Кукарцева М.А. Современная философия истории США

Подождите немного. Документ загружается.

истории вызывает дробление предмета истории как науки, неоправданный сциентизм в

историческом знании.

Все это провоцирует кризис исторической науки сегодня. Многие историки и философы

склонны видеть причины этого кризиса в обострении противоречий между новой и старой

историей, и единственным реальным выходом из этого кризиса, по-видимому, является

“синтетический” подход, сочетающий хороший литературный язык и смелость

обобщений, присущую нарративной истории, с междисциплинарными подходами новой

истории. Общая же идея критики новой истории с разных позиций заключается в

следующем: чрезмерное увлечение контекстом исторического сюжета и, как следствие,

сползание в область голой фактологии, иррациональной второстепенности момента,

несущественных исторических источников и событий.

Признавая обоснованность подобных претензий, заметим, что в ряде случаев в

исследованиях новой истории “обнаруживается большая аналитическая глубина в

трактовках, например, социальной структуры, социального конфликта, социальных

изменений” (272), чем в работах старой истории. Новая история расширила само поле

исторического исследования и отраслевую территорию истории благодаря привлечению

принципиально новых исторических источников и введению в нее систем высокого класса

сложности, математического аппарата, психоаналитических методов, компьютерной

техники. Вообще, новую историю можно рассматривать в двух смыслах: узком, как новые

научные ориентации и исследования, и в широком, как проблему обновления

исторической науки вообще и развития, в этой связи, философии истории.

Здесь имеются в виду усилия историков и философов по переориентации истории и

философии на “научное” исследование социально-исторического прошлого, имеющее

практически важное значение сегодня. Ж. Ле Гофф в связи с этим считает, что

методология новой истории диктует необходимость изучения двух видов реальности:

представлений людей об этой реальности и собственно исторической и социальной

реальности. Новая история дала возможность проникнуть в иррациональное истории, в

живые страсти жажды власти, славы, богатства, в темные инстинкты суеверий,

этноцентризма, ксенофобии и дала массу полезного и нового материала для философско-

исторической онтологии, эпистемологии, аксиологии. Исследуя представления людей об

исторической реальности, новая история возрождает тезис Беккера-Бирда о релятивизме в

исторических исследованиях. Она полагает, что исторический факт находится

одновременно в мыслях человека и нигде. Заявление о нем есть его нахождение. Поэтому

исторический мир воссоздается с помощью воображения историка и, воссозданный,

исследуется вновь как собственно историческая реальность. Подчеркнув большую роль

воображения в исторической работе, новая история не только реабилитировала тезис

Беккера-Бирда, в соответствии с которым история предстает как несбалансированный

синтез вымысла и факта, но и проиллюстрировала общую тенденцию современной

гуманитарной мысли к отрицанию устойчивых эпистемологических основ и

теоретических посылок.

Новая история отрицает каузализм и телеологию и создает новые принципы изучения

истории. Она имеет своей целью осуществить последовательный синтез

реконструктивного уровня исторического исследования, эмпирического уровня

исследования, включающего первичную обработку реконструированного знания (знания

регулярностей, сравнительные исследования), и теоретического уровня, связанного с

формулировкой законов и реализующего процессы научного объяснения и понимания.

Одним из главных методологических достоинств новой истории, давшей ей эту

возможность, является ее установка на междисциплинарный синтез, превратившаяся в

нормативно-парадигмальное требование. Правда, Ж. Ле Гофф считает, что эта установка

превратила новую историю и вместе с ней всю релевантную философию истории в жертву

агрессии других наук. По нашему мнению, междисциплинарность новой истории и филос

офии истории показала необходимость выхода в новое исследовательское пространство,

наполненное принципиально новыми смыслами.

Акцент новой истории на воображении как методологическом средстве исторической

работы и на междисциплинарности - вот два важных момента, оказывающих

определяющее влияние на философско-исторические построения научной мысли США.

Первое стимулирует постструктуралистские и деконструктивистские теории исследования

малых исторических ситуаций, а также создание особых теорий историографической

работы вообще, где деобъективация понятия метода расширяет границы понятия

"интерпретации" истории. Второе, помимо позитивного вовлечения в методологию

исторического знания ряда новых дисциплин, и в особенности лингвистики как основы

конструирования новой концепции исторической реальности, размывает границы

профессиональной историографии. Междисциплинарный подход новая история понимает

метод как способ исследования, обязательно укладывающийся в некий культурный

контекст. "При этом метод утрачивает черты традиционно понимаемой

инструментальности и становится артефактом культуры, выражением определенного

состояния интеллекта" (273). Такое трактование междисциплинарности продиктовано

особенностями постмодернистского дискурса, его недоверием к универсальным

теоретическим системам.

Новая история с ее особым взглядом на природу исторического и на методологию его

познания стимулирует развитие философско-исторической мысли США и преодолевает

ранкеанский идеал исторического знания. Она оказала влияние на Хайдена Уайта в

анализе им трудов историков и философов XIX века, который он осуществил с целью

показать, что именно дискурсы, им свойственные, определяли темы их исследований.

Новая история, ведомая постмодернистским неприятием метанарративов и требованием

лингвистической фрагментированности, определила темы и направления исследования

Холокоста, истории Вьетнамской и Корейской войн, истории 3-го рейха и т. д. - одних из

самых популярных "событийных" тем философии истории США второй половины XX

века. Она же определила и временную ограниченность этих тем как действительно

"малых" исторических ситуаций.

Новая история подталкивает философию истории США в сторону герменевтического и

постструктуралистского исследования истории, ограничивает поиск философии истории

эпистемологическими границами. Так как новая история есть новое направление в

исторической науке, оно продолжает искать себя и, прежде всего, область своего научного

познания. Отсюда и невнимание к онтологии и аксиологии истории. Кроме того,

литературоведческий, культурологический и философский переворот в эпистемологии,

совершенный постмодерном, стимулирует интерес именно к эпистемологии и ее

способности разрушить здание традиционной истории. Новая история США поставляет

философии истории новые темы и методы анализа и воодушевляет ее на поиски новой

эпистемологии.

В начале главы мы определили, что англо-саксонская аналитическая философия истории

второй половины XX века сконцентрировала свои усилия на а) поисках

удовлетворительной концепции исторического объяснения подводящей теорией Гемпеля -

Поппера в контексте отрицания спекулятивной философии истории Поппером; б) анализе

проблем исторического познания аналитической герменевтикой и отрицании

традиционного (ранкеанского) историзма "новой" историей. сформулировав ряд новых

подсистем эпистемологии философии истории, ее аналитическая версия ввела в

философско-историческое исследование два стандарта научности, а новая история вслед

за Беккером и Бирдом обосновала необходимость воображения в филососко-историческом

анализе, усилила акцент на междисциплдинарности. Поэтому аналитическая философия

истории и новая история стали закономерным и необходимым этапом восхождения

философии истории США к лингвистическому исследованию истории, т. е. философия

истории перестала замыкаться на исследовании хроник или ранкеанских нарративов.

Постструктуралистское лингвистическое исследование исторического прошлого означает,

что оно должно восприниматься как текст, созданный в определенной системе

поливариативных значений. К исследованию этого феномена мы переходим в следующей

главе.

http://abuss.narod.ru/Biblio/kukartzeva/kukartzeva2_3.htm

М.А. Кукарцева "Современная философия истории США"

Глава III ПОСТСТРУКТУРАЛИЗМ И ДЕКОНСТРУКТИВИЗМ В СОВРЕМЕННОЙ

ФИЛОСОФИИ ИСТОРИИ США

§1. Постструктуралистская версия философии истории Хайдена Уайта

Исследуя философию истории XX века, известный нидерландский историк и философ-

постструктуралист Ф. Анкерсмит выделил в ней пять основных типов: историографию,

описывающую историю историописания, т. е. знание об истории, получаемое

специальной познавательной деятельностью; спекулятивную философию истории,

исследующую реальные ритмы исторического процесса; критическую философию

истории как философскую рефлексию по поводу того, как возможно и как формируется

заключение об историческом событии; "новую" историографию как

постструктуралистскую нарративную философию истории (274). По его мнению, сегодня

хуже всего дело обстоит со спекулятивной философией истории и историографией, а

более всего востребованы в новой познавательной и культурологической ситуации

критическая философия истории как эпистемологическая система последней. Она,

убежден Анкерсмит, является сегодня единственно верной и жизнеспособной.

Новая философия истории имеет несколько вариантов названия: новая версия

традиционной, "старой" философии истории, интерпретативная версия дескриптивной

философии истории, синтетическая версия аналитической философии истории,

лингвистическая версия критической философии истории, постмодернистская версия

модернистской философии истории (275). Наиболее приемлемым и не вызывающим

непримиримых споров стало наименование новой философии истории новой

интеллектуальной историей. Это название имеет два корня: первый, более глубокий,

прорастает от континентальной и американской традиции истории литературы и

литературоведения, второй - более молодой - от интеллектуальных претензий

постмодернистского дискурса конца XX века на новаторство и глубину. На наш взгляд,

новая философия истории есть особая субсистема эпистемологической подсистемы

философии истории, в которой доминирующим элементом структурного отношения

является движение от исследования языка исторического нарратива к познанию событий

прошлого, а особым типом философской рефлексии как специфического способа

размышления - постструктуралистский дискурс, как деконструкция философского знания.

Новая философия истории появилась не на пустом месте, но на основе преемственного

развития релевантных размышлений: работы аналитиков У. Гэлли, А. Лоча, М.

Мандельбаума, У. Дрея, П. Уинча, Г. фон Вригта сформировали своего рода

психологический механизм, которым мобилизуется историк в умах читателей, а идеи Д.

Гемпеля, К. Поппера, А. Данто и др. дали возможность развить новые исторические

интерпретации, позволившие смотреть на прошлое событие с новых позиций.

Аналитическая философия истории подготовила появление и развитие новой

интеллектуальной истории США. Особую роль здесь сыграла критика У. Куайном

дистинкции "аналитическое - синтетическое" (276). Согласно Куайну, не существует

адекватного понимания аналитичности. Все попытки дать его не выходят за пределы

логического круга, т. к. используют родственные понятия типа "синонимия" и

"определение". Куайн полагает, что не бывает неопровержимых, аподиктических

аналитических суждений, несмотря на то что они корреспондируют только с

формальными аспектами научного мышления. Любое суждение может быть пересмотрено

в связи с появлением новых фактов. Вместе с тем любое суждение, даже синтетическое,

корреспондирующее только с содержательным аспектом, если вносить изменения в

другие суждения, можно отстаивать перед лицом фактов. Согласно Куайну, с отменой

дистинкции "аналитическое - синтетическое" философия перестает быть отделенной от

других наук непроходимой стеной, как обладающая особыми логическими приоритетами

по отношению к суждениям других наук.

И философия науки и философия истории не может больше игнорировать содержание

научного и исторического исследования, оценивать их изолированно от других суждений.

В англо-саксонской философии произошел переход от императива исследования

формальных структур к императиву исследования структур содержательных. Истории это

коснулось самым непосредственным образом: по мере убывания влияния неопозитивизма

все больше англо-саксонских философ истории становились философами языка. Для них

было очевидным, что "история является последней из наук, адекватной позитивистским

принципам исследования" (277).

От аналитической философии языка отпочковалась отдельная область ее исследований -

философия языка исторического нарратива, с точки зрения которой "старая" и "новая"

философии истории отличаются друг от друга разницей во взглядах на природу

исторической реальности, исторического текста и на отношение между ними. Если

разграничить: 1) историческую реальность и авторскую интенцию историка (под

интенцией понимается формулируемое автором единственное и предсуществующее

значение); 2) исторический текст; 3) чтение исторического текста, - то "старая" философия

истории сфокусирует внимание на переходе от 1 к 2, а "новая" - на 3. Старая

историография обвиняет новую в "совершенно неоправданном" и "лишенном

проблематичности" интересе к чтению текста и интересе к читателю текста, а новая

историография видит в старой отсутствие реалистического подхода к исторической

работе, зашоренность и трансценденталистские предрассудки.

Анкерсмит в работе "Реальный результат в историописании: динамика

историографической топологии" (278) проанализировал "двойной постулат очевидности"

старой историографии. Он заключается в следующем: 1. Исторический текст должен быть

очевиден (прозрачен) по отношению к исследуемой исторической реальности, которую он

открывает в первый раз. Здесь историк предлагает особый взгляд "сквозь" текст прошлой

реальности и гарантирует существование некоего неизменного исторического фона, на

котором может быть рассмотрена эволюция репрезентации прошлого; 2. Исторический

текст должен быть прозрачен по отношению к заключению историка о релевантной части

прошлого, другими словами, по отношению к историографической интенции, с которой

историк писал текст.

Подразумевается, что текст есть совершенно адекватный проводник интенций его автора -

историка. Объективная (?!) авторская интенция гарантирует, что историческая работа

автора есть больше, чем просто его собственный опыт прочтения различных исторических

источников. Эти две части "постулата очевидности" старой историографии, с одной

стороны, не парны, т. к. прозрачность или очевидность авторской интенции разрушает

свободный, непредвзятый взгляд на прошлое и наоборот; с другой стороны, эти части

предполагают друг друга, т. к. очевидность намерений по отношению к прошлому

нуждается в том, чтобы превратить авторскую интенцию в имеющую способность к

самоидентификации сущность, и обусловлена эта очевидность авторским желанием

заставить прошлое "говорить само за себя".

По мнению Анкерсмита, парадоксы этой двойственности могут быть разрешены только в

том случае, если будет возможна полная идентификация реальности прошлого и

авторской интенции. Заметим, что с точки зрения самого прошлого такую возможность

создал Ранке. Он требовал от историка полностью отнести себя и свои интенции из

исторической работы на счет самого прошлого. С точки зрения познания прошлого такую

возможность создал Коллингвуд, предложив процедуру "передумывания". "Историческое

знание - знание того, что дух совершил в прошлом и в то же время воспроизведение его

действий... Его объект потому - не просто объект, т. е. нечто, лежащее вне сознания... а

деятельность мышления, которая может быть познана только в той мере, в которой

познающий ум воспроизводит ее в себе и осознает себя как поступающий таким образом"

(279). Совокупная реализация идей Ранке и Коллингвуда могла бы сформировать своего

рода матрицу, в рамках которой может существовать и развиваться "старая"

историография: познающий (трансцендентальный) субъект гарантирует надежное

историческое знание, т. е. релевантную эпистемологию. Эпистемология стимулирует

онтологическую фиксацию знания о прошлой реальности так, что это знание становится

независимым от историка, объективным. Прозрачность исторического текста по

отношению к прошлому становится почти абсолютной и познающий субъект "сквозь

текст" без помех смотрит на это прошлое.

Для новой философии истории текст есть не просто слой, сквозь который мы смотрим на

прошлую историческую реальность или на авторские интенции. Текст - это то, на что в

первую очередь должен смотреть историк, т. е. текст - это центр исторической работы. В

противоположность старой философии истории новая постулирует не-очевидность и не-

прозрачность исторического текста, подчеркивает важность и сложность его прочтения,

что ведет к концентрации внимания автора и читателя на конфликтах, колебаниях,

амбивалентностях, двусмысленностях текста, одним словом, на том, что Поль де Ман

назвал "неразрешенностями" исторического текста. Именно в них и проявляется "не-

прозрачность" текста.

Анкерсмит удачно сравнил методологический имидж новой философии истории с

методологией психоанализа. Подобно последнему, стремящемуся сделать

бессознательное человека достоянием его сознания, новая философия истории старается

исследовать реальность, спрятанную под очевидно-открытой самопрезентацией текста, и

сделать эту реальность достоянием историка и читателя. Осуществляется эта работа не

анализом исторического прошлого, авторской интенции, социального и культурного

контекста текста, а особым текстуальным механизмом, тем, что обычно, говоря языком

Фрейда, подавлялось и вытеснялось в старой историографии. В этот текстуальный

механизм входят основные понятия и приемы современного литературного и

философского постструктурализма, деконструктивизма, неофрейдизма, лингвистики,

философии языка. Основная идея "текстуального аргумента" новой философии истории

воспроизводит, на наш взгляд, одну из особенностей гуманитарного познания вообще -

исследование (чтение и понимание) текста как вторичной смысловой реальности, любой

культурологической реальности вообще. Гуманитарные дисциплины изучают текст как

особое выражение человеческой мысли и духа. Исследования М. Бахтина, а также Л.

Витгенштейна, М. Хайдеггера, Н. Хомски, Х.-Г. Гадамера, П. Рикера, П. де Мана, Р.

Барта, М. Фуко, Ж. Деррида и других исследователей способствовали вычленению в

гуманитарном знании особого герменевтического поля, в котором философ исследует не

столько действительность как таковую, сколько вторичную действительность текстов,

находит, конструирует, реконструирует, множит смыслы и значения этих текстов.

Новые философы истории акцентируют внимание на исключительной важности

текстуального (нарративного) подхода к философии истории. Прошлое нам не дано, и мы

не имеем возможности сравнить его с тем или иным текстом для того, чтобы определить

какой из них корреспондирует с этим прошлым в наибольшей мере. Мы имеем дело

только с текстом нарратива - единственной реальностью. Отсюда, текст - это памятник,

который иногда требует интерпретации больше, чем анализа. Мы полагаем, что такой

герменевтический подход к философии истории оправдан. Здесь деятельность

интерпретатора фокусируется на открытии и приумножении смыслов текста: причем либо

на данном тексте реконструируется смысл, вкладываемый в него его автором, либо

конструируется новый смысл, либо одновременно и то и другое. Тогда из текста -

некоторого исходного множества (субстанции), в котором массив смыслов ничем не

ограничен, появляется некое результирующее множество (субстрат) - текст, смысл

которого есть результат интерпретационной деятельности данного философа. Если

аналитическая философия истории и новая история дескриптировали и объясняли

исторические факты, то новая философия истории их интерпретирует с целью

приумножения смыслов исторического текста и выведения новых исторических понятий,

например Холокоста, холодной войны и т. д. Если аналитический нарративизм есть

теория индивидуального исторического текста, то постструктуралистский нарративизм

есть теория всей практики истории, понимаемой как исторический текст в целом. Новые

философы истории, отрицая постулаты прежней философии истории невольно ставят себя

в сложное положение: нередко наибольшее внимание уделяется ими риторике текста,

конфликтующей с его аргументативной поверхностью. Получается, что текст создается

как бы его собственным способом, существующим вне исторической реальности и

авторской интенции.

Приведенные положения новой философии истории выявляют, по крайней мере, три круга

взаимосвязанных проблем: понимания текста как языкового явления и как объективной

реальности; соотношения объективной исторической реальности и реальности текста

исторического нарратива; соотношения художественной реальности и объективной

реальности. Попытаемся кратко рассмотреть сущность указанных проблем.

С точки зрения системного подхода текст есть двуслойная система, включающая в себя

отношение "текст - образ" - языковую форму текста, соотносящую форму и содержание и

называемую планом выражения, и отношение "текст - смысл" - смысловое содержание

текста, называемое планом выражения (280). В интересующем нас аспекте план

выражения есть рассмотрение текста как языкового явления, и в этом смысле он

формируется как семантико-синтаксическая система и интерпретационные возможности

его весьма велики. Здесь текст исследуется одновременно как иерархия смыслов и как

последовательность знаков. Новая философия истории понимает нарратив

преимущественно как план выражения текста, концентрируя внимание на отыскании

максимально эффективного соотношения формы и содержания и апеллируя к

необходимости эстетико-художественного восприятия истории.

Однако, чрезмерное увлечение исследованием плана выражения текста (риторики)

снижает степень осмысленности, а следовательно, понимания текста. Необходимо

помнить, что план содержания (смысл) текста всегда детерминирует план выражения

текста. Тексту только тогда сообщается целостность, когда в совокупности его знаков

появляется смысл. План содержания текста как прагматико-семантическая система не

только делает текст осмысленным, он делает его знанием. Здесь возникает проблема

соотношения текста и реальности, отношение "текст - реальность", в нашем случае

соотношение объективной исторической реальности и реальности текста исторического

нарратива.

Реальность (все, что обладает статусом относительно самостоятельной вещи) есть

обозначаемое, референт. Рассуждая о референциальности исторического текста важно

четко понимать, о каком именно типе исторического текста идет речь. В истории и в

философии истории принято различать первичный исторический текст - аутентичный

исторический (археологический, литературный, художественный) источник, смысл и

значение которого заданы конкретно-историческим социокультурным фоном и

самосознанием автора, и вторичный исторический текст - научные статьи, монографии,

реконструирующие историческую реальность на основе знания первичных текстов. Это

знание достигается проникновением исследователя внутрь первичного текста и

переработкой его смысла и значения в контексте новых социокультурных обстоятельств.

С нашей точки зрения, вторичному историческому тексту (а именно о нем идет речь в

новой философии истории) всегда должен соответствовать референт. Он репрезентирует

ту реальность, которая отражается в тексте. В качестве референта может выступать,

например, исторический факт, взятый как в динамике, так и в фиксированном временном

интервале и обладающий специфическим онтологическим (инвариантность) и

познавательным (интенциональность, например) статусом.

Проблема референциальности унаследована новой философией истории от аналитической

парадигмы. Если для последней самым важным был вопрос "как язык относится к миру?",

то для новых философов истории США самым важным стал вопрос "как язык нарратива

относится к исторической реальности?". Они следуют тезису Р. Барта о том, что

реальность прошлого эффективно создается только текстом. Но это звучит не вполне

реалистично, т. к. не оставляет места для действительности, существующей за пределами

исторического текста, и создает возможность интерпретации нарратива как своего рода

антиреальности.

Чтобы этого избежать, новая философия истории вынуждена осуществлять исследование

сущности понятия референциальности. Она начинает с известного фрегевского

различения смысла и значения. Смысл (Zinn, sense) - это те мысли (информация), которые

заключаются в имени предмета. Значение (Bedeutung, reference) - тот предмет, который

обозначается этим именем. Имя, например имя собственное как обозначение любого

отдельного предмета, указывает на этот предмет и замещает его, т. е. дает его

дескрипцию, а сам предмет соответствует ей. Имя только тогда указывает на предмет,

если дескрипция предмета истинна, т. е. имя обозначает предмет благодаря своему

смыслу, а смысл обеспечивает дескрипцию и репрезентацию данного предмета. Смысл

имени будет различным, если мы по-разному опишем, например, Аристотеля: как ученика

Платона или как учителя Александра Македонского. Так возникает связь понятий

референции и истинности. Однако, в рамках фрегевского различения смысла и значения

референт выступает частью реальности, внешней к тексту, а бартовская концепция

стремится интерпретировать реальность прошлого как внутреннюю тексту, свойственную

ему и одновременно не отрицающую реальность вне текста, тождественную ей. Поэтому

новая философия истории обращается к новой трактовке фрегевской (традиционной)

концепции смысла и значения - к причинной теории референции.

Причинная трактовка теории референции была дана в 70-е годы С. Крипке, К.

Доннеланом и Х. Патнэмом (281), и главным ее содержанием было признание

необязательности связи между референцией и истиной. Для того чтобы имя указывало на

предмет, совсем не обязательно, чтобы дескрипция этого предмета была истинной, т. е.

чтобы смысл обеспечивал репрезентацию предмета. Можно ссылаться на предмет даже не

имея его истинностного описания. Референту (значению) необходимо наличие причинной

связи между ним и словом, которое к нему прилагается. Например, слово "Аристотель"

будет относиться к ученику Платона (I) или учителю Александра Македонского (II) тогда,

когда будет установлена цепочка причин, соединяющая соответственно I или II со

способом употребления слова "Аристотель". Значение имени (референт) зависит,

следовательно, от причинных связей в мире.

По мнению новых историков философии, такое понимание референциальности

соответствует патнэмской концепции практического реализма, в рамках которой был дан

знаменитый пример с "двойником" Земли, единственное отличие которого от нашей

планеты заключается в ином химическом составе воды. Согласно причинной теории

референции, этим словом ("вода") нельзя обозначать жидкость на двойнике Земли, т. к.

причинные связи нашего мира навсегда соединили употребление слова "вода" с H2O

(референт). Если с этих позиций подойти к интерпретации прошлого в нарративных

текстах, то историческое описание перестанет играть доминирующую роль, связь между

референцией и истинностью потеряет императивность и референт будет устанавливаться

способом употребления слова. Тем самым открывается простор для полной эксплуатации

риторического модуса текста, не связанного требованием обязательного соблюдения

истины в описании референта.

Новая философия истории высветила натянутость между структурами интерпретации,

вовлеченными в процесс исторического синтеза (репрезентация), и структурами

действительности, допущенными как основа исторического синтеза (референция).

Референт для новой историографии есть означаемая реальность, на которую постоянно

ориентируется автор нарратива, по отношению к которой он располагает все события в

нарративе, и к которой он постоянно отсылает читателя. Новые философы истории

считают, что историческое знание всегда относится к какому-то условному месту истории

и является прежде всего исторической интерпретацией. Если старая философия истории

согласовывала различные интерпретации истории через соотнесение их с фактами, то

новая философия истории согласовывает их с аргументами текста нарратива и поэтому

допускает, что нарратив обладает своего рода правом насилия над реальностью. Разумную

границу этому насилию и должен поставить референт.

Подчеркивание исключительного значения текста за счет авторской интенции и

исторической реальности провоцирует вопрос: а представляет ли исторический текст

историческую реальность адекватно? "Il n'y a pas de horse texte" (нет ничего вне текста), -

говорит Деррида. В этом случае пределы текста становятся пределами самого

исторического мира.

Новая философия истории видит историографические проблемы окружающего мира как

проблемы в первую очередь текстуальные и лингвистические и пробует решать их

лингвистическими средствами и методами. При этом нарративная философия истории

постструктурализма отчетливо видит разницу между языком истории и тем, о чем он

говорит, и стремится остаться в пределах первого. Согласно этому, ориентация истории на

науку не революционна, революционна ориентация истории на искусство и литературу.

Нарратив для новых философов истории не есть простое повествование (telling story). Все

ассоциации с обычной наррацией здесь неуместны. Речь идет о нарративе "как способе

исторической интерпретации", и ключевым словом здесь является язык. Новые

интеллектуальные историки шаг за шагом создают картину исторических событий так же,

как мазок за мазком пишет картину художник. Слова нарратива есть для них своего рода

крюки, цепляясь за которые реальность входит в язык. Безусловно, историк должен

дополнять свои впечатления от исследования исторических свидетельств знанием

исторического прошлого. Но документы отражают лишь часть этого прошлого, поэтому

историку необходима апелляция к эстетике, литературе, искусству, своему "я", наконец.

"Иногда количество информации может быть заменено развертыванием нового ряда

впечатлений, выполненных в стандартах ясности и связности. Всегда есть возможность

скепсиса, но масштаб нарратива допускает неточности в деталях" (282).

Новая философия истории осуществляет поворот к бирдовской концепции

"ограниченного релятивизма": абсолютно объективное знание прошлого недоступно, в его

исследовании всегда немалую роль играют индивидуальные впечатления историка, но

если их корректируют ряд референтных схем, то купно все это приближает нас к

достоверному знанию. Фундаментальная задача новой философии истории -

скомпрометировать "старое, как Аристотель" отношение истории к поэзии как

дистинкцию факта и вымысла. Новая философия истории полагает, что заявление об

историческом событии само по себе делает это событие историческим фактом. Она

отрицает не только философию истории Гегеля - Маркса - Тойнби, но и попытки

аналитической философии найти эпистемологические "суперпринципы" исторического

исследования. Если аналитическая философия истории предлагает синхронную

характеристику исторической реальности, то новая философия истории осуществляет

диахронный анализ исторического.

Новые философы истории в целом совершенно справедливо полагают, что исследователь

вправе допустить любую интерпретацию первичного текста, которая может даже исказить

его первоначальный смысл. Однако, причины этого искажения они видят в существовании

особой автономной реальности самого исторического текста, который, по их мнению,

создается работой риторических структур, в результате чего объективная историческая

реальность исчезает, а пределы текста нарратива становятся пределами самого

исторического мира. Возникает реальная угроза уничтожения референта. Новая

философия истории сама ставит себя в сложное положение: с одной стороны, она

постулирует необходимость референта, а с другой - старается его уничтожить.

По нашему мнению, искажение смысла первичного текста возникает, во-первых, потому,

что отношение "текст - реальность" развивается во времени; знание текста сопрягается с

личной рефлексией исследователя над современностью и вставляется в канву его

собственных рассуждений. Во-вторых, текст способен не только отражать реальность, но

и творить ее, формируя отношение "реальность - текст - реальность". В рамках

обсуждаемой проблемы понимания сущности исторического текста новой философией

истории это отношение эксплицируется как проблема соотношения объективной

исторической реальности и реальности художественной: новая философия истории

отождествляет деятельность историка с творчеством художника и пытается разрушить

"дистинкцию факта и вымысла" в исторической науке. В отношении "реальность - текст -

реальность" последнее в большей степени воспроизводит особенности художественной

реальности, чем вторичного исторического текста, который императивно должен

содержать анализ, обобщение и исследование в самом широком смысле слова.

Нарратив новой философии истории задается системой выразительных средств

(художественным языком), а также личным опытом (впечатлениями и переживаниями)

автора нарратива. Правда, новая философия истории постоянно указывает на

необходимость корректирующей роли референта в написании нарратива, но

абсолютизируется при этом язык нарратива. Он выступает особой знаковой системой, как

мы уже сказали, задающей выразительные средства и отношения текста, структурируя его

реальность. Осваивая такой нарратив, читатель постепенно входит в соответствующую

языковую реальность и в его сознании формируется релевантная установка восприятия и

переживания тех ситуаций и событий, которые погружены именно в эту языковую

реальность.

Так через язык нарратив вводит читателя в свой мир художественной реальности,

постоянно укрепляя и подтверждая ее необходимыми выразительными средствами. При

этом сам автор нарратива уже находится внутри этой реальности и для него

выразительные средства превращаются в события этой реальности, художественной, но не

исторической. Автор нарратива вводит и читателя не в мир объективной исторической

действительности, свободно интерпретированной в контексте его самосознания и данной

социокультурной ситуации, а в мир художественной рефлексии, в мир идеального, и в

этом случае существование референта становится неэффективным, ориентация на него

теряет смысл.

Увлечение риторикой формирует не научное, а художественное отношение к

историческому тексту, а излагаемые в нем события подчиняются не логике их

действительного развития, а логике построения текста художественного произведения,

законам условности выбранного жанра. Если бы не постулат референциальности,

исторический нарратив новой истории стал бы неотличим от нарратива литературного.

Основное же их различие в том, что исторический нарратив может содержать в себе

фантазию и вымысел, но при этом сохранять необходимую для науки (знания) степень

адекватности объективной действительности. В литературном нарративе содержание

действительности может быть идеализировано и не совпадать с подлинной реальностью.

Новая философия истории США стремится создать такой исторический нарратив,

который был бы одновременно результатом исследовательской деятельности (дискурса) и

художественного творчества, имажинативного мышления. Новая философия истории

стремится, таким образом, создать новый исследовательский механизм познания истории.

Первым сформулировал этот механизм в американской философии истории Хайден Уайт

в работе "Метаистория: историческое воображение в XIX веке" (283). Сегодня эта работа

стала символом и знаменем новой философии истории США. Сторонники и противники

новой философии истории согласны с тем, что по-настоящему лингвистическая

нарративная философия истории появилась только вместе с публикацией работы Хайдена

Уайта. По мнению Х. Келлнера, одного из крупнейших представителей новой философии

истории США, никогда еще не было такого философа истории, как Уайт, который бы

написал "книгу, столь полную языком и открытую языку" (284). Эту книгу называют

революционной, новаторской, эпохальной в истории современной историографии и

философии истории. Она посвящена исследованию истории исторического сознания

Европы XIX века: подводит итог развитию исторического дискурса обозначенного

временного периода и одновременно предлагает общую теорию структуры того типа

мышления, которое называют историческим.

Уайт начинает свое исследование с указания на то, что вопросы типа: что это значит

-"мыслить исторически?", что это значит -"исторический метод мышления?" в XIX веке

весьма активно дебатировались историками и философами, но всегда в контексте