Купина Н.А., Хомяков М.Б. Философские и лингвокультурологические проблемы толерантности: Коллективная монография

Подождите немного. Документ загружается.

лений аудитории о взглядах и коммуникативных намерениях рас*

сказчика. На круглом столе «Юмор и политкорректность», прове*

денном в Интернете в 1997 году, рассматривался следующий амери*

канский анекдот (joke): Как называется негр, получивший ученую

степень? — Ниггер (не просто «неполиткорректное», но чрезвычай*

но оскорбительное наименование чернокожих американцев). Этот

анекдот может восприниматься как «расистский», имеющий в каче*

стве мишени негров; смысл анекдота в этом случае прочитывается

примерно следующим образом: «какие бы дипломы ни получил

негр, он все равно остается для нас «ниггером»«. Но возможно

и иное прочтение анекдота, когда он воспринимается как высмеи*

вание расистов, которые считают негров «низшей расой» и исполь*

зуют по отношению к ним презрительные клички, несмотря на то,

что негры могут превосходить их по культурному и образовательно*

му уровню.

Можно привести сходные примеры различного прочтения и для

русских анекдотов. Так, по свидетельству наших информантов,

в 60*е годы в школьной среде рассказывался следующий анекдот:

Идет демонстрация, все поют: «Смело мы в бой пойдем…» Стоят

два еврея и подхватывают: «И мы за вами!» Поющие продолжают:

«И как один умрем…» Один еврей говорит другому: «Абрам, мы не туда

попали».

Отмечается, что анекдот воспринимался как антисемитский

(«евреи способны только к показной смелости, а когда речь идет

о реальной опасности, уходят в кусты»). Но современные носители

языка, которых мы просили интерпретировать этот анекдот, воспри*

нимали его как еврейский анекдот, относящийся к типу self*glorify*

ing («самовосхваляющих») и имеющий примерно следующий смысл:

«евреи, первоначально склонные активно поддерживать власть Со*

ветов, раньше других поняли, что она несет лишь бедствия

и смерть».

С другой стороны, едва ли не всякий анекдот может кому*то по*

казаться обидным или оскорбительным, и это касается не только

анекдотов о представителях тех или иных этнических, религиозных

или социальных групп, с которыми могут солидаризоваться слуша*

тели. Многих коробят циничные анекдоты о сексуальных отноше*

ниях (так называемые «пошлые» или «похабные» анекдоты), а также

Раздел 3. Толерантность в пространстве функциональных стилей... 291

анекдоты, в которых используется непристойная лексика. Религиоз*

ным людям часто неприятны анекдоты, в которых святыни пред*

ставлены в неподобающем контексте. Анекдоты об исторических

деятелях или литературных персонажах иногда вызывают неприятие

у людей, которым эти деятели или персонажи чем*либо дороги, —

так, анекдоты о Чапаеве в советское время считались искажающими

облик «героя гражданской войны». Анекдоты об обманутых мужьях

или о муже, пропивающем получку, могут казаться каким*то слуша*

телям намеком на их собственные семейные проблемы. Даже каза*

лось бы «безобидные» анекдоты о животных могут восприниматься

как иносказание, затрагивающее нечто такое, с чем слушатели себя

ассоциируют. Показателен следующий отрывок из сочинения

И. Р. Шафаревича «Русофобия»:

В кино мы видим фильмы, в которых наше прошлое представляется

то беспросветным мраком и ужасом, то балаганом и опереткой.

Да и на каждом шагу можно натолкнуться на эту идеологию. Напри)

мер … в забавном анекдоте о том, как два червя — новорожденный и его

мама — вылезли из навозной кучи на белый свет. Новорожденному так

понравилась трава, солнце, что он говорит: «Мама, зачем же мы копо)

шимся в навозе? Поползем туда!» — «Тсс, — отвечает мама, — ведь

это наша Родина!» Сами такие анекдоты не родятся, кто)то и зачем)

то их придумывает!

Вообще говоря, ни из чего не следует, что червяки из анекдота

символизируют именно русских, а навозная куча — Россию. Тем не

менее именно таким образом понимали этот анекдот многие,

не только Шафаревич.

Таким образом, если считать недопустимыми для рассказывания

все анекдоты, которые могут кого*то задеть, то окажется, что лучше

вообще не рассказывать анекдоты. Именно к такому выводу пришли

некоторые участники уже упоминавшегося круглого стола «Юмор

и политкорректность»: поскольку шутки и анекдоты, как правило,

могут кого*то из слушателей обидеть, а кому*то показаться оскорби*

тельными, лучше не рассказывать анекдоты, по крайней мере в пуб*

личной речи. Впрочем, другие участники возражали им, что шутки

и анекдоты сами по себе безобидны, и их даже желательно исполь*

зовать в общении для снятия напряжения, создания теплой друже*

ской атмосферы.

Философские лингвокультурологические проблемы толерантности292

Но можно подойти к делу и с несколько другой стороны. По*

скольку, как мы видели, «политкорректность» того или иного анек*

дота определяется степенью толерантности аудитории, задача рас*

сказчика состоит в том, чтобы правильно оценить эту толерант*

ность, решить, можно ли рассказать данный анекдот в данной

аудитории, и если да, то не следует ли его тем или иным образом мо*

дифицировать, чтобы приспособить к аудитории. Тем самым про*

блема толерантности при рассказывании анекдота оборачивается

иной стороной: существенной оказывается не толерантность рас*

сказчика, а толерантность слушателей и способность рассказчика

оценить возможную реакцию слушателей.

Сказанное не означает, что отрицательная реакция слушателей

всегда полностью субъективна, лишь свидетельствует об их недоста*

точной толерантности и не может быть предсказана. Как раз наобо*

рот. По большей части опытный рассказчик заранее предвидит воз*

можность того, что анекдот вместо смеха вызовет недоумение, оби*

ду, возмущение, и избегает рассказывания таких анекдотов (или

видоизменяет анекдот так, чтобы никого не обидеть)*.

В современной русской социокультурной ситуации особо «опас*

ными» являются анекдоты трех типов: этнические анекдоты («об

инородцах»), «кощунственные» анекдоты и «неприличные» анекдо*

ты. Рассмотрим кратко для каждого из названных типов стратегии

рассказчика, направленные на предотвращение коммуникативного

провала.

Раздел 3. Толерантность в пространстве функциональных стилей... 293

* Мы сознательно оставляем здесь за скобками случаи, когда рассказчик игнори*

рует мнение аудитории, считая, что ему все позволено, или сознательно шокирует

слушателей. Так, знаменитый боксер Мохаммед Али на презентации фильма, снято*

го по его биографии, «публично рассказал два анекдота, которые могли показаться

обидными сразу четырем народам. Первый построен на каламбуре и поэтому непе*

реводим, но звучит он так: „В чем разница между евреем и байдаркой?“ Ответ: „Бай*

дарка tips“. To tip значит „переворачиваться“, но также „давать на чай“. То есть идея

в том, что от евреев якобы чаевых не дождешься. Второй анекдот, рассказанный чем*

пионом, звучал так: „В машине негр, пуэрториканец и мексиканец. Кто за рулем?“

Ответ: „Полицейский“. (Поля американских стадионов, фигурально выражаясь, усе*

яны могилами белых спортивных деятелей и журналистов, которых сжили со свету за

куда менее рискованные высказывания…) „Это не новые анекдоты, — заявила пред*

ставительница боксера Сю Карлс. — Мохаммед все время их рассказывает, потому

что он любит смешить людей и шокировать их, чтобы донести до них свою мысль“»

(Время новостей. 2001. 25 дек.).

Прежде всего рассказчик проводит мониторинг аудитории, что*

бы определить, насколько «опасен» в данной аудитории анекдот,

который он собирается рассказать. Так, анекдоты о чукчах доста*

точно «безопасны» в любой аудитории*. Напротив, рассказывая

анекдот о евреях или украинцах («хохлах»), говорящий должен

быть уверен, что его не заподозрят в антисемитизме или велико*

русском шовинизме.

Если нет уверенности в том, что анекдот будет встречен благос*

клонно, то остается либо вообще отказаться от рассказывания анек*

дота, либо адаптировать его к требованиям аудитории. Иногда быва*

ет достаточно отказаться от использования речевой маски: нередко

имитация еврейского акцента воспринимается как проявление ан*

тисемитизма, а при отказе от такой имитации анекдот не вызывает

у слушателей никаких неприятных чувств. В этом случае, проигры*

вая в изобразительности, анекдот существенно выигрывает в «безо*

пасности». Другой прием может состоять в смене персонажа. На*

пример, анекдот про Абрама и Сару может быть рассказан как анек*

дот о муже и жене; анекдот о хохле, который несколько дней ехал

в купе, ни разу не переодевшись, рассказывается как анекдот о по*

ручике Ржевском**.

Иногда такая замена становится достаточно устойчивой и ведет

к появлению равноправных вариантов анекдота или даже к тому, что

«эвфемистический» вариант вытесняет исконный. Ср. два варианта

анекдота, в одном из которых фигурирует Рабинович, а в другом —

Василий Иванович и Петька:

— Рабинович, почему вы дома сидите в галстуке? — Ну, знаете,

а вдруг кто)нибудь придет?.. — Почему же вы тогда сидите в одном

галстуке? — Ай, ну кто придет к бедному еврею?..

Приходит Петька к Василию Ивановичу и видит: тот сидит без

штанов, но в галстуке. «Василий Иванович, почему вы без штанов?» —

«Так никого же нет». — «Тогда почему в галстуке?» — «А вдруг кто)ни)

будь зайдет».

Философские лингвокультурологические проблемы толерантности294

* По некоторым свидетельствам, эти анекдоты свободно рассказывались в при*

сутствии писателя Юрия Рытхэу.

** Впрочем, следует иметь в виду, что мену персонажа допускают далеко не все

анекдоты (см. об этом: [Шмелев, Шмелева 1999]).

Когда этот анекдот в исконной («еврейской») версии был расска*

зан президентом России Путиным на открытии еврейского центра

в Марьиной роще, в газете «Iностранец» (2000. 28 сент.) появился

следующий комментарий: Путин… зачем)то рассказал всем старый

анекдот про Чапаева, заменив Чапаева на еврея.

Наконец, рассказчик может прибегнуть к особому метатекстово*

му вводу (например: Знаете, есть такой антисемитский анекдот…),

сняв с себя ответственность за содержание того, что будет рассказы*

ваться.

Для «неприличных» анекдотов стратегии в чем*то сходны. Та*

кие анекдоты могут свободно рассказываться в мужской компании

или в компании старых друзей. Если же нет уверенности в том, что

анекдот будет уместен, осуществляется «прощупывание» аудито*

рии, причем для этого может использоваться метатекстовый ввод

(Могу рассказать анекдот — только в нем есть неприличные слова;

Можно, я расскажу неприличный анекдот?). Если говорящий ви*

дит, что идея «неприличного» анекдота не вызывает у слушателей

протеста, он может рассказывать анекдот. Иногда при этом осуще*

ствляется адаптация текста анекдота. Например, «неприличные»

слова пропускаются или заменяются эвфемизмами, причем сте*

пень прозрачности эвфемизма зависит от предполагаемой толе*

рантности аудитории.

С «кощунственными» анекдотами дело обстоит несколько

иначе. Здесь адаптация, как правило, оказывается невозможной,

и, если говорящий осознает неприемлемость анекдота для дан*

ной аудитории, он должен просто отказаться от идеи его расска*

зывать. Так, например, многие анекдоты о Ленине абсолютно не

подходят для рассказывания в обществе убежденных коммунис*

тов, и попытка их рассказать может привести к коммуникатив*

ному провалу*.

Следует учитывать, что толерантность аудитории не всегда может

быть предсказана однозначно: например, один и тот же анекдот

в одном случае воспринимается с юмором, а в другом случае, будучи

Раздел 3. Толерантность в пространстве функциональных стилей... 295

* О разнообразных причинах коммуникативных неудач при рассказывании по*

литических анекдотов, к которым, среди прочего, может быть причислено различие

в политических взглядах рассказчика и слушателей , см.: [Шмелева, Шмелев 2001].

рассказан в сходной аудитории, может вызвать резкое неприятие

слушателей. При этом нужно учитывать, что некоторые люди счита*

ют неприличным обижаться на анекдоты, поэтому они вежливо

улыбаются даже в ответ на те анекдоты, которые на самом деле ка*

жутся им оскорбительными. Выше мы привели сообщение коррес*

пондента газеты «Время новостей» Владимира Козловского о «непо*

литкорректных» анекдотах, которые Мохаммед Али рассказал на

презентации своей книги. Козловский прокомментировал это сле*

дующим образом: «Чернокожему боксеру, известному как The

Greatest (Величайший), такие вещи сходят с рук. Политически кор*

ректная аудитория отнеслась к его анекдотам как к шумному выпус*

ку кишечных газов, но вежливо, хотя и несколько натянуто, а сей*

час, наверное, по секрету пересказывает их знакомым» (Время ново*

стей. 2001. 25 дек.).

Освоение стратегий рассказывания/восприятия анекдота — важ*

ное условие коммуникативного комфорта.

БЫТОВАЯ И ИДЕОЛОГИЧЕСКАЯ

ТОЛЕРАНТНОСТЬ В ХУДОЖЕСТВЕННОМ МИРЕ

ВЛАДИМИРА ВЫСОЦКОГО*

Н. А. Купина, К. В. Муратова

Владимир Семенович Высоцкий (1938—1980) вошел в россий*

скую культуру прежде всего как автор и исполнитель песен, не впи*

сывающихся в официальный литературный и тем более эстрадный

ландшафт. Достаточно сказать, что в «Литературном энциклопеди*

ческом словаре» 1987 года все еще нет имени опального поэта, хотя

к тому времени уже вышел первый посмертный поэтический сбор*

ник «Нерв» (1981). В мощном массиве массовых песен советского

времени была своя иерархия: «На вершине официальности располо*

жены тексты власти. <…> У подножья неофициальности живут «не*

Философские лингвокультурологические проблемы толерантности296

* Работа выполнена при поддержке РГНФ (грант № 00*04*00*101*а).

печатные тексты свободы»« [Чередниченко 1994: 24]. Высоцкий да*

же как автор патриотических песен о войне так и не переступил чер*

ты неофициальности. Его песенное творчество — яркая страница

языкового сопротивления [Купина 1999] послесталинского периода.

Песни Высоцкого взрывали привычные стереотипы, задевали боле*

вые точки жизни советских людей, высмеивали нелепость идеологи*

ческой лжи.

Языковое существование россиян воспроизводится поэтом в ши*

роком лингвистическом окружении. С одной стороны, это язык то*

талитарных предписаний, оснащенный идеологическими стереоти*

пами; с другой стороны, это фольклор, «неканонизированные виды

языка», социальные жаргоны, «разговорная речь разных групп насе*

ления» [Ларин 1977: 175]. «Полиглоссность обеспечивается механиз*

мом кодовых переключений, который вырабатывается у человека

в процессе его социализации в культурной речевой среде» [Крысин

2001: 100]. Переключения с языка идеологического на субъязык или

общелитературный язык, то есть на коды, элементы которых лишены

идеологических добавок, используются Высоцким как конструктив*

ный прием, способствующий, в частности, изображению толерант*

ности идеологической и бытовой. Отсутствие пуризма при оценке

полиглотности, приятие полиглотности горожан и сельских жителей

как факта культуры, мастерское проецирование маркированной лек*

сики в плоскость общекультурных, общементальных предпочте*

ний — база идиостилевой лингвокультурологической толерантности

Высоцкого. Легко переключаясь на идеологический код, человек по*

лучает своего рода пропуск в общее коммуникативное пространство.

Вербальные предписания исполняются по общей конвенции, обес*

печивая предсказуемость коммуникативного взаимодействия. Так,

спортсмен заранее подбирает нужные слова, заготавливает ожидае*

мый ответ корреспондентам на случай установления рекорда:

«Мне помогли, — им отвечаю я, —

Подняться по крутой спортивной лестнице

Мой коллектив, мой тренер и семья».

(Песенка метателя молота)*

Раздел 3. Толерантность в пространстве функциональных стилей... 297

* Тексты цитируются по источнику: Высоцкий В. С. Сочинения: В 2 т. Т. 1: Пес*

ни. Екатеринбург, 1994.

Трудящиеся составляют коллективные открытые письма «в свете

решений» ЦК, пестрящие отсылками к партийным авторитетам

и документам:

Боитесь вы, что — реваншисты в Бонне,

Что — Вашингтон грозится перегнать, —

Но сам Хрущев сказал еще в ООНе,

Что мы покажем Кузькину им мать!

Вам не нужны ни бомбы, ни снаряды,

Не раздувайте вы войны пожар, —

Мы нанесем им, если будет надо,

Ответный термоядерный удар.

<…>

Так наш ЦК писал в письме открытом, —

Мы одобряем мнение его.

(Письмо рабочих Тамбовского завода

китайским руководителям)

Идеологический «отпор» в духе установок дня встречаем и в меж*

личностных диалогах:

Я сперва*то был не пьян,

Возразил два раза я —

Говорю: «Моше Даян —

Сука одноглазая, —

Агрессивный, бестия,

Чистый фараон, —

Ну а где агрессия —

Там нам не резон».

(Мишка Шифман)

В то же время задетые чувство «спрятанного» патриотизма и чув*

ство собственного достоинства порождают протест:

Потеряю истинную веру —

Больно мне за наш СССР:

Отберите орден у Насеру —

Не подходит к ордену Насер!

Можно даже крыть с трибуны матом,

Раздавать подарки вкривь и вкось,

Философские лингвокультурологические проблемы толерантности298

Называть Насера нашим братом, —

Но давать Героя — это брось!

(Потеряю истинную веру…)

В то же время идеологическое взаимопонимание оказывается

фальшивым, а идеологические декларации — лживыми, оторванны*

ми от действительности. Тропы Высоцкого воспроизводят мир в его

грубой реальности, вступающей в противоречие с мифами о счаст*

ливой жизни:

Казалось мне — кругом сплошная ночь,

Тем более, что так оно и было.

(Песня про стукача)

В данном случае метафора преодолевает узкие границы частной

ситуации, обозначая мрачную атмосферу, царящую в стране. Ут*

верждение, усиленное модальностью достоверности, контрастирует

с идеологемами всенародного счастья, светлого настоящего, луче*

зарного будущего, стандартными метафорами солнца, утра, дня, ко*

торые эксплуатировала песня власти.

Персонажи Высоцкого живут в суровом мире — разобщенном,

зловещем:

Разбрелись все от бед — в стороны…

Певчих птиц больше нет — вороны!

(Аист)

Ментальная мотивированность метафор создается с помощью

фольклорных мотивов. Мысли о бесперспективности пути, избран*

ного идеологами коммунизма, пагубности этого пути, человеческом

отчаянии стоят за многими фольклорными образами:

Прямо нету пути —

Никуда не прийти…

(Лежит камень в степи…)

Вдоль дороги лес густой

С бабами*ягами,

А в конце дороги той

Плаха с топорами.

(Моя цыганская)

Раздел 3. Толерантность в пространстве функциональных стилей... 299

Дух революционного оптимизма, ставший основой воспитания

советских людей, входит в противоречие с самой тональностью этих

строк. Молодая страна, искореняющая «тяжелое наследие» прошло*

го, предстает в песнях Высоцкого хронически больной:

Ведь вся история страны —

История болезни.

(История болезни)

Метафора болезни конкретизируется образом сумасшедшего до*

ма — яркого «диагносцирующего пятна» [Николаева 1991: 73], за*

фиксированного поэтом:

Куда там Достоевскому

с «Записками» известными, —

Увидел бы покойничек, как бьют об двери лбы!

И рассказал бы Гоголю

про нашу жизнь убогую, —

Ей*богу, этот Гоголь бы нам не поверил бы.

(Песня о сумасшедшем доме)

Собственные имена, выступающие в функции прецедентных

знаков, гиперболизируют образ (ретроспективное сравнение с рус*

ской классикой: «Записки из мертвого дома», «Записки сумасшед*

шего»), усиливают впечатление патологического. Образ сумасшед*

шего дома развивается параллельно с образами тюрьмы/лагеря.

Персонажи Высоцкого живут в ожидании неотвратимого ареста:

сцены насильственного задержания (за мной идут; нагрянула ЧК;

явились они, бросили в черный воронок; и др.) проходят через весь пе*

сенный сверхтекст. Задерживают, как правило, они, обладающие

силой: И вот уж слышу я: за мной идут…(«Все позади — и КПЗ,

и суд…»); Двое в синем, двое в штатском, черный воронок… («Прав*

да ведь, обидно»); На нас двоих нагрянула ЧК, И вот теперь мы оба

с ним зэка — Зэка Васильев и Петров зэка («Зэка Васильев и Петров

зэка»); И вот явились к нам они — сказали: «Здрасьте!» Мы их не

ждали, а они уже пришли («У нас вчера с позавчера Шла спокойная

игра»). Источники угрозы в соответствии с нормами тоталитарно*

Философские лингвокультурологические проблемы толерантности300