражать его собственные воззрения. Конечно, косвенными свиде*

тельствами того, что в обществе бытуют те или иные предрассудки,

анекдоты служить могут. Но видеть в наличии тех или иных анекдо*

тов симптомы национализма, ксенофобии, религиозной нетерпи*

мости, сексизма, гомофобии и т. п. едва ли в большей степени оп*

равдано, чем усматривать в распространенности анекдотов на тему

«Вернулся муж из командировки, а у жены любовник…» признаки

«кризиса семьи»*.

Конечно, бывают анекдоты, в которых в неблагоприятном све*

те представлены черты характера и особенности поведения пред*

ставителей каких*то национальных или сексуальных меньшинств,

социальных групп, конфессий или политических партий. Если

кто*то из слушателей себя ассоциирует с какой*либо из указанных

групп или по какой*то иной причине болезненно реагирует на упо*

минание этих черт, анекдот, возможно, покажется ему обидным

или оскорбительным. Не случайно в газетной статье «Будем взаим*

но толерантны» (Труд. 2000. 1 авг.) речь шла о школьных уроках то*

лерантности, на которых детям объясняли, что не следует расска*

зывать обидные анекдоты и «дразнилки» о представителях тех или

иных социальных или этнических групп. Не подвергая сомнению

это последнее положение, следует все же отметить, что в данном

случае скорее следует говорить о воспитании не толерантности,

а тактичности, умения ладить с другими людьми, способности по*

ставить себя на место ближнего.

Кроме того, полезно обратить внимание на существенное разли*

чие между анекдотами и «дразнилками». Если «дразнилки» в своем

обычном функционировании бывают направлены на то, чтобы вы*

вести адресата речи из душевного равновесия, то целью речевого жа*

нра рассказывания анекдота является установление или поддержа*

ние со слушателями дружеских, неформальных отношений: рассказ*

Раздел 3. Толерантность в пространстве функциональных стилей... 289

* Это не выдумка. По свидетельству газеты «Известия» (2000. 15 апр.), социолог

Ольга Лебедь действительно занималась изучением семейных отношений в России

через призму русских анекдотов и написала кандидатскую диссертацию на тему

«Анекдот как отражение кризиса семьи».

10 Н. А. Купина

чик хочет развлечь слушателей, понравиться аудитории [Attardo,

Chabanne 1992]. Если же рассказчик вместо этого восстановит про*

тив себя слушателей, произойдет коммуникативный провал. Поэто*

му «дразнилки» имеют в качестве мишени адресата речи, а анекдоты

в нормальном случае в адресата речи не «целят».

С д е л а е м с п е ц и а л ь н о е з а м е ч а н и е. Здесь речь идет

о стандартных случаях использования анекдотов и «дразнилок».

Как анекдоты, так и «дразнилки» могут использоваться нестан*

дартным образом. Так, для анекдота стандартным способом ис*

пользования является речевой жанр рассказывания анекдота. На*

ряду с этим, анекдоты (или их фрагменты) могут использоваться

в составе иных речевых жанров — в частности, в жанрах цитирова*

ния анекдота и напоминания анекдота. Эти жанры отличаются от

рассказывания анекдота по целому ряду признаков. Уже условия

успешности у них иные: если для рассказывания анекдота в число

условий успешности входит предположение рассказчика, что

анекдот слушателям неизвестен, то для цитирования анекдота это

безразлично, а для напоминания анекдота предполагается, что

слушатели анекдот уже могли слышать раньше. Полностью раз*

личны при рассказывании анекдота и при его цитировании и на*

поминании как метатекстовые вводы, так и языковое оформление

самого текста анекдота. На это следует обратить внимание потому,

что цитирование и напоминание могут преследовать иные цели,

нежели чисто развлекательные, и в них анекдот может использо*

ваться для иллюстрации самых разных положений, в том числе

быть инструментом вербальной агрессии (Не зря говорят, что ев)

реи — трусы, вот помните, как в том анекдоте…). Напротив,

при цитировании «дразнилки» говорящий может вовсе не стре*

миться к тому, чтобы как*то задеть адресата речи, а преследовать

чисто информационные цели (вот какую дурацкую «дразнилку» я

слышал).

При этом следует иметь в виду, что, когда говорят, что тот или

иной анекдот был (или является) обидным или оскорбительным,

это может означать только то, что обидным или оскорбительным

оказался (или может оказаться) конкретный акт рассказывания

анекдота. Один и тот же анекдот может восприниматься различным

образом в зависимости от коммуникативной ситуации, от представ*

Философские лингвокультурологические проблемы толерантности290